; castigare ridendo mores (1/1)

Эти воспоминания подействовали на меня, как самое крепкое усыпительное средство, а потому всю оставшуюся дорогу я проспал. Кажется, и во сне я не упустил из памяти ни одного момента, где мы с доктором проводим время вместе.Как бы я ни любил морское дело, которому посвятил свою жизнь еще с давней молодости, не могу сказать, что жалею о своей отставке. Дороже мне стало знать, все ли в порядке с Ливси, который за всю экспедицию стал мне самым ценным, что у меня может быть.По правде говоря, было необычайно стыдно признавать симпатию к нему. Однако на женщин я в обычной жизни не заглядывался, да и не успевал: в морском деле женщина не была необходима от слова совсем. Всю жизнь я общался по большей части с мужчинами. Стольких людей я повидал в своей жизни, а полюбил именно одного из них. Полюбил горячо и трепетно, да так, что невольно начинал нервничать, когда Дэвид приходил ко мне в каюту за чем-то важным или просто за душевным разговором с пылающими трубками на пáру.Временами казалось, что доктор испытывает ко мне приблизительно те же самые чувства, но каждый раз, как только мысль доходила до подобного, я переключался на что-нибудь другое. Ибо полагал, что рассчитывать мне в данном случае не на что. Дэвид был чертовски обаятелен: его лучезарная улыбка, веселое попыхивание трубки, зажатой меж зубов; его общительность?— все это не могло не привлекать женщин.Да и меня, по всей видимости, в том числе.Благо, после происшествия глубокой ночью я убедился в обратном.С момента того разговора прошло две недели, ибо обратный путь был не из близких. Каждый вечер мы проводили примерно так: собирались в капитанской каюте, временами только вдвоем, а временами к нам забегал сквайр или даже юнга. После звона рюмок с гравировками, сладкий, как патока, напиток, оснащал вкусом и вызывал дрожь от внезапно наступившего удовольствия. О чем только речь ни шла: как о впечатлениях после столь сомнительной авантюры, так и о личной жизни и переживаниях. Обычно в итоге оставались только мы вдвоем, а бывало и так, что Дэвид засыпал на моей койке. Его покой мне был дороже всего. Даже моя ноющая лопатка не стояла наравне с ним. А потому я укрывал доктора одеялом, а сам ложился на полу и засыпал лишь под раннее утро ввиду щиплющей боли.Конечно же, доктор ругал меня.—?Почему мы меня не разбудили, капитан? —?каждый раз начинал он. —?Я вполне в состоянии уйти в свою каюту, пока вы с больным плечом не должны делать никаких резких движений, и уж тем более?— спать на полу! Я, как-никак, судовой врач?— иначе к чему он вам?После чего он корил и себя за безответственность и за то, что в очередной раз не уследил. Было забавно лицезреть обиду на его лице. Несомненно, доктор был еще и судьей, а потому прекрасно умел разговаривать с людьми предельно хладнокровно, что вводило их в панику. Однако гнев на нем смотрелся забавно. Со мной Ливси в подобном явно не сможет сравниться. В то же время было непривычно видеть подобные эмоции на его вечно улыбающемся лице.?Зато, когда я перехватил его руку той ночью, он не стал ругать меня за излишние движения?,?— подумал я про себя и усмехнулся, продолжая слушать причитания Дэвида.Я будто переживал эту экспедицию снова, хоть я и всего лишь спал.***Я пришел в себя лишь на чьей-то койке, вздрогнув от ласкового касания чьей-то ладони, столь теплой и, кажется, знакомой по легкому запаху табака, смешанного с каким-то особенным запахом, свойственным разве что лекарю.—?Вы очнулись,?— теперь я нисколько не сомневался, что это был Ливси. —?Буду надеяться, как всегда, на самое лучшее: у вас нет горячки. Однако постельный режим вам пока не помешал бы, капитан.Добрая усмешка мне казалась чем-то вроде лекарства. В этот же момент я почувствовал сильный жар по всему телу, который так же резко прекратился, словно я перерезал ножом веревку. Осмелился поднять взгляд на доктора и встретиться с его взглядом, дабы показать свою стойкость, несмотря ни на что.—?Не сомневаюсь в вашей силе, капитан, особенно припоминая ваше ранение,?— Дэвид снова разулыбался и легким толчком уложил меня обратно. —?Но вы будете давать куда меньше поводов для беспокойства, если все-таки полежите некоторое время.—?Что произошло? —?почти сразу спросил я.Доктор издал смешок, который его пациенты называли особым лекарством. Исполнять работу лекаря и судьи с таким оптимизмом было необычайной редкостью, если не единичным случаем на всю Англию. Видно, отчасти поэтому Ливси и пользовался таким успехом и был весьма почитаемым гостем.—?Видели бы вы себя, когда вы в явном бреду стучались ко мне и что-то бормотали себе под нос. Даже я, будучи лекарем, не очень вас понял,?— улыбка не сходила с лица Дэвида, потому и голос был ?улыбающимся?. Я не мог оторвать взгляда, хотя в глазах уже знатно помутнело. Видимо, заметив мои остекленевшие глазницы, Ливси аккуратно расстегнул мундир, который я привык носить даже после отставки. Надо сказать, после этого я смог облегченно выдохнуть.Перед тем, как окончательно задремать, я услышал:—?Давайте обсудим это немногим позже. Сейчас вам стоит хорошенько отоспаться. Давайте колыбельную спою, чтоб уж так тоскливо не было.—?Я вас умоляю, только не начинайте,?— проворчал я, приоткрыв один глаз. Доктор тут же снова издал ?лечебный? смешок, после чего аккуратно посадил меня и стянул мундир. Его прикосновения заставляли меня вздрогнуть против воли. Настолько они мне были приятны, как его же прикосновения к моей простреленной лопатке после славной победы, которая мне дорого стоила. Мягкие, неспешные, уверенные и любящие свое дело.Я снова провалился в безмятежный сон, забывшись среди мягких ладоней Дэвида.