Go eagles (1/1)

Я помню тот удивительный момент. До этого я не ощущал ни времени, ни себя, я просто летел сквозь космос. Но внезапно полёт оборвался. Передо мной разверзся ослепительно-тёплый свет. И Мозаика заговорила со мной на прямую. Она говорила так хорошо, так храбро и красиво, ей невозможно было не верить. Она сказала, что если я люблю её и хочу и дальше быть её частью, я должен отдать свой долг. Поступить на службу. Отправиться на Землю и выполнить миссию. Мозаика так же ревниво упомянула, что считает меня ненадёжным, а потому предупредила меня, что если я не хочу её разочаровать, я должен быть на чеку и всегда помнить о том, чьим целям служу. Моя миссия была очень ответственной и сложной. Я должен был найти одного из самых умных представителей человеческого рода, у которого была бы возможность открыть на Земле путь вратам Венна. Мозаике пришлось объяснить мне, что врата Венна это окно в пространстве, с помощью которого захватчики смогли бы попасть на Землю, чтобы потом её атаковать всеми силами. Добираться до Земли вручную было бы слишком далеко, да и невозможно по ряду причин. Мне предстояло не только надоумить какого-то человека открыть врата Венна, о которых он понятия не имеет, то есть, открыть невидимую запертую дверь изнутри, но и выполнить много других научных исследований относительно взаимодействия земного мира и мира Истока.Разумеется тогда, когда Мозаика говорила со мной, я не в силах был понять что-либо. Она успокоила меня тем, что когда я стану человеком, мне станет проще. Кроме того, мне будут регулярно приходить инструкции, поэтому брошенным на произвол судьбы шпионом я не буду.А потом напутствия закончились. Мне пришлось оторваться от Мозаики и в первые секунды это было высшим разочарованием. На меня навалилась такое ужасное одиночество и отчаяние, что я чуть не погиб от тоски. Мозаика предупреждала меня об этом: не многие из нас, привыкнув к внушениям Мозаики, как к наркотику, могли справиться без неё. Но это пройдёт. Так она сказала. Она сказала, что когда я найду носителя, всё изменится.Я не успел понять, что случилось, как уже оказался на Земле. Вроде бы, оранжево-голубая вспышка телепортации позволила мне перенестись. Отчаяние от неопределенности так давило на меня в первые секунды, что какой-то до этого не существовавший, но заложенный в меня дремлющей эволюцией инстинкт толкнул меня в правильном направлении. Не понимая что делаю, в поисках защиты я метнулся к песчаной бурой земле в зелени и вселился в первый попавшийся живой организм, в мелкого зверька. Им оказался лесной сурок. Так я стал лесным сурком. Я плохо помню то время, потому что в памяти сурка мало что откладывалось. Сильны были только рефлексы. По-прежнему не отдавая себе отчета в том, что я делаю, я забился в сухую листву и сидел там, дрожа от неизвестного сжимающего сердечко страха, пока к ночи голод не выгнал меня на поиски пищи. Я впервые чувствовал голод. Впервые холод. Впервые чувствовал тяжесть на своих кривеньких лапках, ветер в моей шёрстке и запахи в воздухе. Я не в силах был понять этого. Несколько дней я просто жил в лесу, добывал себе пропитание, испытывал деловитый интерес к себе подобным и спал под корягами. Всё было хорошо.А потом дал о себе знать тот факт, что я как-никак высшее существо. Помнится, я чистил мордочку, сидя на стволе поваленного грозой клёна и всё время поводил носом, вынюхивая, не повеет ли запахом хищника. Именно в тот вечер, как и в любой другой, садилось солнце, скатываясь с безупречно чистого июньского неба. Я увидел, как солнце неспешно падает за косогор и путается в стеблях молодого можжевельника у ручья. Я остановился взглядом на этом потрясающе красивом, каком-то посторонне прохладном и нездешнем, необъяснимо прекрасном сиянии. От нашедшего восхищения у меня открылась пасть. Я замер. А потом я почувствовал спокойствие. И немного тоскливое, но до боли умиротворенное счастье. Может быть, я любил жизнь. Это было чем-то похоже на то, что давала мне Мозаика, но всё-таки не шло ни в какое сравнение, ведь в земном лесу это было по-настоящему. Я был сурком, но я чувствовал ускользающее тепло заходящего солнца. И я видел его прекрасный свет и тихий ветер. Я был высшим существом, которое считало себя сурком, но все-таки я был особенным, а потому и увидел эту красоту. Может быть, это и было моей сверхспобностью и влиянием: заставлять существ видеть прекрасное, возноситься, становиться лучше и идти вверх по лестнице развития? Именно это эфириал Шемеш сделала с Истоком, но Истока понесло куда-то не туда. Именно это недоэфириал я сделал с сурком, и он поразился красотой родного заката.Если бы я остался сурком, то кто знает, когда бы я научился решать дифференциальные уравнения. Но в тот момент, глядя на восхитительное нежное солнце, я так любил жизнь и стремился к её возвышению, что почувствовал как никогда ярко. Никогда и не чувствовал. Мое вселенское предназначение. Оно, оказывается, есть, и оно прекрасно. И состоит в том, что, пусть я паразит, но я приношу своему носителю только пользу. Благодаря моему присутствию его эволюционное развитие и в особенности развитие его интеллекта начинает двигаться вперед огромными скачками. Я и есть причина этого развития. Я обрадовался и прислушался. И только тогда услышал. И удивился, что не слышал до этого. Все это время Мозаика вещала. Её сигнал четко доходил до Земли и был направлен и настроен конкретно на нас, засланников и диверсантов. С трудом, но я вспомнил и определил для себя, зачем я здесь. Мозг бедного сурка едва не разорвало от не предназначенной для него деятельности. Я спрыгнул со ствола и побежал искать людей. Мне ведь нужно было более разумное существо. Максимально разумное на этой планете. Бежать мне пришлось очень долго. Мой сурок не осилил бы такого перехода. Как раз тогда я наткнулся на дремлющего оленя. Покинуть сурка вновь было сродни вырыванию сердца, но мучиться одиночеством мне не пришлось. Быть оленем тоже неплохо. Правда выяснилось, что мой олень уступает сурку в умственном развитии, но, по крайней мере, способен преодолевать большие расстояния. Будучи оленем, через несколько дней я нашёл дорогу. Здравый олений смысл подсказал мне, что от таких объектов нужно держаться подальше. Я заставил оленя стать намного умнее, и тогда смог провести параллель между дорогой и опасными разумными охотниками, её проложившими.Таким образом, путешествуя вдоль дороги, я подошёл к маленькому городку. Осторожно наблюдая за ними из кустов на холме, я очень боялся этих существ, этих людей. Но я, даже будучи оленем, признавал их превосходство, поэтому понял, что именно они мне нужны. Я попытался вселиться в человека, в того, что как раз поднимался по тропинке вверх по холму, неся на плече ружьё. Как выяснилось, я переоценил свои силы и потерпел сокрушительную неудачу. Я едва не умер, едва не затерялся в пространстве и одиночестве. Мой олень успел ускакать, поэтому я каким-то чудом смог метнуться к городу и вселиться в пригревшуюся на поленнице возле одного из домов кошку. Кошка оказалась и без меня чертовски умной. Поэтому, свыкнувшись с мыслью, что я теперь кошка, я понял. Понял, что я далеко не эфириал, а потому люди мне не по зубам. Их умственное развитие настолько сложно и так сильно отличается от моего, что мне попросту не взять его под контроль сходу. Это слишком тяжело. Человеческое самосознание просто не оставит для меня, паразита, места и вытолкнет меня, как занозу.Тогда я спрыгнул с поленницы и навострил свои бархатные уши и своё маленькое часто стучащее сердце, прислушался к сигналам Мозаики. Она сказала мне, что так и должно быть. Люди крайне высокоразвиты, иначе бы возиться с ними не пришлось. Если я не могу вселиться в среднестатистического человека, то в голове кого-то гениального у меня нет ни единого шанса. Мозаика посоветовала мне провести поиски и найти мозг человека, который бы принял меня и позволил мне питаться энергией электрических сигналов, бегущих по его нервным клеткам. Тут-то я и понял, в чем дело. Что нет у таких как я никаких благородных целей. Только деловой подход и корыстный расчет. Чем существо высокоразвитей, тем быстрее идёт его умственная деятельность. Тем больше энергии выделяют его нервные клетки при возбуждении. Всё что мне нужно — эта энергия. А потому мне выгодно заставлять моего носителя развиваться в умственном плане. Это было тяжёлым открытием для трехцветной кошки, и потому я довольно долго просидел, поджав под себя лапы и смотря в одну точку. Кошка била хвостом сама.Потом я вспомнил совет Мозаики. Мне нужен человек. Мозаика подсказала мне, какой. Восемнадцатилетний, неопределившийся, слабохарактерный, симпатичный, в некоторой степени умный и обладающий способностями к математике. В Америке были тысячи таких, верно? Будучи кошкой, я многое понял. Понял, что умные молодые люди отправляются учиться в университеты и там встречаются с по-настоящему умными людьми. А раз до по-настоящему умных людей мне не добраться, мне нужен дуралей-будущий студент. А где таких искать? Они наверняка без ума от Элвиса.Даже будучи кошкой, я знал, кто такой Элвис. Я был кошкой, именно она казалась мне самым умным животным, кроме того, она могла не бояться людей, а потому я остался в ней. Я стал путешествовать по стране (а оказалось, что я в Америке) в поисках нужного человека. Чаще всего я запрыгивал в отъезжающий от города рейсовый автобус и у кого-то на коленях, громко мурлыча, переезжал в новый город, где продолжал поиски. Иногда мне перепадал кусочек колбасы или сыра, но чаще я охотился на птиц, что было очень интересно и увлекало меня радостью поддаваться инстинктам. В одном захолустном городке я позволил себе задержаться. Меня пригрели в маленьком ресторане, где я лежал в плетёной корзине возле стеклянной банки для пожертвований ?на молоко для кошки?. Меня это вполне устраивало. Я мог слушать, что говорит Мозаика, но связь была односторонней. Мозаика не могла знать, чем я занимаюсь. Тут-то и проявилась моя неблагонадежность, поскольку я чуть ли не месяц радовался кошачьей жизни и бездельничал.А потом в городе поднялась шумиха. Туда приехали музыканты, среди них был и Элвис. Я посмотрел на его выступление и убедился, что на них всегда много молодёжи. Я решил, что пора приниматься за дело. Проявив свое кошачье обаяние и выполнив несколько удивительных фокусов вроде кувырка и подавания лапы, я легко вкрался в доверие к девушке-гримёру, которая взяла меня с собой. Так я нашел Лоуренса.Это было чем-то особенным, ни на что не похожим. Выходным вечером я сидел за кулисами, мёл хвостом и по обыкновению тоскливо рассматривал публику, прислушиваясь к себе. Я понятия не имел, что укажет мне на нужного человека, пока не увидел Лоуренса. На него мне указало не моё кошачье сердце, но моя вечная память. На какое-то мгновение передо мной промелькнул свет далёкой-далёкой звезды. Свет, который я видел, зародился задолго до моего рождения. А свет, зародившийся в момент моего появления, наверное, только сейчас дошел до моей опустевшей родной планеты. Я понял все это, и мне стало легче. Сознание Лоуренса было тихой гаванью, куда я входил, после тысячелетий метаний по океану. Мне даже показалось, что сознание Лоуренса для меня и создано. Именно для меня там оставлена маленькая лазейка наивной веры, как раз в том месте, где у остальных людей непробиваемая стена. Маленькая дверь как раз по моему размеру.Я даже не ощутил пугающего отчаяния, когда покинул кошку. Потому что впереди сиял изнутри Лоуренс. Я вошёл в него и мир осветился. Только теперь. Ни сурок, ни олень и ни кошка не могли, не в силах были увидеть, как прекрасен этот мир в полной мере, так, как это мог человек. Жизнь настолько прекрасна и удивительна, что хочется тихо плакать. Наверное, это потому, что Лоуренс в тот момент смотрел на Элвиса. Я посмотрел на Элвиса пего-карими глазами Лоуренса и понял, что ещё никогда в жизни я не любил так сильно. Жизнь никогда не была так наполнена смыслом, желаниями и целями. Лоуренс был восхитителен. Элвис был восхитителен. Я впервые смог услышать и понять, что значат человеческие слова. Что значит ?Oh, baby, get of my blue suede shoes?. И это тоже было красиво.Я даже не взял Лоуренса под контроль, хоть, наверное, мог сделать это сразу. Я просто ошарашено находился в нём и не мог поверить. Счастье, которое давала мне Мозаика, рассыпалось в ничто. Я вспомнил, узнал и вытащил из глубин моей до этого не используемой памяти истории о том, кто я. О миллионах моих предков, жизнь каждого из которых была очень долгой. Жизнь каждого из которых протекала в белёсом тонком свете одной единственной незнакомой звезды, что сияла теперь как обелиск. Это было сродни существованию на дне колодца. А я был первым после многих поколений, кто выбрался на свет... Тогда же стало понятно, что именно ради этого момента, ради момента, когда я понял, что я Лоуренс, и совершались все на свете поступки. Ради этого миллионы тех, кто был до меня, несли меня в себе через тьму и космос. Все было ради того, чтобы стать Лоуренсом. Это было первопричиной, это было целью. Вот значит, каково это, быть паразитом и высшей формой жизни одновременно... Потом я вспомнил и наших захватчиков. Вспомнил тысячи лет в капсуле... Всё теперь было как на ладони. Но всё это было так незначительно.Куда интереснее и более захватывающе было то, что я теперь стал человеком. В глубине вековечной исторической памяти Лоуренса, так же как и в моей, было заключено всё. Все эволюционное развитие их вида. Их периоды вымирания и расцвета с тех самых пор, когда планета Земля образовалась. Как шло это потрясающее развитие... И как оно пришло к людям. К людям, что слушают Элвиса, курят под флагами и пританцовывают.Несколько дней я проходил под впечатлением. Лоуренс механически делал всё сам. Я заметил, что его умственная деятельность порождает много энергии. Я с готовностью поглощал эту энергию и сам становился сильнее. Потому-то через несколько дней я уже не погибал от восхищения, а мог здраво поразмыслить и вспомнить, зачем я здесь.Одним солнечным утром я проснулся в своей жёсткой постели, миролюбиво вздохнул и решил идти дальше. Я стал Лоуренсом. Эйфория прошла, заменившись усилившимся желанием совершенствоваться. Тем же утром я сказал матери, которую оказывается, очень любил, и это тоже было поразительным открытием, что собираюсь поступить в колледж. Мать отнеслась к этому скептически. Одна из сестер подняла меня на смех. Отец сказал, что мне лучше пойти в армию. Где-то на поверхностности я испытывал к этим людям родственные чувства, но при этом понимал, что для меня они ничего не значат. Изучив этот вопрос, я выбрал для себя Розмонтский университет. Кроме обучения студентов, там велись обширные научные исследования, и я решил, что именно там я и найду человека, которого подтолкну в нужном Мозаике направлении. Родители мою учебу оплачивать бы не стали, да и не смогли бы, поэтому я должен был получить стипендию. И тогда я начал готовиться. Я отдал этому целый земной год. Пока планета оборачивалась вокруг солнца, я не вылезал из библиотеки и целые дни только и делал, что изучал самые различные науки и готовился к вступительным экзаменам. Больше всего я налегал на математику и физику. Именно такие знания должны были пригодиться мне в дальнейшем.Мне нравилось учиться. Я плохо питался, и почти не общался с другими людьми и не чувствовал в этом потребности. За год я превратился из рыжего недотёпы в смертельно бледного умника. Библиотекари местной библиотеки, где я проводил всё время, посматривали на меня с одобрением. Мать сначала удивлялась, а потом стала во всём меня поддерживать и помогать. Да и вообще моя семья прониклась ко мне благоговением и уважением. Я проводил с ними мало времени. Я развивался. И прямо чувствовал, как мой мозг вскипает и разбухает. Сознание Лоуренса не могло разорваться от перенапряжения, в этом и была самая восхитительная и поразительная черта человеческих особей. Потенциал их мозга был невероятно огромен. Не уступал Истоку, уж это точно. Я помогал Лоуренсу раскрыть этот потенциал и вместе мы умнели не по дням, а по часам.Совсем скоро я начал замечать, что в учебниках и книгах, по которым я учился, не всё гладко. Некоторые моменты были спорными, а некоторые объяснения неверными. Я начал перерастать человеческих учёных, и это было невероятно. Я чувствовал, что готов. Мать не могла на меня нарадоваться. Когда она хвалила меня, я чувствовал что-то... То же самое я чувствовал, когда, устав за день, лежал на своей кровати, закинув руки за голову, смотрел в потолок и слушал одну пластинку Элвиса, которую мне подарили на день рождения. ?As long as I have you?.Быть человеком было трудно, я многого не понимал, и потому старался отгородиться от всего необъяснимого. За это в семье меня стали называть сухарём, но тут же миролюбиво объясняли это тем, что я человек науки. Поэтому ничего, что для меня нет друзей, развлечений и девушек. Каждому своё.Вступительные экзамены в Розмонтский университет я сдал блестяще и получил возможность учиться бесплатно. Когда я уезжал из родного Теннесси, все члены моей семьи по очереди висли у меня на шее и хлопали по спине. Я вновь чувствовал, что люблю их и буду скучать по ним, но это было слишком трудно объяснить самому себе. Отчасти потому, что, хоть я и был Лоуренсом, я изменился. Даже семья Лоуренса не могла ничего заметить. Нечего было замечать. Но я сам знал о себе. Что я коварен и жесток. Может быть, это было в Лоуренсе изначально и пробудилось с моим приходом? Может быть, это было побочным эффектом моего воздействия? А может, дело в Мозаике и Истоке, которые отпустили меня на Землю, но перед этим достаточно застращали. По крайней мере, мысль о том, что я могу не выполнять возложенной на меня миссии, хоть и закрадывалась в моё сознание, никогда бы не воплотилась в жизнь. А в университете началась настоящая работа. Я ощущал всё растущую тягу к развитию умственной деятельности и теперь мог себе это позволить. На лекциях мне было чаще всего скучно, поэтому я обучался самостоятельно. Я сразу отказался от всяких спортивных секций и участия в жизни колледжа. Это не прибавило мне друзей, но мне друзья были не нужны. С теми тремя, с кем я делил комнату общежития, у меня установились ровные отношения, и этого было достаточно. Я слыл очень способным студентом, который всегда готов помочь, если кто-то чего-то не понимает. Поэтому меня уважали.На втором году обучения моим преподавателем ксенобиологии стал профессор Алан Уир. Я заранее положил на него глаз. Мне не стоило большего труда выяснить, что именно он в этом университете самый крупный ученый с мировым именем, работавший над некоторыми правительственными программами. Уир был чертовски умён и не лишён корыстной тяги постичь непостижимое. Кроме того, его сознание было в некоторой степени открыто, как и сознание Лоуренса. Если бы я постарался, я мог бы взять над ним контроль, но мне показалось более действенным оставить его самому себе. Тем более, он был таким хорошим... Знающим слишком много, но в душе наивным и чистым. Таких людей называют благородными. Их чистое и доброе сердце видно издалека.Даже если бы я стал Аланом Уиром, я не смог бы мыслить так, как мыслит он. Но всё это мне только предстояло узнать, когда он впервые вошёл в залитую солнечным светом аудиторию. Ему было лет пятьдесят, он был худым и высоким. В спущенных на середину немного горбатого носа очках-полукружьях. С поседевшими волосами. С мужественным характерным лицом коренного моряка-ирландца. У него были зеленовато-серые глаза и выдающаяся линия острого подбородка. Я смотрел на него так же, как и все студенты — со смесью воодушевления и ленивого пренебрежения. Ленивое пренебрежение усилилось, когда выяснилось что преподаватель он так себе. Хоть голос у него был поставлен хорошо, он не умел, да и по статусу ему не положено было делать что-либо, чтобы захватывать внимание публики. На лекциях он почти всегда стоял спиной к аудитории, выписывая что-то на меловой доске (надо отдать ему должное, вполне сносным почерком). Или же он читал что-то, сняв очки и приблизив листы к глазам.Но чего у него было не отнять, так это умения держаться. В разговорах и уважительных перепалках со студентами последнее слово всегда оставалось за ним. Иногда он шутил, почти всегда неудачно, но это его нисколько не смущало. Он внушал уважение тем, как просто и понятно говорил о сложнейших вещах. И еще тем, что не проводил никаких проверочных работ и не пугал экзаменами. Ему вообще было искренне всё равно, поймут ли что-либо его студенты. Лекции были для него повинностью, которую он отбывал, чтобы иметь возможность разбавить свою научную деятельность. Потому что он, хоть и был учёным, был поставлен в зависимость от человеческого общения. Ему нравилось говорить и улыбаться. И что ему не могло не понравиться, так это блестящий студент, лучший на своем курсе, который после каждого урока выходит из аудитории последним и всегда находит вопрос или тему для разговора.Конечно, этим студентом был я. Я разработал несложную стратегию, как понравиться Алану и втереться к нему в доверие. Я всегда первым отвечал на нечастые вопросы, которые он задавал группе. Я каждый день подкарауливал его где-нибудь, чтобы поздороваться и поинтересоваться чем-то незначительным. После каждой лекции я провожал его до той двери, за которую мне, как студенту, заходить не полагалось. Профессор Уир был довольно доверчивым, а потому проникся. Через пару недель он запомнил моё имя. Через месяц стал при встрече расшаркиваться со мной как с хорошим другом. Через пол года я побывал у него дома — в квартире в кампусе. Ему несомненно нравилась моя любознательность и мой незаурядный ум. Мы беседовали и заходили в такие области, в которых я понимал больше, чем он, и это приводило его в восторг. Поэтому этого и следовало ожидать, когда он предложил мне, не в ущерб мой учебе, стать его ассистентом. Он говорил, что ему очень нужен толковый лаборант. Я с радостью согласился.