Элвис и второе пришествие (1/1)

Я стал Лоуренсом Бэйли в один во всех отношениях прекрасный день двадцать девятого июля тысяча девятьсот пятьдесят шестого. До того, как я стал им, Лоуренс Бэйли был простым человеком, вот уже как пару лет плутающим на границе перехода от ребёнка ко взрослому. Лоуренс ничего не хотел от жизни и не знал, чего хотеть. Он неплохо учился в школе, одним из лучших в своём классе, но в этом в большей степени была заслуга его матери, школьной учительницы. Лоуренс, его младшие и старшие братья и сестры были обычным религиозным, многочисленным, кареглазым и рыжеватым выводком, каких в Теннесси пруд пруди. Если они и определялись чем-то, так это тонкими чертами бесхарактерных лиц, писклявыми голосами и маслянистой замшевой кожей, изъеденной россыпями золотистых веснушек.Таким как эти люди на роду написано родиться, вырасти, возможно послужить в армии или поучиться где-то, но после всё равно всенепременно вернуться в свою болотную глухомань и там безбедно состариться в кругу семьи. Такая жизнь не отменяет вполне искреннего счастья быть американцем и умения радоваться мелочам и видеть красоту в обыденном. Люди вообще любят жить. С южным гостеприимством. С флагом конфедератов над крыльцом.Но Лоуренс все-таки был другим, иначе бы я не стал им. В тот день, когда я стал им, Лоуренс смотрел на Элвиса. Элвис уже второй год выступал со своими богохульными концертами, разъезжая по родной глуши южных штатов в кампании таких же как он, но куда более быстро забывающихся исполнителей кантри. Элвис был большой звездой, это было понятно уже тогда. Не найдя себе лучшего места, Лоуренс толкался с остальными восторженно-придирчивыми зрителями на галёрке местного концертного зала, не вполне ощущая дух времени и ценность неповторимого момента. Среди всех остальных людей, среди шебутной музыки, девичьего смеха и топота, именно сознание Лоуренса было самым открытым. Только оно одно светилось, едва уловимо, но светилось холодно-белым. Снежно-лунным. Совсем как свет далёкой, одной единственной, безымянной звезды. Свет, который только и виден в той заброшенной и чистой части космоса, где нет ничего. Одна безраздельная пустота. И в этой безграничной пустоте, на невообразимо большой орбите, которая так слаба, что еле-еле удерживает и астрономический день растягивает на миллионы лет, плывёт маленькая тёмно-сиреневая планета, составленная из скопищ газов и пыльных бурь. Эта планета была моей родиной. Безумно давно.В тот момент, когда я решал, становиться Лоуренсом или нет, мне была дарована огромная, просто пугающая своими размерами свобода выбора. Я ведь мог выбрать любого человека во всей Америке. Любого человека из тысяч. Ведь набралась бы в южных штатах тысяча таких, как Лоуренс? Таких, восемнадцатилетних республиканцев, неопределившихся деревенщин, слабохарактерных, симпатичных, в некоторой степени умных и обладающих способностями к точным наукам и устному счёту? Да, наверное набралась бы. Но только столкнувшись с Лоуренсом, только став им, я понял, что у меня, как это и полагается с нами без выбора и без оправданий, не было ни малейшей свободы. Так уж оно вышло, что я должен был стать именно им. Космическим распределением и судьбой мы были предоставлены друг другу ещё тогда, когда нас не было и между нами лежали тысячи лет межзвёздного пути.Мозаика пыталась мне это объяснить, когда готовила меня к отправке на Землю. Именно тогда же она и сказала, что пытаться понять заранее — бессмысленно, я пойму её замысел только тогда, когда придёт время. Я пойму всё. Всё, что со мной было, кто я и откуда. Её слова оказались правдой. Пока я не был Лоуренсом Бэйли, пока не был человеком и не был свободным, никакие вопросы просто физически не могли обрисоваться в моем сознании. Таким существам как я не нужно думать или выбирать. Лишь став Лоуренсом, я понял. Для меня открылись факты прошлого и воспоминания, которые раньше, за ненадобностью, не привлекали моего внимания. Раньше это было невозможно, ведь раньше я не был частью Мозаики. А ещё раньше, намного раньше, мой народ (используя общепринятые термины, я могу назвать это народом или, хотя бы, видом или единственной развившейся в наших условиях ветвью эволюции) был свободным и не нуждающимся в свободе и спокойно существовал на своей планете далеко, безумно далеко ото всех. В кромешной тьме, в которую едва проникал свет настолько далёкой, что даже не нашей звезды. Однако эта звезда задавала нам траекторию вечного полёта. Настолько долгого, что никто из моего народа не сделал вместе с планетой полного оборота вокруг нашего и не нашего солнца. Мы не задумывались над этим. Мы были просто формой жизни, образовавшейся по прихоти космической радиации и химических реакций на атомном уровне. Наша жизнь зародилась и, как и любая другая жизнь, хотела продолжаться. Мы витали в нашем бездонном океане из газов и гроз, сталкивались друг с другом и разделялись, поддерживая свое существование поглощением высвобождающейся в результате ядерного распада энергии. Мы не были тогда обременены сознанием. Мы не были в полной степени живыми. Но мы появлялись и умирали, а значит всё-таки да, мы были живы. В пользу этого говорит и тот факт, что мы развивались. На это ушло безумное количество времени. Звёзд на нашем небосклоне прибавилось, а значит, и мы стали разумнее. Одним астероидом к нам занесло нечто новое. Мы вступили с этим в реакцию и вот, мы уже сознаем себя как отдельные организмы. Мы уже жмёмся друг к другу, сбиваясь в стаи, мы уже устраиваем драки, бьёмся друг с другом за каждый клочок энергии и все быстрее размножаемся. Наше размножение — это распад одного организма на два новых. Вот и смысл жизни, прост и ясен: стать достаточно большим и сильным, чтобы при распаде развалиться на два достаточно жизнеспособных куска.При этом мы продолжали быть бестелесными сгустками энергии. Но со временем телом обзавестись всё-таки пришлось. Органической оболочкой, не более. Но это стало первым и огромным ограничением нашей свободы. Да впрочем, что за дело нам было до свободы? Мы всегда были шуткой космоса, существами не имеющими ни желаний, ни потребностей, ни инстинктов, ни амбиций. Даже пресловутое желание жить было в нас ослаблено до чувства легкой меланхолии. Мы продолжали существовать просто потому, что привыкли и были благодарны тем, кто дал жизнь нам своим разделением. Ведь мы сохраняли их память. Сохраняли их жизнь в себе. Их жизнь делилась на два, но ничего не забывалось и не терялось. Поэтому и я в распылённых молекулах моих ДНК помнил миллионы тех, кто был до меня. Кто нёс меня в себе через космическую тьму, с каждой новой смертью приближая мгновение моего появления. Ради того, что бы я появился, погибали, рвясь надвое, такие же, как я. Так какое право я имею не быть благодарным за эту никому не нужную жертву?Мое появление и расцвет лично моего существования пришёлся как раз на тот момент, когда на нас напали. Вернее, поработили. Враги пришли из той части космоса, которую на Земле позже назвали созвездием Лебедя. Враги были существами с других планет. Они были куда более реальными, живыми, определенными и конкретными, чем мы. Они были совсем другими: большинству из них нужно было есть, спать и дышать. В общем-то, они были огромной разномастной глобальной армией, в которую вливались все новые и новые покоренные формы жизни с захваченных планет. Поэтому они были разными. Но самой многочисленной и высшей среди них расой, расой с которой всё началось и которая распространила эти завоевания, была та, представителем которой являлся Исток. Исток, ушлый хитрец, который был достаточно могущественен, чтобы объявить себя богом. Народ Истока давным давно исчерпал ресурсы своей планеты и теперь рыскал по вселенной в поисках элерия, необходимого им вещества и источника энергии. По крайней мере так Мозаика нам объяснила. И то, подобное объяснение было привилегией, ведь такие как я считались в некоторой степени высшими существами благодаря нашему сходству с эфириалами. А сходство это было результатом невероятного в масштабах вселенной совпадения. До эфириалов нам было далеко, но всё-таки таких как я посчитали ценными и не уничтожили, а приобщили к Мозаике. И рассказали про элерий. Открыли замысел. Существам попроще втирали россказни о несении света, мира и процветания во все уголки космоса. Они верили, что им оставалось делать? Все мы верили тому, что нам говорит Мозаика. Когда захватчики заглянули на нашу скудную тёмную планету, им было нечем поживиться, кроме нас самих — её тоскующих обитателей и единственных жителей. Сопротивления захватчики не встретили, ведь наша природа не предусмотрела возможность появления конкурентов. И поэтому нас быстро и бескровно поработили. У нас не было ничего, что нам хотелось бы защищать, и ничего, что заставляло бы нас не сдаваться. А Мозаика дала нам это.Поэтому это и не было завоеванием, а скорее и впрямь просвещением. Казалось, что всё добровольно, и мы просто переходим на службу к более развитым и сильным существам. Они исследовали нас в течении долгого времени и пришли к выводу, что некоторые наши способности им очень полезны. Например, наша главная способность, о которой мы и не знали — способность вселяться в других существ, брать их под контроль и становиться ими. Оказалось, что мы паразиты, но при этом всю нашу историю жили в мире, в котором обходились без носителей, поскольку были единственными. Вот такой вот выверт эволюции. Более того, выяснилось, что при желании мы могли бы дать отпор нашим захватчикам, вселившись в самых сильных из них. Но зачем нам это? Кроме того, нам бы не удалось пересилить Мозаику. А Мозаика, наверное пора объяснить, это всеохватывающая сеть вещания и внушения, управляющая каждым порабощенным существом. Ее создали Исток и эфириал по имени Шемеш. Эфириал по большому счету это такой же как и мы паразит, только в миллионы раз могущественней и сложней. Шемеш вселилась в Истока когда-то безумно давно, имела несчастье полюбить и возвысила его до того уровня, на котором тот почитал себя богом, но Исток в определённый час смог обмануть Шемеш и освободиться от её влияния, при этом продолжив использовать её безграничные возможности. Сложно. Не так уж важно.Теперь мы, крошечные и беспомощные подобия эфириалов, сдались Мозаике и поддались ее внушению. Поскольку у нас не было физических тел, нам не смогли вживить импланты, а именно так поступали со всеми другими существами. Через импланты всем существам подавались команды и диктовались мысли с помощью Мозаики. Диктовал все это Исток, превращая свои желания в цели миллиардов. Такие как я верили Мозаике на теоретической основе. Она нас контролировала и довольно жёстко, но только тогда, когда мы находились в специальных капсулах. В этих капсулах, после порабощения, мы оказались заперты навсегда. Это было ничуть не жестоко, а очень даже гуманно. Мозаика говорила нам, что мы счастливы, и мы были счастливы. Тысячи световых лет я провел в капсуле, абсолютно счастливым и спокойным, ничего не желающим, ни к чему не стремящимся. Можно сказать, я спал. И видел перед собой бесконечно несущийся космос с россыпями галактик и прорехами чёрных дыр. Даже если бы Мозаика не убеждала меня в этом, я признал бы, что это совершенно. Меня пронзал кремниевый стержень и крепко держал на месте. А Мозаика диктовала мне мысли. Чистые, правильные и идеальные мысли. Мозаика давала мне потрясающий в своей чёткости смысл жизни — служить ей. Я был частью огромного организма. Я был единым целым с бесконечностью. Но это не могло длиться вечно.С нами бы не стали так носиться, если бы мы не были нужны. Исток использовал нас для завоевания новых планет, он ведь, как бы ни был умён, был весьма примитивен в своем тривиальном желании править вселенной. Таких как я отсоединяли от Мозаики засылали в качестве шпионов на неизведанные планеты. Там нам предоставлялась свобода действий и полная самостоятельность. Мы подбирали себе носителей и становились ими. Изучали жизнь на планете, изучали технику и устройства мироздания, готовили почву для вторжения. Когда все было достаточно изучено, мы начинали подготовительную деятельность. Занимали руководящие посты, проводили диверсии и обеспечивали захватчикам прямой путь. Война всегда была короткой и победоносной. После триумфа в наших услугах больше не нуждались, ведь если наши носители были до сих пор живы и представляли собой некую ценность, их имплантировали и напрямую подсоединяли к Мозаике, после чего они становились её рабами и поклонниками и без нас.А таких как я снова обезвреживали, лишали воли и сажали в наши счастливые капсулы. Вновь отдавали наши мысли Мозаике и отправляли в запас, ждать следующего случая послужить высшим целям. Нам другого было и не нужно. Никто не отличался фанатизмом, но всем нравилось быть счастливыми, и мне тоже. А потом началась эта история с непокорной планеточкой Земля. Поднялась суматоха (бесшумная суматоха, которую от нас Мозаике скрыть не удалось). Мозаика дала нам понять, что именно эта планета крайне важна. Именно эта планета та самая, которую мы, все мы, очень долго искали. Сильнейшим, надежнейшим, самым проверенным и преданным из нас было поручено отправиться на Землю и провести поступательную разведывательную и подготовительную деятельность. Меня на Землю не сразу пустили. Дело в том, что это должно было стать моей первой миссией. До этого я с момента завоевания не покидал счастливой капсулы и вообще ни о чём не догадывался. Мне не доверяли. Конкретно меня Мозаика считала ненадёжным. Считала, что освободившись от влияния, я стану делать что мне вздумается. Что ж, раз Мозаика так считала, значит так оно и было. Но потом ей всё-таки пришлось отправить меня и дать мне возможность послужить. Я был на тот момент очень стар. Мне давно следовало разделиться, но Мозаика не дала мне. Если бы я разделился, моя сила уменьшилась бы вдвое. На её возобновление ушло бы очень много времени. Поэтому Мозаика вообще запретила не только мне, но и всему моему народу делиться. И вот, время моего деления бесповоротно ушло, и теперь я просто существую до того момента, пока меня что-то не убьёт, ведь смерть от естественных причин мне не грозит. На чужих планетах таких как я иногда раскрывали. Мозаика усовершенствовала нашу технологию вселения и управления, но порой в игру вступали психологические факторы. Порой происходило так, иногда даже по чистой случайности, что наших носителей убивали. В таком случае такие как я погибали вместе со своим носителем. Мы разучились делиться, а потому наша численность постепенно сокращалась. К моменту нахождения Земли, нас осталось не так уж много, а именно в наших услугах очень нуждались. Это был еще один фактор, позволивший мне впервые побыть самостоятельным.