8.Башня. Рассказ Вардалека (1/1)

Женьшень мне не помог. Что же, наверное, иначе и быть не могло. Я всегда был неудачником. В моей душе с раннего детства жила музыка, но Бог не даровал мне таланта – и мне оставалось лишь восхищаться мастерством других людей. Я любил свою жену и старался быть ей хорошим мужем – но в брак вступил не по своему выбору, а по воле родителей. Вокруг меня жизнь кипела ключом, люди мечтали, дерзали, побеждали или терпели поражение – а я оставался в полосе штиля, смиряясь с тем, что мне не суждено кружиться в этом пестром водовороте.Я слишком привык подчиняться судьбе и потому не мог противостоять Самаэлю. Но мой Юлеш – мог, и я это знал.Ворота в башню, где держали моего сына, охраняли двое бывших людей, но охрана эта была только для вида – против воли Самаэля всё равно никто не смог бы проникнуть внутрь. Стражи эти давно устали от бессмысленной работы, но даже думать не могли о том, чтобы ее бросить – без службы они не видели своего существования.Отвесив поклон стражам, я задал положенный вопрос:- Позволит ли Самаэль мне войти?Ответ я знал, он всегда был один и тот же, хотя стражи редко давали его сразу, предпочитая потянуть время и потешиться над чужаком.- Вардалек, какой-то ты невеселый, - сказал один. – Будто сил тебе не хватает. Никак в гостиных твоих жертв тебя плохо кормят?Мне и в самом деле было не по себе – я уже давно не пил чужой энергии, и стражи это понимали.- Да зачем ему гостиные? – отозвался его товарищ. – Для него ведь главный интерес – это спальни маленьких мальчиков. Верно, Вардалек?- А последний-то твой мальчишка был хорош, - загоготал первый. – Габриель, кажется? Большие и раскосые глаза, прекрасные губы, изливающие само дыхание жизни…Повезло тебе, нечего сказать!Мне не впервые приходилось такое выслушивать.- Так позволит ли Самаэль мне войти? – повторил я свой вопрос.- Да, такова его воля, - отвечал охранник, став очень серьезным.Юлеш лежал на каменном ложе, прикованный к нему чугунными цепями. Сердце у меня содрогнулось при виде ужасных ран, оставленных хлыстами бывших людей. Таким истязаниям мой бедный сын подвергался все эти годы – с тех пор, как его и меня убил дьявол, которому я однажды по неведению дал приют в своем доме. Юлеш до сих пор не умер от побоев лишь потому, что был уже мертв… Или нет?Каждый раз, когда мы виделись, он говорил мне одно и то же: ?Отец, остановись?. Возможно ли, чтобы такая сила духа была у мертвого? Или мой мальчик одолел саму смерть, сохранив надежду там, где надежде нет места?Я не произносил лишних слов. Здесь любое слово стало бы известно Самаэлю. Я лишь поднес корень женьшеня к губам Юлеша и сказал:- Пей.Он понял. Крепко схватив корешок зубами, надкусил, жадно проглотил сорвавшиеся капли.Лицо его просияло. Он потянулся ко мне, сел, казалось, его цепи не весили ничего.А затем поцеловал мои губы.Жизненная сила хлынула в меня, словно поток свежей воды. С моими жертвами такого не бывало. Никакая жертва не сравнится с даром, отданным добровольно, из одной лишь чистейшей любви.Отпустив Юлеша, я схватился за его оковы – и они прогнулись под моими руками, а затем разлетелись ржавыми щепками.- Держись, - прошептал я ему. – Придется драться.Завидев, что я возвращаюсь не один, стражники перегородили мне дорогу. Одного из них я ударил кулаком в челюсть, тот повалился на землю, тонко заскулив. Другой опустился на колени, умоляюще сложив руки. Ему очень хотелось убежать, но он не мог отойти от башни даже на шаг, скованный силой более страшной, чем чугунные цепи. Я не стал бить беспомощного и просто прошел мимо.- Пора домой, - прошептал Юлеш.Он вновь прижался ко мне губами, и мы воспарили над башней, над Долиной неживых, над чуждыми силами, над судьбой.