Сезон 2, серия 1, Привет с того света (1/1)

placebo - song to say goodbyeНа следующий день, поздним утром, когда город уже успел проснуться, наводнив улицы толпами сонных клерков и студентов; когда все пробки на самых популярных перекрестках уже изжили себя; когда утренняя пресса прочитана, скомкана и использована по наиболее неочевидным назначениям (Чего хотел добиться Реджинальд Харгривз? Что теперь будет с Академией Амбрелла?); кофе выпит, а пончики с глазурью не тронуты, Пятый открывает входную дверь, чтобы впустить в Академию бледную как мел Кэй. На ней надето черное платье, глубокий цвет которого делает её лицо почти прозрачным. Обычно алые губы – бескровные.Она молчит, и выглядит нездоровой в своём молчании. Комкает в чуть дрожащих руках его пиджак и не смотрит в глаза. На долю секунду Пятый ощущает что-то смутно похожее на укол вины.Не подскажешь, почему я спал как убитый, когда ты и глаза не сомкнула?Она всё так же молча проходит в дом; не сделав и трех шагов – останавливается, чтобы повернуться к нему. Именно в этот момент он понимает – что-то действительно не так. Потому что ?это? – не из-за того, что произошло между ними. Это не клуб, не метро и не их объятия. Это не смущение, не неловкость. Это не вопросы о вечере, на которые он не готов отвечать, даже если ему пригрозят десятками лет одиночества. Снова.Ничего. Всё в порядке. Ты видишь то, чего нет. Что могло произойти за двенадцать часов, что вы не виделись? Ни-че-го.– Я принесла твой пиджак, – она зачем-то приподнимает его, словно демонстрируя очевидное. – И персики. Забыла их в машине, но…Отлично. Давай наступим на лёд только одной ногой, чтобы проверить его прочность. А почуяв треск – разойдемся в разные стороны, как и положено по правилам любой техники безопасности. Мы же не собираемся нырять в холодную глубину? Ты не выспалась и пришла в плохом настроении. Случается.Можно до бесконечности убеждать себя в обратном, отрицая кое-что столь же очевидное, как пиджак в её руке – что-то случилось. Он до тошноты отчетливо понимает это, когда Кэй протягивает руку с пиджаком в его сторону, продолжая смотреть ему в грудь. Сквозь него.– Кэй?Есть вопросы, задавая которые – ты вовсе не уверен, что хочешь узнать ответ.– Мой отец умер, – глухим голосом сообщает она.Он берет паузу просто чтобы прокрутить эти слова про себя. Воспроизвести её тихий голос в своей голове. Снова и снова. Лишь для того, чтобы не поверить.Для этого ?ничего? нужно было пять минут от силы, это намного меньше двенадцати часов. Враньё. Человек способен умирать очень долго, тебе ли не знать?Пятый испытывает странно-неуместное желание позвать Клауса. Потому что он не знает, что сказать. А Клаус – знает. Обязан знать. Должен ли он вообще говорить что-то? Разве это – то, что ей нужно? Он мастер поддержания пауз, гений молчания. Ему не нужны были слова, когда умерла Ваня. Холодок отчаяния пробегает внутри, когда он забирает из пальцев Кэй свой пиджак.– Мардж звонила, – Кэй отворачивается и поднимает голову в сторону ведущей наверх лестницы. – Моя тётя. Она... Она сказала, что я должна приехать. И я не смогла отказать.– Хорошо. – Пятый с трудом проталкивает в миг пересохшее горло слюну. – Когда и где?Ничего хорошего. Твою мать.Страх волнами расходится от Кэй во все стороны, окутывая её почти ощутимым, почти видимым, режущим глаза облаком сизого тумана. Он видит, как она теряет контроль и не может сосредоточиться. Ему приходится подавить желание отступить на несколько шагов от этой невидимой, болезненной энергии.– Кэй.– Я сказала, что буду к обеду, – Кэй говорит так, будто каждое слово дается ей с огромным трудом. – Это Менрок. Пару-тройку часов езды отсюда.– Ладно, – Пятый кивает. – Посиди в гостиной, хорошо?Кэй наконец переводит на его лицо пустой, не выражающий ничего взгляд. Хмурится, словно не понимая, зачем ей это предлагают. Растерянный, потерявшийся в огромном торговом центре ребенок. Все идут мимо, задевают его бумажными пакетами с покупками, даже не опускают взгляда вниз. Пятому кажется, что она сейчас закричит. Как Банши, пропитанный горем и горестями призрак, облюбовавший печную трубу. Настолько громко, что любимый витраж Грейс на входной двери разнесет на десятки осколков звуковой волной. А все люди в торговом центре наконец очнутся и обратят на неё внимание. А потом помогут найтись.Или умрут, как те трое, на парковке.Но она не кричит. А он не знает, что может сделать для неё. Кэй бесцветным голосом говорит:– Мне нужно ехать.– Просто дай нам пятнадцать минут, – Пятый подходит к ней и, скользнув ладонью по спине, подталкивает в сторону гостиной.– Я не была там с тех пор, как Адам исчез.Умер. Не говори так, будто он жив. Ты должна была принять это много лет назад. Я принял это сразу. А потом убил дюжину человек.– И поэтому мне нужно сменить рубашку, а Клаусу почистить зубы. – Фраза звучит чуть более резко, чем он хотел бы.Пятый видит и чувствует, как напрягаются вены на руке, которая все еще покоится на пояснице Кэй. Липкая и чужая тревога забирается ему под кожу. В голове словно пробиваются тени воспоминаний, не принадлежащих ему.– Сделаю себе кофе. – Кэй отходит в сторону, прерывая физический контакт.Пятый снова кивает, пытается найти хоть какие-то слова. Мысли разлетаются во все стороны словно жемчуг с порванного ожерелья. Под веками зарождается до боли знакомое красное марево – память собирается сыграть с ним очень злую шутку. Он уже почти выпадает из реальности, когда всё прекращается. Тревога исчезает, не успев сжать его горло. Отступает, как волны во время отлива. Кэй стоит рядом, кусает губы и держит его за запястье.– Пятый? – она почти шепчет. – Извини.Первое, что делает Клаус после того, как Пятый сообщает план на день – ругается. В десять секунд укладываются самые отборные ругательства. Он даже не спрашивает, как Кэй, только подходит к шкафу и выкидывает на пол разноцветные вещи со всех полок. Пытаясь найти хоть что-то к случаю. Костюм после похорон сестры он торжественно сжег на их заднем дворе. Сидя в компании отцовского бренди и потрепанной книжки о их семье. Клаус подскакивает к зеркалу, пытается уложить взъерошенные кудри, натягивает на худые плечи черную гавайскую рубашку в бледный мелкий цветок, подхватывает с пола темный длинный плащ. Пятый тем временем стоит в дверях и поправляет манжеты на своей рубашке. Еще несколько минут требуются Клаусу чтобы найти зажигалку, подкурить сигарету и по всей видимости собраться с мыслями. Пятый видит, что брату не по себе, и градус нервозности возрастает с каждой сделанной затяжкой. Дым причудливыми узорами плывет по комнате. Они выходят в общий коридор, Пятый избегает извращенного желания скользнуть взглядом по двери ведущей в комнату Вани. Клаус продолжает бормотать что-то себе под нос, в несколько затяжек докуривает сигарету и тушит окурок о стоящую в коридоре кадку с огромным фикусом. Пятый лишь закатывает глаза.Они находят Кэй на кухне. В компании пепельницы и кофе. Пятый, замечая свою чашку в её руках, вскидывает бровь в немом вопросе. Но Кэй этого не видит. Она соскальзывает с высокого барного стула и подходит к Клаусу, приподнявшись на носочки ныряет в его объятия и заметно расслабляется. Клаус гладит её по голове, прижавшись губами к макушке. Целую минуту Пятый чувствует себя не в своей тарелке. Эта поддержка выглядит крайне естественной, и он не помнит, чтобы кто-то из них делал что-то подобное друг для друга, когда… Может быть это и помогло бы. Или нет. Никакая любовь и поддержка не могут спасти от такого. Вот как это работает. Кэй мягко высвобождается из рук Клауса и возвращается к столу, где, издавая тихое жужжание едва заметно ползает её телефон. Она набирает полную грудь воздуха и отвечает на звонок, бросая на Пятого беспомощный взгляд.– Да, Мардж. – Кэй прикрывает веки и сжимает пальцами свободной руки переносицу. – Да, я приеду. Уже в пути. Да, я помню расположение церкви. Но мы скорее всего не успеем, так что встретимся на кладбище, хорошо?Клаус подкуривает новую сигарету, проходится по кухне и протягивает её Кэй. Она глубоко затягивается и выпускает дым в потолок. Номер Четыре тем временем изымает из кухонного шкафчика блестящую железную флягу. Он вертит её в руках, явно не будучи довольным объемом, но не найдя никакой другой посуды, Клаус смиряется и открывает мини-бар. Пятый, не отрываясь следит за его действия со скептическим выражением лица.– Я скажу пару слов на кладбище, если вы настаиваете. – Кэй ловко перехватывает чашку и допивает остатки кофе. – И я буду не одна. Нет, это мои друзья. Мы не останемся на ночь.Клаус со знанием дела откручивает крышку на бутылке Хеннесси и, не пролив ни капли, выливает содержимое в фляжку.– Я чувствую, как ты мне затылок сверлишь, – Клаус делает небольшой глоток из стеклянной бутылки. – Поверь мне, это лучше, чем накачать её Диазепамом.– Ты думаешь накачать её чем-либо хорошая идея? – шипит Пятый подходя ближе.– Я всё слышу! – Кэй чуть отодвигает телефон в сторону.– Я знаю, – Пятый ухмыляется.На долю секунды ему кажется, что всё в порядке. Потому что это обычный диалог. Немного юмора, ехидства и никаких обид. Но секунда проходит, стрелка на настенных часах делает крошечный шаг вперед и его внимание снова концентрируется на том, как она зажимает дрожащими губами сигарету.– Да, тетя Мардж, я поняла. Нет, не нужно нас встречать. Хорошо, я поняла, что встреча будет в доме.В её голосе нет и намека на слезы, но что-то внутри заставляет Пятого подумать о том, что это только начало.Они выходят из дома и, чем ближе они подходят к черному шевроле, припаркованному в тени одного из раскидистых деревьев возле академии, тем больше Кэй медлит. В конце концов она останавливается у водительской двери и роняет связку ключей. Они, звонко брякнув приземляются в нескольких сантиметрах от ливневой решетки. Длинный железный брелок с тисненными буквами "G–bar" нависает над зияющей пропастью между прутьями. Это вводит Кэй в ступор, она медленно опускается на корточки, подцепив кольцо с ключами пальцем она несколько секунд смотрит на свое искаженное отражение в двери машины. Клаус разрушает эту паузу бесцеремонно подергав ручку с пассажирской стороны.– Я ужасно не выспалась, – Кэй нервно улыбается. – И абсолютно не готова к этой поездке.Пятый подходит к Кэй и лёгким толчком в плечо оттесняет её в сторону. Он мягко забирает связку ключей из её руки. Кэй непонимающее смотрит на действия Пятого, но тот лишь кивает на Клауса, который стоит по ту сторону машины. Мимолётное прикосновение к её прохладной коже Пятый ощущает ещё минуту, пока она обходит машину и кивает в благодарность открывшему пассажирскую дверь Клаусу. Он вытаскивает ключи из замка, и поднимает голову как раз вовремя чтобы столкнуться с прямым взглядом Клауса. Пятый не определённо качает головой. Перестань смотреть так, будто ты все понимаешь. Я и сам не знаю зачем я это делаю. Клаус щурится и тень догадки озаряет его лицо. Пятый хочет бросить какую-то колкость, взять управление в свои руки и отвести повязнувшие в воздухе мысли и вопросы в совершенно другое русло. Но Клаус отворачивается, хлопает дверью, закрывая Кэй в салоне и ловко ныряет на заднее сиденье. Они выезжают за линию города, когда молчание в салоне начинает приобретать напряженную окраску. Над мегаполисом сгущаются тяжёлые грозовые тучи, а на горизонте – лишь чистое небо, и ни единого облака. Пятый находит это до идиотизма смешным, учитывая обстоятельства поездки. Кэй совершает короткий набор зацикленных действий: курит, делает несколько больших глотков из бумажного стакана с кофе, переключает тихо играющую мелодию в магнитоле и долго смотрит вдаль. Когда очередная песня начинает её раздражать она щёлкает кнопками переключения и это запускает новый круг из зажигалки, сигарет и кофе. Клаус все это время крутит в руках флягу с выпивкой и будто бы не решается открутить крышку, только звякает металлическим декором на ней. Этот звук, судя по всему, действует на нервы только Пятому, который время от время кидает раздраженные взгляды в зеркало заднего вида. Кэй настолько погружена в себя и ненависть к звучащим песням, что вряд ли обратила бы внимание даже если бы Клаус стучал ей этой бутылкой по голове. Пятый боковым зрением замечает, как Кэй поворачивается в его сторону. Он отслеживает наличие машин по близости и отворачивается от дороги встречая её взгляд. – Останови. Пятый качает головой и возвращает свое внимание дороге. Струсить можно где-то в другом месте. Не здесь и не сейчас. Я же не струсил. Хотя очень хотел. Он злится. – Пятый, – она повышает голос. – Останови машину. Он продолжает делать вид что не слышит её, даже вдавливает педаль газа чуть сильнее. Кэй очень быстро теряет контроль. Через секунду он уже чувствует, как по салону расходятся волны паники и злости. Пятый лишь крепче сжимает руль, когда ладонь Клауса ложится ему на плечо. – Притормози. – Да бога ради, убери руки. – Пятый, дергая плечом огрызается и с неохотой нажимает на тормоз.Шевроле плавно сворачивает на обочину, выбрасывая из-под колёс небольшие облака дорожной пыли. Как только машина полностью останавливается, Кэй не глядя на них открывает дверь и выходит на продуваемую ветрами дорогу. Пятый скользит взглядом по её напряжённой спине и вполоборота поворачивается к брату. – И дальше что? – Речь о её брате, Пять. – Вот именно, – Пятый фыркает. – Она даже не скорбит о человеке, которого сегодня зароют в землю. – Ты же это не серьёзно, верно? – Клаус хватается рукой за ручку двери. – Твоя молчаливая поддержка выглядела намного лучше того, что ты делаешь сейчас. – Помнится, ты был вечно недоволен тем, что я молчу. – Если твоё молчание уберегло меня от такой агрессии, то может и славно что ты держал язык за зубами. – Клаус, – Пятый, сощурившись наблюдает как Кэй закуривает, наверное, сотую сигарету за день. – Ты... – Не требуй от неё того, чего мы сами не сделали до сих пор. – Клаус совершенно непрозрачно намекает на то, что комната Вани в их доме священное табу. – Со смерти её брата прошло несколько лет. – Отлично, самое время померяться, чья драма круче. – Номер Четыре открывает дверь и ставит одну ногу на асфальт. – Серьёзно, Пятый, что с тобой не так? Клаус выходит из машины оставляя его в одиночестве. Он наблюдает, как ветер треплет полы чёрного плаща, пока тот идёт к стоящей неподалёку Кэй. Она даже не смотрит на него, а когда он подходит ближе шарахается в сторону. Пятый думает, что, если бы она расплакалась – всё было бы куда проще. Будь она обычной девчонкой все было бы куда проще.Сидела бы на таблетках, а потом разнесла концертный зал и стёрла планету в порошок. Эта участь могла бы достаться тебе. И тогда Ваня была бы жива, а я тебя бы даже и не знал. Какой бред.Вся его жизнь сплошной ?случившийся частный случай?, к которому не приложили и намёка на инструкцию. Злость в венах пузырится и растекается, заполняя его. Он видит, как Кэй размахивает руками во все стороны и что-то говорит. По движениям губ можно предположить, что что-то смутно похожее на "не могу". Клаус протягивает ей фляжку. Она, зажмурившись делает несколько глотков и снова прикладывается к сигарете. Пятый делает глубокий вдох. Зря он это затеял. В такие моменты рядом должен быть кто-то, кто может держать в руках себя и ситуацию. А они, все трое – сломанные игрушки. Которые добровольно закрылись в маленьком и душном пространстве без выхода. Пятый прекрасно понимает, хоть и не чувствует до конца, какое количество эмоций сейчас проходит через Кэй. Проходит и не перерабатывается так как положено. Он гоняет эту мысль в своей голове со вчерашней ночи. Ей даже не нужно было озвучивать это, все было написано на её лице. А теперь они здесь, и она выплескивает свои эмоции будучи не в состоянии их усмирить. Выплескивает в них. Всё смешивается и получается коктейль Молотова.Словно кислота с глицерином.Пятый чувствует, как в нервном импульсе дергается уголок губы. Он ведь не хотел быть грубым. Просто злость на то, что она вдруг хочет сбежать взяла вверх. И всё это в корне неправильно. И всё это... Кэй падает на пассажирское сиденье, вырывая его из хаотичного вихря мыслей. Он прислушивается к себе и окружению, не чувствует ничего кроме пустоты и тишины. Наступивших так внезапно, что впору испугаться, но у него почему-то не получается. Изоляция. Она не смотрит на него, поправляет подол платья, пряча обтянутые чёрными полупрозрачными колготками колени и отворачивается к окну. Смотрит сквозь стекло все ещё сухими глазами и даже не притрагивается к кофе в подстаканнике. Пятый бросает взгляд в зеркало, на устраивающегося сзади Клауса. Тот кивает и Пятый заводит машину. Однотипные и старые дома из красного кирпича сменяются высокой чёрной оградой кладбища. Одновременно с этим какую-то попсу в магнитоле вытесняют старые как мир Red Hot Chilli Peppers. Клаус ухмыляется, хотя попавшие в поле зрения могильные плиты вызывают лишь липкий холод внутри. Кэй всё так же тихо смотрит в окно, пока Пятый паркует машину как можно дальше от входа. Будто специально. Будто пара парковочных мест у самых ворот не вышли асфальтом или разметкой. Клаус упирается взглядом в затылок подруги. Я трус, Кэй. Я думал, что я готов. Но я соврал тебе на этой чёртовой дороге. Я не могу. Почему это произошло?Клаус прикладывается к горлышку фляги и почти не чувствует, как Хеннесси обжигает пересохшее горло. Пятый глушит машину и мечты о Калифорнии затихают вместе со мотором.И что теперь? Мы что – действительно сделаем это, Кэй?К своему удивлению, Клаус первым покидает салон. После долгого сидения на одном месте, ноги кажутся ватными. Он потягивается, оправляет рубашку и прячет флягу во внутренний карман пальто. Кэй с Пятым выходят почти одновременно. Она смотрит на толпящуюся в середине кладбища черную массу людей и её лицо теряет сосредоточенное выражение. Клаус осматривает её с ног до головы.– Нужно было одеть тебя потеплее. Он храбрится как может. Игнорирует белесые тени возле ближайшего памятника и полностью сосредотачивается на голубых глазах.Почему им всегда так хочется поговорить, Кэй?Она переступает с ноги на ногу. Дёргает подол платья. Хмурится. И почти делает шаг назад – Клаус видит это неловкое, едва заметное движение левой ногой. Он насколько может ободряюще улыбается и, отвернувшись, шагает к воротам. За спиной слышится голос Пятого.– Кэй.Клаус останавливается, навострив уши. Ну давай, сделай ещё хуже. Добивать у тебя отлично получается.Кэй не делает никаких шагов в сторону Пятого. Он тоже стоит на месте. Они смотрят друг на друга, разделяемые остывающим капотом машины. Ветер треплет её локоны, Пятый засовывает руки в карманы брюк. Она собирается отвернуться.– Извини.Он говорит то, что собирался сказать всю дорогу. И это значит больше, чем если бы они делали какие-то физические шаги. Клаус, расслышав сказанное расслабляется. И даже испытывает немного стыда за преждевременные выводы.– Ладно.Кэй кивает и через пару секунд Клаус чувствует её руку на своём локте.– Ты можешь остаться здесь, – она вскидывает подбородок.И оставить тебя одну? Нет уж.– Пойдём. Это будет интересно. – Интересно? Ты совсем дурак? И всё снова в порядке. Они идут в кино, в бар, на кухню Академии. Они остаются на её работе после закрытия, выбирают шляпу на блошином рынке, поедают фастфуд сглаживая похмелье. Они болтают о мире сидя в парке, рассуждают о войнах изучая книжные полки в библиотеке. Они где угодно, но не здесь.– Ты забыла с кем ты приехала и куда. Наши с Пятым лица не сходят с газет с тех пор, как... Я даже вслух сказать этого не могу, Кэй. Она чуть крепче сжимает его локоть и делает шаг вперёд. Наверное, при других обстоятельствах он действительно посчитал бы это забавным. Чем ближе они подходят к свежевскопанной могиле, тем больше перешептывание немноголюдной толпы заглушает монотонный бубнёж седого священника. Он выглядит ссохшимся и старым, морщинистые руки держат библию лишь для вида, он читает проповедь с закрытыми глазами. Женщина, стоящая ближе всех к могиле (Клаус делает ставку на то, что это та самая тётя Мардж и, как выяснится впоследствии, не ошибается) завидев Кэй бросает скорбеть над ямой в земле и уверенным шагом идёт к ним. По мере приближения и распознавания друзей Кэй шаг её теряет свою твердость. Она раскидывает руки в стороны и заключает Кэй в объятия. Вроде и шепчет что-то ей на ухо, но при этом во все глаза смотрит на него и Пятого. Кэй приходится чуть наклониться, чтобы полноценно обнять родственницу. Пятый коротко кивает, Клаус вторит ему. Люди вокруг немного расступаются и вот уже все, кроме священника, смотрят на них. Это словно цепная реакция на живом примере. – Кэй, дорогая, – громко шепчет Мардж. – Почему ты не сказала, что твои... – Мои друзья – это мои друзья. Не стоит делать на этом какие-либо акценты. – Кэй сжимает плечи тёти пытаясь привлечь её внимание к себе. – Как скажешь, солнышко. – Мардж мёртвой хваткой цепляется Кэй в локоть и тащит её к могиле. – Я думаю настала твоя очередь сказать несколько слов папе. – Я не... Кэй не успевает ничего. Ни обратиться в бегство, ни запротестовать, ни прервать физический контакт. Она смотрит на Клауса через плечо беспомощным взглядом. Толпа снова меняет свои позиции и на какое-то время он с Пятым теряют свое значение. Ведь сейчас блудная дочь, которая вместо того, чтобы помочь отцу справиться с горем, уехала в большой город столкнув его в яму со змеями, будет говорить какие-то слова. А ещё она должна плакать. Клаус понимает это, когда какая-то блондинка в тёмно-синем пиджаке, стоящая прямо перед ними, высокомерно подмечает:– У неё даже платка с собой нет. Клаус уверен (и он снова не ошибается) – платок понадобится много позже. Не здесь. Не в окружении всех этих людей. – В этом городе это всегда выглядело особо лицемерным, – говорит какой-то парень, стоящий плечом к плечу с Клаусом. Клаус сначала кивает, а потом медленно, пропитываясь всем ужасом мгновения поворачивает голову в бок. Парень, стоящий рядом с ним высокий. Почти такой же как он сам. Серая мешковатая толстовка, россыпь веснушек на носу и щеках, выгоревшие на солнце ресницы. Игнорируй это. Сейчас же. Клаус как можно аккуратнее ныряет во внутренний карман пальто нащупывая ледяной металл. Он совсем забыл сколько нужно влить в себя, чтобы они перестали его тревожить. Кэй, тем временем, как безвольную куклу ставят возле священника. Она несколько секунд не может оторвать взгляда от зияющей в земле дыры, а тётя Мардж всё крепче сжимает её руку и прячет лицо в белом платке. Чудную черную шляпку на её голове пытается украсть ветер. – Я... – Кэй смотрит сквозь толпу прямо на них с Пятым. Поочерёдно скользит по ним взглядом ища подсказки. Ты забыла, что такое слова, я знаю, Кэй. Я был таким же. Вообще ничего не мог. Только ситуации разные. В этот раз. – Зачем привезли её сюда? – парень в толстовке не отрывает взгляда от Кэй. – Ей здесь не место. – Зато тебе самое то, – огрызается Клаус сквозь зубы. Пятый бросает на него вопросительный взгляд. Клаус отмахивается, а парень рядом с ним ухмыляется. – Хорош. Но она такую шутку не оценит. – Я... Я знаю, что должна сказать, что-то чуткое и емкое. – Кэй сжимает свободной от тётушки рукой подол платья. – Херовое решение начать с правды. – тихо говорит Пятый, но при этом смотрит Кэй в лицо и кивает, поддерживая. – Да кто ж её остановит, – парень в толстовке хмыкает. – У меня никогда не получалось. Бога ради. – Я не думаю, что кто-то здесь думает, что я была хорошей дочерью. Поэтому по закону жанра и плохой дочери, сказать мне толком нечего. Толпа несмело начинает роптать, а священник, вынырнув из каких-то своих мыслей переводит недоуменный взгляд на Кэй. – Если её понесёт, вмешаетесь? – спрашивает невидимый сосед. – Не понесёт. – Клаус сверлит напряженным взглядом Мардж которая уже, кажется, оставила синяки на руке Кэй. Пятый снова бросает на него вопросительный взгляд. Лишь на секунду. Все его внимание приковано к девушке, которую по всей видимости готова столкнуть в могилу побелевшая от шока тётушка. – Я приехала сюда поддержать тётю, и потому что обещала. Обещания нужно выполнять, если вдруг кто не знает, – она нервно хихикает.– Поэтому давайте спишем всё на огромный стресс, на то, что я всегда была странной и... – Достаточно! – Мардж взвизгивает. – И так ясно было чем это закончится, – блондинка громко хмыкает и задирает нос. – Чем же? – громко спрашивает Пятый. Блондинка тут же понижает свой голос на несколько тонов и по ближе жмется к стоящему рядом парню. Мардж наконец отпускает Кэй. Она идёт к ним сквозь толпу, так прочно уцепившись взглядом за пустое пространство перед собой что, кажется, только это не даёт ей рухнуть на землю. Когда за пару шагов до них Пятый чуть вытягивает руку вперёд, Клаус слышит, как парень рядом с ним хмыкает. Священник вынужден кашлянуть несколько раз, чтобы люди повернули голову в нужную сторону. Кэй становится между ними, но от Клауса не ускользает факт того, что Пятый без единой эмоции на лице переплетает свои пальцы с её. Клаус откручивает крышку фляги, когда тётушка Мардж смотрит на него во все глаза. Он не отводит взгляда и делает большой глоток после чего слегка толкает стоящую рядом Кэй, предлагая. – Эй-э-йэй! – парень с веснушками проводит рукой сквозь протянутую бутылку. – Уймись, а. – Чего? – Кэй поворачивается к нему. В один момент Клаус лишается дара речи. Он просто смотрит на Кэй сверху вниз и не может подобрать не единого слова.Как я должен сказать тебе об этом? Священник договаривает последние слова, и первая горсть земли с глухим звуком разлетается по деревянной крышке.Прости.Люди не прекращают шептаться и бросать на них заинтересованные взгляды. Они выстраиваются в нервную цепочку, жмутся друг другу, отряхивают ладони от земли с абсолютной брезгливостью и говорят без остановки. Неприятная блондинка в пиджаке все-таки выдавливает из себя слезы. Она жмёт платок к практически сухим щекам, поднимает глаза к небу, и что-то бормочет о несправедливости жизни. Строй редеет и до их очереди остается несколько человек. Чем меньше расстояние до могилы, тем больше Клаус медлит. Звук падающей земли отдаётся в его голове противным эхом, толкая с обрыва прямиком в убийственное море воспоминаний. Кошмар раскрывает перед ним свою пасть – чёрное, словно у бешеного пса, нёбо и клыки, остроте которых позавидовал бы и Фенрир. Он не может оказать никакого сопротивления. Всё вокруг замедляется. Он как-то читал что обычным людям иногда снятся плохие сны, где все движения даются телу с трудом. Мышцы превращаются в вату, воздух вокруг – в кисель. Клаус испытывает это наяву. Он сжимает одну руку в кулак, впиваясь короткими ногтями в кожу ладони. Папа, не надо! Выпусти меня! Я не хочу. Этот отказ, он… Это должно было иметь хоть какое-то значение. Для него имело. Но не для отца. Он перестает ощущать пальцы Кэй на своём предплечье, они просто соскальзывают и растворяются в воздухе вместе с их обладательницей. Она нервно хихикает где-то над его левым ухом, но он не находит в себе сил обернуться. Ровная спина Пятого чёрным пятном мелькает перед его глазами, он уходит куда-то вглубь кладбища. Скользит между серыми плитами не оборачиваясь. – Пятый! Ты не можешь оставить её здесь одну. Ты не можешь оставить меня здесь. – Пятый! Тёмные волосы Пятого в один момент покрываются сединой, он теряет несколько сантиметров роста и начинает прихрамывать. Клаус зажмуривается. До боли в глазах, до жёлтых кругом в темноте под веками. Я просто обдолбался. Я просто обдолбался. Я просто не хочу этого больше видеть. Я просто… Он открывает глаза. Яркий свет, вспыхивающий перед ним, вынуждает его сделать шаг назад. Ботинки тонут в сочной зелёной траве. Она хрустит под ногами. Блондинка перед ним наклоняется вниз. Наманикюренные пальцы набирают горсть рыхлой земли. Грунт набивается под длинные, выкрашенные кричащим красным ногти. Она сжимает землю в кулаке и встаёт в полный рост. - Он был хорошим человеком. Мне жаль, что ему досталась такая ужасная жена, сын наркоман и дочь потаскуха. Что. Ты. Такое. Говоришь. Она говорит что-то ещё. Мерзкие, отвратительные, лживые слова вылетают из её рта. Клаус протягивает руку вперёд – он собирается хорошенько ухватить эту наглую женщину за плечо и вытолкать с этой церемонии. Или столкнуть в яму. Пальцы останавливаются в миллиметре от темно синей ткани. Блондинка оборачивается к нему лицом, её рот растягивается в алчном оскале. Она смотрит прямо ему в глаза, заставляя все его внутренности покрыться толстой коркой льда.Вечная мерзлота. Здесь его никто не услышит. – Вам разве нечего сказать, мистер Харгривз? – елейным голосом спрашивает она. – Это всё таки похороны вашей недалекой сестрицы, которую вы все любили так сильно, что…Она поднимает к его лицу сжатый кулак с землёй. Сквозь её пальцы сочится кровь. Алые побеги переплетаются с чёрным цветом и густыми струями стекают на землю. – Что даже не смогли спасти от самого очевидного. От самих себя! Так любили, что даже не заметили, как она слетела с катушек.Блондинка хохочет. Она обходит вырытую могилу и становится на другом её конце. Теперь между ними пропасть, шаг в которую манит его с того самого дня. – Так любили, что позволяли закрывать её в детстве! А потом... когда выросли… так любили её, что закрыли самостоятельно, без помощи отца. Без чьих-то наставлений! Какие хорошие любящие мальчики! Она вытягивает грязную окровавленную руку над могилой. – Скажи привет своему светлому будущему и пока своей милой сестричке! Блондинка разжимает пальцы и ком сухой земли летит в пропасть. Вместо предполагаемого звука столкновения земли с деревом, Клаус слышит громкий выстрел. Он эхом разносится по пустому кладбищу, сгоняет стаю серых птиц с раскидистого дуба и пугает до визгливого лая собаку за воротами. А потом приходит Тьма и Тишина. Никто не придёт чтобы спасти тебя. Никто не приходит. Никогда. Клаус чувствует, как по его щекам одна за одной скатываются слезы. Они оставляют на коже незаживающие, красные, воспаленные ожоги. Он прикусывает кончик языка в попытках придти в себя. Всё тщетно. Тело не слушается его. Он не может и шагу ступить. Только смотрит как могила перед ним заполняется бурлящей кровью. До краёв. Солёной, металлической, густой. Багровые воды вот-вот переполнят могилу и выплеснутся ему под ноги.– Клаус! – сердитый голос Адама заставляет его очнуться. Шум крови в ушах заглушает все звуки вокруг. Стук сердца болезненными толчками разбивает его виски. Кэй рядом, стоит только руку протянуть. Она делает несколько шагов вперёд, её пальцы выскальзывают из пальцев Пятого. Ты хранишь её тепло? Она отходит от него, и Пятый делает почти инстинктивный шаг за ней. Пожалуйста, не оставляй меня одного. – Клаус.Нет. Пожалуйста. Я не готов. Я не звал тебя. Пожалуйста. Не надо. – Клаус. Ваня смотрит на него. Тепло улыбается и протягивает пальцы к его лицу. Поправляет непослушные кудри, берет его щеки в свои ладони. – Клаус, пожалуйста, выпусти меня! – она до боли впивается ногтями в его лицо. – Нет! Нет, пожалуйста! Выпустите меня! Вы не можете! Нет! Нет! Клаус! Истерика накрывает его, крик уже зарождается в его глотке, влажным комом, готовится выплеснуться наружу. Он открывает рот. Губы растягиваются в немом крике. Раз. Кто-то взводит курок. – Выпустите меня! Клаус! Клаус! Два. Выстрел. На белоснежной ткани расползается красное пятно. Какое неудачное место для хранения вина. Три. – Клаус! Она отшатывается назад. Оступается. Раскидывает руки в стороны. Хрупкое тело Вани падает в наполненную кровью яму. Багровые волны выходят из берегов накрывая все вокруг, во все стороны разлетаются тяжелые, вязкие капли, попадая на его лицо. Воздух пахнет яблоками в карамели и сырой землёй. Клаус отходит, нет, отбегает назад. Спотыкается, падает. Чьи-то руки подхватывают его у самой земли, выбивая остатки воздуха из лёгких. Он кашляет. Задыхается. Тело сжимает нервная судорога. – Это была плохая идея не только для неё, – серьёзным тоном заявляет Адам. Рядом с ним стоит Бен. Капюшон его чёрной толстовки почти полностью скрывает лицо, но это не мешает Клаусу рассмотреть, как в дневном свете блестят его мокрые щеки. Мне нужен глоток воздуха. – Мне жаль, – говорит Бен. – И… Мир в виде сумеречной зоны совершает очередной крутой вираж. Пространство, скрутившись серым вихрем бросает ему в лицо осенний ветер и запах озона. Кто-то до острой физической и настоящей боли сжимает его запястья. Спаси меня. Сковывающий страх отступает, мышцы расслабляются, и он снова обретает контроль. Ему кажется, что Кэй плачет кровавыми слезами, но стоит только моргнуть и это видение исчезает, как и все остальные. Красные ручейки словно попав под реверс поднимаются вверх по её щекам, копятся в уголках её глаз и впитываются внутрь. Ужас утекает сквозь прикосновение, копится под чужими рёбрами и (он надеется, молит об этом) пропадает навсегда. Я же даже не верю в бога, Кэй. Кэй смотрит на него широко открытыми глазами. – Клаус? – шепчет она. – Ты… Пятый стоит в трех шагах от них. Вытирает руки влажной салфеткой, провожая хмурым покидающих кладбище родственников Кэй. – Выпал из реальности минут на пять. – Адам стоит за спиной Кэй. – Говорил же идея дерьмо.– Я в порядке. – Клаус выжимает из себя улыбку, ощущая как скулы чуть ли не сводит судорогой. – Ладно. Нам нужно ехать дальше, я полагаю. – Кэй оглядывается и смотрит сквозь Адама на Пятого. Её брат устало улыбается. Пятый поворачивается к Кэй и, заметив испачканную землей щеку, протягивает ей салфетку. Не решаясь самостоятельно стереть этот след. Ты умеешь быть нежным? Я – нет. Кэй отпускает Клауса, и он понимает, что лёгкие наконец полноценно раскрываются. Новый вдох дает ощущение контроля. Ты в порядке. – Эй, – Адам отходит от них к нестройному ряду могил и памятников. – За тобой горсть земли, умник. Клаус переводит шокированный взгляд на работников кладбища, которые лопатами забрасывают нового жителя молчаливого мёртвого города. В глаза будто бы насыпали песка и извести. Тошнота подкатывает к горлу в одно мгновение. Клаус быстрым шагом идёт к выходу. Не оборачиваясь и открывая флягу на ходу.Они занимают парковочное место возле гаража. Пятый глушит мотор и выходит на улицу. Дом Кэй выглядит небольшим и неуютным. Двухэтажная постройка обшитая серым сайдингом, выцветшая от времени черепица, газон, за которым ухаживали лишь время от времени. На фоне обветшалого деревянного крыльца, начищенные до кристального блеска окна выглядят нелепо. Возле одной из балок, поддерживающих навес над входом и верандой, болтается серый ловец снов. На крыше гаража обнаруживается бездомный кот с потрепанным ухом. Он сидит на самом краю, взирает на них с высоты своими большими жёлтыми глазами и кажется даже недовольно шипит, когда сталкивается взглядом с Пятым. Клаус хлопает дверью машины отвлекая Пятого от воинственных переглядок с животным.– Мы приехали первыми, видимо, – Клаус обводит рукой пустую улицу. – А этот кот явно что-то знает о людях.– Да, видимо. – Кэй даже не поворачивается в его сторону. Всё смотрит на окно второго этажа. Стекла в нем тоже натерты до сияния витрины ювелирного салона; вот только краска на раме облупилась и тёмное дерево уродливыми шрамами расползается по некогда белым планкам. Кэй идёт к дому и с каждым шагом бледнеет все больше, закусывает нижнюю губу все сильнее. Пятый бросает на Клауса настороженный взгляд, но тот такой же потерянный, как и она с самого выхода с кладбища. Пятый ощущает как тревога вместе с возрастающим чувством ответственности крепче обнимает его за плечи. Клаус делает глоток из фляги, а Пятый с раздражением отмечает, что посудина оказалась до смешного бездонной. Кэй замирает, положив руку на ручку входной двери, а затем будто перед прыжком в воду задерживает дыхание, открывает дверь и исчезает в мрачной прихожей. Пятый ловит взгляд брата и кивает в сторону дома, Клаус прикладывается к фляге и, вытерев губы рукавом пальто, следует за ним. Клаус оказывается шустрее, он вторым заходит в дом и завидев мелькнувшую в коридоре Кэй идёт за ней, не сказав брату ни слова. Пятый отвлекается на обстановку в прихожей. На крючках помимо мужской одежды, он замечает девичье пальто и куртку-бомбер с эмблемой местной школы. Один мужской, второй на несколько размеров меньше, очевидно женский. На тумбочке стоит фотография, где Кэй выглядит совсем уж юной, тощей и абсолютно счастливой. Рядом с ней – высокий и нескладный парень; его волосы – темнее, чем у неё, отливающие медью – небрежно растрепаны, а руки Кэй, по всей видимости, пытаются привести этот хаос в порядок. Фотография момента, а не натянутой позы вызывает неопределённое саднящее чувство в груди. Пятый отводит взгляд. – Бен говорит, что твоя комната напоминает мемориал скорби. Так делать нельзя.– Старик, я, по-моему, нашёл целый музей. Так что ко мне больше никаких вопросов. Пятый проходит в ту же сторону, где поочерёдно исчезли Кэй и Клаус. Он слышит скрип половиц под ногами и больше ничего. Первые секунды не предаёт этому никакого значения, но в скором времени это начинает напрягать. Коридор, по которому он идёт кажется ему непозволительно длинным, а ведь дом снаружи выглядел крайне компактным. Когда он наконец поворачивает в сторону гостиной едкий комментарий уже почти готов сорваться с его языка. Но он так и замирает, не сказав ничего.Давится какой-то плоской шуткой. Глупой мыслью. Дурацкими словами. Кэй стоит посреди гостиной. Спиной к широким стеклянным дверям, которые ведут на задний двор, лицом к нему. Именно в эту минуту и ни в какую другую Пятый вдруг осознает весь ужас случившегося. День будет очень длинным. Если ты ещё не понял. Кэй не отрываясь смотрит на угол обеденного стола. Склонив голову, не моргая, даже не дыша, чуть поодаль стоит Клаус. Он смотрит на Кэй широко раскрытыми и испуганными глазами. Время превращается в жвачку из стекла. Стрелки на настенных часах без устали считают круги, а Кэй даже не шевелится. Пятый покрепче сжимает ручку двери, просто чтобы не потерять связь с реальностью. Это было здесь. Клаус как-то, напившись в стельку рассказывал о тяжелой судьбе своей подружки, помнишь? Ты тогда не знал её, тебе было плевать. Всё что угодно, лишь бы дотащить пьяного брата до кровати. Всё что угодно лишь бы он не заблевал ковер. Ты тогда слушал вполуха, если слушал вообще. А теперь стой и смотри как пьяные россказни обретают жизнь. Живое воплощение кошмара. Помнишь, как ты почувствовал это в ней впервые? Когда она потеряла контроль в метро. Помнишь, как ужас и одиночество затопили тебя с головой, и ты первый раз попробовал чужие ощущения на вкус. Помнишь? А теперь смотри. Пятый видит, как глаза Кэй начинают наполняться слезами. Воздух густеет, его все труднее проталкивать в лёгкие заставляя выполнять их элементарную работу. Кэй наконец моргает и несколько особенно крупных слез срываются с кончиков её ресниц. Пятый не знает слышит ли он это на самом деле и его живое воображение разошлось не на шутку, но звук полных, больших капель, которые разбиваются о старый паркет раздается в его голове на особой громкости. Здесь ты тоже бесполезен. С этим ты не сможешь сделать ничего. Пятый делает несколько шагов вперёд, тем самым привлекая внимание Клауса. Тот не перестаёт переводить по-настоящему испуганный взгляд с Кэй на угол стола, а затем на Пятого. – Зря мы это затеяли. Нужно уезжать, – говорит Клаус не твердым голосом. – Мы здесь не нужны. Она здесь не нужна. – Что? – Кэй выходит из ступора. Охриплость её голоса добивает последние мысли в голове Пятого выстрелом в висок. Он всё понимает, но не может подобрать ни слова. – Кэй, давай уедем? – Клаус мягко берет её под локоть. – Нет, нет, нет! – она мотает головой из стороны в сторону – Я...– Нам следует уехать. – Нет, нет, нет, – она еле шевелит губами и взгляд её упирается в пол. – Ты что с ума сошёл? Нет! – Она кричала и кричала, и кричала. Кто-то вызвал скорую и её забрали. Кажется потом было лечение в какой-то клинике. Представляешь? Девчонку-эмпата закрыли с психопатами и пытались лечить арт-терапией. Я думаю, в ней что-то сломалось, предполагаю точнее. Нужно порыться в записях отца. – Очень увлекательно. Не вздумай соваться к нему в кабинет в таком виде. – Она фактически пыталась забрать чужую смерть, ты это себе представляешь? – Я хорошо себе представляю, как ты достал меня надираться до таких соплей. Пятый делает ещё несколько шагов и становится ровно на место, где когда-то очень давно истекал кровью Адам. Кэй растерянно моргает, удивившись смене картины. Посмотри на меня. Пожалуйста. Она медленно перемещает взгляд вверх. Смотрит на колени Пятого, затем на живот, на грудь, на секунду хмурится, глядя на тугой узел галстука, а после едва мазнув взглядом по его подбородку отводит глаза в сторону. Пятому до чесотки под кожей хочется хорошенько встряхнуть её, но шум в прихожей заставляет его передумать. Потому что он слышит старушечий вопль на не передаваемых децибелах, и какая-то часть внутри него неприятно скалиться, обнажая ряд острых как лезвия ножа зубов. Пятый видит отличный повод для выброса агрессии. – Кэйси Элизабет Морис! Пятый переглядывается с Клаусом и закатывает глаза. Будет шоу. – Как посмела ты устроить такое на похоронах собственного отца? Кэй тенью исчезает в коридоре, а Пятый смотрит на брата. – Трупом больше, трупом меньше. – Пятый разминает шею. – Есть здесь топор? В нескольких метрах от них, буквально через стену, на голову Кэй обрушивается невероятных размеров тирада. Клаус подходит к нему и понижает голос до доверительного шепота. – Я не чувствую её. Это плохой знак. – Ты... Чего? – Пятый застывает, едва занеся ногу для шага. – Ты давно эмпатом заделался? Или уже надрался? – Её всегда можно почувствовать, – Клаус хмурится и между тёмных бровей залегает глубокая складка, он даже не принимает на свой счёт подколки. – Лёгкий фон её... Э... Силы. Ты разве никогда не обращал внимание? – Что за чушь ты городишь?С постоянным окружением недостаточно тренированные эмпаты на подсознательном уровне закрепляют крепкие эмоциональные цепочки, что приводит к нестабильному восприятию действительности. Эмпат может ощущать чужие эмоции находясь не только вне тактильного контакта, а и за несколько миль от ?закрепленного? объекта. К тому же, при недостаточно развитом умении эмпат в неконтролируемом порядке может выбрасывать в окружающий мир большое количество переживаемых им эмоций, будучи в состоянии "заражать" людей в определённом радиусе, создавая ложное ощущение счастья, паники, страха, злости, радости и т.д. Полная классификация эмоций в третьей сноске. Кэй чувствует Тьму. Она повсюду, разрастается внутри неё, подменяя собой пустоту. Не предвещая ничего хорошего. Пребывание в доме превращается для неё в медленную и мучительную пытку. Происходящее тугим узлом скручивает все её внутренние органы. К горлу подкатывает тошнота. Она стоит посреди лужайки на собственном заднем дворе. Тьма смотрит на неё, обещая увлекательную пытку. Снующие туда-сюда люди не обращают никакого внимания на то, что тётушка Мардж никак не отпустит её руку. До Кэй долетают лишь скомканные обрывки информации. -... да, в чем-то он и был не прав, дорогуша. Но он любил вас…Любил, когда сломал маме руку, потому что она забрала его из бара слишком рано. Ему нужна была ещё пинта пива и пять минут чтобы облапать официантку. Любил, когда закрыл меня в кладовке, пока один из его дружков чертил белые дорожки на журнальном столике. Ему так хотелось чего-то новенького, но не хотелось, чтобы мама узнала. Любил, когда толкнул Адама. Ему так хотелось, чтобы он замолчал. Любил. Кэй перекатывает это слово на языке, пробует каждую букву. Сопоставляет это слово с тенью воспоминаний об отце и едва подавляет желание сплюнуть. На другом конце двора располагается столик с выпивкой и закусками; приглашённые родственники, знакомые и собутыльники словно зомби бродят по лужайке. Мир превращается в нескончаемую ленту из неловкости, презрения и алкоголя во взглядах. Пальцы Мардж магическим образом исчезают, предоставив её тело на растерзание Милли. Она осыпает её щеки липкими поцелуями. – Кэйси! Я так скучала! Я не... Ты что? – Такая же хорошенькая, как и была! Немного уставшая, но в такой ситуации это меньшее чего можно было ожидать! Как ты, дорогая? Прости, что мы не смогли быть с тобой самого утра... Майкл, никак не мог выбраться из мастерской.Я и забыла, что ты влюблена в него по уши с начальной школы. Вот только моя юбка тогда была покороче. – Боже, ты совсем худая. Мне шепнули, что ты приехала сюда с Харгривзами! Это правда? Боже, Кейси, ты... Хватит хватит хватит. Майкл обнимает её слишком долго, слишком тесно. Ей это не нравится, но он словно не замечает этого. Он поправляет прядь её волос, улыбается широко и немного глупо. – Мне так жаль, Кэй. Он будто пытается возродить этой улыбкой всё, что размыло мыльной водой за эти годы. Будто они снова там – Кэй в летнем платье, он зовёт её в кино, а она отказывает, потому что сила в последнее время выматывает её до крови из носа в людных местах. Он и тогда так улыбался. Не видя в происходящем никакой проблемы. Кэй пытается выставить барьеры, подавляя подступающую истерику. Подавляя саму себя. Она позволяет прошлому приобнять её за плечи, вцепится острыми коготками в горло. Позволяет таким лицемерным, таким грубым, таким бросившим её ещё тогда, делать что-то, что можно было бы отнести к поддержке. Кэй ищет глазами Пятого или Клауса, а находит стакан чистого джина в своей руке. Она окончательно теряет счёт времени. Для неё прошло пятнадцать минут и два века одновременно. Клаус курит в нескольких метрах от импровизированного бара. Он возвышается над Майклом на добрых десять дюймов и не выпуская сигарету изо рта лениво отвечает на какие-то вопросы. Пятого она находит за стеклом, в гостиной. Он безразличным взглядом осматривает присутствующих, натолкнувшись на неё он вопросительно кивает, а Кэй качает головой. Поехали домой. Она почти делает этот первый шаг к побегу, когда один из собутыльников отца преграждает ей дорогу. Джеймс. Джордж. Джек… Точно, Джек! Он постоянно носил грязные клетчатые рубашки, поедал вяленую кильку на их кухне, тушил окурки о подоконник в ванной и поносил её и Адама на чем свет стоит. Кэй всё всматривается в надпись на кармане его рубашки. Таверна Джо.Адам учил её кататься на скейте, и она разобрала коленку до кровавого месива прямо перед дверью этого бара. Какая ирония. Она смотрит напряжённо, не моргая, пока от боли не заноют даже кончики ресниц. Пока силуэт этого огромного, неповоротливого и угрюмого человека не возникнет перед ней окончательно заслонив редкие солнечные лучи. Темно зелёная, почти чёрная рубаха в клетку, тёмные джинсы, едва ли когда-то заживающая рана на щеке. Результат всех его споров в барах. Как-то ей приснилось, что она пробила ему сонную артерию дротиком от дартс. Он нависает над ней, обдав запахом лука и паленой водки. Водянистые серые глаза бегают по её телу туда-сюда. Сетка лопнувших капилляров в одном глазу говорит об очередном проигранном споре. Чьему-то кулаку, бутылке, или собственной неуклюжести. Верхняя губа у него дергается, выражая всю брезгливость. – Это ты виновата. Ты подстрелил соседского кота из старого револьвера и прожег мне рюкзак сигаретой. – Мало он вас порол. Нужно было все кишки из вас вытрясти, тогда может быть были бы благодарными. Кэй молча смотрит на него исподлобья. Его ненависть и презрение настолько искренние и мощные, что это выбивает почву у неё из-под ног. Она начинает захлебываться и давиться этой вязкой тягучей смолой. Тьма игриво хихикает в её голове. – Вечно не слушались, вечно где-то шлялись, лезли не в свои дела. Ты сначала довела его своими проделками, потом упекла в тюрьму, а после плюнула на его могилу. Она покрепче сжимает стакан с джинном в руке. Ей чудиться треск стекла под пальцами. Давай. Ещё пару слов. Ещё пару секунд. Стекло треснет под пальцами, кожа разойдется под кровавыми ранами, и она вмажет ему осколками стакана возвращая ему всю эту ненависть.– Ты маленькая неблагодарная шлюха. И это целиком и полностью твоя вина. Его смерть, смерть твоей дуры-матери и смерть твоего любимого Адама. Это все твоя вина. Я говорил… Ты говорил. Он говорил. Все говорили. Он даже не обращает внимания подошедших Клауса и Мардж. Просто продолжает шипеть ей в лицо. Пачкая её этой лживой мерзостью.– Тебя нужно было сдать на опыты или забить до смерти, и все бы были живы. Она выставляет блок за блоком. Но они крошатся в её пальцах в пыль. Волны чужих эмоций накрывают любое сопротивление. Она разом начинает чувствовать всех присутствующих. Ненависть захлестывает чужое любопытство, а затем давится чьей-то усталостью, требуя уничтожить знакомую на вкус тревогу. Клаус? Пятый? Адам? – Ну полно, Джек. – Мардж буквально повисает на его локте. – Пойдём отойдем на пару слов, ты же видишь – у неё шок. – Я не договорил. Пятый появляется откуда-то сбоку, оттесняет Кэй плечом в сторону. Принося совсем немного облегчения, ощущения безопасности и чего-то еще. – Отойди.– Ты ещё что за хрен? – Джек проводит рукой по сальным волосам наконец оторвав взгляд от Кэй. – Я сказал отойди, – угрожающе холодно повторяет Пятый. Джек все же делает один неохотный шаг назад. Мардж обрадовавшись цепляется ему в руку пуще прежнего и тянет в сторону бара. – Оставь их, милый. Пошли. Они отходят ещё на несколько шагов. Джек жмёт кулаки. Напряжение повисает в воздухе, стоит только спичкой чиркнуть. Все снова смотрят на них. – Пятый, – Кэй смотрит ему в глаза, пытаясь сморгнуть наваждение, кусая щеку, останавливая эмоциональную волну, которая грозится опутать серебряными нитями всех вокруг. – Не надо.Он кивает и обращает свое внимание на Клауса. Кэй залпом выпивает джин, кривится, кашляя от ударившего в нос запаха ели. Прижимает руку ко рту. Клаус мягко забирает из её рук пустой стакан. А они всё смотрят. – Пару минут, пожалуйста. Я сейчас вернусь. Кэй зажав рот рукой быстрым шагом исчезает в гостиной. – Так, всё. – Клаус залпом допивает виски. – Поехали отсюда.Пятый, не отводя взгляда от продолжающего разглагольствовать мужчины кивает. Клаус ставит стакан на стол с закусками и заходит в дом. Пятый телепортировавшийся прямо в злосчастную гостиную, останавливает брата. Номер Четыре вскидывает брови. Пятый слегка хрустит шеей и поправив пиджак достает из кармана связку ключей.– Я заберу её. Жди в машине.Клаус осматривает Пятого с ног до головы, щурится, склонив голову на бок. Но в итоге оставляет какие-либо комментарии при себе. Подавив икоту, он хлопает Пятого по плечу и нетвердой походкой исчезает в коридоре. Пятый бросает последний взгляд на толпящихся на заднем дворе людей и растворяется в серебристой вспышке. Предпоследняя ступенька лестницы ведущей на второй этаж дома предательски скрипит под подошвами его ботинок. Пятый закатывает глаза и вновь поправляет пиджак. На этаже четыре двери, но он безошибочно выбирает ту, что приоткрыта. Полоска дневного света чертит блеклую линию в мрачном коридоре. Пятый подходит ближе и надавив кончиками пальцев на поверхность открывает дверь без предупреждения. Комната выглядит чистой и не жилой. Видно, что порядок в ней наводил не хозяин вещей. Книги на полке над кроватью расставлены по алфавиту, постель идеально заправлена, ни одной футболки или кофты на стуле. На платяном шкафу аккуратно свернуты плакаты и стоит черная коробка с надписью ?Адам?. Взгляд Пятого цепляется за плюшевого зайца с очень длинными ушами. Игрушка торчит из рюкзака, который висит на крюке у шкафа. На одном ухе прицеплен значок с изображением логотипа Люди-Х. Кэй стоит спиной к двери и никак не реагирует на его приход. Она упирается ладонями в стоящий у окна стол и смотрит на улицу. Там во дворе, у гаража, Клаус, наконец совладав с ключами и замком заваливается на заднее сиденье её шевроле. Пятый прикрывает дверь не до конца, проходит вглубь комнаты.Скажи, что ты плачешь. Или не плачешь. Я не знаю как будет лучше для тебя.Он не знает с чего начать. В голове ничего кроме повтора похабных и отвратительных слов, сказанных собутыльником её отца. Ему слышится как Кэй шмыгнув носом набирает в легкие воздуха, и он не находит ничего лучше, чем просто произвести констатацию факта:– Он бил тебя.Я бы мог сказать, что-то уморительно геройское, но он и так в земле. Просто поговори со мной. Дай мне подтверждение того, что та ненависть, которую я испытываю к нему с самого утра, после твоих слов о его смерти абсолютно оправдана.– Что? – Кэй быстрыми движениями размазывает слезы по щекам и оборачивается к нему. – Нет. Он... Всегда доставалось Адаму, реже – маме. Я была чёртовой неприкосновенностью, неприступным замком. Они оберегали меня. А я даже не смогла спасти никого из них. Даже не попыталась.– Ты же знаешь, что это не твоя вина? – Пятый, спрятав руки в карманы брюк, старается не смотреть на Кэй, взамен этого разглядывает стоящие на полках книги. Замечает книгу об эмпатии. Хмурится.Я не могу тебе помочь.– А ты знаешь, что смерть Вани – не твоя?Руки сжимаются в кулаки в одно мгновение. Пятый поджимает губы. Впервые за долгое время помимо злости, которую он испытывает каждый раз, когда кто-то пытается поговорить с ним об этом он чувствует острый укол боли внутри. Парализующей, глубокой. Заставляющей тяжело сглатывать твердый ком стоящих в горле слез. Во рту сразу же распространяется горький привкус.– Это... Другое. Другое. Другое. Не смей трогать ещё и это. Ты не можешь.– Это не другое. – Она грубо обрывает его.Оборачивается, смотрит прямо в глаза. Почти с вызовом. Почти с укором. Пятый собирает последние крохи самообладания просто чтобы сказать, что-то успокаивающее. Просто чтобы сказать, что-то умоляющее.Пожалуйста, остановись.Год назад, приглаживая седину на висках, он посмеялся бы над таким собой. – Кэй...– Хватит! – она кричит, и он слышит в этом крике истерику. – Хватит, пожалуйста! Я живу с этим чувством, ты живёшь с этим чувством, Клаус живёт с этим чувством. Хватит делать вид, что это разное. Люди, которых мы теряли разные. Мир вокруг нас разный. Мы разные. Но эти чувства... Она подходит ближе, взмахивает руками. Пятый отслеживает как слезы растекаются ручьями по её лицу, затекая в полуоткрытый рот. Как она быстрым движением языка слизывает их с верхней губы, как делает глубокий вдох. Для продолжения. Об успокоении и речи не идёт. – Эта гребаная вина. Эта боль. Они из одного котла. Я как никто знаю, что это одно и то же! – Кэй! – он пытается оборвать её, делает шаг вперёд, выставляет руки в надежде схватить её за запястья, но она отступает. Одергивает руки так, словно он может её ранить или обжечь.– Не надо делать... Делать вид, что мне должно быть легче. Или что ты пытаешься меня вразумить, говоря очевидные вещи, которых я якобы не понимаю. – Кэй понижает голос совсем немного, но продолжает смотреть прямо на него. – Слов может быть сказано сколько угодно, миллионы грёбаных слов на всех языках мира. Но то, что ты чувствуешь внутри, то с чем ты засыпаешь и просыпаешься, то с чем ты живёшь каждую гребаную минуту не могут отменить никакие слова.Её взгляд теряет уверенность с каждой секундой, которую отсчитывает повисшее молчание. Пятый с ужасом ощущает как внутри него разворачивается полотно из гнева и отчаянья. Яд, который готов сорваться с языка в любой момент клубится под небом обещая сладкую смерть. И злость внутри него не видит причин задерживать эту прелесть внутри. – А что я должен был сказать? – Пятый спрашивает это тихо.Можно сказать ласково. И он видит, как по лицу Кэй тенью пробегается осознание. Потому что она не только видит, как темнеют его глаза, она ещё и чувствует то, что внутри него. То, что раскрывает пасть желая прожевать её не глотая. То, что сделает только хуже. И Пятый не может не дать этому сделать свой ход. Вот что правильно.Е2-Е4. – Что, мать твою, я должен был сказать, Кэй? А? Может есть какой-то сценарий? План? Заметки по утешению плачущих девчонок? – его очередь наступать на неё. – Инструкция как вести себя в случаях, когда часть тебя сдохла? Подсказка о том, что делать, когда ты живёшь с осознанием того, что ты не смог спасти самое важное? Я потерял её. Дважды. На краю раздраженных, воспаленных сознаний они оба понимают, что не причиняют в этот момент друг другу ничего кроме новых ран. Обоюдное самоуничтожение. Как всегда сладкое. Как всегда привлекательное. Как всегда уместное. – Я приехал сюда, с тобой. Я пошёл на кладбище, с тобой. Я здесь, в этом доме, с тобой. Хотя я абсолютно, слышишь? – Пятый все же хватает её за плечи, встряхивает как тряпичную куклу, нависает, заглядывая в глаза. – Абсолютно не понимаю зачем мы это делаем если тебе так больно! Это всё что я могу тебе предложить. Быть здесь. И говорить те слова, которые я тебе говорю. Других у меня нет. А если ты не довольна – так иди плачься в плечо своей школьной подружке или бойфренду. Они-то уж точно знают как вести себя в таких ситуациях! Они-то уж точно залижут раны и рукой отведут любую беду!Его взгляд мечется по её лицу. Ищет что-то. Каждое сказанное слово оседает в сознании, мечется по черепной коробке, отдаётся эхом в ушах, висках и глубоко внутри. Они так много говорят. Пустого и жалящего.Время не лечит. Посмотри, что оно сделало с нами. Скажи, что всё в порядке. Скажи, что этот день приснился мне чёртовым кошмаром. Скажи, что мы не сломаны. Нам не нужна помощь. Мы не сдались во власть этого ужаса и боли. Кэй, скажи, что... Что ты лежишь на нашем диване, что у тебя день рождения, что ты полуголая под пледом, задуваешь свечку и разносишь по комнате волны радости. Она выдыхает. Судорожно. Громко. А потом Кэй к вселенскому ужасу Пятого, обнимает себя за плечи, сбросив его ладони, медленно опускается на пол и начинает плакать. И вот тогда все слова окончательно теряют какой-либо смысл. Суть происходящего ускользает от него. Просачивается сквозь пальцы как самый мелкий песок. Пятый не знает, как оказался на полу рядом с ней. Не помнит в какой момент обнял её, прижимая к себе так крепко, что должны хрустеть кости. Не понимает, как и почему они вообще оказались здесь. В комнате, которая напоминает шкатулку Пандоры. Они опрокинули её по дурацкой случайности, они... Пятый зарывается рукой в её густые волосы, прижимает её голову к своей груди и абсолютно безразличной мыслью отмечает про себя:Мы совсем безнадёжные.Пятый никогда не делал глупостей. Никогда. Ну конечно же – ведь тому, что он делал, вообще нельзя было дать такое определение. Не тогда, когда он прижимал Кэй к себе. Когда она захлебывалась собственными слезами, стараясь не заорать.Вот что происходит, когда мы годами не можем посмотреть правде в глаза. Я понял, что меня ждет. Ты просто заканчиваешься. Вот так.Она громко всхлипывает, когда Пятый подцепив костяшками пальцев подбородок заставляет её поднять голову. Разворачивает её лицо к себе, смотрит прямо, отпечатывая в своей памяти каждую влажную ресницу. Мокрые щеки. Покрасневшие глаза. Приоткрытые, горящие красные губы, которые она кусала весь день пытаясь унять нервные смешки. Пятый ловит её взгляд, проводит рукой по плечу, шее, волосам.Выжги это. Выжги её облик у себя на подкорке. Всё в порядке.Пятый видит, как очередная слеза скатывается вниз по коже, огибает скулу и теряется в изгибе шеи. Он дотрагивается до её бледной щеки и понимает, что не может остановится. Он не хочет останавливаться. Ему это нужно. Прямо сейчас.Говорят, если болит, то нужно лечить. Мне больно.Пятый наклоняется к ней, едва дотрагиваясь до её губ своими. Он не то, чтобы целует её, но он здесь. Так близко, что любой, кто зашел бы в комнату подумал о поцелуе. Но это не он. Пятый уверен, что у него просто не хватит смелости. Пока не хватит, но она делает это. Вздыхает, приоткрывая рот. Стирая эту невидимую черту. Фактически толкая его в эту бездну.Пятый осторожно целует Кэй в приоткрытые мокрые губы. Он медлит, просто прислушиваясь к себе и миру. Небо не падает на землю, сердце не останавливается, а Кэй не отшатывается назад. Он делает что-то очень правильное и осознание этого факта заставляет его закрыть глаза. Пятый сильнее сжимает её плечи, чувствуя сквозь одежду как Кэй моментально напрягается под его руками. Она коротко всхлипывает ему в рот, почти испуганно, а затем делает это крошечное, едва заметное движение навстречу. На кончике языка тут же оседает солёный привкус. Пятый не может сдержаться, зарывается пальцами в её волосы, притягивает ближе, проводит языком по нижней губе оставляя влажный след. Немного углубляет поцелуй, задевая маленькую ранку на коже.Какое-то болезненное и чертовски важное откровение.Никакой пошлости. Кристально-чистое доверие вперемешку с нежностью мягким одеялом накрывает все их раны, не разбираясь и не разделяя их – и свежие, еще саднящие, неглубокие царапины и старые, кажущиеся давно зажившими, внутри которых кипит всё та же боль. Всё остальное – весь этот ядовитый коктейль злости, саднящей боли, тяжёлой вины, непонимания и отчаяния перестаёт быть ощутимым. Тьма внутри покрывается тонкой плёнкой. Она больше не пугает, не бьёт под дых, не скручивает лёгкие горячим узлом. Она просто отступает, оставляя их одних.Сладкое чувство свободы выбрасывается в кровь вместе с адреналином.Краем уха Пятый слышит, как сквозь плотно закрытое окно в комнату пробивается звук автомобильных сигналов. Клаус явно на взводе, и явно торопится убраться подальше от этого дома, города и этого дня – но он дает им еще немного времени. Не может не дать.Несколько долгих, медленных, влажных и соленых движений губ.Просто будь здесь, со мной, хорошо?Хорошо.