Глава 1. Обратно! (1/1)

Просторную полутёмную комнату освещали только две наполовину растаявшие свечи, которые стояли на большом массивном дубовом столе, заваленном несколькими стопками исписанной бумаги, одной чистой стопкой, сложёнными друг на друга пятью книжками в красном переплёте, еще одна книжка лежала раскрытая, и тремя чернильницами, в двух из которых торчали растрёпанные гусиные перья. За этим самым столом сидел пожилой седоволосый мужчина, склонившись над книжкой, и в задумчивости вертел в пальцах перо над частично исписанным листом бумаги. Напольные часы, стоявшие справа от стола, размеренно пробили семь часов.?И чего так долго? —?подумал он, недовольно поглядывая на часы. —?Надо было мне указать точное время, а не писать, что просто ?на следующий день…? Вот теперь сиди и жди его!?Затем он вновь взглянул на лежащий перед ним лист. Последняя строка из выведенного на нём гласила следующее:?И в тот же миг ощутил он, как пропала под ногами опора, и медленное ощущение падения овладело им…??Да, попробую завернуть вот так… Ох, опять чернила пересохли. Скорее бы мне уже предоставили электричество и эти… как их там… компьютеры,?— снова подумал он, смотря уже куда-то вперёд. —?Отчего я, живший в девятнадцатом веке, живу теперь на уровне тринадцатого и лишаюсь прочих удобств нынешних земных времён? Что это за несправедливость такая? Да и где ещё! Словно мы все ещё в земном мире живём. Вот почему Пушкину и Булгакову всё необходимое для работы предоставили, а мне до сих пор ещё нет? Чем это таким я провинился, что не получаю этих привилегий? Эй, что значит ?плохая концовка?? А у Шекспира и, извините, у Гюго прямо так уж всё и замечательно в их концовках? Вы вообще в каком веке читали их в последний раз? И при этом у них уже всё есть. Так, а вот Лев Николаевич у нас не в счёт! Раз он один тут так обожает всё по-старинке, то пусть и сидит со своими лучинами! Ну, знаете ли, Жюля Верна в пример ставить… Молодец он, что окружил себя столькими учёными персонажами, а у меня, извините, другое направление. Ай, ну не надо опять заводить старый разговор! Я сделал идеальную концовку, другой просто не могло быть в этой истории, и я уже который раз убеждаюсь в этом. Да понял я всё, понял… Раз такого условие, то и чёрт… пардон; то и бог с ним! Пускай летит обратно к себе на землю, мне не жалко. Только дайте нормальные условия для работы и уберите каждодневные причитания и зудёж неудовлетворенных читателей! Знал бы, что так будет, никогда бы не стал писателем…?В это время за спиной у него раздался шум открывающейся и закрывающейся двери. Старик тут же обернулся.—?А, явился-таки, сынок. —?Произнёс он с горькой усмешкой при виде вошедшего, поглаживая свободной рукой лежащую всё это время у него на коленях собачку. —?Хорошо… Так, обожди минутку. Эй, Герасим, где ты там? Забери-ка у меня собаку! Не до неё мне сейчас… Тьфу ты, опять забыл, что таким образом не дозовешься — глухим же его сделал! Вот ведь угораздило, как всегда… Ладно.С этими словами он вновь повернулся ко столу, захлопнул книжку, положив её поверх остальных, затем взял новый лист бумаги, отодвинув чуть в сторону предыдущий, и, обмокнув перо в чернила, начал выводить следующие слова:?Герасим не слышал, но почувствовал, что пора явиться в комнату именно в это время и взять у него с коленей свою любимицу, и уйти с ней к своей Татьяне…?Едва он дописал это, как откуда-то сбоку отворилась вторая дверь, ведущая в другую комнату, и из неё вышел высокий мужчина богатырского сложения. Аккуратно взяв собачку, вилявшую от радости хвостом, он вернулся туда, откуда пришёл.—?Ну вот, другое дело! Если бы таким способом можно было получить электричество?— написал, и вот, пожалуйста!.. Надо только будет всё-таки попытаться исправить у него глухонемой недуг… Ну что, нигилист ты мой луковый, так и будем молчать? Ты-то у нас, кажется, не глухонемой.Старик поднялся со своего места и, сложив руки на груди, встал перед высоким молодым человеком. Вид у него был такой, словно его только что выдернули из постели, судя по взъерошенным и длинным темно-белокурым волосам*, простому белью, босым ногам и залёгшими под глазами синяками. Удивлённо-скептический взгляд его больших зеленоватых глаз рассеяно бродил по просторной комнате с парой шкафов и тремя кушетками, не считая письменного стола с камином и одним окном. Стены, обклеенные светлыми обоями, сплошь были увешаны небольшими портретами людей в рамках овальной и прямоугольной формы.—?Что ж ты так долго не шёл ко мне? —?продолжил старик. —?Я тебя уже несколько часов ожидаю. Что тут лететь-то от земли? Всего меньше часа, я прекрасно помню. Наверное, были затруднения при входе, да?—?Я так понимаю,?— произнёс наконец молодой человек,?продолжая оглядываться,?— что это, судя по-всему, последнее усилие моего воспалённого мозга, пославшего новый бред на прощание. Сейчас это завершится и…—?…Ты умрешь. Нет, мой дорогой, если там снаружи тебе ещё не растолковали этого как следует, тогда я сообщаю тебе эту новость?— ты уже мёртв.—?Мёртв… Ну что ж, этого следовало ожидать,?— горько усмехнулся он,?ещё больше взъерошив свои волосы несколько нервным движением руки. —?В моем случае на выздоровление нечего было и надеяться.—?Да, нечего и надеяться,?— повторил едва слышно старик и прибавил про себя:?—??Но ведь ты сейчас не это должен был сказать… Опять из-под пера вырывается! Один раз уже поплатился, и всё ему мало?.—?Но раз я мёртв, то как же я тогда говорю, вижу и чувствую? Неужели это то, что и называют жизнью после смерти? Если да, то где я? И кто вы сами такой?—?Фактически мы в раю, но ты, сынок, пока ещё никуда не угодил, так что обожди с этим делом. А кто я такой? —?старик усмехнулся. —?Я?— Иван Сергеевич, а большего тебе не следует знать.И мысленно продолжил: ?Как и то, что я имею несчастье быть твоим создателем, Базаров?.—?Евгений Васильич,?— представился в свою очередь молодой человек, так же без фамилии.—?Знаю, сынок, знаю. Я тебя давно знаю. Ася, обожди! Я занят!В эту минуту в дверь, откуда недавно выходил Герасим, кто-то громко принялся стучать.—?Дядя Ваня, ну позвольте войти! —?промолвил женский голосок. —?Мне нужно поговорить с вами…—?Нет, вы только послушайте её! —?всплеснул руками старик. —?Ну какой я ей дядя Ваня? Иван Сергеевич я, и точка! Так, сама она не уйдёт, придётся помочь.С этими словами он вновь вернулся за стол, опять взял новый лист бумаги и принялся скрипеть по нему пером.—?Так… Евгений, посоветуй мне, что такого важного может забыть дама в саду, чтобы немедленно вернуться за этим? За неполные два века я порядком умаялся сочинять.—?Корзину,?зонт, книгу… —?бросил молодой человек, уже стоя напротив одной группы портретов и с изумлением разглядывая их.—?Значит, всё вместе,?— сказал Иван Сергеевич и дописал текст. —?Ну вот, всё затихло. Пока она будет там бродить в поисках этих вещей, мы уже успеем всё закончить. Да, вот послушайся моего совета, сынок; никогда не становись писателем. Вот ты живёшь себе спокойно, ни о чем не подозревая, пишешь, сочиняешь… А потом оказываешься обречён целую вечность опекать всех своих героев и даже жить с ними вместе! Так они, к тому же, не слушаются тебя при этом, хотят всё время чего-то. Когда совсем надоедают, только перо и выручает. Хотя не все ему подчиняются; есть у меня тут один такой… Так, на чём мы с тобой остановились?—?Вы сказали, что вы?давно меня знаете… Хотя как такое может быть, если я вас никогда в жизни не видел?—?Не обязательно быть лично знакомым с кем-то, чтобы этот человек прекрасно знал тебя,?— он подошёл к Евгению, так же посмотрев на портреты. —?Удивляешься, что твоя карточка у меня на стене висит? Как и твои родители, и все остальные знакомые?—?Удивляться?— не совсем уместное слово в таком случае.—?Что ж, согласен с тобой.—?И всё же, почему мой портрет у вас на стене? —?Евгений пытливо взглянул на невозмутимого Ивана Сергеевича.—?Говорю же, потому что я тебя очень хорошо знаю. Да и вообще, я тебя вызвал сюда по другому делу.—?По какому же?—?Имею слабость собирать портреты интересных мне людей, вот таков будет мой ответ тебе. Ну, а дело, которое я хочу с тобой обсудить, очень важное. И серьёзное. От него зависит многое.?В том числе и моё электричество?,?— прибавил он про себя.— Мир этот мне незнаком, да я и не верю до конца в реальность всего происходящего. Не свыкнуться мне с мыслью, что чувствую себя живым, хотя на самом деле мертв. Но коль уж у вас здесь так заведено разговаривать с новоприбывшими, что ж — в чужой монастырь со своим уставом не лезут. — Базаров упрямо посмотрел на Ивана Сергеевича. — Я не могу представить, что вы хотите обсуждать со мной и с какой это стати. Всё же, нельзя ли поговорить немного позже?—?Нет, обсудить надо именно сейчас. Ты мёртв, да, но и я тоже не живой в земных понятиях, как и все те, кого ты видел и ещё увидишь снаружи. Пойдём, давай, и не думай мне тут спорить; тебе необходимо развеяться, а то с этим твоим мрачным выражением многого не наобсуждаешь,?— произнёс он строго и вышел в ту дверь, через которую Евгений недавно зашёл в комнату.Видя, что иного пути нет, Евгений догнал его и неспешно зашагал сбоку от Ивана Сергеевича, держась особняком. Под ногами у них была мягкая бархатистая трава, густо растущая по всей расстилающейся перед ними долине, усеянной бесчисленным множеством белых домов с оранжевыми крышами, окружёнными роскошными фруктовыми садами и густыми участками смешанных лесов. С правой стороны между ними петляла речка, по берегам которой почему-то временами попадались высокие пальмы. Где-то вдали слышались отголоски невидимого водопада, прерываемые звуками песен, будто где-то недалеко пел самый настоящий хор.—?В долине музыкантов опять праздник,?— улыбнулся Иван Сергеевич. —?Надо будет обязательно заглянуть?— приятно послушать старые шедевры, а иногда там и новые выскакивают, которые сразу же на землю отправляют в голову какому-нибудь новому гению.—?Долина музыкантов? —?без интереса произнёс Евгений. —?У вас тут всё поделено на долины?—?Да, а как же! У каждого ремесла есть своя долина. Кто чем прославился или занимался при жизни?— туда ему и будет дорога. Все, кто так или иначе связаны с музыкой?— оказываются там, откуда до нас долетает пение… нет, уже мелодия. Те, кто как-то связан с писательством?— здесь, где мы сейчас идём.—?Что же я, в таком случае, делаю в долине этих ваших писателей? Я же вроде как доктор… точнее был им.—?Потому что я уже говорил, что для тебя ещё не определено место, и о том частично будет наша беседа. Ну, чего ты все хмуришься, Евгений? Посмотри, разве здесь не прекрасно? Разве этот мягкий солнечный свет и сочные краски зелени не радуют твои глаза? Нет? До сих пор? А вот мои очень даже радуют. Особенно после тёмного кабинета. Подумать только: единственная комната, где я могу работать, всё время темна, как погреб!—?Мне все эти краски безразличны,?— произнёс Евгений, у которого совсем не было настроения на какие-либо прогулки и пустую болтовню.—?Ну и напрасно. Порой полезно взглянуть на окружающий тебя мир несколько иным взглядом, кроме научного и практического, и постараться увидеть в нём что-то хорошее. Увидеть красоту и наслаждаться ею. Возможно, даже стоит порой поглядеть на всё глазами того ребёнка, который усыплён в нас с некоторого возраста, но никогда не изгоняется до конца, даже после смерти. Ну ладно, приведу такой пример, чтобы ты понял, о чем я… Вот ты видишь, что недалёко от тебя красивая женщина. Просто представь. Разве ты станешь отрицать её красоту и отказывать себе в удовольствии посмотреть на неё?—?Отчего же? Отрицать не стану и посмотрю, это дело приятное.—?Ну вот, именно приятное. Неужели, глядя на красивую природу, ты не ощущаешь того же?—?Никогда. Я понимаю, о чем вы хотите сказать, но я не ощущаю такой же прелести от созерцания природы, как от созерцания красавицы. Первое?— весьма туманное, размытое и надуманное представление о наслаждении, а второе?— более чем реальное, и этого достаточно, чтобы не ставить их в пример друг другу. И я не согласен, что в человеке по мере взросления остаётся ребенок, восторженный взгляд которого можно воскресить в себе. Ребёнком человек является в первые годы жизни. Дальше же, если он не переделает себя во взрослого, то он так и останется беззащитным детёнышем и в конце концов будет съеден.—?И напрасно ты так думаешь. Можно быть взрослым, но при этом находить время для радости, подобной детской.—?Иван Сергеевич, когда мы уже перейдём к тому, что вы хотели со мной обсудить? —?недовольно перевёл тему Евгений.—?Мы уже приближаемся к ней, не торопись. У нас ещё много времени. Давай-ка свернём туда,?— с этими словами Иван Сергеевич пошёл направо в сторону реки.?Скверное дело,?— думал он про себя. —?Вернуть-то я его могу, только для чего? Чтобы он до конца доучился на доктора и потом лечил больных по деревням, продолжая на досуге резать лягушек и живя до старости в угрюмом одиночестве, пока не настигнет немощь? Не умея радоваться и наслаждаться самыми простыми вещами? Не умея любить кого-либо? Не будучи сам любим? Что же это за жизнь-то такая пустая? Нет, прежде чем вновь обрекать его на тяготу земного бремени, надо сперва ещё немного понаблюдать за ним…?—?Послушай, сынок,?— сказал Иван Сергеевич вслух,?— хочу вот поинтересоваться у тебя: а какова была твоя студенческая жизнь в Петербурге?—?Полагаю, вам не хуже меня то известно, если вы и вправду хоть немного интересовались мною… Кстати, с чего вдруг? И отчего вы всё время зовёте меня ?сынок??—?Посмотри на меня и на себя?— вот тебе и ответ. Но если тебе так не нравится это обращение, то, изволь, зовись Евгением. Да, мне известно о тебе буквально всё,?— продолжил он спустя мгновение,?— но, всё же, я не могу знать твоего видения того, что было с тобой. Ты никогда о себе не рассказываешь, я в курсе. Но пойми?— здесь совсем всё иное. Здесь можно, и даже нужно быть откровенным. Раскрой себя, очисть душу и сердце. В этих местах не нужна твоя непробиваемая стена, закалённая крепче алмаза за годы жизни в бедности и нужде; когда ты вынужден был с огромнейшим трудом добывать себе хотя бы кусок хлеба. Когда тебе почти каждый человек указывал на так называемое ?твоё место в жизни?, а та, которую ты имел несчастье полюбить в ту пору, лишь смеялась тебе в лицо, видя в тебе одну только изношенную одежду и пустой карман.—?Если вы вздумали меня таким образом жалеть, то убирайтесь сразу куда подальше,?— сурово промолвил Евгений, затем, внезапно повысив голос, горячо заговорил:?— Вы так хотите моей исповеди? Что ж, извольте. Я всегда делал то, что должен был делать. Был таким, каковым сам себя сотворил. Я научил себя нападать на нападающих, кусать кусающихся, и давал понять всем вокруг меня, что я не добыча для них. Я отучился от нежностей, от мечтаний?— от всего того, чем затуманен мозг всех юных людей до тех пор, пока они не разобьют свою голову об перервую же каменную стену, глядя в это время в небеса и ища там чего-то великого. Я сумел сделать себя тем, кто разбивает эти же самые стены своим искалеченным лбом. И я гордился собой за то — это не каждому под силу. Да, не спорю, у меня была тяжёлая жизнь, которая уготованна всем рождённым в бедных семьях. Но это всё равно была моя жизнь, вы понимаете? Я ошибался, учился, любил, ненавидел, делал порой глупости, но я жил. И что же в результате? Убил сам себя в самом начале дороги! Это надо же?— порезаться при вскрытии тифозного и так безалаберно затянуть время с обработкой раны, прекрасно зная, чем всё может обернуться! Нелепая, недопустимая ошибка полного глупца. Такое даже последнему дураку не может прийти в голову!?Как он, однако, критикует меня, сам того не зная! — подумал Иван Сергеевич. — И глаза-то у него какие яростные… Того гляди зарычит от злости! Надо же мне было создать такого человека. Хорошо ещё, что он не знает того, что это я ему всё устроил. А то уже точно попытался бы придушить. Да он и так ещё может… Спасибо хотя бы, что персонажи не могут вредить реальным людям?.—?И после этого вы хотите ещё о чем-то со мной беседовать? —?продолжал в это время Евгений. —?Хотите указать мне на красоту этих мест? Да, всё замечательно, великолепно, невероятно хороши эти райские земли! А особенно при мысли, что созерцаешь их намного раньше времени.—?Тебя это так сильно огорчает? —?участливо поинтересовался Иван Сергеевич.—?А вас самих не огорчало, когда вы оказались здесь? Хотя, как это могло вас огорчать; судя по виду, вы, в отличие от меня, целиком прожили свою жизнь и дошли до той черты, когда сам желаешь поскорее попасть сюда.—?С чего ты это взял? —?несколько обиженно воскликнул Иван Сергеевич, но тут же прибавил:?— А ты не допускал мысли, что и ты, возможно, прожил свою жизнь целиком? Пускай недолгую, но всё же всю? И что теперь к тебе пришел долгожданный отдых, получение исцелений от всех земных ран…—?Нет, не прожил,?— уверенно помотал головой Евгений. —?Я это осознавал ещё там, на своей постели, когда бился в мучительной горячке, а теперь, когда всё прошло, и подавно осознаю это.—?И прощание с Одинцовой тебя так и не утешило?—?Чем же оно могло меня утешить? —?усмехнулся Базаров. —?Если бы после смерти наступила темнота и полное бесчувствие, как я ожидал, то тогда да, утешило бы. А так я продолжаю существовать с мыслью, что она приезжала ко мне только из жалости. Ведь если бы я не умирал, она никогда бы и не приехала в наш дом. Я-то разлился перед ней всей своей душой… А ведь всего-то хотел увидеть напоследок ту, которая первая за последние годы смогла пролезть ко мне в душу сквозь какую-то невидимую щель в моей стене. Причём сама-то она пролезла в меня, а вот я так и не смог найти и трещинки в её броне… Кто я, а точнее?— кем я был для неё? Обычным увлечением для ума и потеха любопытства, не более. Знаете, хотя я и сам всё для этого сделал, но я с сожалением осознаю теперь, что единственные, кто любили меня всегда?и просто так, не за какие-либо заслуги или слова?— это мои несчастные, добрые старики. Бедный мой отец… Мне показалось, что я слышал его крик, когда что-то начало тянуть меня от моего тела вверх, но слов не разобрал. А матушка… Несчастная моя старушка! Что же им теперь делать без меня? Какое у них ужасное горе… Я же у них всего один был!.. — Он на время умолк и вдруг рассмеялся. — Эх, как я, однако, разливаюсь перед вами.?О своих проблемах вдруг заговорил, о любви зачем-то опять закукарекал… Если бы слышал меня Аркадий, наверное уже разрыдался бы от переизбытка чувств и аплодировал, как в театре. Нет, всё, хватит этого. Довольно! А вы были когда-нибудь в театре, Иван Сергеевич? —?тут же поинтересовался он с беспечным видом. —?Я вот сходил однажды сдуру, а потом долго жалел денег, которые мог потратить на пищу и кров.Иван Сергеевич слушал его очень внимательно, не упуская ни одного оброненного им слова. Эта внезапная ?исповедь? как раз и была тем самым, чего он хотел добиться от Базарова.?Он сейчас очень устал, обижен… Ему очень жаль своей потерянной жизни,?— говорил он про себя. —? И, наверное, если ему всё же дать второй шанс, то тогда…?—?Послушай, Евгений, а как бы ты отнёсся к тому, если бы ты вдруг вернулся обратно? —?поинтересовался он как бы невзначай при возникшей паузе.—?Звучит конечно красиво,?— криво усмехнулся Базаров,?— только такие, как я, обычно не воскресают.—?Ну, а ты попробуй хотя бы просто помечтать. Вспомни для себя, как это делается. Уверяю, тебе этот навык ещё пригодится.—?Я уже давным-давно утерял этот навык. Он присущ писателям, поэтам, художникам, но никак не людям, вроде меня. Хм, ну даже и не знаю… —?задумался он спустя минуту. —?Мне трудно представить себе такое. Наверное, первой моей заботой было бы доказывать всем вокруг, что я не восставший мертвец… как их там?—?Упырь, к примеру.—?Да, что я не упырь никакой. И параллельно с этим следить за тем, чтобы мои старики не умерли от… я даже слова не могу сейчас подобрать под то, что они должны будут почувствовать при виде своего ожившего сына.—?От шока,?— вновь подсказал Иван Сергеевич. —?И это всё? О дальнейшем ты не думаешь? Какие планы были бы у тебя на жизнь?—?Да какие там планы, когда всё может вот так оборваться в один миг? Я собирался в будущем году держать на доктора… Вот, если бы случилось немыслимое чудо, то я сперва исполнил бы это намерение, ну, а дальше имел бы просто примерные цели и продолжал каждый день работать.—?И это опять всё? —?чуть ли не с отчаянием воскликнул Иван Сергеевич.—?А что ещё-то?—?Ну как что? А семья? Жену там найти, детей завести… Какая же может быть жизнь без своей семьи? Ведь это те, которые всегда тебя согреют, приласкают и защитят в трудное время. Ты об этом совсем не мечтаешь? И даже изредка, сам того не осознавая?—?Нет уж, спасибо,?— снова рассмеялся Евгений. —?Скажете тоже, семья… Чтобы быть, как мои родители? Заманчивая перспектива, ничего не скажешь. Или может стать как этот птенец Аркадий? Нет, и это не моя история. Вы же уже знаете, что мне доводилось полюбить в жизни только два раза. В первый раз была самая настоящая глупость юношеская, которая ушла столь же быстро, как и пришла. И вот во второй раз угодил на те же грабли?— Одинцова… Я ведь и вправду любил её. Да только какое это теперь имеет значение… Даже если бы я вернулся, то никогда бы не позволил себе даже пробовать добиться её расположения, идущего дальше дружеского. Все равно в том нет никакого смысла?— только себе и ей мешать жить. Так что всё это успешно миновало в прошлое.—?А если бы на земле существовала такая девица, которая могла бы полюбить тебя, как способна любить одна лишь женщина? Ведь ты же сам говорил, что никакой любви, кроме родительской, не видел от людей. Что ты сказал бы в таком случае?—?Что бы я сказал? Да то, что подобное вряд ли возможно, а потому я не буду даже и пытаться думать о таком. Скажете ещё тоже…Иван Сергеевич вздохнул, ещё раз внимательнейшим образом вглядевшись в него, и затем, сделав про себя кое-какие выводы, достал маленькие золотые карманные часы со своими инициалами, выгравированными на крышке.—?Время поджимает…—?Кого?—?Меня,?— Иван Сергеевич убрал часы обратно в карман.—?В раю учитывается время?—?Время учитывается везде, даже там, где о нём и не слыхивали никогда,?— произнёс он, погрузившись затем в глубокие думы.Они уже шагали вдоль реки, от которой веяло приятной прохладой. Звонкие разнообразные птичьи голоса словно пели хвалебные гимны этой чудесной влаге, большими стайками резвясь в кронах деревьев и на берегу реки, ничуть не пугаясь идущих людей.—?Мы, кажется, ещё не договорили до конца,?— напомнил ему Евгений после продолжительного молчания.—?Сейчас договорим, обожди. Знаю, придумал! Нашёл! Я нашёл выход! —?воскликнул он внезапно, громко хлопнув в ладоши и подпрыгнув на месте.Хмурость в один миг исчезла с лица Ивана Сергеевича?— её вытеснила почти детская радость. При этом щеки у него заметно порозовели, а глаза удовлетворенно заблестели, как у математика, наконец-то решившего сложную задачку.—?Что вы нашли? —?спросил Базаров, удивлённо смотря на него.—?Меньше знаешь?— крепче спишь, сынок,?— произнёс тот, всё ещё пыжась от удовольствия. —?А вообще я тут такую историю задумал для одного моего молодца, персонажа, то есть!..—?Вы меня просто удивляете, Иван Сергеевич. Мы ещё не окончили разговор, а вы уже, как оказалось, принялись сюжеты для книг выдумывать,?— Евгений с этими словами наклонился к реке, чтобы зачерпнуть воды и утолить жажду.?—?Такова уж судьба писателя. Так, не смей трогать эту воду! —?резко сказал Иван Сергеевич.—?Отчего же? —?удивился Базаров.—?Эта река для тех, кто мёртв, а живым её нельзя касаться?— исчезнут всё воспоминания.Базаров удивился этим словам.—?Так я же и есть мёртвый.—?Ты уверен? —?как-то хитро взглянул на него Иван Сергеевич и прибавил, подняв вверх указательный палец правой руки;?— Слышишь, как разошлись в долине музыкантов? Такая красивая музыка льётся, прямо набегает приятной волной… Словно специально для тебя заиграли перед дорогой.—?Это какой ещё дорогой? —?в конец удивился Базаров, не совсем понимая слова этого человека. —?Мне пришло время отправляться в какую-нибудь долину докторов?—?Нет, говорю же?— рано тебе ещё,?— с доброй улыбкой произнёс Иван Сергеевич и положил обе руки ему на плечи. —?Ну, до встречи, сынок. Постарайся на сей раз вернуться сюда как можно позже. И используй пожалованный тебе второй шанс для жизни. Смотри только не усложни её сам себе. Я верю в тебя.С этими словами он, прежде чем Базаров успел раскрыть рот, слегка надавил на его плечи и тут земля под ногами Базарова превратилась в пушистое облако. В тот же миг ощутил он, как пропала под ногами опора, и медленное ощущение падения овладело им…Иван Сергеевич с довольной улыбкой глядел вслед исчезнувшему в облаке Базарову, и не менее довольный глянул вправо:?Да, из этой затеи может выйти что-нибудь путное. Коль он у нас не прижился в обычной жизни, так пускай хлебнёт приключению на свою голову! Глядишь так и мозг ещё вправится куда следует. Только я же не мастер в подобном жанре… Но ничего; мсье Верн, сэр Дойль и другие джентельмены, я уверен, помогут мне советом. Зато читатели точно не будут больше плакать и всё время говорить мне в уши, а это уже хорошо. И что там у нас насчёт моего обещанного электричества? Ай, ладно, потом о нём поговорим! Сейчас мне не до него будет…?