Часть 2. Бессмыслица. (1/1)

Так и не скажешь, сколько проходит дней, прежде чем Джонсон, подавая Саймону влажную салфетку, а следом за ней подталкивая к нему сандвич с ветчиной на разовой тарелке, говорит:—?Твоя девчонка ведь не шутила.Хенрикссон напрягается, как зверёк, в которого человек в белом халате норовит воткнуть новый электрод. Жмётся спиной к стене в поисках опоры в стремительно летящем в пропасть мире.—?В… в смысле?—?Она приходила к главному. С твоей матерью и своим бойфрендом. Не то чтобы я подслушивал, но эти трое реально собрались тебя отсюда забрать.Саймон готов сожрать влажную салфетку вместо того, чтобы промокнуть собственную задницу, в надежде на то, что она застрянет в горле, вызовет приступ асфиксии и обеспечит ему билет в один конец на тот свет. Это ведь лучше, чем-то, что его ждет. Чёрт дери, это им троим пора в дурдом, всем и сразу, это они свихнулись! Кто их просил? Какого хрена просто не оставить психа в стенах лечебницы и не жить своими грёбаными жизнями, не высыпая ежедневно пуд соли на и без того не заживающие раны?..—?Когда? —?хрипло спрашивает парень, пытаясь усмотреть в монотонно жующем свой сандвич санитаре Джонсоне намёк на подъёбку. Но тот гоготать и не думает. Напротив, он, кажется, даже немного расстроен тем фактом, что удобного Хенрикссона вскоре от него увезут. Придётся искать кого-то на замену, но кандидатов не сильно много. Есть шизик Фран, с виду спокойный, но уже пару раз пойманный на желании выковырять соседу по этажу глаз пластиковой ложкой; с таким в койку пошёл бы лишь некто настолько опасный, чтобы не бояться внезапной кастрации посреди минета. Ещё Норберт, который хоть и открытый заднеприводный, но скорее сам нагнёт Джонсона, чем под него ляжет. И, конечно, правая рука, верная спутница одиноких ночных дежурств в ожидании, когда привезут Саймона Номер 2. И этот?— Второй?— будет самое то. Отчего-то Хенрикссон чувствует ревность. А ещё думает, что Номер 2 нашёл бы общий язык с Номером 45. —?Они сказали, когда выписка?—?Не знаю. Может, через неделю. А может и завтра. Дверь у главного в кабинете почти такая же толстая, как его жёнушка, многое не услышишь. Если Марта будет в курсе, то принесу тебе новости в следующую смену.—?Спасибо,?— искренне благодарит колясочник. Ему нужна эта информация. Нужно подготовиться заранее.Еда не лезет в горло. Бестолково шелестит в руках фольга от сандвича, крошится хлеб, соус пачкает руки. Весь день после ночной беседы мутит, а где-то за стеной палаты, кажется, скребётся нечто непомерно огромное. Оно, должно быть, приползло со двора. Цепляясь за щели между кирпичами, поднялось по стене, проволокло своё аморфное тело по коридору и укрылось в кладовой для бытовой химии и швабр.Саймон чувствует себя больным. Даже не так, он чувствует себя по-настоящему немощным. Ему не хочется покидать больницу, не хочется возвращаться в четыре стены своей комнаты, откуда без посторонней помощи не каждый раз получается выехать на неповоротливом инвалидном кресле. Не хочется оказаться в мире нормальных людей, где только он?— псих, а не каждый первый вокруг. И чудовища знают, что парень в эти минуты особенно слаб. Прутья клетки разгибаются, выпуская их на волю.?Это всё он виноват?,?— думает пациент, невидящим взглядом уставившись на серый пейзаж за окном психушки. Дерево, дерево, дерево, забор, дорога, заброшенный газетный ларёк, тень вдалеке. Точно. Этот мудак, косящий то под ботаника, то под Сорок пятого. До его появления всё шло нормально. В пустоватую головку Софи не забирались такие чудовищные мысли. Мама смирилась с судьбой и уверовала, что её мальчику в учреждении хорошо (или по меньшей мере?— правильно). А теперь…***Марте ничего не известно. Джонсон разводит руками, других сплетниц-приятельниц у него в больнице нет. Хорошо. Саймон может и дальше верить в то, что это тупой розыгрыш. Мало ли, что там почудилось санитару, пытавшемуся подслушать разговор в кабинете главврача. Придумал, небось, половину. Попугать решил, чтобы Хенрикссон выше ценил его ночные визиты, сандвичи и болтовню за полночь.Тварь в подсобке стихает. Прекращает ночами копошиться в коридоре, за дверью. Не предпринимает попыток проникнуть внутрь через вентиляцию. Не точит когти об стены. Не грызёт уборочный инвентарь. Всё возвращается на круги своя.Не надолго.Надежды проснуться от кошмара разом рушатся, как только Софи вечером вторника ?радует? бывшего одноклассника:—?В четверг ты едешь домой!Где-то внутри зачинается землетрясение. Рушит города, разверзает бездну. Открыв рот, чтобы возразить, Саймон осекается. Перед глазами встаёт бледное и безучастное лицо девушки, разбившейся после падения с высоты, которую отторгает огромное желеобразное монструозное тело. Он едва сдерживается от того, чтобы попытаться отодвинуться подальше.—?Разве не здорово?—?Очуметь просто,?— бурчит парень, но даже эти короткие слова даются с трудом. Его тошнит, наизнанку выворачивает. По пищеводу вверх словно ползут мясистые черви, касаясь слизистой здесь и там, волоча кольца выше и выше. Не выдержав, Хенрикссон закрывает ладонями рот.—?Что такое? Тебе нехорошо? —?беспокоится Софи, наклоняется к нему. В былые годы парень мог только мечтать о подобной близости. Он посмотрел бы в её прекрасные глаза и потянулся за поцелуем… не теперь. Больше никаких ванильных мелодрам. Занавес. Черви в пищеводе впиваются в его нутро. Во рту делается кисло, потом?— горько. Саймон трясёт головой, как припадочный, и девушка отшатывается. Озирается по сторонам в поисках человека в белом халате, который примчится на помощь и откачает её конвульсирующего приятеля. —?Сейчас-сейчас! Я кого-нибудь позову! Ты только потерпи немножко!Софи суёт сумку приятелю в руки, срывается с места, бежит в корпус. Как только она пропадает из виду, становится чуть легче. Шумно втянув носом воздух, Хенрикссон вытирает рукавом больничной рубашки пот с лица.—?Не жрал бы ты те зелёные колёса, братишка,?— советует проходящий мимо Нильсон, на котором не найти и пяток дюймов кожи без наколок. Сочувственно качает головой. —?Крыша поедет.Такой себе совет для постоянно проживающего в дурдоме. Приступ тошноты сменяется ненормальной весёлостью. Охота крикнуть вслед уголовнику: ?Скорее бы!?. Ведь если снова признают припадочным и опасным для себя и окружающих?— точно не выпустят. Это ли не решение? Оно самое. Да только у Саймона кишка тонка кинуться на другого умалишённого с кулаками, укусить за бедро, попытаться запихать в глотку одноразовый стаканчик из-под таблеток или оторвать ухо. Всё, что он смог придумать?— подговорить Джонсона на инсценировку подобного дебоша. Хенрикссон выпросил бы сотню у матери, а санитар взамен на эту скромную материальную поддержку приложился бы легонько виском об умывальник, да и рассказал бы главврачу, что это Саймон?— нарушитель режима, дебошир и исключительно нехороший человек?— с цепи сорвался и напал на него. Дальше идеи ничто традиционно не сдвинулось.Вернувшись с врачом, подруга застаёт колясочника хохочущим во всё горло, смаргивающим слёзы. Это пугает её.—?С него на сегодня хватит,?— заключает доктор Штайнер. —?Эй, ребята, сопроводите-ка пациента в палату. Нагулялся.—?Но я ведь только пришла,?— расстраивается Софи. Смотрит на Саймона с какой-то детской обидой, как маленькая девочка, пришедшая на день рождения к соседу, подарившая ему куклу и не понимающая, почему этот дар не был высоко оценён.—?П…пожалуйста,?— запинаясь, шепчет парень, в одно мгновение становясь глубоко печален. —?По… пожа… пожалуйста… С-софи. Не надо. Нет…Девушка не понимает, чего от неё хотят. Впивается розовыми ноготками в ручки своей сумки, вопросительно смотрит на доктора Штайнера, ожидая подсказки, но тот молчит. Руки санитара разворачивают кресло-каталку и толкают прочь, а Саймон кричит:—?Пожалуйста! Софи, пожалуйста!Кричит, пока уже на втором этаже больницы в плечо не вонзается игла.***Вечером перед отъездом Номер 45 подходит к забору лечебницы и стоит истуканом, игнорируя косые взгляды прохожих. Долго, может, битый час. Хенрикссон не хочет смотреть в его сторону, красные от слёз глаза болят, но просто не может игнорировать ссутулившуюся тёмную фигуру на отшибе полей зрения, как не пытается. Вздохнув, инвалид подкатывается к границе, отделяющей мир сумасшедших от мира недообследованных.?Чего смотришь???— напрашивается вопрос. Охота, наверное, полюбоваться на чужое отчаяние. Не трогая, оставаясь на почтенном расстоянии и за металлом ограждения. Не вмазываясь в горе. Будучи чистеньким, сухим.Вот паскуда.Лицо Номера 45 нечитаемо. Он одновременно и безразличен, и нет. Возмущение Саймона помаленьку угасает. Человек с другой стороны улицы явился не для того, чтобы над ним посмеяться. Но зачем ещё?—?Ты, что ли, тоже ебанутый? —?интересуется калека, вопросительно глядя на собеседника, чей силуэт часто перечёркнут металлическими прутьями ограждения.—?Может быть,?— беззлобно отзывается Сорок пятый.Вау, он, оказывается, говорить умеет. Экий сюрприз.—?И какого хера тебе надо?—?Предупредить,?— мужчина опускает взгляд, Саймону становится легче дышать, но не оттого, что ему не нравится, когда на него пялятся. Отчего-то ещё.—?Чтобы не верил им?—?Чтобы не верил им.Они молчат, как два болвана. Их будто бы свели не слишком заботливые мамаши на вечеринке для самых маленьких, велев поболтать, пока взрослые заняты. Только вот детям есть, что обсудить. Новые утренние мультики, чьего-то щенка, самого гадкого учителя в школе, девчонок-дур, модную игровую приставку, футбол… У забора психушки всё куда сложнее. Сложнее в первую очередь потому, что каждый может уйти. Сложнее во вторую очередь потому, что оба остаются.—?Почему? —?наконец, Хенрикссон придумывает следующий вопрос. Не успевает сообразить, относится тот к последним словам или к последней мысли.—?Это ничем хорошим не кончится,?— Сорок пятый темнит.—?Да я уж догадался,?— усмехается в ответ Саймон. Молчит. Медлит. Говорит намного позже. —?В четверг меня отсюда увезут.—?Куда? —?спрашивает Номер 45 так быстро, что может показаться, будто ему не плевать.—?Домой,?— колясочник убеждён в полноте своего ответа.Где-то внутри включается тот же назойливый голос, который когда-то годами зудел ?попросиунеёномертелефонапопросиунеёномертелефона?, только теперь он говорит ?скажиемуадресскажиемуадрес?. Для чего? Он же сам знает. Он же херов новый друг Софи. Это он будет катить кресло-каталку к воротам в четверг.Какой-то бред.—?Лучше останься,?— советует Номер 45.Хенрикссон кривится, он снова та зверушка, которой в черепную коробку вживили электроды, а теперь пустили ток. Сперва напряжение мало. Но то ли ещё будет.—?Если бы я мог… —?выдыхает он.—?Когда окажешься там,?— Сорок пятый снова смотрит в глаза сверху вниз. Один из металлических прутов рассекает его фигуру ровно надвое, тянется в небо между глаз,?— найди оружие.Непонимающе сморгнув, калека готовится вывалить на собеседника уйму вопросов, но тот опережает.—?Бывай,?— бурчит, разворачивается и перебегает дорогу, едва не встретившись по пути с неуспевающим затормозить автобусом.Саймон остаётся один. Вместо того, чтобы думать о том, что Номер 45 действительно ебанутый, он пытается придумать, где раздобыть оружие.Потому что с такими глазами не говорят незначительное.С такими глазами предупреждают о неминуемой опасности.О смертельной опасности.Предупреждают того, кого не хотят видеть в гробу.***Удивительно, но за каких-то пять с небольшим лет Саймон совсем позабыл свой район, свой двор и дом. Иногда зрение находит знакомые объекты. На фонарном столбе, кажется, всё те же обрывки объявлений о пропаже собачек, продаже летних садовых качелей и детских велосипедов, об открытии пивной в конце квартала, об аренде комнат, о гаражных распродажах и вечерах танцев для одиноких за 35. За углом был пожарный гидрант, но теперь его нет. Дом семейства Свантессон, с чьим сыном парень был когда-то дружен, обзавёлся вторым этажом. Сменился асфальт, уже не так трясёт, как в роковой вечер, когда отряд полиции приехал, чтобы спеленать убийцу и забрать в участок. А может просто перед выпиской Хенрикссон переел таблеток, чтобы не сорваться в первый же день на воле.Если бы ещё ему был нужен этот день.И все прочие дни.Выкатить кресло-каталку из машины помогает Дэвид. Не будь его, маме и Софи пришлось бы немало понадрываться, чтобы затолкать колясочника в дом по крыльцу, с которого уже сняли пандус. Выходит, именно Лизерхоффу возвращенец обязан своей ?свободой?? Выходит, мама вовсе не собиралась забирать сына, раз перекрыла ему беспрепятственные вход?Вот и ещё один повод пожелать новому другу бывшей одноклассницы поскорее загреметь в сосновый ящик, который полагается зарывать с почестями на кладбищах, не дожидаясь, пока содержимое сгниёт и испортит воздух.—?Вот мы и дома, милый! —?мама гладит Саймона по плечу. Он так устал, что даже не пытается уйти от прикосновения. —?Софи, Дэвид, помогите уложить его.Руки лезут под локти, тянут вверх. Лизерхофф держит тело практически на себе, женщины помогают символически: мать вскоре отходит, чтобы забрать с коляски покрывало, а Софи идёт рядом, предупреждая об углах и включая на пути свет. До кровати метров десять, но коридор тянется словно мили. Да уж, не о том Хенрикссон мечтал, когда думал, что остаться ребёнком навсегда?— это клёво. Не о подгузниках, неспособности сделать пару десятков шагов, а также вечном прозябании в окрестностях кровати.В больнице у Саймона практически не было личных вещей, но и те, которые отдали, мама решает выбросить. Парень не спорит, но ему было бы легче, останься они. Трое сопровождающих уходят в другую комнату. Решают, что колясочнику нужно отдохнуть. Только это не отдых. Это просирание времени. Игра в мешок с кишками, который может лежать на правом боку или лежать на левом боку, не всегда в силах перевернуться с одного на другой без посторонней помощи.Вспоминая недавний жуткий сон, Хенрикссон даже немного тоскует по серо-чёрному миру стокгольмских проулков. Весь этот мир превратился в одну большую?— и куда более интересную?— игру в ?Саймон говорит?. Вот бы в реальности было так же. Он сказал бы Дэвиду Лизерхоффу: ?Пошёл отсюда на хуй, мудак?,?— и тот пошёл бы. Он сказал бы Софи: ?Перестань лицемерить и живи своей жизнью?,?— и она не стала бы приходить к нему из одного лишь дебильного чувства жалости. Он сказал бы маме: ?Если ты считаешь, что мне будет лучше в больнице?— оставь там, мне ведь не было плохо во время лечения?,?— и ма вызвала бы бригаду, которая отвезла бы её сына обратно в лечебницу. Так просто. И так хорошо.Но вместо всех прелестей исполнения желаний под кроватью слышатся щелчки. Похоже звучат ногти, когда одним поддеваешь другой. Или когти, цокающие по ламинату.?Найди оружие?,?— отдаются эхом в голове слова Сорок пятого.Рука по старой привычке тянется к тумбочке. Там до ареста был пистолет. Саймон договорился с мамой, что оружие должно быть, если вдруг в дом влезут грабители. Влезли. Но не грабители. И пистолета больше нет.По крайней мере, именно так парень думает, пока рука не нащупывает что-то… знакомое.Хенрикссон не верит собственным глазам. Не то чтобы он сильно верил им раньше, но это слишком даже по его меркам. Это тот самый пистолет. Не какой-то другой. И Саймон прижимает оружие к груди, как самую дорогую вещь на свете.Тварь под кроватью чует угрозу. Шипы не пронзают матрас, норовя проделать в паралитике пару новых дыр. Оно утихает. Выжидает, пока обитатель комнаты уснёт. Но Хенрикссон не собирается спать. Среди всех таблеток, что подогнал ему перед выпиской Джонсон, он педантично выбрал все зелёные и припрятал в карман. После этого дерьма не уснёшь.Нет-нет.Они не возьмут его.Не доберутся до него.Нет.***Уже темно, когда в комнату заходит Лизерхофф. Саймон мысленно чертыхается, пряча пистолет под подушку. Что этот урод забыл в его доме? Вечер настал, всё, вали домой. К себе, а хочешь?— к Софи. Это не твоё жилище. Не твоя семья. Не твоя грёбаная комната, чтобы по-хозяйски и без стука врываться.—?Таблетки,?— говорит посетитель с обычным феноменальным красноречием.Пилюли мелко стучат по поверхности тумбочки. Всё по назначению врачей. Ничего лишнего. Джонсона больше нет, и никто не позаботится о том, чтобы увеличить дозу, когда совсем херово, или заменить две белые капсулы на три синие таблетки. Жри свой клоназепам, закусывай галоперидолом и не вякай. Рядом с россыпью медикаментов опускается стакан с водой.—?Премного благодарен,?— отмахивается калека, продолжая глядеть в стену.—?Что-то нужно? —?интересуется Лизерхофф. Саймон гадает, как его ещё не пришили те нарики из реабилитационного центра. После такой-то ?помощи?.?Чтобы ты свалил?,?— просится на язык.—?Не-а,?— звучит вместо этого.—?Я останусь на ночь. Если что потребуется, постучи в стену.На ночь? Чего-о-о? Это ещё что за новости такие? Саймон закипает. Поворачивается, наконец, к посетителю лицом. Не верится в такую наглость. Если его привезли из психушки, то он дебил какой-то, что ли? Не сможет отличить искренность от пиздабольства? Как бы не так!—?Какого хрена это было в моей тумбочке? —?Хенрикссон выхватывает оружие и направляет в грудь новому другу Софи. —?Кто подложил? Что за бред? Эй! Что это, я тебя спрашиваю?!Обычный человек обделался бы на месте в такой ситуации, а этот стоит, не дёргается. Невозмутим, мать его, как ветеран боевых действий.?Не забывай, он?— Сорок пятый, а не тот, кем хочет казаться?,?— подсказывает внутренний рационалист. Хенрикссон крепче сжимает рукоять, щурит глаз, хоть и не видит мушку прицела. Да уж, Номер 45 не из тех, кого напугаешь пушкой. Но он тоже человек. И дыра в груди не пойдёт на пользу его здоровью.—?Это игрушечный пистолет,?— отвечает Дэвид Лизерхофф. В этих словах нет ни самодовольства, ни иронии. Только констатация факта.Слова мужчины сбивают с толку. Саймон глядит на пистолет, на собеседника, опять на пистолет. Взвешивает в руке. Не чувствует массы.—?Ч… что?—?Игрушка.Зелёные таблетки из кармана так и попросились в рот. Все шестнадцать. Чтобы крыша всё-таки доехала туда, куда столько лет собиралась.—?Зачем?.. —?спрашивает парень, чувствуя себя самым тупым человеком на планете. Как будто его не просто предали, а снова предали.—?Мы решили, что так тебе будет спокойнее.Топ-1 идиотское оправдание года. Подходящее для любого случая.?Дорогуша, мы поселим тебя в стенной шкаф и больше не станем выпускать. Мы решили, что так тебе будет спокойнее!?.?Милый, мы завели ебаного гибрида тигра и тиранозавра. Мы решили, что так тебе будет спокойнее!?.—?С пластиковой пушкой?..—?Саймон,?— говорит Дэвид Лизерхофф, вдруг посерьёзнев сверх меры. —?Тебя только позавчера выписали из специализированного учреждения, и тебе нельзя…—?Как позавчера? —?колясочник окончательно теряется в ситуации. Безвольно роняет руку с игрушечным пистолетом на одеяло. —?Я же… сегодня приехал. Сегодня. В четверг.—?Всё хорошо,?— худшая фраза для подобной ситуации,?— это, наверное, новые таблетки. Нужно привыкнуть.Весь этот дурдом?— последнее, к чему Саймон хотел бы привыкнуть.—?Мне нужно побыть одному,?— бормочет он.—?Хорошо,?— Лизерхофф чертовски сговорчив. Скорее всего, оттого, что ему чертовски наплевать. —?Не забудь принять лекарства.Уже спустя полминуты вторженца в комнате нет.Собрав остатки воли в кулак, Хенрикссон перебирается с кровати на кресло-каталку. Приближается к окну. Темно, тусклые фонари не освещают ни тротуар, ни дорогу. Но даже так на другой стороне очевиден знакомый силуэт.Это Сорок пятый.Саймон оборачивается, прислушивается. Шагов в коридоре не обнаруживается. И как Лизерхофф умудрился так быстро переодеться и выбежать на улицу, не вызвав вопросы мамы и Софи? Или это тоже следует списать на новые таблетки?..В общем-то, уже плевать. Под кроватью опять копошится кто-то, скорее способный сойти за что-то. И Саймон понимает, что не хочет быть в комнате наедине с этим. Уж лучше с Номером 45, кем бы он там ни был. Сорок пятый знает, что делать. Знает, чего бояться и чего не бояться. Знает, как должно разбираться с проблемами. Он ещё ни разу не отмахнулся от колясочника тупорылым, лицемерным, мразотным ?всё будет хорошо?.Когда шеи касается смрадное дыхание человекоподобного чудовища, Хенрикссон поддаётся слабости. Прикладывает обе ладони к стеклу и беззвучно зовёт:—?Помоги мне. Подскажи мне. Не оставляй меня здесь.Знает, что его не услышат, а в темноте комнаты и с такого расстояния?— ещё и не увидят. Выжидает десяток секунд, пока тварь позади, словно глумясь, поскрипывает двумя рядами зубов. Чувствует удушье, но это не угловатые и похожие на ветки кустарника пальцы порождения больного разума смыкаются вокруг шеи. Просто слёзы. Парень роняет голову, ногтями скользит по оконному стеклу, не находя, за что зацепиться. И вдруг всё стихает. Никто больше не дышит в шею, обещая долгую и мучительную расправу.Подняв глаза, Саймон видит, что Сорок пятый поднял руку.Помахал ему, как старому другу после пары лет разлуки.Не сдвинулся с места ни на шаг, одновременно сказав:?Ты там не один. С этим?— не один?.Попытки промокнуть слёзы рукавами свитера становятся совсем бесполезны.