01 (1/1)

Начинается все даже смешно – все как в зомби-муви. Лет пятнадцать назад этот жанр был довольно популярным, даже пробовали реанимировать что-то вроде ?Живых мертвецов?. Кихён, как любитель голливудского кино, иногда смотрит такое. Хёнвону жанр не очень нравится, но ?Поезд в Пусан? он глянул, потому что все его смотрели. А вот новости они оба смотреть не любят, хотя тут, наверное, выбора особо нет – когда на телефон начинают приходить уведомления, Хёнвон подумывает их отключить, а потом понимает, что эта функция не предусмотрена оператором. Пару дней назад он думал, что уведомления связаны с пыльными бурями, с этим дурацким китайским ветром, из-за которого слезятся глаза и закладывает нос, но те сообщения всегда можно было отключать по желанию. С новыми такой фокус не прокатывает, потому что они очень важные. Кихён приходит в его комнату рано утром – уже бодрячком, умытый и одетый. Хёнвон смотрит на него одним глазом и показывает экран своего смартфона, который тоже просматривал с прищуром. – Так ты уже видел, – кивает Кихён. – Лучше бы из Китая реально ветер принесло. Границы уже закрыли, конечно, но военные очень быстро заражаются. Да и морем бегут люди. – Тогда мы с тобой уже покойники? – спрашивает Хёнвон, почему-то не ощущая никакого страха. – Сами повесимся или подождем, пока нас обратят в тех, кому даже смерть не поможет? – Я не знаю. Надо съездить в магазин, купить побольше риса. Мешок желательно. А ты заряди аккумулятор, хорошо? – Я думал, у нас еще есть время, – замечает Хёнвон. В ответ Кихён только пожимает плечами. *Осознание приходит очень-очень поздно – на самом деле Хёнвон даже не совсем понимает, когда все меняется, потому что в его голове все происходит постепенно. Он даже шутит на тему апокалипсиса, и Кихён подхватывает эти юмористические вставки со своей стороны. Но в течение месяца само собой в грудную клетку прокрадывается и селится там на постоянной основе колючий страх. ?Не выходи без меня?. ?Ты же вернешься???Видел? Полицейского укусили?. ?Говорят, без открытой раны, через слизистую тоже переходит?. ?Давай будем варить по триста пятьдесят грамм риса, а не по четыреста?. ?С сегодняшнего дня электричество будут отключать после девяти часов вечера?. ?Супермаркеты не работают. Только маленькие магазины?. ?В отделе консервированных продуктов нет рыбы, только кукуруза и ананасы?. ?После истечения срока годности продукты можно употреблять еще в течение полугода?. ?Этот йогурт я купил еще до всего этого дерьма. Как думаешь, опасно его пить?? ?Сегодня ночью будем спать в одной кровати?. ?Ты звонил родителям?? ?Сервер разгромили. Теперь Naver не работает. Где искать новости?? ?Поезда не ходят. Даже в Пусан?. Хёнвон не отпускает Кихёна на улицу одного, не выходит в одиночку сам. Они сокращают норму еды, учатся слушать радио, как в старые добрые девяностые, когда еще ходили в садик. Они приучаются набирать воду во все доступные емкости, включая даже крошечные чашки, потому что иногда водопровод отказывает на несколько дней. Они даже в туалет ходят с предварительными церемониями – когда кому-то хочется пойти поссать, он обязательно спрашивает другого, не нужно ли тому тоже справить нужду. Чтобы можно было сходить по очереди, а потом смыть сразу за двоих. Экономия воды. Мыть голову раз в неделю, стирать без мыла, просто отбивая одежду деревянной колотушкой, как сто лет назад – все это тоже постепенно находит место в их новой жизни. А потом в новую жизнь вламываются еще два человека. *Вообще, зажигать свет по ночам запретили с самого начала – чтобы не привлекать мертвецов лишними огнями и не провоцировать лишние неприятности. Все подъезды стали закрывать на механические замки, потому что при перебоях с питанием электромагнитные сразу же отказывали. Однако находились такие тупицы, что по ночам умудрялись все-таки зажигать свет – в каких-нибудь внутренних комнатах квартиры или завесив окна плотными одеялами. И мертвецы ломились в такие дома. И, как правило, успешно. Так что уже через неделю администрация округа стала просто вырубать электричество во всем городе в девять часов вечера. Кихён к этому с самого начала относится очень серьезно – он даже свечи не зажигает в доме, да и телефоном не пользуется, чтобы окно не светилось. Но им бояться особенно нечего – они на четвертом этаже живут. С тех пор, как начался апокалипсис, Хёнвон забыл о том, что в мире существуют другие люди помимо Кихёна. Потому что апокалипсис быстро забрал родителей, оставшихся в маленьком городе, да и у Кихёна тоже отнял всех и вся. Они вдвоем, и пофиг, что никогда особо не дружили. Ну, подумаешь, по пьяни пару раз трахались. Ничего все равно не вышло. В другое время Хёнвон и не подумал бы именно с Кихёном коротать бесконечные дни в ожидании чего-нибудь – хрен знает, чего на самом деле, даже предполагать не хочется. В другое время, если бы Хёнвон мог выбирать, то обязательно сошелся бы с кем-то другим – с кем-то поспокойнее. Но жизнь распоряжается иначе, и она именно так бросила карты – им теперь или жить вместе или умереть… тоже вместе. Да и черт с этим – Кихён, наверное, тоже не особенно хотел именно с Хёнвоном во все это попадать. Хёнвон все хорошо знает – если для него та пара ночей на пьяную голову не значила ничего, то для Кихёна она явно имела другой смысл. Кихён влюбился в него почти сразу, как только заселился в эту квартиру – тогда еще здесь жил Хёну-хён, который позже съехал к своей девушке. Конечно, Хёнвон отлично об этом знал – он же не слепой, все видел. И он понимал, что трахаться с Кихёном при таком раскладе – последнее дело. Но почему-то его это не останавливало. Так что после каждой такой ночи Кихён уходил к себе грустным и задумчивым, а потом еще с неделю светил пластилиновой улыбкой. Теперь они спят в одной комнате уже хер знает, сколько времени, а секса между ними, конечно, нет. Вряд ли вообще хоть кто-то из них об этом задумывается – Кихён всегда спит вполглаза и обязательно вздрагивает, если слышит, как мертвецы ломятся в окна первого этажа или в подъездную дверь. Днем он очень смелый, но ночью, когда слышит визги тех, кому вообще-то полагается лежать в земле, он неосознанно прижимается к Хёнвону и прячет лицо в ладонях. Однажды днем они слышат звук из прошлой жизни – кто-то стучится в дверь. Кихён подскакивает на полу – он устроился внизу и режет газеты, чтобы что-то там склеить, Хёнвон так и не понял, что именно. – Я подойду. Вряд ли мертвецы такие вежливые, – говорит Хёнвон, отрывая зад от постели. Так в их жизни появляются Чжибом и Донхён – парни с первого этажа. Хёнвон их помнит, хотя за прошедшие недели мысли о них ни разу не появлялись в его голове. Тоненький Донхён со смешным личиком вежливо кланяется: – Хён, мы к вам с просьбой. – Отлично, – медленно и без иронии кивает Хёнвон. – На первом этаже кроме нас больше никого не осталось, и мы хотели бы сделать вид, что там вообще никто больше не живет. Мы уже убили всех, кто пришел прошлой ночью, и очень устали. Не могли бы вы спуститься с нами и помочь нам заложить мебелью комнаты с окнами? – А где вы сами собираетесь жить? – спрашивает Хёнвон, глядя в его действительно усталые глаза. – В прихожей, где нет окон. Мертвецы чуют живое. В первую очередь напали на квартиру, где жила большая семья. И так по убыванию. В нашей только мы, так что перебьемся, просто нужно держаться от окон подальше, и чтобы с улицы ничего видно не было. Мы думаем, что нужно заставить их мебелью – всей, какую найти сможем. Из других квартир тоже. – А другие квартиры что? – зачем-то интересуется Хёнвон. – В них хоть двери закрыты? Молчавший все это время Чжибом кивает и очень спокойно говорит: – Да, мы их позапирали. Я умею монтировать шпингалеты. Из комнаты выходит Кихён, и Хёнвон с каким-то странным весельем отмечает, что он даже ниже Донхёна, да и выглядит мельче. – Убили? Как именно вы их убили? – сходу спрашивает Кихён, жестом приглашая их в гостиную. Донхён смотрит на Чжибома, а потом они вместе идут за Кихёном в комнату – прямо шаг в шаг, не отставая друг от друга. – Чжибом перебил им позвоночники, – отвечает Донхён, опуская взгляд. Хёнвон смотрит на его виноватое лицо и думает, что юность Донхёна бережет и опекает Чжибом, потому что у Чжибома никакой вины на лице нет. Вероятно, Донхён все еще человечен и способен что-то там в себе нести, потому что Чжибом берет на себя всю грязную работу. При этом видно, что Донхён – не тот, кто будет кататься на чужой шее, просто он занимается другими делами. Переговорами, например. – Это быстро помогает? – продолжает Кихён, вытаскивая из кармана старые часы на цепочке. Брегет без крышки. – И как оно ощущается? Я не из праздного интереса спрашиваю, это действительно полезно. И ты достоин похвалы. Чжибом как-то хмуро то ли глубоко кивает, то ли неглубоко кланяется, а потом говорит: – Я живым позвоночники не ломал, сравнить не с чем. Но ощущение мерзкое. Первые раз пять. Потом привыкаешь. А помогает да, быстро. Точнее, они-то еще шевелятся с часа три после этого, но хотя бы ходить уже не могут. Донхён наклоняет голову еще ниже, и Хёнвону хочется подойти и обнять его. – А чем ты это делал? – У меня есть гвоздодер. Как-то удобнее. Можно и молотком, конечно. Или любой достаточно крепкой палкой. Кихён кивает. – Спасибо. Я сейчас спущусь с вами, а потом… Он поднимает глаза, и Хёнвон кивает, давая ему разрешение буквально на все, что он задумал. Наверное, потому что мысли у них одинаковые. Кихён кивает в ответ и молчит, как будто Чжибом и Донхён тоже умеют читать его мысли так же хорошо, как и сам Хёнвон. Приходится самому продолжить мысль:– А потом к нам переезжайте на четвертый этаж. Закроем первый этаж вообще. Есть пожарная лестница, правильно? Ее можно спускать со второго этажа, когда понадобится. Подъездную дверь запрем намертво, все квартиры завалим хламом. Если там осталось что-то из еды, заберем сюда, наверх. Этим они до конца дня и занимаются – входят во все квартиры на первом этаже, закладывают окна мебелью, закрывают их наглухо. Собирают оставшуюся еду. Потом Кихён и Донхён собирают стиральные порошки и хозяйственное мыло, если успевают найти. Выносят мебель в подъезд, запирают двери новенькими шпингалетами, установленными Чжибомом еще вчера или даже сегодня утром. Подпирают двери квартир мебелью. Становится слишком темно, и когда они соображают забрать из квартиры Чжибома и Донхёна столитровый полимерный бак для кимчи, в дверь подъезда уже начинают ломиться. Четыре человека рядом – большое скопление, мертвецы чувствуют их и рвутся к ним. Чжибом толкает Донхёна наверх и даже пинает его под зад, чтобы поднимался живее, и Кихён подхватывает свободную ручку бака, чтобы было удобнее волочь его к лестнице. Лифт, конечно, не работает, так что они тащатся и громыхают по ступенькам, и Хёнвону кажется, что они пробьют дно бака, и никакой пользы от этой посудины уже не будет. Они на уровне второго этажа, когда звуки прекращаются – видимо, на таком расстоянии мертвецы их уже теряют. Донхён падает на колени прямо на лестнице, а потом поворачивается к Чжибому и стреляет в него обиженными искрами – таким взглядом можно и дом спалить. – Всегда ты так! – Шевелись, – цедит Чжибом и опять толкает его ногой. Нежности зашибись, конечно. Но сам факт, что Чжибом затолкал на лестницу Донхёна, и уж только потом начал думать обо всем остальном, говорит о многом. Хёнвон вдруг ловит себя на мысли, что Чжибом взрослее всех их вместе взятых. А еще Чжибом везучий, потому что в это время у него есть человек, ради которого он готов и в состоянии убивать. Дома они наполняют бак водой, и Кихён произносит смешную, но очень жизненную фразу:– Этого хватит на десять раз, чтобы сходить в туалет. *Чжибом и Донхён живут в бывшей спальне Кихёна и почти не пересекаются с ними. Их вообще не слышно и не видно – может, только за едой или когда Донхён и Кихён начинают кряхтеть с уборкой и стиркой. Хёнвон думает о том, что если бы он был в этой квартире один, а потом пришли бы эти двое, то он бы чувствовал себя пиздец одиноким рядом с ними – потому что Чжибом и Донхён живут друг в друге и не собираются выбираться. Стало ли так из-за вынужденной жизни взаперти или они так сильно любили друг друга от самого начала – непонятно. Потом Кихён и Донхён сидят в гостиной и играют в монополию, а Чжибом сидит и сторожит свою половинку, потому что не может долго находиться далеко от нее. Хёнвону надоедает сидеть одному, и он тоже выползает к ним. Так и выясняется, что Донхён вырос в этом доме, и всех людей здесь знает с самого детства. Знал. А Чжибом приехал только пару лет назад, и ни с кем особенно не дружил, просто жил себе провинциальным студентом и иногда доставал Донхёна своими шуточками. Потом начался вирус, и они съехались, чтобы было легче коротать время – родители Донхёна были в отъезде и так и не вернулись. С этими простыми деталями приходит понимание поступков Чжибома – почему мертвецов на первом этаже убивал именно он. Среди них наверняка были соседи – люди, которых Донхён с пеленок знал. Чжибом вообще был бы идеальным типажом для любого фильма, и с его присутствием атмосфера в доме изменилась – это ощущается, даже когда он сидит в комнате и не высовывает нос. Он красивый, но молчаливый, и взгляд у него тяжелый, да и решения какие-то принимает с нифига – просто так, потому что захотелось. Или потому что нашел какие-то свои причины, которые ни с кем не обсуждает. И его ненормальная любовь к Донхёну тоже выглядит киношно, правда, сам он вряд ли этого хочет и вообще думает о кинематографе, когда бросается со своими поцелуями и объятиями. Или когда заставляет Донхёна глухо стонать в подушку ночами напролет. Иногда Хёнвону кажется, что у этих двоих происходит что-то нехорошее, и нужно вмешаться как-то, попробовать Донхёна от Чжибома отделить, чтобы тот его не хватал по поводу и без, но когда он видит, как Донхён аккуратно складывает вещи Чжибома, как украдкой наблюдает за ним… тогда и останавливается. Сами разберутся с тем, что у них происходит. Донхён рядом с Чжибомом какой-то смешной и нескладный как будто, хотя на деле он очень хорошо скоординирован – за одной из настольных партий он рассказал Кихёну, что несколько лет занимался контемпом в профессиональной студии. Он худой, гибкий и проворный, но даже в таком вот апокаплисисе очень милый. Чжибом иногда обнимает его со спины и держит так, будто хочет наполниться этой милотой, пока она есть. Хотя он, скорее, хочет эту милоту защитить, чтобы она подольше в этом мире просуществовала. Хёнвон все чаще думает, что завидует им – тому, что в этом дурдоме они находят повод жить и радоваться еще чему-то. Хотя иногда Донхён так шарахается от Чжибома, особенно когда тот напирает на него с совершенно определенными намерениями, что Хёнвону кажется, что ничерта этот бедняга Донхён не радуется. Ну, так просто кажется. У них там свои алгоритмы отношений. В своих алгоритмах Хёнвон тоже разбираться не хочет – он спит с Кихёном, но при этом давно уже забыл, как вообще людей обнимать или целоваться. Потому что ничего не происходит, и Кихён тоже словно забыл о том, что еще год назад замирал, когда Хёнвон на пороге показывался. Теперь Кихён замирает разве что только от звука бьющегося стекла или визгов посреди ночи. – Помнишь, когда все еще начиналось, я говорил тебе: ?Эти крики – это мертвецы кричат, потому что в дом попасть не могут?? А тогда, когда мы на первом этаже все убирали… я понял, что это живые кричали. Потому что мертвецы как раз в дом и пробирались. Кихён смотрит в потолок и разговаривает с ним. С Хёнвоном, не с потолком, конечно. Хотя… За эти дни они успевают столько всего обсудить, с ума сойти можно – темы для разговоров находятся как-то сами собой. Какие-то книги, фильмы, передачи, которые еще детьми смотрели. Старые знакомые, которых уже, по всей видимости, нет. Да даже Чжибом и Донхён. Хотя сплетничать, конечно, некрасиво, только чем еще заниматься, когда собственной жизни нет. – Ты слышал, он иногда зовет его Зибомом? – как-то раз спрашивает Хёнвон. – Я сегодня услышал случайно. – А, да, – Кихён, сидевший до этого спиной к нему, поворачивается с широкой улыбкой на лице. – Да, есть такое. Они вместе ходили на курсы английского, и на практическом занятии Чжибом так разволновался, что представился Зибомом. Мило же. – Еще милее то, что Донхён запомнил и до сих пор его этим дразнит. Кихён склоняет голову набок. – Ну… он так его зовет, только когда они наедине. Они с нами уже месяц живут, а ты только вчера услышал. Это типа их личное, только между собой. – А вместе они уже давно? – Давно. Точно не знаю, сколько, но давно. Явно еще до всего этого дерьма сошлись. *Радиопередачи становятся реже, выпуски выходят только в какие-то часы и не каждый день – о круглосуточном вещании все уже давно забыли. Никакого развлекательного контента, только новости и научные сводки. Где-то в подземной лаборатории ученые продолжают воевать с вирусом и отправляют сводки наверх. Электронной почтой или чем-то там еще. Тем, что работает. С тех пор, как они растеряли почти всех знакомых – кто-то умер, а кто-то просто тупо потерял гаджеты или живет в районах без электричества – с тех самых пор Хёнвон уже не пользуется интернетом. Это накладно – подключение к сети съедает заряд, а ресурс аккумулятора не бесконечен, батарея же рассчитана на определенное количество циклов разряда-подзарядки. Так что нужно экономить и здесь тоже. Вселенная, которая раньше простиралась далеко и высоко, когда интернет позволял путешествовать где угодно, не вылезая из постели – теперь сокращается до Кихёна, с которым можно болтать и препираться. Хорошо еще, Кихён умный и знает кучу всего – он много читает даже бумажные книги, да и до вирусного безумия тоже успел запастись знаниями. Он как бездонный колодец – сам, наверное, не знает, сколько и чего у него в голове хранится. Просто к слову может вспомнить интересные вещи, кого-то процитировать. Правда, у Кихёна информационный голод прослеживается постоянно – он всегда точно следит за активностью радиостанции и по своим карманным часам включает приемник. В один из дней по такой вот передаче они узнают, что вирус отживает свой естественный цикл – как чума или испанский грипп. Он сожрал достаточно жизней и теперь отступает. Это, вообще-то, к лучшему, потому что нужно же когда-то выбраться из квартиры – запасы уже почти закончились, да и сидеть безвылазно нельзя. Когда-то понадобится медицинская помощь, коммунальные системы отказывать начнут. Так что это хорошо, что вирус отживает свое. Ведущий очень спокойно говорит, что мертвецы, расхаживающие по улицам, с момента заражения могут прожить не дольше пяти дней, а потом просто падают и умирают сами по себе. Поэтому, во избежание распространения заразы, он настоятельно рекомендует никуда не высовываться, чтобы не кормить вирус свежей кровью. Лучше дать всем мертвецам попадать, и потом уже выйти. Кихён слушает, сидя на окне и глядя на улицу. – Мы живем высоко, так что этих мертвецов вблизи еще даже не видели ни разу, – говорит он. Находящиеся у них в гостях Чжибом и Донхён переглядываются. – Они не такие, как зомби, – говорит Чжибом, наконец. – Выглядят как обычные усталые люди. Пустой взгляд, лица в крови, руки по бокам висят, как тряпки… ходят, сгорбившись. И все. Правда, когда чуют живое, оживают, начинают бегать, стучать. Я думаю, этот вирус их вперед толкает, чтобы распространяться. Мне кажется, этот вирус имеет что-то вроде коллективного разума. Кихён слушает внимательно и смотрит вниз, на улицу. – Ты прав, – через некоторое время отвечает он. – Я думаю, ты во всем прав. А еще этих мертвецов действительно меньше стало. Раньше отсюда можно было за ними наблюдать, как они по дороге шастали. Теперь за день только парочка мимо пройдет, разве что. *Через две недели после этой передачи вода перестает подниматься наверх. Может быть, какие-то зараженные испортили водопровод – они ж крушат все, что привлекает внимание. А может, просто отсутствие обслуживания вот так сказалось. Если бы отключили электричество, с этим можно было бы жить – лето, тепло, в обогревателе нет нужды. Но без воды выжить совсем нельзя. Так что приходится принять это решение – уйти. Рискнуть. Кихён собирает вещи – ходит по квартире и выбирает то, что заранее внес в список. Перечень не очень длинный, но Хёнвон уже сейчас понимает, что им на самом деле нужно дохренища всякого добра – чтобы хотя бы как-то поддерживать жизнь придется таскать с собой увесистый рюкзак. – Альпинисты и те, кто занимается спорт-туризмом, укладывают в рюкзак вещи особым образом, – говорит Кихён, обложившись шмотьем и сидя на полу. – Самое тяжелое ближе к спине. Среднее по весу в середину. А к внешней стенке рюкзака помещают то, что легче всего. – Значит, мы тоже так поступим, – кивает Чжибом, и подтягивает к себе другой рюкзак. План у них такой – нужно выйти и отправиться на юг, вглубь страны, желательно по направлению к Тэгу. По дороге просто полюбопытствовать, где все еще сохранилась жизнь, где живут люди и какие они. Узнать, имеются ли перспективы вообще или можно действительно повеситься. Конечно, можно попытаться ?угнать? машину, но Хёнвон этого не умеет, и никто другой, видимо, тоже. К тому же, почти все машины безнадежно загажены кровью и всем прочим, о чем даже не хочется думать. Так что Хёнвон разумно решает просто поискать автомобиль, но при отсутствии нормального варианта пойти пешком. Они выходят утром следующего дня – даже не прощаются с квартирой и домом, и вообще не сентиментальничают. Спускаются по пожарной лестнице и идут парами – Чжибом и Донхён впереди, Хёнвон и Кихён за ними, прикрывая. Расстояние между ними должно оставаться примерно в метров пять, чтобы их не распознали как скопление – к парам мертвецы цепляются не так охотно, как к целым группам. Пять метров – не так уж и много. На улице все кажется меньше, потому что сама улица в любом случае больше, чем квартира. Хёнвон шагает по асфальту, слушает гулкие шаги и дыхание Кихёна, и думает, что, несмотря ни на какие обстоятельства, рад оказаться на воздухе. – Я когда-то читал дневник Анны Франк, – говорит Кихён вполголоса. – И что? Когда такое было – чтобы они шли по главной дороге и могли вот так тихо переговариваться? Шум машин здесь появится еще не скоро – в ближайшие сто лет его точно ждать не стоит. – Ты ж знаешь, кто это. – Ну, да. Слышал. – Когда она с родителями и сестрой попала в транзитный лагерь, они выглядели счастливыми. Потому что насиделись взаперти до смерти. Два года никуда не выходили, от нацистов прятались. А в транзитном лагере им было хорошо, хоть они и знали, что это прямая дорога в Аушвиц. – Я понял твою мысль, – говорит Хёнвон. – То же самое чувствую. Рад, что ты от меня в этом не отличаешься. Но хотелось бы верить, что ни в какой Аушвиц мы не попадем, да? – Ага. Им везет, и они находят целый внедорожник, даже дверь открыта, как будто специально для них. Донхён смеется:– А может, там и ключ в замке торчит? Чжибом подходит к нему очень близко и вкрадчиво отвечает:– И торчит, сам проверь. Донхён недоверчиво подходит к передней дверце и заглядывает внутрь. И вправду – ключ на месте. На асфальте рядом с водительской дверью бледный, едва различимый кровавый потек. Хёнвон прикидывает, когда в последний раз шел дождь и вздрагивает от осознания – только три дня назад. Если у дверцы кого-то разодрали, то это было не далее, чем три дня назад. За два дождя кровь смылась бы окончательно, а за три асфальт вообще блестел бы как новенький. Значит, три дня назад на этой машине кто-то выехал за продуктами или решил двинуться в путь, как и они. И этот кто-то остановился не вовремя. – Ну, попробовать стоит, – вздыхает Кихён и открывает заднюю дверцу. – Я надеюсь, не увижу там детский труп, иначе меня… Нет там никаких детских трупов и вообще ничего подозрительного – только большой чемодан на колесиках. Кихён выволакивает его на дорогу и откатывает подальше. Нет смысла осматривать содержимое – все, что им нужно, они взяли с собой, дополнительный хлам им в дороге ни к чему. А потом они уезжают из Сеула. *Они в городе, названия которого Хёнвон даже не знает. У их теперешней машины нет стекол, и бросать ее не жалко – пока они доехали до этого места, успели наглотаться пыли по горло. Это уже их третья машина. Днем они понемногу двигаются, понемногу занимаются разведкой – по двое. Это вообще не похоже ни на какие голливудские фильмы в жанре роад-зомби-муви, потому что дорога есть, и нечто вроде зомби тоже, да и бейсбольные биты с некоторых пор появились, но ездить бесконечно здесь просто негде – всю Корею на машине можно с севера на юг проехать за пару дней. Но их цель не авторалли, а поиск выживших – желательно адекватных. А вместо выживших они находят только мертвых – из-за этих встреч им и пришлось обзавестись битами. Но в каждом населенном пункте они терпеливо осматривают здания и ходят по улице, приветственно размахивая руками – осознанные жесты должны подсказать прячущимся здоровым, что мимо идут не зараженные, а нормальные обычные люди. Ну, Хёнвон надеется, что их жесты выглядят осознанно. Правда, когда ходишь целый час и машешь руками, приветствуя пустоглазые дома, любое движение уже кажется бессознательным. Даже ходьба. Под конец дня они выбирают трехэтажное строение поменьше и устраиваются в нем, предварительно проверив все помещения и постукав по всем шкафам, чтобы никто нигде не прятался. Хотя мертвецы прятаться не умеют. Ночью они запирают двери изнутри, заваливают их всяким хламом и таким же образом поступают с окнами. А потом Хёнвон и Кихён укладываются на втором этаже, а Чжибом и Донхён на третьем. Они расстилают себе на полу и лежат в коридоре совсем рядом. Им настолько повезло с домом, что удалось даже искупаться – нашлись запасы воды, да и канализация работает. Кихён пахнет чьим-то мылом и выглядит таким счастливым, что никакие лампы для освещения не нужны – сам светится. – А я вспомнил еще один вирусный апокалипсис, очень похожий на наш. Без зомби. Называется ?Носители?. Братья Пасторы сняли. Там два брата… – Блять не вспоминай такие злоебучие фильмы, пока мы в дороге, ладно? – перебивает его Хёнвон. – Я его тоже видел. – Ты тогда, наверное, еще маленький был, да? – Да уж не меньше тебя, – фыркает Хёнвон. Кихён поворачивается к нему и смотрит таким взглядом, как будто нет и не было этой заварухи с вирусом, и лежат они сейчас в своей квартире, о которой уже начали забывать. Как будто они вот только что потрахались. Он почти таким же взглядом в первый раз смотрел. Что-то в этом взгляде было. Надежда, наверное. Потому что во второй раз он смотрел уже по-другому – он уже точно знал, что Хёнвон не от любви его в постель уложил. От этого взгляда становится страшно, и Хёнвон закрывает глаза. – Спать хочу. – Спокойной ночи, – говорит Кихён и переворачивается на спину. На самом деле Кихён засыпает даже быстрее, потому что Хёнвон почему-то успокоиться не может. Чертов засранец разбередил ему всю душу этим своим взглядом из прошлой жизни. В глубине души Хёнвон и так догадывался, что Кихён его не разлюбил, и ничего из себя не выбросил, просто сказал себе ?нет? из-за неподходящего времени. Но догадываться и знать наверняка – вещи совершенно разные. Он лежит без сна и ругает себя за это, потому что завтра опять садиться за руль, а водить машину умеют только они с Кихёном. Значит, поспать днем удастся, пока Кихён будет вести, а потом опять придется клевать носом. Успев уже потерять ощущение времени и даже не надеясь уснуть, Хёнвон слышит посреди ночи, как Донхён как-то трагично вскрикивает на третьем этаже. Можно было бы проигнорировать, да и оставлять спящего Кихёна небезопасно, но Хёнвон все-таки поднимается на третий этаж – мало ли что могло случиться. Привыкшие к полумраку глаза почти ослепляет лунный свет – коридор третьего этажа освещается лучше, потому что окна там расположены иначе. Хёнвон видит, что эти двое тоже улеглись не в комнате, а именно в коридоре, и теперь играют. Ну, или занимаются любовью. Черт знает, если смотреть с лестницы, разобрать сложно. Донхён лежит на спине и смеется, закрыв лицо руками, а Чжибом смотрит на него сверху, и Хёнвону кажется, что он если не видит, то чувствует все то тепло, которым наполнен его взгляд. Нужно спуститься и перестать шпионить, но Хёнвон как будто примерз и продолжает стоять и смотреть. В это время Чжибом наклоняется и аккуратно отводит руки Донхёна от его лица и начинает целовать его щеки – очень медленно и нежно. На этом Хёнвон действительно решает спуститься и больше не тревожиться. У этих двоих наверху все хорошо, даже лучше, чем у них внизу. *Конечно, дальше им встречаются и живые – вполне себе здоровые и мыслящие люди. Их меньше, чем хотелось бы, но все-таки немало. Они рассказывают о том, как им удалось выжить, делятся предположениями касательно наличия мертвецов в своем городе, рассказывают, где должны находиться магазины, в которых еще могут оставаться запасы. Одна женщина говорит, что в Макдональдсе точно еще должны быть полуфабрикаты котлет, просто ей не хватает смелости выйти и посмотреть, потому что она не может оставить детей без присмотра. Хёнвон и Кихён оставляют с ней младших, а сами идут искать этот Макдональдс, правда, сомневаясь, что там еще что-то можно будет обнаружить. Однако женщина оказывается права – в вакуумных упаковках оказываются замороженные котлеты. С электричеством в этом городе относительный порядок, так что эти продукты еще вполне можно есть. Они забирают с собой небольшой морозильник и побольше полуфабрикатов. Вернувшись к женщине, подключают морозильник, забивают его котлетами и куриными крыльями, которые тоже удается забрать, а себе оставляют буквально на пару раз – все равно поедут дальше, зачем им запасаться едой. Где-нибудь в следующем городе найдут что-то другое. Женщина с ними ехать отказывается, потому что дети, потому что дом, потому что ждет – может быть, муж вернется или соседи какие-то отыщутся. Хёнвон прекрасно понимает, что женщина с двумя маленькими дочками ни за что не сядет в машину к четверым молодым парням, зная, что ехать придется не пару часов, а несколько дней или даже недель. Женщины всегда чувствуют себя уязвимыми. И нет смысла объяснять, что Чжибом и Донхён практически женаты, а ему и Кихёну уж точно не до секса. И таких случаев масса – люди не хотят двигаться, остаются в своих домах, думают о том, что станет лучше. Ждут родственников. Ждут вообще чего-то. Они уже привыкают к таким встречам – и с мертвецами и с живыми, от которых нет никакого толку. А привыкать не нужно. Потому что в один из дней вполне здоровый человек выбегает из-за угла старой автозаправки и бросается на Донхёна с топором. И успевает ударить, конечно. Все так быстро происходит, что Хёнвон даже не может ничего увидеть толком, просто слышит почти нечеловечески громкий крик Кихёна, а потом чувствует, что этот говнюк сорвался и бежит куда-то вперед. Через секунду Хёнвон и сам уже несется за ним, а топор мужика отлетает в сторону, и до его ушей доносится какой-то глухой звук – как будто стучат по асфальту. Ну, и стучат. Головой мужчины. К моменту, когда Кихён обхватывает Чжибома за плечи и старается хоть как-то сдержать, мужчина уже мертв. По асфальту течет кровь – кровь Донхёна смешивается с кровью его убийцы. Донхён еще жив, и Кихён бросает взгляд на него, а потом поднимает глаза на Хёнвона. Из-за заправки выбегают какие-то другие люди, но увидев всю картину, останавливаются. Хёнвон опускается на колени рядом с умирающим Донхёном и берет его за руку. Удар пришелся куда-то в правый бок, наверное, печень повреждена. Во всяком случае, кровь из раны вытекает черная. Кихён отпускает Чжибома, и тот подползает к Донхёну. Люди у заправки так и застывают истуканами. Чжибом опускается очень низко, к самому лицу Донхёна и шепчет-шепчет-шепчет. Ни слова не разобрать, но это и не нужно. Хёнвон сжимает тонкие пальцы в последний раз и отходит на пару шагов, чтобы оставить этих двоих наедине. В этот момент раздается женский голос, причем до того громкий, что Хёнвон только через пару секунд может понять, что именно кричат. – Убийца, убийца, убийца! Кихён поднимает с земли топор и швыряет в кричащую девушку – не так, чтобы он долетел, но чтобы упал где-то рядом. Опасно, конечно, можно задеть человека, но сейчас он вряд ли об этом думает. – А это чье?! Неужели не узнаете?! – кричит он в ответ. – Убирайтесь! Убирайтесь нахрен, чтобы я вас не видел! Он берет с земли что-то еще и бросает вдогонку, пока девушки убегают – Хёнвону только сейчас удается понять, что их трое. Кихён прогоняет их, чтобы они позволили Чжибому попрощаться. А еще чтобы Чжибом не убил кого-то из них. Когда они возвращаются к Донхёну, он уже мертв, и Чжибом сидит рядом с ним на асфальте, все еще сжимая его запястье и глядя на его лицо. Он сейчас очень похож на зараженного, и, вероятно, чувствует себя примерно так же – не живым и не мертвым. Где-то посередине. Он даже не реагирует, когда Кихён и Хёнвон усаживаются по другую сторону от Донхёна и сидят не шевелясь. Кажется, время застывает окончательно, и они бросают все – машину, вещи, поиски. Ничего не кажется важным – только этот момент, когда трое еще живых отпускают того, для кого все так неожиданно закончилось. Наверное, так проходит пара часов. Обычно, когда происходит что-то страшное – большой скандал, разрыв отношений, авария какая-то, без разницы, Хёнвон может оправиться за полчаса. Посидеть, погоревать, а потом сказать себе: ?Это еще не конец?. Но здесь он такого сказать не может, и сколько бы времени ни проходило, ничего не меняется – ему все так же страшно, и все так же хочется сгрести Кихёна в охапку и сбежать куда глаза глядят. В то же время бросать Чжибома ему тоже не хочется. Хотя из-за Чжибома становится еще страшнее. Уже в сумерках к ним выходит женщина – высокая, спокойная, степенная. Чжибом совсем не замечает ее и продолжает смотреть на Донхёна. Хёнвон вспоминает, что когда-то ему казалось, будто Чжибом пытался сохранить все то милое и теплое, из чего состоял Донхён. Это наверняка было для него самой большой ценностью в мире. А теперь мир утратил всякую привлекательность, и для Чжибома все закончилось. Его теперь уже ничем не заинтересовать. Женщина держит в руках свернутую белую ткань. Она опускается на колени у ног Донхёна и кладет материал рядом с его кроссовками. – Заверните его. Нужно попрощаться. Хёнвон не очень понимает, каким образом им удается уговорить Чжибома все-таки отпустить руку Донхёна и завернуть его в ткань. Когда они оборачивают его и перекатываются на спину, Чжибом останавливает их и открывает лицо. Поправляет волосы, стирает ладонью кровавые потеки, появившиеся непонятно когда. А потом поднимает взгляд на женщину и смотрит так, будто ожидает, что она даст правильный ответ на вопрос о яйце и курице. – Вчера проезжали здесь тоже молодые люди. Четверо. Очень плохо с нами поступили. Он думал, они вернулись. Можно девочкам его забрать? – Только когда мы уйдем. Здесь есть место, куда отвозят мертвых? – спрашивает Хёнвон. – Да, – кивает женщина. – Я могу показать вам. – Нет, – хрипло прерывает ее Чжибом. – Нет, он не будет там лежать. В итоге они увозят Донхёна подальше, и Чжибом сидит рядом с телом все время. Глубокой ночью они оставляют белый сверток рядом с дорогой – относят чего чуть подальше от проезжей части, так чтобы привлекал меньше внимания. Кихён уходит в машину первым, Хёнвон следует за ним через минуту. Они не торопят Чжибома и не ждут, что он справится быстро, но он возвращается раньше, чем они предполагали. Усталые и пустые глаза пересекаются взглядом с глазами Хёнвона в зеркале заднего вида. – Поехали.Этой ночью они едут почти без остановок. *Через два дня Чжибом будит Хёнвона посреди ночи. Отзывает шагов на десять от Кихёна и долго молчит, пока Хёнвон продолжает просыпаться.– Вот, – вытаскивая из нагрудного кармана что-то маленькое, говорит Чжибом. От долгого молчания его голос стал звучать иначе – он и до этого не очень любил болтать, а как не стало Донхёна, совсем перестал разговаривать. – Это что? – Когда-нибудь у вас будет возможность вставить ее в компьютер. Где-то когда-то все начнет возвращаться. Обязательно посмотри. Он очень красиво танцует. И когда сильно смеется, начинает одновременно реветь. Он не смеялся в последнее время, потому что… повода не было. Так что вы не видели. – Ладно, – все еще не совсем понимая, что бы это могло значить, кивает Хёнвон. – Обещай. – Обещаю. Я не потеряю и не забуду, обещаю. – Хорошо. Я пошел. И Чжибом уходит. Просто уходит, держа в одной руке гвоздодер. Без рюкзака, совсем пустой. Утром Кихён долго смотрит на оставленный рюкзак Чжибома и ничего не говорит, истерика его ломает гораздо позже, когда они уже находятся в пути. Кихён останавливает машину посреди дороги, лупит кулаками по рулю и кричит – надрывно, пытаясь зажать крик в горле и проигрывая себе в этом. Хёнвон перетягивает его к себе и держит очень крепко – наверное, если сожмет чуть сильнее, то придушит. ?С тобой этого не случится, клянусь?. Хёнвон думает, что ему пора завязывать давать обещания. Кихён успокаивается не сразу – еще долго всхлипывает и икает, как маленький ребенок, прижимаясь к Хёнвону и зажмуриваясь. Потом он вытирает нос рукавом и выпрямляется, отстраняясь. – Больше некому называть его Зибомом. Хёнвон разглядывает его лицо с припухшими губами и думает, почему Кихён не стал его обвинять, хотя вполне имел на это право? Почему не стал говорить что-то вроде ?надо было меня разбудить?, ?зачем ты его отпустил? или чего-то еще? Они, конечно, продолжают путь уже вдвоем, и через пару дней им уже начинает казаться, что так всегда и было. К ним все равно никто не присоединяется, и они не могут найти для себя места в городах, через которые проезжают. Иногда они ночуют прямо в машине, потому что мертвецов становится значительно меньше, и теперь засыпать можно на дороге. Разумеется, если нет других вариантов. Иногда Хёнвон ловит себя на том, что хочет Кихёна. Он даже не пытается выяснить, с чем это связано и совсем не ведет раскопок в своей голове – просто старается как-то жить с этим ощущением. Может быть, оно связано с отсутствием секса или с тем, что когда-то этот секс между ними был, пусть и всего два раза. Или просто потому что других людей нет, и ничего как бы уже не препятствует. Он постепенно вспоминает те два раза, хотя был пьян и наутро думал, что ничего не вспомнит. Но оказывается, в памяти сохранилось почти все, и он даже может прокрутить эти моменты в голове, очень живо переживая их заново – в любое время, даже сидя за рулем. Он может услышать, как Кихён стонал в ладонь, пытаясь вести себя тише, как обнимал его, как благодарил. Оба раза заканчивались благодарностями, хотя, конечно, не за что было говорить ?спасибо?. Хёнвон думает, что если бы у него сейчас была такая возможность, он все делал бы по-другому – не так, как тогда. И уж точно не выпивал бы перед этим.