Part 11 — Center of mass (1/1)

Харгривзы все аки бомба.

Файв молчит уже час, смотря на девушку, которая разговаривает с Харгривзами. Те, же делают это с осторожностью, будто бомбу обезвреживают. Она поглядывает на парня, будто он что-то весёлое говорит. Но тот молча, изучающе смотрит, непонимающе и, кажется, сейчас сорвётся. Сорвётся на крик, на плач, непонятно. Все чувства у него в груди бурлят, и он не знает с чего начать и вообще начинать ли. Он не испытывал всего и сразу раньше. Апатию, как дамбу прорвало, она океан сдерживала, оказывается. Нога трясётся, землетрясение призывает, не иначе. Вектор его инерции ещё не определён, но уже смещён куда-то от центра масс. Только, что упадёт первым? Файв или мир? Кажется, мир он уронит нарочно. Потому что Лютер сидит рядом с ней, будто огораживающее, плечом закрывает от Файв, будто знает от кого защищать. А Диего безнаказанно, открыто, с недоверием косится на неё прямо, нож крутит — ещё чуть-чуть и влетит в девушку радостную — вот от кого её нужно защищать в настоящий момент. Эллисон поесть всем приносит, всех накормить желая и всех в разговор втягивая, Файв в том числе. Хотя это скорее мысленно, потому что взгляд у того пугающий, подозрительный и размышляющий — такое плохо кончается. Слёзы сдерживаются только счастьем каким-то аморфным, что только ей чудится. Клаус от бутылки не отлипает, прерывает разговоры какими-то дебильными историями из жизни, как он обманул полицейских (как сейчас братьев и сестёр?), всем остальным подливает, пока они отворачиваются, всем кроме девочки — она не пьёт после случая в баре. Ничего, кроме ?розовой белки?. Ваня улыбку тянет нереальную, ненастоящую, задаёт глупые вопросы, разряжая обстановку, как ей кажется. А всем кажется лишь то, что она своим звуковым набором мусора только себя раздражает и свои музыкальные рецепторы.

Кто задаст правильный вопрос? Необходимый в этой ситуации. Кто сделает правильное действие? Когда приходит человек спустя два года пропажи, никто не бросается защищать его, атаковать его, накормить его, рассказать ему о своей жизни, спросить его: ?Как дела??. Файв силится чувства проглотить скопившиеся, но ему на лицо положили мокрую тряпку и льют ещё и ещё ненависти, злости, отчаянья и безрассудства. Он не может не проглотить, зато дышать становится нечем. Изящные пытки от комиссии явно отсюда методику с водой брали. Файв пробует алкоголь выпить — не подавился. Так откуда это чёртово чувство, что с него хватит? Хотя ему недостаточно. Он переполнен эмоциями. Он переполнен лапшой, которую ему вешают (на ней можно повеситься?). Файв любит макароны, но не сегодня. Он привык к макаронам, а вот к девушке — нет. Файв переполнен бурей. Зато мыслей нет ни одной. Вообще. У Файв нет идей — если не это самое чокнутое в этом неапокалипстическом мире, тогда то, что она сидит сейчас в окружении Харгривзов — вот, что самое сумасшедшее. Её, кажется, будто пытаются убить, за неё будто пытаются убить, но она, она никого не пытается убить. Бред, ибо Номер Пять сейчас бы парочку смертей навернул. За все свои бессонные ночи и пропущенные приёмы пищи. Откушал бы её мыслей и испил бы её чувства до дна, потому что ничего не понимает. Только опять молчит и изучает. На глаз проверяет качество объявившейся тушки, а решить попробовать на зубок всё не может — она, не она? Внешне вроде всё без изменений: те же рыжие волосы, те же веснушки, те же персиковые губы, тот же самый бесящий милый стиль. Милое платье, которое он помнит в крови. Как по нему расползалась кровавая роза. Файв готов поклясться, что и сейчас видит как она улыбается, а изо рта кровь течёт, падает на грудь каплями. Он жмурится и всё пропадает. Всё как всегда. Ничего не изменилось, всё как два года назад. Рыжая жива, сидит в Сочельник с ними. Только вот девочка из прошлого общается с братьями и сёстрами, а его за руку не держит. Слишком спокойна и расслаблена. Ни один мускул не дёргается. Кроме слишком голливудской улыбки. Так и хочется подойти и потрогать — может, маска? Может, она вообще с другой планеты? Клон? Робот? Да, у Грейс улыбка такая же ненастоящая и приторная. Разговоры так же ни о чём. Просто поддерживает беседу. Но даже это не может быть просто с ней. Потому что обычное поддержание беседы — не её любимое занятие. Ей нравится что-то интересное обсуждать, рассказывать что-то новое. Ей не нравится о чём-то спорить, но даже споры всегда проходят от души рьяными. А вот описание погоды, природы и праздничной ёлки — чем родственники сейчас с ней и занимаются — определённо не её стезя. Немного не в рамках её типа личности, который Файв вызубрил, после её внезапного увлечения этим, чтобы им было о чём говорить. Только вот, это не темы закончились, а их время. Поэтому он отчаянно жаждал того момента, когда все отвернутся от неё, и она лицемерно снимет свою улыбку, опустошённо и устало вздыхая, возможно даже успокоительное выпьет. Ему было необходимо знать, что она не справляется без него в кругу людей. И Файв был прав. Вокруг неё собрались именно те люди, которые не знали, когда нужно оставить человека в одиночестве. Только он мог помочь ей принять верное решение. А решение было только одно — уйти отсюда. Сбежать. Им обоим. Скрыться в четырёх стенах. Желательно тоже обоим, но это как повезёт. Файв не везёт никогда, в отличии от девушки. Чья вероятность пересилит (им обоим одно и то же нужно)? Того, кто взорвётся первым. Но вот незадача, парень уже находился на грани срыва до её прихода, а её терпение начало сдавать только сейчас. Пока её ?обезвреживали?. — Это было письмо мне. Там сказали, что если я соберу летательный аппарат, меня возьмут обучаться в Англию. "Интересно, сказать ей что её наебали рекламным баннером или не расстраивать эту Ведьмочку?" "А теперь, кажется, она профессионально стала наёбывать меня. Зря я смеялся над ней тогда с этим спамом. Кому теперь смешно?" "Наёбывает" его не только Рыжая. Но и его сознание, потому что смотря на свои дрожащие руки со стаканом, Файв видит только кровь. На ковре, как тогда. Расползающуюся лениво, склизко, совершенно не так, как показывают в фильмах. Она не яркая, она не жидкая. Она кисель. Киллер знает вкус этого киселя. От которого вначале выворачивает внутренности. А потом, что-то в тебе трескает, и от того, что ты слизнёшь его с губы ничего в твоей жизни не поменяется. Это была чья-то лишняя жизнь, и всё. А главное, это был не ты. Цена жизни семьи. Неравноценный обмен сотни на пятерых плюс-минус мир. Ничего не ломается после стольких раз, но два года назад, он снова ощутил тошноту, он снова услышал треск. Киллер видел много таких зрелищ. На обоях, на ламинате, на ворсе и на ткани. Разных расцветок и узоров. Самых милых и домашних. Серьёзных и офисных. Городские асфальты и трава у лесов. Смерть может прийти везде. И Файв приходил. Но в тот раз, когда его ноги обтекала багряная плазма медленно и неуверенно, он не мог двинуться с места, пройти по луже в обуви. Почему-то не был в состоянии "наступить на неё". Киллер видел много смертей от своей руки, но никогда не входил в ступор, потому что всё контролировал. Файв плавно переводит взгляд на девушку. С ней всё прекрасно, она будто счастлива. Нерешительно жестикулирует, кивает головой, смотрит на него. Файв дёргает носом и снова смотрит на ботинки. Он пролил виски на пол. — Может, поиграем в правду и действие? — предлагает Лютер. Предлагает взорвать всё, что было скрупулёзно построено. Все понимают, кроме подавшего голос, что никто играть сейчас не будет. Здесь идёт партия более высокоинтеллектуальных игроков: кому начать истерить первым. От шока Эллисон не успевает сесть рядом с Лютером, поворачиваясь на улыбающегося Файв. Кажется, Номер Один хочет залезть носом туда, куда его не просят, поэтому для парня это смешно. Быть лидером и главой семьи нужно учиться. Сморозить первое, что пришло в голову из игр, слишком глупо. Но, раз так некоторым хочется, Файв определённо начнёт. Покажет пример детям. Подарок от взрослого, неуравновешенного ребёнка на Рождество. Атмосфера накаляется постепенно, квант за квантом, и безвозвратно, даже для Номера Пять, когда все понимают, что отрезали красный провод. Нужно было синий резать. На корню. Потому что синее свечение всегда приводит к Апокалипсису, пора Харгривзам это уяснить. И вообще другую взрывчатку разбирать, эта припудренной пастилой оказалась. Да, обычно бомба Ваня, но не в этот раз. Сегодня даже не Ведьмочка на сверхскорости похоронит всё со взрывом сверхновой. Вот незадача-то. Счётчик отсчитывал терпение совсем у другого. — Значит, ты всё-таки жива? — сверкнула улыбка исподтишка — вот сейчас он и посмеётся. Единственный и неповторимый. Клоун.

Издевающийся, скрипящий голос Файв привлёк внимание всех. Он немного хрипел от выпитого алкоголя (Клаус с чем-то виски намешал?) и долгого молчания. И злости. Огромной, кровожадной, бурлящей по венам, буквально энергетиком (его он тоже сегодня неудачно выпил) заводящей сердце. Завела эта злость не только его механизм сердца — стучало сейчас под рёбрами у всех, и часы со всех стен особняка, из всех карманов. Звук бил в макушке, как молотком по стальному колоколу. Анальгезия от спазма не поможет сейчас никому, вызывайте квалифицированных врачей сейчас же. Тут биологические часы сошли с ума и синхронизировались у всех в холле одновременно, превращая басы в голове от голоса в оглушительный бит, сменяющийся на выстрелы. Пули в сердце всем или избранным пальнуть — Файв не решил, но, кажется, разбираться уже нет смысла. Тик-так. Тик-так. Тиканье часов, как настоящее предзнаменование, разлетелось в тишине после фразы, неминуемо отсчитывая секунды до ответа. Таймер заведён. Во всех смыслах. Настоящая викторина началась именно сейчас. Гамбит сделать — меньшее из зол. Девушка смотрит на парня заинтересованно, в ожидании продолжения, но тот уже пожертвовал своим запасом слов, чтобы захватить её внимание. Просто её. Сожрать с потрохами в скором времени. И всю семью вместе с ней. Любой ответ не устроил бы его — она знает, что проиграла заочно. Проиграла по одной простой причине — эта интонация в ушах гранатой разбилась. Это означает существование самой большой злости на Земле от самого огромного предательства. И девочка из прошлого необъяснимо радуется тому, что не выживет.

Тик-так. Тиканье часов, как самая огромная силовая волна от Вани, показывала силу времени номера Файв. Давление времени, которое прошло и уже невозможно было вернуть, буквально ощущалось на языке и веках глаз. Оно сжимало виски, давило на лёгкие, заставляя ответить на последнем выдохе. Ощущение неминуемого будущего липким страхом подкралось к горлу — все ощутили последствия ответа под ногтями, будто их кто-то успел содрать щипцами. Никто не достоин был этой пытки ностальгией и безвыходности, режущими по сердцу. Файв, если ты слышишь, прекрати эту временную линию сейчас же. Переместись в другую, может, там будет полегче тебе выживать. И всем остальным тоже. — Имеете что-то против, — улыбается девушка, — Файв? — не показывая удивлённой эмоции — не этого вопроса она ждала. Вообще вопросов не ждала. Объятий скорее всего, таких, как он раньше ей дарил. В самых ярких и диких мечтах и снах, вообще, — поцелуя, такого чтобы и по щеке рукой и по талии. Чувственного и нежного, будто бы по ней скучали отчаянно. Будто бы Ведьмочка была необходима и нужна сейчас. До этого. И всегда после. Будто и не было этих двух лет. Будто и не бросали никого и не губили их время. Будто они до сих пор близки словами и комнатами. На ментальном уровне запутаны. Будто их объятия чего-то да значат для этой разрушенной всеми подряд Вселенной. Для их конченных миров (обломков). Хотя Файв и не имеет больно ничего против. Только биология обычно против мёртвых, которые разговаривают. У Файв только определённые замечания имеются. Веские, однако. Которые, кажется, они сейчас с девушкой молча обсуждают. Взглядом. Как ещё объяснишь напряжённую атмосферу между ними? Взрослые разговаривают, а дети молчат. Они обсуждают свои дела, свою погоду внутри. А им бы душу облизать и сойтись на этом. Спокойно обсудить проблемы. Только вот, обсуждать нечего. Им известно, что означает каждое действие, мимика и интонация. Она принесла смерть, а Файв уже давно не палач. Только иногда. Изредка совершает жертвоприношения для определённых Богов. Молится не встречать больше Ведьмочку и держать её в руках пожизненно. Кому и кого убить ещё, чтобы больше не думать о ней, не разрываться между выбором? Файв просто хочет не помнить и никогда не забывать. Видеть постоянно и не пересекаться со жгучим взглядом. Слышать голос. Только голос. Ему хватит. Под него он готов гореть, где угодно. Комиссия выполняет заказы? И кого пошлют на его убийство? Ему же нужно так мало. Где-то остановились одни часы. По кому отбил колокол неясно. Но Харгривзы напряглись все разом. Кроме Клауса. Он предусмотрительно куда-то отполз. А Файв поставил стакан на столик, продолжая держать его в окаменелой хватке — расслабиться не может, даже глядя на её улыбку. Рыжая сжимает коленку под подолом. Необходимость в руке чувствовалась на квантовом уровне. Она не могла существовать без поддерживающей её ладони. Только вот отпор ей приходилось давать именно тому, кто должен был стоять бок о бок с ней, перед её битвой. Она никогда не думала, что борьба будет именно с ним. Точнее думала, но не предполагала, что это случится в реальности. Не готовилась и не была готова. Буквально была безоружна, как всегда. А парень, как всегда, был вооружён. Он всегда наготове, он параноик до мозга костей. Готов буквально ко всему. Каждый его шаг спланирован и доведён до совершенства. Как и палец на курке. Как и его взгляд с прищуром. Всегда оценивает тебя. Всегда ставит какие-то рамки себе и другим. Всегда действует по своим правилам вразрез чужим. Буквально холодное оружие. Девушка и забыла, как Файв опасен и недоверчив. Девушка забыла, каков Файв с посторонними. А она сейчас для него незнакомка из прошлого. Девушка хотела забыть и сделала, как всегда, как хотела. А зря. Обожглась. Порезалась. А ведь только он ей залечивал раны. Даже те, что наносил сам. А теперь ей придётся справляться самой. Ну, ничего, она и это переживёт. Взглядом вперёд, словами стопоря, волосами обвивая. Держать и не отпускать. Бить и отбиваться. Защищать друг друга от всех и себя. —Вы от меня слишком многого требуете,— говорит она те слова, которые могли ударить сильнее, чем она ожидала. Эта партия теперь проиграна ими обоими. С крахом и потрохами, которые полетели в обе стороны, задели обоих, ранили двоих. Убили всех семерых. И мир в придачу, кажется. Нахрен он нужен, когда Файв мёртв, а Ведьма жива. Или/и наоборот. Что за фокусы, никто не понимал. Не должен был понимать, только вот Файв уже заметил, что семье, какого-то Дьявола, всё равно. Кто-то строил Вавилонскую башню к небу, и вроде никто нихрена не должен был понимать друг друга больше по божьей воли. Так почему,почемуникто не спросил, что здесь происходит? Ментальная связь у Файв и Ведьмы, а не у Ведьмы с Харгривзами. Когда это около Файв пространство начало настолько искривляться? В какой момент молчание между ними сломалось и не стало значить ничего? Почему никто, чёрт возьми, не спросил, что случилось в прошлом? Прошлое важно только Файв? Он же повелитель времени. Они же доставали его вопросами. Так почему вопросов к ней нет? Как у него. Он же сказал им, что она мертва. Он разрушил её. Они не поверили, что его горе настоящее? Файв разбит, Ведьма разбита, а у Харгривзов Рождество в разгаре. Всем всё равно. Кроме рыжей, которая пришла сама. И которую нужно прогнать сейчас, потому что больше Файв не сможет. Всем всё равно, так пусть всё будет стеклом. Их отношения, его будущее, её прошлое. Пускай будет как лучше, а не как всегда. Как будто они сами ничего не разбили вдребезги. Разломать то, что уже начало строиться — в духе Харгривзов. Они ломают всё, к чему могут дотянуться. Даже до Луны однажды свои лапки дотянули — сердце в двух метрах поодаль ни черта не значит. Ни черта не стоит чья-то любовь для них, потому что каждый эгоистом вырос. Поэтому им трудно в социуме каждому. Каждого ранят по десять раз на дню, а в ответ, они убивают по двадцать. Явное превосходство. Правда счёт не в их пользу. Почему-то. Харгривзы не умеют проигрывать. Не умеют любить просто. Только самоотверженно, самопожертвенно, самоистязающе и других-. Больно и разрушающе. Убийственно. Смертельно. Харгривзов бы всех на очередь к психиатру.

Всех за ручку взять и отвести, потому что у всех нервный тик одновременно начинается: у кого-то нога, у кого-то глаз, у кого-то синее свечение из-под контроля сейчас точно выйдет, у кого-то нож в какую-нибудь сторону скользнёт случайно. Вот у Клауса за колонной из рук стакан выпал, разливая спирт. Атмосферу он нехотя чувствует всегда по прихоти высшей — видит Бог, он не желает всё на шкуре своей ощущать. Любое колебание ненависти и злости, которые скачут как пинг-понг от одних голубых глаз к другим зелёным, через сетку взглядов других Харгривзов. Напряжение разрастается как бурьян после ливня на кладбище (у Клауса только такие сравнения в голову лезут, до чёртиков привычные). Не ненависти, а привязанности. Клаус это не ощущает, потому что Файв лучше в себя подальше это чувство затолкает. Ваня в мыслях проклинает тот момент, когда не дала отпор в баре, когда они с девушкой вместе сидели, что уж тут скрывать. Она должна была предотвратить эту встречу. Она должна была защитить их обоих, особенно их брата, сломанного уже давно и незаконно всем, чем только можно. Потому что он не заслуживал такой любви. Манекен с этой ролью справлялся лучше прочих. Лучше безмозглых или таких эгоистичных, как эта рыжая ведьма. Она терпения испытывала на прочность, ломая все стены, даже в четырёхмерном измерении. Без чувств и эмоций, с размаху, с лёту, без сожалений. Как их отец. Ведьма что-то хочет. Ведьму нужно чем-то остановить. Поэтому люстра над ней опасно покачивается от волны звука тикающих часов и биения сердец. Лютер чувствует что-то, но не может понять, что именно. Такой здоровый лоб, всё через свою огромную спину пропускал, у которой область соприкосновения с миром была просто размера великана для Вани. У него на задворках сознания вспыхивает ощущение, что нужно закрыть девочку маленькую от всех и сейчас же. Прикрыть от волны, чтобы не задело, заодно и Эллисон прихватить, и всю семью. Только вот ему сейчас сторону выбрать нужно. Всех от всех одним телом не прикрыть, только если по центру встать. А он не может к кому-то задом, а к кому-то передом, как избушка на курьих ножках повернуться. Выбрать тот мир или этот. Зло или добро. Единственное, что он хочет, и делает, это ладони свои тянет к двум девочкам в его жизни — третьему номеру, родной и сокровенной, которая сразу сжимает в ответ и рыженькой, которая даже взгляда от пятого номера отвести не может и даже не хватается за спасательный круг — такая огромная рука, для неё была. Ведьма не сдастся. Ведьму нужно прикрыть. Поэтому рука тянется к плечам с рыжими волосами на них, закрывая спину. Диего мечет взгляды острее, чем лезвие ножа, потому что до дрожи понимает настроение брата. Брата, которого как герой должен был защитить, но вот, беда пришла откуда не ждали — от девочки, которая с миром, вроде как вернулась, а оказывается, прятала за спиной ранящие воспоминания. Броситься и обезвредить врага, который совершил преступление, наказать, только вот не на глазах у парня, у которого Стокгольмский синдром загнан слишком глубоко в сердце как заноза — он её защитит ценой собственной жизни. Вот, что самое опасное в разворачивающейся ситуации Диего видит. Насколько бы Файв её ни ненавидел, он всё равно её до дрожи в коленках любит и уважает. Диего этого не понять, но принять вполне возможно, только вот что дальше делать с этим принятием он не знает. Ведьма убивает брата. Ведьму нужно убить раньше. Два ножа для двоих уже в двух руках. Один в сердце, а другой — пригвоздить к стене. А Файв не знает, что отвечать на её непонятный сарказм. Слишком много требует? Нет, ни капли. Только вот что он должен требовать? Её смерти? Появления раньше? Чтобы он не убивался, как умалишённый. Чтобы он не был психом два года. Он был не достоин спать спокойно? Без этих кошмаров, пожирающих его душу монстров. Если он даже это не заслужил, то смысл был вообще ей объявляться? А кто же из всех снискал её уважение, её улыбку? Кто наблюдал её, когда хотелось? Кто завоевал это чёртово место под Солнцем рядом с ней, когда она делает шаг из дома? Кто посмел посягнуть на его, пока Файв даже не знал, где это можно было найти? И почему у него даже шанса не было попытать удачу?— Вы от меня слишком многого требуете. ?Слишком многое — это быть уверенным, что ты дышишь?? Файв взорвать, как нечего делать. Моментальное подрывное вещество у него где-то в сердце заложено. С детства. Он готов разнести всё и вся в любой момент. Только щёлкните пальцами. Лучше Вани работает его спусковой крючок. Слишком расшатана нервная система. Особенно, если это Ведьмы касается. Особенно если фитилёк её рыжими волосами подпалён и голубыми глазами раздут, как ветром. Как самой худшее из зол быть подорванным, чем потушенным. Быть опасным. Быть не мирным, чтобы потом убить. Он выбирает направить курок слов из кислоты сейчас, чем потом. Сейчас убить, потому что квантовое бессмертие сработает. Она не будет мертва снаружи, только внутри ранена, а потом и подлечена кем-нибудь другим. Надёжным и понимающим. Харгривзы не надёжны, все, как один, не понимающие. Файв слышит, как часы будто с сердцем ускоряются. Будто связаны. Стрелки ударяют в кармане у рёбер, как слова рыжей. Звуки взрывами от динамита и пистолета в ушах бомбят. Финиш где-то у её рыжих волос. Красная метка на её губах. Выпустить пулю прямо между этих голубых глаз и желать того же в ответ. У Файв видение было (он тот ещё экстрасенс, если Вы не знали), как они лежат в одном гробу, обнимаясь и держась за руки, а сверху закидывают землёй. Только такой конец у них. У Файв наваждение, красными волосами как платком матадора вздёрнуто его спокойствие. Тик. Быть чёрствым — привычка, рефлекс, что привил отец. Быть холодным, как червоточина в их жизни. Одиночество как последствие, к которому все из них не стремятся, но в итоге как в воронку попадут. Это их засосёт. И даже Лютер с Эллисон не смогут этому противостоять. Вместе. Потому что это отпечаталось на запястье как зонтик. Они порвали свои красные нити от мизинца ещё в детстве. Кровью и слезами вырвали с корнями этот узел. Шутка ли, что на другом конце этой связи цеплялись и искали их, своих родственников по душе. Своих настоящих близких. Тех, кто судьбой выжжен на пальце, но не хронологией. Так. Эллисон знает, как никто другой, какого это. Терять любимых. Одного за другим. Сначала братьев, потом женихов, потом дочь, сестру и наконец их обретать заново. Шить нитками по ранее разорванному. Сшивать раздор и остатки, и огрызки распоротых отношений из-за пресловутой силы, из-за их неординарности и судьбы. Иметь ответственность большую, соразмерную их аппетиту с детства. С самого младенчества ощущать превосходство, которое и не превосходство в общем. Ещё одни слабые места, пятки, за которые их держали, окуная в этот котёл чувств и взрослой, самостоятельной жизни. Эллисон знает, поэтому слеза у неё по щеке стекает, разделяя до и после фразы Файв всё, что было, всё, что потеряно. Бум. — Оу, — хмыкнул он, опуская голову, а после продолжая, поднимая лишь взгляд. — Просто никто не спросил, я решил быть первым. Первым, кто всё испортит. Первым, кто всё сломает. Потому что всё уже сломано, испорчено. Всё рано или поздно будет разрушено. Он решил не тянуть. Как отец, сломать прежде, чем жизнь это сделает самостоятельно, потому что мальчик самостоятельный вырос. Слишком. Прямолинейный, как отвесная скала. Не признающий помощи. Не признающий подачек и подарков судьбы и жалких людей, которые собрались здесь, рядом с ним. Круг друзей, близких, родных. Семья. На одном месте он вертел такую семью. Будто бы он не замечает всех этих взглядов и косых улыбок. Он знает, кто наблюдал её, её жесты, взгляды, кто слышал её, когда ему было не позволено это делать. Им. Харгривзам. Их и нужно будет взорвать одним за другим. На рыжую Файв злиться не умел никогда, разве что чуть-чуть (в размерах Апокалипсиса). А вот Харгривзы подгадили ему сейчас знатно. ?Как дела? Как сон??. Будто не знали, что восстановит его кошмары с единорогами, которые быками его на рогах крутили. Кто остановит его призраков прошлого. Девочка из прошлого, которая у них была на ладони, а у него перед носом, оказывается. Молчать Харгривзы, видимо, умели. А вот Файв нет. Файв не глупый. Файв начинал догадываться. Он не позволял мыслям об этом гнить в сердце с самого её исчезновения, но сейчас они скисли быстро и без сожалений, как молоко, которое зловониями ударило в нос вскрывшимися язвами. Как кислота, которая всегда слетает с его языка. Но та, хотя бы первой свежести, а это подстава пахнет явно хуже, чем канализация под их городом. Явно Харгривзами воняет и их пресловутыми планами, которые те строить не умею, будто козни. Паутина, вьющаяся между ними, судя по прочности, даже муху не поймает. Не то что Файв. Это все понимают, но слишком поздно. Он телепортируется к ёлке и сносит её одним резким ударом ноги под ствол. — С Рождеством, семья, — улыбается язвительно банка с кислотой, выплёскиваясь ей же через край, и растворяется в пространстве. Как всегда. Сбегает. Это его фишка — пропасть бесследно на несколько лет, а не её, поэтому он имеет право злиться. А она только с обожанием и горестью первого поражения в даль смотреть может. Потому что и правда давно не видела его. Давно не чувствовала на губах этот вкус упущенного шанса. Давно не ощущала каждой клеточкой кожи неудачу. Он снова её с небес уронил, а она и рада — ничего не даётся человеку с первой попытки. Со второй тоже. И третью, дай Бог провалит, чтобы сотая была с привкусом достижимости цели. Чтобы испытать все прелести свободы выбора людей, которые не поддаются объяснению и логике. Даже самый просчитываемый из них сейчас сделал то, чего она не ожидала, потому что он живой. И это радует, что он не умер с её уходом до конца, а до сих пор делает ошибки и решает сам, как поступить. Не опирается на её пресловутое существование и готов отпускать десятки раз, чтобы понять, как нужно поступить, чтобы не упасть и не захлебнуться. Потому что всему она научилась у этого мальчика, а значит, ей ещё учиться и учиться, потому что ученик не превзойдёт учителя. Не сейчас. И не сегодня. Слишком мало времени, слишком мало уроков получено и изучено, она-то знает. Она-то в курсе, сколько ему пришлось пройти, сколько ей и не светит. Ему нужно тоже помочь, напомнить ему парочку его же лекций. Она не против, помочь ему в ответ. Побыть плохим примером. Потому что она всего лишь человек, как и он. Она только человек. Он просто человек. И она сочтёт за честь напомнить ему об этом. Расстроить этим и обрадовать. Как и всем Харгривзом, у которых предохранители сорвались вслед за старшим. Он был их спусковым крючком — раз можно ему, значит, разрешено и им. Проход открыт — злись и катись вперёд по дороге ненависти, сколько пожелаешь. Убивай, добивай вслед. Кто попадётся — я не виноват. У каждого нервы на пределе натянуты были, и вот Файв им подтянул струны, настроил на смертельную тональность. Выбери лад, на котором горло зажать самое то, перекрыть воздух и вздёрнуть струну. Максимально больно ударить, как их учил отец, как их брат на примере своём показывает. Файв знает лучше, Файв старше, Файв прожил больше — правда в одиночестве и в пустоте, но это мало, кого волнует. — Ну и что ты наделала?! — взрывается следом Диего, подскакивая и хватая девушку за белый воротничок её платья. — Кто позволение давал тебе сюда нос совать? Ты не наша сестра, чтобы заявляться сюда, когда захочешь, и портить нам праздник! Ты меня больше своим видом милой девочки с фермы не проймёшь. Я больше не куплюсь на это, потому то ты явно с гнильцой, падла. Ведьма знает, что Файв не на неё обижается, и свой презрительный взгляд на глупо сорвавшегося мужчину сдержать не может. Ей становится до истерики всё равно, что сейчас произойдёт, потому что её цель пребывания здесь ушла. Она её потеряла, он сбежал, и она не знает, где искать снова встречи с ним. Эгоистично и влюблённо. Ей наплевать на праздник других, потому что он сбежал, и она должна догнать его. Потому что тяни она время, он больше не даст возможности. У неё нет его времени. Она не может его повернуть вспять. Это всегда парень делал. Но сейчас его нет. Ёлку и Рождество не вернуть так же безоблачно, как это было до него. Несите благовония с корицей и апельсинами, в этом доме потерян дух Рождества, и никто не в состоянии и желании его вернуть. Потому что девочка рыжая, как эти два ингредиента сейчас плавится, но приносит только разочарование. Она в курсе, ей напоминать не нужно. Лишние действия, иррациональные суждения. Глупые выводы — этого брат и девочка не терпят, поэтому с ними общаться сложнее всего. Поэтому контакт с ним налаживать приходится годами. Благо, что Файв они знают плюс-минус лет двадцать. Но девушка знает его всего ничего, а делает вид, будто все его потаённые тайны, как свои осознаёт. Только вот он их семья. Их брат. Их мальчик. Их груз ответственности, и Диего обратного принять не может. Как и Ваня, которая в ковёр расписной смотрит и глубине себя копит обиду за испорченное Рождество. Она эмпат и чувствует чужие эмоции будто свои, а свои она контролировать не умеет, только складировать на сердце грузом, который на дно тащит, а вынырнуть не даёт, топит. Она пытается ор братьев в голове заглушить, но не может. Они как сотни католических колоколов бьют по перепонкам и деться никуда не могут. Поднимают волну, которая женщине не подвластна. А видит это только сестра. Видит, как люстра раскачивается уже слишком сильно, стекло дрожит. Пальчики маленькие, музыкальные сжимаются, мозолями царапая ладонь. Ваня на пределе. Эллисон это видит. Раскрой Ваня глаза и все четверо бы узрели заполонивший зрачки бледно-голубой цвет. Цвет их семьи. Цвет холодной опасности. Но двое братьев смотрят лишь на рыжую, не оглядываясь на сидячую маленькую сестрёнку рядом. На Апокалипсис и бомбу, как все они. Как разрушенное стекло от игрушек, которое до сих пор у ёлки катается взад-вперёд от обрушения или звуковых волн. Роза теперь и правда роза. Розочка с острыми краями. Мишура поднимается в воздухе и шелестит, переливаясь на свету радугой. Солнечных зайчиков по стенам пуская. Эллисон не была хорошей сестрой, не была эмпатична к другим, но желание и цель стать такой берёт верх. Её брови сводятся к переносице, когда она наблюдает, как Ваня отчаянно уши закрывает, а Лютер со злостью на испарившегося брата глазеет. Того, что телепортировался после обрушившихся и раскалывающихся игрушечных шариков. Как их отношения, которые были склеены из осколков мельче. Намного хрупче. Намного острее и непрочнее. Эллисон чувствует, как рука Лютера в хватке слабеет, как он её практически отпускает, а она держится за него, прося этим жестом промолчать. Без слов пытаясь заколдовать и силу применить, но без ключевой фразы на Харгивзах мольба не работает. — Диего, отпусти её немедленно, — поднимается озлобленно Лютер, пока его за мизинец отчаянно не пускают. — Ребят, — переводит Эллисон умоляющий взгляд на братьев. Она не хочет развала ещё одной, хоть и не дружной, но семьи. Эллисон честно сейчас рвать и метать желает начать, но у неё только слёзы наворачиваются на глаза. Она их силой своей сдерживает. Не специфической, но душевной. Братья готовы убить друг друга и ни в чём невиновную девушку. Так ещё, кажется и Файв в придачу. Но Рыжая поднимает взгляд на их озлобленные лица, вздыхает и спокойно прикрывает глаза, будто не беспокоясь ни о чём, зная всё наперёд. — Зачем ты пришла? Я же тебя просила! — раздаётся звонкий, срывающийся голос в истерике.

Ваня смотрит на осколок игрушки, а не на рыжую. Ей больно. Она не видит выхода. Это чувствуется, потому что повешенные занавески на окне медленно развиваются. — Я умоляла! Ты вообще нихрена не понимаешь своей тупой башкой? — взрывается женщина, вставая и махая руками, давая волю своей силе. — Ваня! Ваня, прошу, успокойся, — появляется взрослый, сильный, прерывающийся на всхлипы голос Эллисон. — Да как ты не понимаешь, Эллисон! — Ваня бросает мимолётный взгляд, сразу оборачиваясь обратно на рыжую. — Это не нормальные отношения! Кто бы тогда не был виноват в произошедшем, сейчас только один выход — отомстить! Она этого и хочет! Либо она нездорова! — Да, как и он.

— Сука, он нормальный! Не смей его приписывать к своему кругу! — влетел в диван у лица рыжей нож. Стоило уйти сразу. Стоило сбежать и поджать хвост. Забить на все попытки встретиться с Файв с самого начала, потому что Ведьма знала каждую реакцию. Но то, что стоит на кону стоит больше пары нервных клеток. Потому что нельзя больше медлить. Нужно перешагнуть через прошлое, перестать в нём барахтаться, винить себя, винить другого. У рыжей не было цели довести всех. Ей казалось, что всё без более-менее мирно и радужно. Будто с праздничным настроением случится то самое чудо. Она не была злой или токсичной. Всё, что она хотела — поговорить с Файв и восстановить какое-никакое общение. — Вы правы, Диего, я не ваша сестра и никогда не смогла бы стать Вам кем-то близким. Но я сестра для Файв. Он признаёт меня, и Вам стоит считаться хотя бы с его мнением, даже не моим. Ведь он злится не на меня, а на Вас, — улыбается девушка. — Это Вы скрывали меня от него, хотя не очень-то и просила. Спасибо Вам за это, но срываться на мне, нет никакого резона. — Я предупреждала, — хмыкает Ваня, пока люстра дрожит из-за её разрушенного праздничного настроения. — Ребята! Успокойтесь! — кричит Номер Три в подступающих слезах. — До меня дошёл слух… — Эллисон, Вы не сделаете это на своих родных, — спокойно перебивают действие её силы, потому что женщина отвлекается, запинаясь о ножку стола, вставая. — Ты приносишь только несчастье, — откидывает девушку обратно на диван мужчина, держащий её над землёй. Лютер сразу пытается закрыть её своим телом и проводить на выход. — Уходи от сюда, сейчас здесь небезопасно. Все на эмоциях, — тащит он её за локоть прочь. — И, желательно, не возвращайся в этот дом. Харгривзы всегда на углях танцуют со своей нервной системой. Как и она, радостно и уверенно шагая по опустевшему, замороженному Далласу. Стоило бы хотя бы на конец года развесить здесь гирлянды, поставить ёлки. Ей всё ещё было интересно, почему в Техасе чувствуется такая отвращённость к жизни и праздникам, почему ей не встретился ни один Санта Клаус по пути. Только серые улицы. И вроде не так уж и холодно, но озноб до души пробирает. Её огненные волосы тоже на этом фоне тусклыми кажутся. Солнце от них не отливает, а только тучи за зданиями возвышающимися нагнетают. Но она смирилась с такой обстановкой с третьего шага за дверь. С их совместного шага, Файв всегда рядом и поддержит, его рука всё ещё ощущается на ладони. Он всё ещё стоит с ней вровень, плечо об плечо. Он не убежал вперёд, не протянет руку издалека. Он рядом, что бы она не боялась этих грустных людей. Она больше от них не отвернётся и не пожалеет. Девушка не пожалеет парня за то, что он ждал её. Не пожалеет его грустные уставшие глаза. Она больше не пожалеет никого из них. Девочка из прошлого принесёт несчастья осознанно. — Там, в зале… Ты оставил её одну. Это ничего? — заходит Клаус осторожно в комнату сразу, когда Файв уже сидит с полупустой бутылкой виски, которую он спёр с общего стола. Сегодня Рождество. Сегодня будет праздничный стол, а Ведьмочка явно уйдёт и будет одна. Файв видел её и почему-то уверен в этом. Он видит её и сейчас в отражении янтарной жидкости за этикеткой бутылки. Будто это её изгибы волос переливаются на дне. Будто она бабочка в смоле. Пытается выбраться, всплыть, но её душат. Она одна всегда, хотя он и обещал. Обещание и Файв несовместимые вещи. Корить себя за это слишком привычно и уже не модно. Наелся он этого дерьма. Все уже переели, но не пытались ничего исправить, кроме Ведьмочки. Не в стиле Файв. Не в стиле Рыжей. Она ничего и никогда не пыталась склеить и очень странно, что сейчас так носится с этим. Возможно, это и пугает. Вся ироничность ситуации. Она такая сильная. Буквально боевая, буреприносящая, погребающая под собой. Очень красивая из-за этого внутреннего характера и очень наивная. Полагающая, что Файв шагнёт к ней. Клаус смотрит на это неукладывающееся в голове зрелище, будто в зеркало. Видит себя на месте Файв, а не его. Видит то, о чём говорил Диего. Видит неприкрытую слабость. Видит всё, о чём догадывался, о чём его предупреждали внутренние голоса сознания. Файв, который сдался, пьёт в одиночестве и не слышит ничего и никого, даже себя.

Возможно, если бы не Апокалипсис, Файв бы не был таким уставшим. Возможно, события два года назад его бы не добили. Возможно — глупое слово. Пообщавшись с призраками, начинаешь к нему привыкать. У них всегда оправдания, слёзы и "если бы да кабы". У Клауса отвращение, смешанное с алкоголем. Не к этим двоим и даже не к семье и себе. К ситуации, которая произошла при всех случайностях, которые были возможны. Отвратительно. Но смешно, и он чуть ли не ржёт в голос от того, что это его семья. Определённо. Они магниты для такого. Кошмары других — это их стиль жизни. Иногда возникает вопрос, это они не умеют радоваться, или счастье их намеренно избегает?

— Так делать не стоит, мне кажется. Там Диего, если ты не забыл, — пытается достучаться до брата мужчина, садясь рядом на кровать и беря бутылку. — Он же её убьёт, — уверенно и без вопроса бормочет Файв куда-то в пол, рассматривая свои ладони. — Он её убьёт, — подтверждает, соглашаясь с утверждением, Клаус, делая пару глотков, запрокидывая голову. Клаус спокойствия пьяного брата не понимает. По его расчётам он уже должен был сорваться вниз. Бежать на помощь сломя голову. В его фантазиях Файв должен был страстно схватить девушку за руку, обжечься, но подвинуть её за свою спину. Ну или хотя бы испариться вместе в свой дом, раздеть друг друга и. И фантазии Клауса всегда с перчинкой. Но расчёты никогда не давались ему слишком просто, да и фантазии никогда не воплощались в жизнь, хотя он и не очень-то их сдерживал чем-то кроме криминального кодекса*. А тут он ещё и выпил. Как и Диего. Пьяный Диего неуправляем и, как все знают не считает криминальный кодекс ограничительным "словом закона", как и Файв. Но мальчишка слишком спокоен. Хотя киллер он, а не Диего. Может, это отличительные черты характера наёмников — холоднокровие? Даже когда его девушку из прошлого могут убить? Не хотелось бы Клаусу насолить ему также, как и она, но он со страхом и осторожностью продолжает: — Ну и? Почему ты тогда её не бросаешься спасать? — Она этого и добивается. Хочет сдохнуть. Занимается самовыпилом. Напрашивается. Мёртвая девчонка заявилась в дом киллера, чтобы стать мёртвой. Логично же. Нет. Для Клауса нет ничего логичного в словах чокнутого и пьяного Файв. Нонсенс, но как есть. Файв и правда сейчас не блещет интеллектуальностью, хотя стоит допустить, что это его брат слишком тупой, чтобы его понять и это уже более похоже на правду, если не слышать, какой бред сейчас морозит Файв. Клаусу очень интересно о чём он думает, и какая мысль довела его до такого предложения. Потому что он не видел никакого намёка на "самовыпил", а уж их семья знает в этом толк. Потрясно, их семья даже в глазах наркомана все уже не жильцы. Уж в глазах киллера наверняка точно. Может, он вообще вместо них всех надгробия видит и с ними общается? Тогда у Клауса вопросов ноль, только к шизе Файв. — А киллер против сгореть вместе с ней? — не упускает возможность добавить желанной перчинки и всё же их свести.

Клаусу кажется, с высока своей колокольни, что лучше погибнуть любя, чем прожить всю жизнь в такой серой атмосфере. Файв реалист и не романтизирует нездоровые отношения. Поэтому как бы он не изменился, насколько бы чуток не стал и терпелив, он в курсе их конца. Считайте это шестым чувством или разумом. Чем угодно. Он знает о конце всей этой суматохи. Повстречаются, полюбят друг друга, поулыбаются. Но Файв это Файв. Со своими кошмарами и скелетами, которые рано или поздно появятся, потому что он не верит, что люди могут изменится. Можно ли остановить Апокалипсис? Если честно, он до сих пор, живя уже семь лет после него, не знает. Ему кажется, что он может наступить буквально за поворотом. Файв каждый раз дословно вспоминает слова Гийом Мюссо из "Ты будешь там?", прочитанного в Апокалипсисе для Делорес, которой нравилось такое. "Все, что должно произойти, обязательно произойдет, как бы вы ни старались этого избежать. Все, что не должно случиться, не случится, как бы вам этого ни хотелось. Я заметил, что даже те люди, которые говорят, будто в нашей жизни все предопределено и мы ничего не можем в ней изменить, смотрят по сторонам перед тем, как перейти дорогу. Вот от чего порой зависит судьба: от одного взгляда, от взмаха ресниц, от спущенной лямочки... Единственное убежище — это вы сами, и другого не дано. Вы не можете никого спасти кроме себя. Иногда, когда мы этого совсем не ждем, жизнь преподносит нам чудесные подарки." "Чудесные подарки… Случайности и хронология. Свобода выбора. Лучше бы это было так, лучше бы мой выбор повлиял на хронологию. Пускай эта случайность будет подарком для неё", — сжимает кулаки Файв, а Клаусу кажется, что он берёт себя в руки.

Это так только для Файв, не для Клауса, который ожидает повлиять на брата. Ожидает действий. Но иногда бездействие тоже необходимо. Иногда свобода выбора необходима, для того чтобы дать человеку надежду на пресловутый контроль над хотя бы своей жизнью. Файв любит контроль. И любил раньше контролировать других. Сейчас ему это не нужно, потому что это всё равно ни к чему не приводит. Защита других, пока есть пресловутая свобода выбора, ничего не значит, ни к чему не ведёт. И Клаусу тоже пора понять, что его не то чтобы не берут в серьёз, его просто не слушают, как и других. Просто игнорируют, как и любые другие советы извне. Простая истина: всем друг на друга насрать, пока это не касается их чувств. — Киллер против убийств. В частности, её убийства, — "и своего сердца", — добавляет Файв мысленно. Можно ли этим оправдаться на суде? Можно ли присяжным сказать, что этого не хотелось? Все смерти всего лишь приказ, случайность, которая должна была произойти? И можно ли требовать жизнь в ответ? Понимание и прощение. Хотя бы для неё и от неё. Файв хочет спрятаться, перестать слышать упрёки от своих червяков в голове и людей вокруг. "Не подходи к ней!" "Будь рядом с ней!" Что именно выбрать? Как себя повести правильно? Двойные сигналы, слишком расплывчатые, слишком полярные взгляды действуют на него извне и изнутри. Что будет справедливо к ней и к нему? Файв не знает, он устал решать этот вопрос, хотя прошло всего две недели. И он готов сдаваться, только вот есть такие, как Клаус и Ведьмочка, которые, похоже, не в курсе этого слова. Хотя Файв очень в этом сомневается. Уж кто-кто, а первые претенденты на поднятие белого флага — они. Что происходит сейчас, можно только догадываться и собирать анекдоты из этой ситуации. — И он сбегает? "Сбегать", конечно, не похоже на синоним к его жизни, но да. Если это выход и неплохой, он дерёт своими худыми ножками как может. Это буквально инстинкт самосохранения, который все решили одновременно повыключать. Что за флешмоб, Файв понять не может, но кажется, это новое веянье моды, в которое его не посвящают, так как это ему было всегда неинтересно. Но у Файв появляется животный интерес почему никто не может просто взять и оставить его в покое. Чёртов социум уже и так достал его за семь лет. Мужчине шестьдесят шесть, оставьте его рассыпаться в прах. Уберите жизнерадостную рыжую, которая почему-то стала, похоже, ещё глупее и, возможно, отбила себе башку. Бежать должна она, как всегда, быстро и бесповоротно. Файв не лучший парень и вполне согласен на суд над ним, где ему вынесут смертельный приговор. Только вот, он не самоубийца (вроде), а Рыжая прям напрашивается на расчленёнку, поэтому по нитке отрывает от него нервишки. От суда он сбежать всегда готов, только вот что делать, если его никто не хочет судить, а девчонка из прошлого приходит за судом для неё? У него есть познания в юрисдикции, но он не очень объективен. — Он избегает. Позорно поджав хвост, — хмыкает парень, отпивая из горла, потерянно смотря в стену. Теперь от него отстанут? Файв признал поражение, хотя это было непросто (но желанно). Сказал прямо и вполне раскрыто, хотя можно было более кратко: "да". Да, он сбегает от рыжих волос, от выпытывающего взгляда, от воспоминаний о прошлом навеянном её платьем, цвета которого он даже уже не помнит, хотя оно определённо, как всегда было с оборочками и ниже колена, приталенное и максимально нежное. Файв всё равно. Абсолютно насрать, что будет дальше, он не выйдет отсюда ни под каким предлогом, не спустится вниз и не догонит её. Не шагнёт ближе, скорее наоборот отодвинется ещё чуть-чуть от двери. Мысленно поставит кирпичную стену. Спрячется за ней и выдохнет. Но, кажется, Ад не дремлет, Ад уже не ждёт его, он пришёл за ним в этот мир. — Хуёво, — берёт бутылку Клаус, понимая, что возможно нет такого стимула, который бы заставил Файв действовать. — Не то слово, — поддерживает диалог Файв только из-за какой-то непонятной инерции.

Тикают часы. Между рамой завывает ветер. Свет падает холодный из маленького окошка, но комната всё равно была тёмная. За зимними тучами Солнца не было видно, но тепло доходило до земли. Не Канада, но и не Лос-Анджелес. Обычный Техас, неизменный, не дававший чувство времени, настроения праздника. И тишина между братьями и плеск остатков виски по бутылке при передаче из рук в руки не давала ощущение семейности у огненного камина. Мысли ощутимо давят, оставляя лишь пустоту в головах от алкоголя. Путаются вопросами и знаками крюков проходят в кожу, подвешивая в пространстве. Разрывая на части, потому что с чем-то всегда можно быть согласным, а что-то просто не укладывается в голове в что-то путное и заставляет беспокоится о реальности и возможности такого.

Файв, как эксперт по смерти и по её достижению, искренне не понимает, кому нужно приходить на свою смерть. Потому что это всегда личное, это оставляет мрачный кровавый отпечаток везде, где можно: душе, коже, месту. Если девушка его правда любит, то… зачем? Зачем его так выматывать и ломать. Если это месть, то, также, зачем? Зачем мстить таким образом? Всем и себе? Файв не верит, что Рыжая настолько ненавидит его, что готова умереть, чтобы насолить. Если она обижается, то просто начинает игнорировать человека. У Ведьмочки в арсенале много косых взглядов. Она может вычеркнуть человека из жизни легко, практически не переживая. У неё не слишком холодное сердце, но иногда кажется, что ей абсолютно всё равно. Если нет ничего интересного, знай, что про тебя скоро забудут. Клаус, как эксперт по смерти и по последствиям её достижения, искренне не понимает, кому нужно приходить на свою смерть. Смерть всегда ждёт в нужном месте и времени, никогда не ходит за тобой. И за ней ходить тоже бессмысленно. Клаус не понимает, что случилось между этими двумя, но чувствует, что это всё слишком больно. И не верить в искренность слов Файв не приходится, разве только в их разумность. С чего он решил, что королева пришла на четвертование сама? Откуда Файв знает резон прихода Рыжей? Почему он даже не пытается всё починить, хотя всегда только это и делал, даже когда выхода не оставалось, находил новый, прыгал выше головы, бурлил ход под землёй, напрочь срывая ногти. А тут уверен в чужом действии, даже не разговаривая и не задавая вопросов по существу?— Значит, ты всё-таки жива? Хороший вопрос. А главное, приносящий только хорошие впечатления. Как Файв вообще смог сморозить эту хуету, в принципе никто не понял, не то что Клаус. Хотя он догадывался, что это было обращено не к ней в большей степени, а маленькой дебильной семейке, которая была практически в курсе, что Рыжая жива (а какой ей ещё быть, все недоумевали). Потому что вот она перед ними, улыбается, веселится (вроде). Девушка пережила расставание и даже не изменилась. Было бы странно, если бы такая как она совершила что-нибудь с собой. Как и Файв. Но Клаус знал, что даже от таких можно ожидать всего, что в голову взбредёт. А Файв, в принципе, сны от реальности не всегда отличал, он мог придумать всё, что угодно, даже её "смерть". Однажды проснулся, увидел фантомную кровь на руках, не обнаружил Рыжую дома, и всё. Привет, кошмары. Снова. Файв и представлять не надо. Братья сидят в этой атмосфере не слишком долго, потому что чувствуют и слышат звуковую волну вскрика Вани, которая разносится ветром, ероша волосы и рубашки, покрывало на кровати и поднимая пыль с непротёртых поверхностей. Зелёные глаза вмиг трезвеют и испуганно смотрят на дверь, опуская бутылку. Руки погружаются в синее пламя, искажая формы за ним, заставляя печься от злости и отчаяния частички кожи. Практически мгновенно потухая и оставляя лишь дрожь. Причём никто даже не разобрал, что за слово провопили, но было понятно, что это страшно и слишком смертельно после двух Апокалипсисов. Смертельно для кого? И это был главный вопрос. Может, быть женщина просто защищалась? Но даже это слишком страшно до мурашек и поднявшихся дыбом волос на руках и ногах. Сердце у Файв ухнуло и, кажется, замолчало, затаилось, прислушиваясь вместе с парнем. — Файв, ты поможешь ей? Файв! Её же сейчас на части разорвут! Ты боишься Ваню? — подорвался Клаус на ноги, размахивая руками. Клаус кричит, Клаус боится, Клаус злится. Клаус ненавидит чужое бездействие, потому что сам часто раньше был бесполезен. Был беспомощен. Это всегда первое, что бросается ему в глаза. Чья-то трусость. Чья-то слабость. То, за что он не хотел, принцип себе ставил — не осуждать. Но Клаус человек, поэтому срывается на единственный свой возможный пример для подражания. Файв. Файв с большой буквы. Бесстрашный, разумный и неосуждающий. Защитник семьи. Самый большой её щит. Несокрушимая скала, которую всегда обсуждали и хвалили, сейчас рушится на песок, о который будут вытирать ноги люди на море. Сейчас в зелёных глазах видно только как его сдерживают цепи, а Клаус считал, что Файв невозможно удержать на месте. Он всегда был свободен в перемещениях, выбирался из любых заварух, из любых пут. У Клауса вместе с братом мир будто рушится. Если в этом мире нет идеального Файв, значит, в нём вообще ничего идеального нет. — Нет, — в ступоре отвечает Файв.

Кажется, Файв больше боится себя. Файв злится на себя, ногтями впиваясь в ладони, поджимая пальцы на ногах, напрягая бёдра, как барс, который сиюминутно бросится на добычу. Но продолжает с внешней спокойностью (как ему кажется) сидеть на кровати. Файв не боится Ваню, но помочь Рыжей есть кому, наверное. Знать об этом невозможно, всё происходит слишком далеко от него. Его комната отдельно не то, что от других, его комната от холла дальше других. Он даже дальше Клауса. Хотя пространство всегда можно порезать и переместиться. Телепортироваться и взять тонкую руку.

— Ты бросишь её?! Файв совершит самую большую ошибку, неоправданную, если не поможет ей. — Клаус… Я держусь изо всех сил, чтобы не дать ей надежду. И себе. — Лютер был прав, не давая ей увидеть тебя, — Файв непонимающе смотрит ему в глаза: от Клауса он не ожидал такого предательства. — Придя она раньше, увидела бы тебя ещё в худшем состоянии. Она хотя бы пыталась добиться своей цели все эти годы. А ты даже боишься помочь ей и "дать надежду". Ты не изменился. Всё решаешь за других. Делаешь ошибки, а такое Вселенная не прощает. Бог сразу чувствует, когда его пытаются наебать. Сколько бы ты не "убегал", та, кто каждый раз выходит вопреки всему на улицу, догонит тебя, хоть сотни раз перемещайся как сейчас. Дай уже себе свободу. Выбери то, что лучше для тебя, а не других. Перестань быть трусом, которым ты никогда не был.

Файв не сдвинулся с места… — Помнишь наше Рождество два года назад? Ничего не изменилось. Это всё будто квантовая погрешность: либо ты, либо я. Наша встреча уже была ошибкой второго рода. Принято неправильное решение. А теперь чья-то жизнь лишняя в этом уравнении. Но я всё ещё не готов к ответу, что это её жизнь — ошибка.