Part 10 — Crossing the event horizon (1/1)

—?Я только сейчас понял простую истину. Я тоже человек, и меня ты тоже любишь и ненавидишь одновременно. Наверное, поэтому я чувствовал, как всех вокруг гробит эта любовь. —?Привет. Файв слов от себя не ожидает, но выпаливает сразу, как только слышит шуршание в трубке после гудков. Он свой голос в этой пустой комнате не узнаёт. Надеется, что после этого его хватит инфаркт. Или появится она по-настоящему и выстрелит прямо ему в голову. Хотя, месть подаётся холодной, похоже, ведьма момент выжидает. Жаль, что Файв время только возвращать умеет, а не ускорять. Какому Богу на смерть помолиться? ?Убей меня, потому что я не хочу убивать её?,?— молится он хоть какому-нибудь Богу, который услышит его быстрее или вообще внемлет. Потому что уже всё распланировано. Причина найдётся. Он знает это, потому что они не могут быть близко к друг другу. Как она этого не понимает, он не знает. Это бред. Это хуже парадоксального психоза. Это выводит организм и мозг. Плавит все нейронные связи и отравляет желудок (или это выпитый алкоголь?). В любом случае, он рад. Он, чёрт возьми, на орбите от счастья, надеясь, что там они пересекутся. Заледенеют в вакууме на следующую бесконечность вместе и будут плавать по космосу, а потом попадут в чёрную дыру и их время остановится. Если на всю жизнь, то только так. Файв не романтик, а циник. —?Здравствуйте, всё-таки решили позвонить? Я не ожидала, что это будет ночью, но я Вас слушаю,?— усмехаются по-доброму в трубку. Файв всё-таки романтик?— звонит ночью, как настоящий Ромео*. Только вот он не стоит под её балконом, зато умирает по-шекспировски. Бесполезно и не вовремя. Девушка тоже Джульетту напоминает. Только не героиню, а спутник Урана**. Потому что по какой-то необъяснимой логикой причине слишком вытянута к взрывчатому мальчику. Слишком к нему тянется, как цветок к небу. Близка к Купидону и скоро умрёт от Дездемоны. ?Она меня за муки полюбила, а я её?— за состраданье к ним?,?— вспоминает он ?Отелло? и давится тем, что их жизни явно трагедией закончатся, потому что слишком много параллелей он провёл. Чёртова жизнь. Парень не в курсе, как реагировать на свои мрачные мысли, хотя вроде уже давно привык к своему пессимизму. И почему по итогу не он заколдовал рыжую, а она его? Он привык к обратной ситуации. Он не был рождён, чтобы быть кем-то ослеплённым, оглушённым. И парень снова тушуется и ломается от голоса, ожившего по цифровой волне. Он не думал, что прошло так много времени и наступила ночь. Он отрывисто смотрит на экран телефона, не сразу понимая сколько времени. Приходится взглянуть снова, чтобы уяснить, что сейчас три часа ночи. Он чертыхается про себя, но отступать некуда, поэтому продолжает. —?Да, прости, я не заметил,?— трёт он виски от раздражения на себя. В комнате темно, и он не понял, что это из-за времени, а не занавесок, которые обычно закрыты. Парень щурится в окно, пытаясь вообще осознать, где эти самые занавески, а потом вспоминает, что он до ночи пил с братьями и сейчас находится не дома. Он сидел на пыльной кровати в своей старой детской комнате. В доме, из которого он так опрометчиво сбежал и заработал кучу проблем. Зато Апокалипсис остановил. Хоть один плюс есть. Нет. Их два. Он попал в Комиссию, которая начала на него охоту, из-за чего встретил Хейзела. Благодаря которому снова остановил Апокалипсис. —?Снова плохо спите? —?слышится забытое беспокойство. А это был голос самого огромного минуса, который покрывался нынешнем удивлением Файв от забытой заботы. На душе ностальгия теплом разливается от нахлынувших воспоминаний, когда о нём волновался кто-то кроме него самого. Почему это так зачаровывает? Может он слишком выпил и уже забывается во сне? Теперь он знает, на кого молиться?— на неё, единственную реальную дочь Морфея. Потому что он пил и раньше, но таким вдохновлённым на хороший сон никогда себя не чувствовал. А это всего лишь голос. Наверное, если он обнимет её в кровати, заснёт на веки. Попробовать этот метод хотелось до безумия. Но в руках сейчас был только телефон. И он не обжигает так, как огонь волос. Её лицо кошмар принесёт наяву. Самый ужасный. Не оставляющий сил на крик. Только молчание, которое в уши врезается, в горле застревает бомбошкой из игл, из-за чего лёгкие кровью заливаются и дышать не дают. Взамен вечный прозрачный сон, сквозь пелену которого светит мягко Солнце и нежит, нежит, нежит до одури. Не Морфорфий. Только вначале ломку переживаешь, а потом наслаждение. Файв научен. Файв ведётся. Самостоятельно, самонадеянно, саморазрушающе, безнадёжно. Потому что у него тетрадочка есть с видами убийства, а девочка из прошлого стоит на месте первом. Апокалипсис на втором. Сместился сразу с её приходом. Потому что намного быстрее и безболезненнее. Не будет сначала гладить по щеке, а потом за рукоятку нож в сердце проворачивать. И всё равно он позволяет мышцам расслабиться, утешиться своему рою цикад мыслей, а у страха чуть-чуть сбавляется оглушительная громкость. Потому что Файв подмечает, что девушка говорит много, а значит не злится. Хотя должна. На всё, в том числе на поздний звонок. Во всех смыслах. Сколько он мариновал свои страхи и мысли о галлюцинациях? Неделю? Больше? А сколько нужно было, чтобы смириться с жизнью без неё? Она не может его винить за это игнорирование. И, видимо, не винит. Её доброта когда-нибудь её точно загубит. —?Ты волнуешься? —?грустно ухмыляется парень, заваливаясь на кровать. Потому что быть такого не может. Чтобы это было взаправду. Всё это. Её голос, дрогнувший во время вопроса. Её номер из понятных цифр. Видение её на простой улице. Чертовщина плюс-минус. Ломающая второй закон термодинамики и временной континуум. Поэтому ему смешно над всей этой ситуации. Он протирает глаза от яркого экрана, на котором не написано ни имени, не поставлена фотография, но цифры заучены до маразма. А он всё равно думает, что позвонил не туда по пьяни. По чистой случайности. Потому что он бы не набрался смелости позвонить. И уж точно не был бы готов к ответу на сарказм. Всё это какая-то вульгарная удача. —?Конечно. Так просто отвечает девушка, будто и не разбила что-то крупное об его сердце, с размаху влетая на своей метле ведьмы. Она так была нужна ему с этим волнением несколько лет назад. Теперь ему кажется, что уже ничего не спасёт ни он сам, ни она. Потому что он не заслужил слышать такое. Знать, что она жива и волнуется. Чувствовать доброту через трубку телефона. Он слишком быстро адаптируется, привыкает к хорошему. И начинает хотеть больше. Забрать всё, что есть и, если понадобится, испортить, чтобы не отдавать. Он видел это своими глазами, и пытался забыть. Он хочет похитить всё её внимание. Быть наглым. Получить всё её время. Знал бы он раньше, что оно может закончится. А ведь это он тот, кто всегда верит в конец всего. Почему он не догадался раньше захватить и не отпускать? Упускать сквозь пальцы пепел времени, которое горело на глазах. Сжигало остатки радости перед носом. Заставляло им могилу себе рыть медленно и плавно, как танец проститутки. Дешёвой и с жирной красной помадой дальше контура губ. Номер Пять знал эту сторону Вселенной. Лучше многих. Это не помада, а кровь тех, кого пожрало это время. Безвозвратно. Если не он, то кто знал об этой её особенности лучше? Почему он думал, что всё уже в руках, когда девочка в салки играла и прятки с его нервной системой. Он не играет в догонялки. Он проигрывает. Со скрипом и разочарованием. Даже и пытаться не стоит. Ей. Её взгляд останавливает, по венам пьяняще разливается. По сонной артерии скользит влажно, возбуждающе. А потом то, что стекает по ключицам оказывается грязной, своей кровью. Потому что ничего не изменилось: она игриво в душу залезет, оближет, поцелует сладкими губами по самому нагому и безоружному, волосами ожог оставит, как от кипячёных верёвок, вместо нервов вокруг сердца, и уйдёт. И всё равно будет права. Могла уже сто раз так сделать, и всё равно результат был бы тем же?— он в могиле, она рядом. —?Тогда, почему ты не пришла проведать? —?выпаливает парень с грустной улыбкой, не успев подумать над словами, и, прикрыв микрофон, шипит от своей глупости. —?Не отвечай,?— поспешно добавляет он,?— пожалуйста. ?Чёрт, Файв, какого хромого лешего, ты задал этот тупой вопрос? Когда ты стал таким идиотом? И ежу понятно, почему она пропала, я бы на её месте и не вернулся?,?— стонет парень от разочарования на самого себя, закрывая динамик снова. Это он то хочет быть наглым? Всегда таким был. Этот вопрос только подтвердил это. Вопрос, который по совести бьёт, а та и так уже в угол забилась от всех побоев. Её никто и никогда не слушал в этой проклятой голове. Каждый день кровью чужих обливая за любой писк против. Каждый день унижая любую борьбу за человечность. Потому что человечность уже убита давно, а бунт за мёртвых?— просто бунт, который ни к чему не приведёт. Утащит на дно самоистязания только. После стольких убийств он не имеет права на такие вопросы. Просьбы, чтобы к нему вернулись. На спокойствие с близким человеком. Потому что это он чёрная дыра для счастья, а не она. Счастья своего и чужого. И её.—?Ты чёрная дыра для счастья! ?Как я мог такое сказать?? Он матерится, чертыхается, в мыслях, как будто собаку подбитую пародируя и поскуливая. Просит, молит девушку промолчать, проигнорировать эту глупость. Надеется, что опять не в слух это произнёс, как когда встретил её недавно. Проклинает себя за свою разговорчивость, проснувшуюся с опьянением. Он был не прав. Открой рот и из него польются не извинения, а кислота, как всегда. Обвинения ни за что. Сарказм его привычный. Потому что он состоит из него, а парень и забыл. Забыл какого это, слышать её прямо у уха. С помехами, как из памяти, но так будоражаще реально. Настолько, что он надеется, что она сейчас одна и больше её слов никто не слышит. Потому что это слова извинения. Этого никто не должен от неё слышать. Потому что, если она и делает что-то, то не специально. Это он нарочно всем язвы свои открывает. Поэтому он должен просить прощение, а не наоборот. Она должна была промолчать после слов, а он должен был не произносить эти слова. —?Нет, я бы хотела сказать, что сожалею об этом,?— голос становится серьёзным. А потом слышит снова ответ, который в ступор его вгоняет. И, чёрта с два, он может быть спокоен после этого, потому что её извинения причиняют ему боль огромную. Он не может быть счастлив, слыша это. Он не может быть счастлив в любом случае. Но почему эта боль и эти сраные извинения такие приятные, будто он и правда ничего не сделал, будто она и правда в нём нуждается. Будто она его любит. Что за ложные намёки? Его никто не любит. И он заорать хочет в трубку, чтобы перестала притворяться, будто ей не больно, будто она ничего не чувствует. Притворяться реальной, потому что это худшие галлюцинации из всех его снов. Это хуже выстрелов и крови. Такая доброта. Такая обжигающая и расплавляющая его холодный разум, его застывшие слёзы в глазах, заставляя истерику подниматься со дна сознания в агонии. Он клянётся, что вырвет себе глаза и проколет барабанные перепонки, чтобы она больше не могла его обмануть. Потому что на прикосновение он не рассчитывает. Она не должна извиняться. Файв знает, что кто и должен сожалеть о чём-то, так это он. Это он скучал по ней, а не наоборот. Это он не мог спать без неё, а не она. Это он тот, кто ранил. Опять ошибся, но теперь нарочно и обдуманно. Это не могла быть ошибка-неудача. Дыра прямо в сердце кровит у них обоих. И он виноват. Не она. Не самый удивительный человек в его жизни.—?Тебе стоит меньше извиняться.Сейчас не то время,чтобы можно было винить себя во всех грехах мира. Самый главный грех совершил он и всё равно не извинился. Он нарушил обещание.—?Меня может не быть рядом. ?Меня может не быть рядом?,?— продолжает он в голове, потому что пытается подавить такой постыдный всхлип. Он не должен был быть не рядом. Он был обязан быть рядом все эти годы. Он не был рядом. Он, чёрт возьми, не был рядом, хотя обещал. Нарушил обещание, как всегда. Подвёл девочку из прошлого. Девочку рассвет. Потому что она всегда приносила его таким тёплым, на блюдечке с голубой каёмочкой, подчёркивающей глаза?— всё для него. Девочка, которая верила в него. С вопросами, не на слово, не безоговорочно и беззаветно. Не думала, что он истина в последней инстанции. Мыслила критично, но обещаниям всегда доверяла. Потому что больше никого не имела рядом.—?Вы всегда рядом. Он не выдерживает и бросает трубку в стену, сбрасывая номер. Он закрывает уши, глаза и голову руками, пока звонит этот чёртов неизвестный номер. Мальчик не может находится в зоне доступа для разума и нелогичности девочки. Он не может ответить. Не сейчас. Никогда, скорее всего. Спокойствие с ней нарушается. Её спокойствие деструктирует его. Её голос разрывает. Его ?не рядом? не даёт пережить это снова. Водородной бомбой воспоминания взрываются попеременно от первой встречи до последней. Время нарушают, воруют у него. Хронология его прошлого нарушается, потому что эта девочка из прошлого?— хаос. Он молится, чтобы эта ведьма на костре его сожгла с этой чёртовой спокойной добродушной улыбкой. Но он знает, что она не сможет. Не она убийца, а он. Она не должна была ждать от него другого, потому что это он киллер. Но он ждёт от неё именно этого: его разукрашенную морду. Но всё, что от неё можно было представить, так это сильные объятия, которые чаще она получала от него. И это выводит, потому что он хочет снова взять её запястье, чтобы потянуть на себя и спину её закрыть. Почему всё шиворот на выворот?— парень не знает. Он ненавидит что-то не знать.—?Ненавижу, когда долго принимают решения.А тем более, когда меняют мнение,упираясь не иррациональные причины. Он ненавидит себя. Потому что сказал это ей когда-то. Потому что это он не понимает, а для неё, кажется, всё абсолютно логично и просто. А ведь это он её ранил фразой, что она иррациональна. Его никто никогда в этом не обвинял. А она сразу усвоила урок. Записала это себе в минус. Какой же он придурок. Какой же он урод. И Файв не может справится с этой злостью на себя. Он ломает хрупкий стул, а успокоиться всё равно не может. Как и убрать её из головы. Её взгляд, извиняющийся тогда. Как будто было на что сердится, а ей просить прощения. Как будто это было что-то важное. Глобальный прокол, который привёл бы к Апокалипсису?— так нет. Она просто высказалась не так, как он ожидал. А она вбила это себе в голову на все эти годы. Она вбила себе в голову его, как и он её. Вырезала на сердце ржавым никому ненужным ножом его имя, не дезинфицируя отдала ему и заразила собой, вмешала свою кровь в кровь убийц из всех промежутков времени. Это разрушит его, он уверен. Она будет рядом с Апокалипсисом в его душе стоять и переворачивать угли на мангале?— всё, что от мальчика осталось. Чёрные, горячие, гневные на всё подряд. На кровать и себя. Поэтому он ударяет ногой о край, ломая либо то, либо то?— треск разлома был перекрыт ударом кровати о стену. Но парню всё мало. Порядок в голове?— порядок вокруг. Хаос в голове?— пускай всё катится к грёбанным чертям. Где Ваня с её Апокалипсисом, когда так необходимо почувствовать разрушения где-то ещё, кроме как под кожей? Номер Пять помнит эти обломки и летающий пепел. Он помнит кровь и мёртвые лица. Ему кажется, что они окружают его снова. Воспоминания идут стройным рядом, пока Файв носится перемещением по комнате. Бросая слёзы по центру комнаты, забиваясь в углы, круша развалины больше. И уже не понимает, где реальность, а где игры разума. Телефон оглушающе звенит будто вой сирен и мелькает светом, как прожекторные войска в войну, освещая небо. Где-то мелькает она, после чего в это видение летит новый предмет, рассеивая. В какой момент глаза привыкли к темноте, он не понимает, но видит всё отчётливо: все эти пожары и красную липкую жидкость на руках. Он чувствует всё слишком сильно. Слишком реально. Его реальность была такой. Поле битвы, которую он прошёл с победой, трудной и всепоглощающей. Проигрышной для него. Для его сна. Для его организма, который принимал все новые синяки от бушующего урагана, не желающего выбирать между грустью и злостью. Между тёплыми видениями девочки и холодными кровавыми трупами. Между его детской комнатой и исправленным уже будущем?— Апокалипсисом. От которого в голове не избавиться так просто как на деле. Диего приходит на звук разгрома каких-то панков под обычную мелодию телефона. Но видит только чёртову рок-звезду. Он честно надеется, что это не брат громит свою комнату, а кто-то из комиссии ворвался с нападением. Но его ожидания примерно плюс-минус никогда не претворяются в жизнь. Диего не думал наперёд правильно, наверное, поэтому. Поэтому он стоит в шоке у открытой двери. По небольшой комнате, которая практически полностью озарена непрекращающимся синим свечением, мелькает парень. —?Файв! —?орёт мужчина, не зная в какую сторону броситься, чтобы поймать разъярённое приведение (по-другому Диего брата назвать не может). Диего замечает блеск в глаза от слёз и сразу понимает по звону телефона, что произошло. Он успевает метнуть нож в рубашку пятого номера, пригвождая его к стене. Мужчина сразу срывается с места, выдёргивая нож и подхватывая брата, опускает его на кровать, обнимая и постукивая по спине. Размеренные движения успокаивают и освобождают дорогу торопливым слезам, которые сдерживали, скаля челюсть раньше. Теперь Файв не отмотает время, чтобы починить всё здесь, потому что знает, что так никто не придёт к нему. Так никто не обнимет, не успокоит и не погладит по спине, пока парень будет истерить снова, как несколько лет назад, когда она пропала. Когда удача ушла от него, он перебил половину мебели в своём доме, в одиноком и холодном доме. Семья увидела его круги под глазами только потом. Поняла, что всё хуже, чем они предполагали. Файв не мог заснуть снова. Номер Пять отталкивал любую заботу, если она не была её. Братья с сёстрами не знали, как помочь этому комку злости, который либо валился от усталости, либо громил всех и вся. Потому что к нему впервые отнеслись с добротой, и он хотел получить её всю без остатка. Он хотел стать её проблемой. А этого, ясное дело, не хочет никто. Ей не нужна была такая опека. Она не маленькая девочка. Он слишком переоценил её мягкость. Он слишком недооценил эту малышку. Кто кого убил?— тот ещё вопрос, на который Харгривзы не нашли ответа и не пришли к взвешенному единственному решению. Парень молчал о том, что случилось. Девушка просто пропала. Он в пьяном бреду говорил, что убил её. Но никаких доказательств не было, а семья не знали верить ли тому, кто не мог её и пальцем тронуть, зато выглядел похуже мертвеца. С ним пытались остаться на ночь, но даже не слышали, как он перемещался из комнаты в библиотеку и сидел там до рассвета. Там нет окон и стен, чтобы обрушиться на него. Он чувствовал защиту только там. Диего помнил такого Файв. Парень, который готов постоять за весь мир, не мог постоять за свои чувства, которые разбила эта свинья. Сразу ясно, что произошло, потому что опыт был с предательством от Лайлы. А эта грязная медная, как старый кирпич, ведьма такая же как дочь Куратора. С ржавыми волосами, как и её железная душа. Он ненавидел встречу с ней несколько лет назад, когда Файв привёл её за руку к ним домой. Надменная девушка, причина всех несчастий. Он помнил, как парень молчал, когда кто-то говорил о своих проблемах. Всегда умалчивал о своих и поддерживал фразой. И это слишком больно, когда взрослый мужчина понимает смысл этой тишины в ответ. Он помнил, когда парень приходил в крови и никогда не рассказывал чья она. Всегда игнорировал свои раны, но заботился о чужих. И мужчина не мог принять такую заботу от того, кто физически младше него выглядит. Он помнил, как Ваня не знала, какую таблетку дать от мании и депрессии сразу маленькому мальчику, который кофе перепил за все эти дни?— чёрт, Файв эспрессо нельзя пить огромными чашками! Нельзя спать по три часа в сутки. Нельзя быть сильным двадцать пять на восемь. Нельзя делать вид, что у тебя всё хорошо, особенно перед близкими. Когда твой мир конец света переживает. —?Файв, опомнись, у тебя есть люди рядом, обернись. Но он не хочет этого признавать, потому что у девочки тогда не было никого, кроме парня. ?Пожалуйста, прими помощь. Попроси. Я не знаю, что делать?,?— мужчина не был так сломан, чтобы понять. Диего и братом был так себе. Диего не думал, что из всей чокнутой семьи именно ему придётся утешать самого старшего, самого сильного, того, кто Апокалипсис мира пережил, а какую-то девчонку пережить не в состоянии. Что за неудачное стечение обстоятельств постоянно с ним такие игры разыгрывает? Почему все беды ему достаются? Номер Два понять не может. А то, что он не понимает, он ненавидит, как сейчас эти звонки непрекращающиеся с телефона разбитого?— даже трубку чёртову не взять, мальчика держать приходится. И Файв не выдерживает. Потому что сам разбит не по-детски, также как телефон мелодию, голос её в голове проигрывает и маты свои, которые клиньями между её сладкими речами бу?хают. Парень не любит глазами. Парень на слова падок. На верные решения. На цифры. И почему-то на неё. И умирает он тоже от её слов. От её верных решений. От её цифр. Дебильный номер телефона. Дебильный алкоголь. Дебильные чувства. Дебил Файв. —?Я к себе,?— испаряется он из объятий тёплых. Мимолётно, резко растворяется в синем портале. Потому что нет больше сил терпеть жалость к себе?— сам с ней справится на отлично. На пятёрку. Сам себя пожалеет, потому что кроме девочки это никому не позволит. Только она может решать, стоит ли его жалеть и прощать. А до её разрешения он больше хочет, чтобы его ударил кто-то, чем обнимал и лечил. Файв хочет, спечься на Солнце, а не потушить этот пожар внутри. Хоть и не глаза горят азартом, зато душа и сны. Он жив и умрёт, только когда она придёт за его сердцем. Когда она позволит. —?Нет,?— шепчет Диего в пустоту, не успевая поймать. Не успевая защитить его даже от проклятых звонков. Диего ничьё позволение не нужно, чтобы растоптать телефон. Хоть какая-то мнимая надежда будет, что она не сможет ему больше дозвониться. Не сможет его найти. Спрятать парня не так уж и сложно?— худенький и маленький. Только вот он сам не хочет скрываться и сидеть на месте, пока его раны обработают. Мальчик с детства не изменился, помощь не принимает, лечит себя сам, по-глупому. Если болит, раздирает ещё больше, бьёт по больному, пока чувствовать вообще ничего не будет. Доводит все цели до конца, в том числе и своё здоровье гробит до грани. Грани, которую скоро пересечёт. Выбьет с ноги. Это у него с Клаусом общая черта. Прячут чувства, притворяясь клоуном и сукой. Доводят до крайности, до точки невозврата. Ждут, пока кто-то спасёт. Только у одного мальчик из прошлого, а у другого девочка. И как их спрашивается в чувства приводить? Один хотя бы каких-то друзей нашёл. Наркотики и алкоголь, конечно, плохая компания, но лучше, чем четыре стены. В своём горе они рекордсмены. Бегут к финишу на всей скорости. На своих двоих правда только Клаус. А вот Файв, телепортируется к победной ленте с заметным превосходством. Кажется, каждый день всё ближе на пару лет к смерти. И Диего не знает, как он вообще до своих шестидесяти дожил. И ладно бы, это он, и правда, просто ментально на столько развит был. Но ведь каждую секунду из них парень прожил по-настоящему. С ускорением скорости света, с весом проблем, как у ядра сверхновой. ?Наверное, поэтому у меня масса отрицательная. Вот и уменьшился?,?— пошутил бы Файв. Но Диего таких шуток над жизнью не понимает. Не принимает и не котирует ?высший? юмор вообще. Да, он глуп, но если бы он знал о чём шутит Файв, то ударил бы его без зазрений совести. У Диего терпения тоже меньше нужного. Ему даже без осознания хочется кого-нибудь жмыхнуть. Брат ли это страдающий, требующий себя в чувства привести, ведьма ли бездушная, костра под своей тушкой требующая?— ему честное полицейское насрать. Главное на Клауса, спящего и ни о чём не догадывающегося, не наехать. —?Она поплатится за всё,?— сжимает мужчина нож у груди на ремне. У Харгривзов терпения ноль. Девушка сидит в студии, которую сняла, и набирает номер снова и снова?— запомнить успела, как и парень. Но ей не отвечают. Она не знает, что сделала не так, но догадывается?— она бы никогда не позвонила, если бы была на его месте. Она бы даже ?привет? не сказала. Никогда бы себя не простила. Она чувствовала ошибку, но ничего не могла поделать с собой. Она была готова помочь ему только сейчас. И забросить мечту было первое, с чем она покончила из своей настоящей жизни. Она задыхалась в попытках дозвониться, пока не поняла, что абонент стал недоступен. Успокоиться больше не получалось. Сердце билось в учащённых конвульсиях. Дрожь пробивала всё тело. Руки тряслись и уже плохо попадали по кнопке с зелёной трубкой. Губы щипало и саднило от того, как ногти срывали в беспамятстве нежную кожу. Сидеть на месте больше не было сил. Рыжая сорвалась с места, в истерике поворачивая замок двери. Но как только та открылась, хлопая по стене подъезда, её сковал страх. Она смотрела на светлую краску по ту сторону общего коридора. Перевела взгляд на порог с чёрным ковриком и красной надписью ?Wellcome?, который не могла переступить. ?Добро пожаловать? в мир снаружи комнаты. Воздух выбило из лёгких. Голова закружилась от резкой смены истерики на липкий ужас. Чувство неминуемой смерти накрыло с головой, вызывая практически ощутимое чувство беспомощности. Файв там, за стенами этого дома. Там, куда она не может достать, дотянуться.Маленькая девочка перед огромным миром впереди, а где-то там её маленькая цель, которая не может заснуть. Ей нельзя было волноваться. Ей нельзя было срываться. Её безэмоциональность треснула, как маска, раскололась вдребезги только из-за его голоса. Чувства, что ранили его, нахлынули волной, роняя и сравнивая с землёй уверенность, будто кто-то сковал все мышцы и нервы. Виновность, бесповоротная, громкая, вредная совесть грызла мочку уха, шепча: ?Ты смогла убить снова. Ты смогла ранить его?. Слёзы потекли, царапая красные щёки, которые сейчас горели. Из-за них или из-за тревоги в теле на уровне генов и нервов всё расплывалось без возможности зацепить на чём-то свой взгляд. Она думала, что всё в прошлом. Что она справилась, но опять, столкнувшись с тяжестью ответственности за пределами четырёх родных стен, не может выйти без спасательной левой руки. Она считала себя сильной. Научившейся быть сильной. Желающей помочь и имеющей возможность. Но, как оказывается, всё ещё не в состоянии помочь самой себе. Ей бы не падать сейчас на колени, а бежать к его дому. Не знать, что на улице отвратительно и мрачно, а что Файв сейчас в не порядке, потому что на улице ночь?— пора кошмаров. Она ревёт, потому что ей смешно. Он умирает ночью, а она на улице. И чтобы этого не произошло им нужно быть рядом. Но сейчас между ними ночная улица. И как это пережить, девочка не в курсе, потому что рядом нет этого мальчика. Потому что без него шаг ступить страшно, отвратительно, извращенно ужасно. Самый худший кошмар, который она могла представить?— это брошенная им трубка ночью. Потому что кошмары?— это его враги. Её враги?— это город. Она не знает, как бороться с ужасами ночи. Она не спец. Зато он в курсе, как биться против людей. Ей нужен этот мальчик. ?Нужно,?— сквозь всхлипы и, наконец, прорезавшийся воздух в глотку думает она,?— спросить у Клауса. Хотя, он не знает лучшего способа, как забытье?. Харгривзы так похожи в своих проблемах.Девочка достаёт из-под деревянной кровати кружку с зелёным чаем,от которого идёт пар?— настолько горячим она его всегда пьёт.—?Чуть не остыл,?— неловко улыбается она. Файв сто раз заглядывал под кровать, безуспешно ища под ней случайно забытую кружку. И вот опять он в её комнате, в своём доме, снова пустом. Только её личное пространство в этих четырёх стенах хоть как-то обставлено. Он напрасно оставил всё так, как было. С её ловушками снов на окне. С её вышитыми подушками с Луной и звёздами. С фонариками по стенам, которые он включает, чтобы заснуть. Заснуть в её кроватке. Представить, что она рядом. Что она снова злится, что он перешёл черту личных границ. Потому что у них уговор, клятва?— ни шагу за порог чужой комнаты. Он усвоил это слегка с опозданием, чтобы через время снова нарушить.—?Обещаешь? —?девушка кивает,?— Тогда и я клянусь. ?Ты обещала не игнорировать,?— обиженно сопит парень, красными глазами впиваясь в потолок. —?Вот и я нарушаю?. Он оправдывается, хотя это она ушла из этой комнаты и вряд ли вернётся, так что он может уже не считать это её личным пространством. Правда, так бы оно и было, если бы тут ничего её не было. Но и тепла здесь уже нет, и запаха чая зелёного и пастилы ягодной, и разбросанных вещей, непонятно откуда берущихся. И её здесь больше нет. Нет больше обещаний и клятв. Ему кажется, что он проваливается. Файв радуется, что засыпает, но вместо разноцветного цвета фонариков, его встречает кровь на руках, пыль на языке, гул в ушах. Он знает эти кошмары. Реальные и ранящие. Он знает, что ничего нет, но всё равно с воплем бежит к обломкам. Хрипит над камнями, захлёбываясь невидимыми слезами и словами с мольбами. Когда же он уже успеет? Файв всегда опаздывает, а ловушки снов не работают. Дверь в поместье тихонечко и аккуратно открылась. В него зашла девушка в красной рубашке с маленькими зелёненькими эльфами и с чемоданом вещей на праздники. —?Ребята, Вы тут? Файв? —?проходила она в глубь холла. —?Диего? Клаус? —?Ого, вот это я понимаю, рождественское настроение,?— вышел к ней мужчина в жёлтом вязанном свитере. —?Привет, родная,?— обнялись брат с сестрой. —?Где Файв? —?в грудь спрашивает Номер Семь, сразу отстраняясь. Она врёт. Она знает ответ. —?Он сказал, что с нами скучно и умотал в свой дом, знаешь же его,?— повёл плечами брат. —?Пробубнил в конце, что придёт помочь наряжать ёлку, когда все соберутся,?— выгораживал его Диего. Он врал. Он снова сбежал. —?Да? А я думал, он до сих пор отсыпается от нашего мальчишника,?— вошёл в гостиную полуголый Клаус, протягивая свои руки к Ване, от чего она иронично поморщилась, но всё равно приняла объятия. Он говорил правду, каждый в этом доме знал, что он не умеет врать ни во благо, ни вообще за что-то. Поэтому, когда все получили замаскированные ответы на свои вопросы, разговор перешёл в другое русло, но которое текло параллельно разваленной семье. —?Эллисон приедет вечером, нужно подготовиться и выезжать её встретить,?— села женщина на диван. —?Не беспокойся, уверен, что Лютер сам встретит её,?— завалился Диего, упираясь локтями на колени. —?Сколько они не виделись? —?перевёл он взгляд на Клауса, с которым вчера эта тема затрагивалась, но не дожидаясь реакции, продолжил. —?Вроде она два месяца назад на съемки уехала? Горилла, чай, соскучилась. Пока Ваня раскладывала вещи в комнату Клауса ворвался сначала звук шипения змеи, а потом и сама пресмыкающаяся, плюющаяся ядом. Диего говорил тихо, чтобы лишние уши не услышали, но с нажимом, показывая, как его только что пришедшая в голову мысль подорвала. Клаус лежал на кровати и читал какой-то комикс или хентайную гейскую мангу?— брат даже знать не хотел. —?Клаус! Ты знал, что эта тварь жива?! —?вынырнул из проёма мужчина в водолазке с чёрно-серой полоской, пока парень на кровати поднял согнутую в колене ногу в чёрных легинсах и опёр её о окно слева, пытаясь не закрыть себе холодный свет из него. —?Какая? —?не отвлекаясь от журнала протянул брат, в чёрном тренчкоте, под которым показывалась странная футболка с рождественским, радостным и прозрачным оленем-духом, а сквозь серо-голубую ткань рисунка просвечивались его татуировки на теле. Он взял тлеющую сигарету с тумбочки, стряхнул пепел пальцем в тарелочку из отцовского сервиза и вдохнул дым, постукивая заинтересованно по яркой обложке. Он был раздосадован, что нашёл на улице только один том истории, и то, не первый и не последний, а вырванной главы из середины?— читать было занимательно, но непонятно. А ещё он знал, что не узнает, как всё закончится, но это было как-то метафорично всей жизни на планете, поэтому ему нравилось чувство открытого финала?— он не пойдёт в магазин за продолжением. —?Эта рыжая! —?не мог сдержать басистый шёпот Диего, потому что чувствовал себя единственным, кого волновала вся эта ситуация. Он отвёл взгляд на изрисованные в вандализме стены, а потом и на плакаты с психоделикой, от чего становилось не по себе. Мужчина, шаркая прошёл в глубь, будто отпинывал лежащих призраков (ему почему-то казалось, что они наверняка были разбросаны тут, как и вещи). —?Ну, догадывался, в мире духов я с ней не встречался, но я и с Беном не встречался… —?смотрел на одну и ту же страницу Клаус, делая задумавшийся вид человека, читающего сложный трактат. Он врал всегда виртуозно о том, что было мелкое, ненужное, что не касалось его. И сейчас он врал, но не мог делать абсолютно невозмутимый вид. Он видел её. Её призрак. Секунду. Мимолётно пересёкся с ней взглядом, даже скорее почувствовал её энергию. Клаус не знал тогда, привиделись ли ему рыжие волосы и тишина шага или нет, но после того, как пришёл Файв, понял всё без слов. Он видел такое лицо раньше, в зеркале. Он много думал об этом, но девушка не ушла к свету, не распадалась осколками души, как многие до неё, а просто пропала, будто её кто-то вытащил из-под воды за шкирку. —?Заткнись! Ты вообще удивлён не был! Где она? Ты ж знаешь! Ну же! Отвечай! —?подлетел к кровати Диего, выхватывая комикс и бросая его на кровать, а другой рукой беря за грудки брата, приподнимая. Тот смотрел прямо в глаза, уже не глупо и игриво, а каким-то слишком печальным и знающим взглядом. Он не хотел говорить об этом ни с кем. Он боялся сделать ошибку. Он не привык обсуждать свои проблемы и вообще их обозначать перед кем-то, потому что не хотел, чтобы о них говорили и выносили какое-то своё мнение. В ответ он никогда не судил чужие проблемы тоже, будто взаймы беря молчание о секрете у человека. Каждый по-разному относится к трудностям, каждый решает их, как ему угодно или не решает вовсе. Клаус не хотел нести ответственность за ещё чью-то жизнь, кроме своей, потому что и с ней справлялся так себе. Да и духи всегда хотят и требуют от него решения своих проблем, ещё и живых людей ему не хватало. —?И что ты сделаешь? —?спросил он у растерявшегося брата. —?Убью эту стерву,?— более спокойно ответил тот и отпустил чужую одежду. Люди так легко это говорят. Клаус до сих поверить в это не может. Диего вообще понимает, что ему самому не жить, если он сделает это? Никто не удивится, если после этого Файв разгромит и брата, и самого Клауса, лишь бы её с того света забрать и отомстить в ярости. А потом он и сам себя прикончит, если не весь мир, потому что бороться с миллиардами убийц в нём будет некому?— он вконец потеряет себя и ниточку, по которой всегда мог вернуться из кровавого омута. Зато можно остановить того, кто ещё не вступил на эту дорожку и не запустил новый Апокалипсис?— просто убедить Диего остыть, и столько времени на решении проблем будущих сэкономим?— закачаешься. —?Вот именно! Оно мне надо? Она потом ко мне придёт, а не к тебе. Мне новой совести как Бен не нужно. Даже если он и скучает по нему до боли в сердце. Совести, и правда, не хватало. Да, у него всё налаживается, благодаря брату и Дейву. Но в одиночестве кажется будто всё замерло без них. И он бы рад, если бы девушка поговорила с ним, осталась бы с ним, когда семья снова разъедется до Дня благодарения, а он уйдёт продавать пластинки днём, а по выходным проводить сеансы, от которых тошнит, потому что люди даже в таком положении находят время на ссоры и разъяснения отношений. Даже, когда один из них в могиле лежит, и оскорбление?— это всё, что он сможет сказать близким. Потому что занятые люди, опустошённые, без надежды не верят в это. Они уже упустили и не хотят терять снова. Как Файв, в какой-то степени. Как Молли не верит до самого конца, что Сэм рядом. Клаусу нравится фильм ?Приведение?, и он решает пересмотреть его в семнадцатый раз на днях, взять диска из проката. —?А то, что она издевается над твоим братом, тебе вообще до лампочки? —?смотрит мужчина свысока на размеренно и спокойно тянувшегося к сигарете, у которой осталось только одна затяжка. Клаус докуривает, не морщась от горечи смоляного фильтра и обожжённых губ, выдыхает дым в лицо Диего, заставляя его отшатнуться назад, и поднимает взгляд исподлобья. Смотрит, вглядывается, о чём-то думает, а потом прикрывает глаза, вздыхая и слегка опуская голову. Он с уверенностью в собственной правоте впивается взглядом в окно перед ним у кресла. Там свежо и чисто, не то, что в его комнате, лёгких и мыслях. Не то, что в их семейке. Остаётся только потушить сигарету о ранее белоснежный с позолотой фарфор?— дико и вульгарно даже для Клауса. —?Диего, мне не до лампочки мой брат, а всё остальное?— более чем. Но сейчас я почему-то чувствую опасность и презрение от тебя. Это ты не считаешь его сильным человеком, который может постоять за себя и не давать кому-то над собой ?издеваться?, как ты говоришь. И если она, правда, будет его доставать, первого, кого он попросит о помощи в избавлении от неё, буду я, а не тот, у кого комплекс героя. Начни со спасения себя самого, а уже потом влезай туда, в чём ни ты, ни я не видим дальше своего носа. Даже если он позовёт её на Рождество, выгнать её сможет тоже только он. Клаус редко высказывался резко, но сейчас он не мог молчать: ни он, ни Файв не были мальчишками, которым нужна материнская забота, которую излучал Диего, и которую желал скорее он, более чем кто-либо. —?Зря, ты веришь в его всеобъемлющую силу, Клаус. Наш братец тоже бывает слаб и падок на ошибки. И ему тоже нужна поддержка и защита. Клаус усмехается на слова. Уж кто-кто, а Файв, и правда, нуждался в помощи. Только вот никто кроме психолога и девушки, как ни смешно, ему точно не мог помочь. И на рыжую у него даже больше фишек поставлено, чем на кого-либо ещё. И если в конечном итоге это будет иллюзией, он поставит на неё снова. Клаус игрок. А девушка в казино, по его представлению, выигрывает всегда. Тёмная лошадка, которую умом не понять. Диего уж точно не сможет. Клаус верит в мозг Файв, который иногда замутнён кровью и бредом, но всегда пытается очиститься. Даже в самой сложной и безвыходной ситуации он будет мыслить трезво. Они просто не могут быть на его уровне в этом. Никто из них не в состоянии решить за него и принять верный вариант. —?Всем она нужна, Диего, но в этом доме никто не готов подать ни руку помощи, ни ногу, ни подставить плечо, ни гроша надежды ни одному из нуждающихся. У нас даже нет возможности, точнее… —?говорит он быстро и замолкает, замечая, как Диего чувствует укол в сердце и отходит, поэтому смягчается, тянясь за комиксом у ног. —?В любом случае, каждый из нас окажется на том свете рано или поздно,?— он листает книжку, откидываясь и слюнявя пальцы. —?За Файв радоваться нужно, он уже жил достаточно, это будет его избавление,?— он открывает пачку и зубами достаёт сигарету, поджигая и намекая на конец разговора. Он затягивается и больше не смотрит на брата, который от раздражения морщит нос и сжимает кулаки. Клаус его не переубедил, но хотя бы остудил пыл. Но даже открывая нужный разворот журнала, он не может сосредоточиться на облачках с фразами героев, потому что в воспоминаниях сразу начинают блуждать две потерянные души, у которых произошло что-то, не поддающееся описанию с использованием его знаний о мире. Когда мужчина остаётся в комнате один, он откидывается на подушку, поднимая голову и роняя книжку на бёдра. Снова тянется за сигаретой, которую уже успел преждевременно и некстати отложить. Клаус помнил, как вытащил тогда Файв на ночь в бар, где парень напился и отключился прямо на стойке. Но в тот раз мужчина и правда видел, как слаб бывает человек без маски, сорванной виски и коньяком. Его брат тогда сказал о том, что произошло. Но по тому, что Клаус разобрал из речи с заплетающимся языком, парень сам не понял и не осознал, что произошло конкретно. Всё, что они вдвоём тогда осознали, девушка исчезла. Причём и умерла, и пропала, и ушла сразу. Файв показал Клаусу записку, которую он после нашёл в её комнате?— она планировала побег, но он слишком рано вернулся домой, хотя Файв рассказывал, что он, наоборот, в тот день опоздал. И уж если Файв сам ничего не понял, а второй по старшинству сын Реджинальда Харгривза суть его рассказа не уловил. Куда уж Диего, самому младшему в их семье, не считая девочки из прошлого. Клаус и Файв считали её своей сестрёнкой точно. Эллисон заходит в столовую. Все уже на местах, но не на тех, к которым все привыкли, не по номерам. В центре стола сидел вместо Вани Диего. Напротив почему-то не было Номера Один, Лютера, зато сидел Бен, который вопреки здравому смыслу присутствовал на их ужине. Файв сидел напротив Клауса, как самые старшие, по правую и левую руку от отца, которого не было за столом, да и откуда?— он уже умер как семь лет, хотя Бену двадцать один год в покойниках никак не помешал. Может, Клаус как-то достал его с того света? Но даже напряжённая атмосфера не помешала улыбнуться женщине. Она была рада, что встретилась с семьёй. —?Привет, всем,?— улыбнулась она, осматривая родных и переводя взгляд на тарелки с едой. Ваня говорила, что приедет в день её возвращения, но Эллисон даже не думала, что братья не смогут приготовить что-то съедобное. Хоть Лютер и готовил превосходно, но неаккуратно, он вполне мог управлять Клаусом и Диего на кухне, а если бы ещё к ним и Файв присоединился, они бы точно смогли пожарить хотя бы пасту. Самый старший из братьев готовил только её, экономя силы и время. Но перед ней были только отвратительно выглядящие и пахнувшие угольки. Ей даже казалось, что что-то из этого шевелиться. Её можно было назвать привередой, но даже не будь она такой, не стала бы это даже пробовать. Она обернулась на родных, которые молча жевали и возились вилками в этой бурде. —?Вы правда собираетесь это есть? —?подняла глаза Эллисон на Клауса и Ваню по соседству с собой, а потом на Бена и рядом с ним Лютера и Файв. Но обнаружила, что те сидят в метре от неё и отдаляются сильнее, пока расстояние между всеми не достигает момента, когда она перестаёт различать лица семьи и голоса. Их поднявшийся из ниоткуда скандал. Диего она уже не видит. Кто-то встаёт с криками, кто-то метает в друг друга ошмётки еды, а кто-то просто встаёт из-за стола и уходит в дальний угол, скрываясь в темноте, но оставаясь в комнате. Эллисон крутит головой, с ошарашенным взглядом и не знает, как прекратить спор между братьями и сёстрами?— она определённо видит рыжие волосы в той темноте. И как Эллисон её раньше не замечала? Она всегда была тут. Просто женщине страшно, и она закрывает глаза, сжимает кулаки, вслушивается в ругань. Как маленький ребёнок в своей комнате не может заснуть от брани родителей. Ей противно, что никто не спрашивает её мнения. Всегда последнее слово оставалось за ней, потому что она девочка, потому что у неё сила манипулятора. И она не хочет быть девочкой больше. В социальном плане. Она хочет носить платья, и чтобы её слушали без силы, без жалости, видели в ней равного. Чтобы её семья была нормальной. Чтобы её семья была больше, чем нормальной не только на словах. Экстраординарной не только из-за сил, но и понимания и любви, где каждый прислушивается к мнению другого. И она сжимает от обиды пальцы, чувствует кровь, стекающую между костяшек от маникюра, но не чувствует боли. Только капельку страха, жалости к себе и ненависти не к людям вокруг себя, а к ситуации и отцу, воспитавшему их такими. Вырастившим их в абсолютной всепоглощающей конкуренции, где либо ты, либо кто-то другой. Где тебя сожрут и косточки выплюнут с потрохами. Где ты никто, если не первый, не лучший. Может, поэтому она с Номером Один? И она кричит, что услышала слух, что все высказались по номерам, но никто не слышит её и не слушает. Она орёт с большей силой, что услышала слух, что все замолчали, но сама не слышит себя. И теперь её по-настоящему окатывает страх. Страх из детства быть ненужной, быть непринятой. Её накрывает волной чувство, что отец снова не пожелал им спокойной ночи, снова не гордился ими, снова не уделил ей внимания, как Лютеру, Диего или Пятому, ведь она физически слабее их. Ведь она всегда больше уделяла внимание любимой для неё, но ненужной для отца красоте. Не стилю и классике, а своей изюминке, никому не сдавшемуся макияжу. Потому что она герой (не по своей воли), потому что всё скроет маска, кроме улыбки, которую так сложно было надевать после убийства. Почему в этом долбаном мире никто не может понять, что спасатели не они. Они те, кого нужно спасти. И она подрывается со стула, роняя его, переворачивает тарелку, чтобы привлечь внимание, но никто не обращает на неё ни взгляда?— её потаённый страх. Страх, который смешивается с ужасом разрушенной семьи. С фобией, когда она никому не может помочь, как Бен, который умер. Даже своей силой. Не может ни на кого повлиять или манипулировать кем-то. Она не нужна сейчас здесь, все от неё далеко, и никто её не слышит. Как семь лет назад, когда её лишили голоса, а после ей пришлось бежать в чужом времени от совершенно незнакомых ей людей. Она хочет также уйти сейчас, забыть об этом, как о страшном кошмаре, вскидывает голову высоко, раскрывает глаза, чтобы никто не увидел слёз, и тут её поражает стрелой осознания. Над ней нет потолка, только тусклый свет издалека светит на них как из дыры в бункере, будто они в колодце. И им не выбраться. Они навсегда обречены на ругань и недомолвки, потому что стены скользкие, мокрые, пологие?— им не выбраться на свет?— слишком глубоко они пропали. Дно как оно есть. Эллисон единственная, кто видит свет из дыры со дна этой ямы. Время и звук вокруг неё растворяется под холодными, как контрастный душ лучами света, которые не слишком и достают до их столовой, где есть только жалкие свечи, но она чувствует их. Ощущает, как слёзы стекают по щекам и блестят, застилают глаза. ?Вот бы поделиться с ними этим светом, но они не слышат. А если и увидят, то начнут спорить, как выбраться сразу отсюда?. Она просыпается из-за соскользнувшей маски на глазах. Они уже приземлялись, поэтому, как только самолёт остановился, и пилот оповестил о конце путешествия, она достала сумку с верхней полки и пошла на выход из салона. ?Это был только сон. Всего-лишь сон. Не стоит об этом думать,?— повторяла она себе всё дорогу до аэропорта. —?Не стоит драматизировать, дома всё хорошо, но если что, можно посмотреть в соннике*** из городской библиотеке, если тебя это успокоит. Главное не верь этому и не драматизируй?,?— внушала она сама себе, успокаивая. Как только женщина зашла в аэропорт, то сразу увидела машущего ей брата и на каблуках с багажом побежала к нему. Она забыла на пару минут свои мысли о семье, которые гложили её весь полёт до кошмара и после него весь путь. —?Эллисон! —?Лютер подхватил женщину за талию, поднимая её в объятиях. —?Я так скучал. —?Я тоже, дорогой,?— улыбается она, утыкаясь в плечо брата и сжимая его широкую шею. —?Домой? —?опускает он её на землю, продолжая гладить по волосам и спине, впитывая знакомый запах, по которому он скучал. —?Домой,?— кивает она, когда её отпускают и берут ладонь одной рукой, второй подхватывая её огромный чемодан. —?А теперь объясни спокойно, что происходит. Лютер тяжело вздыхает, опуская голову. Он уже не был опьянён яростью, только бесконечно расстроен тем, что ничем не может повлиять на ход событий. Не может остановить девушку и справиться с последствиями, которые польются в лодку их семьи, как вода из моря в брешь. Окатят по большей части именно рыжую девочку, которую он защищал слишком долго, вынашивал будто дитя, учил ходить заново, как брат и отец. Он слишком привязан к ней. Слишком обеспокоен ей, не так как Эллисон. Потому что в сводной сестре он был уверен, чувствовал её силу и энергию за километр. Как пока он ждал её, уже был полон волнения от её приезда. А девочка для него была как чистый неиспорченный лист. Невинный и простой, который не достоин был брата, который не смог о ней позаботиться и испачкал её в крови. Заставил её усомниться в людях. От Файв ожидать было другого невозможно. Он похоронил многих, но ещё большее количество он убил. И для Лютера не было оправданий этому, потому что каждая жизнь важна, даже если кто-то когда-то и пошатнул его уверенность в этом. Брат, отец, мир будто твердили ему: ?Ты ни в чём не преуспел, потому что не шёл по головам?. Но Лютер забыл, что у брата не было такого человека, как Эллисон, которая без своих сил сказала, что это нормально?— не добиться всего, о чём он желает грязным методом. Поддержала добрым словом. У Файв был только манекен Делорес, которая говорила его ртом и Куратор, которая не пойдёт по головам, а расстреляет, чтобы трупы ей дорогу как ковёр красный обложили. Лютер был эгоистом. Эгоистом, который не хотел прислушиваться к тому, кто младше него, а девочка таковой и была. Только вот он и Эллисон слышал через раз, хотя она сейчас была третьей по старшинству после Клауса и Файв. Он был сильным, с лидерскими наклонностями, но глухим к чужому мнению, скорее всего потому что чувствовал себя оставленным этими людьми с семнадцати лет до тридцати, а потом ещё год в прошлом, в 1962 году. Брошенным братьями, сёстрами и отцом. И если Файв мог винить в своей ошибке только себя, то для Лютера не было более простого объяснения ситуации, кроме как: ?все ушли (от меня)?. Он был слишком привязан к семье. А остался только отец, которого не уважать нельзя, ненавидеть тоже, потому что младшие будут брать пример с лидера, подражать, упаси Бог. Он был слишком привязан к отцу. К идеалу отца. К своей ?дочке?, как он её называл ?малышка?. Он не готов был отпускать и её в свободный полёт. И её терять, как Эллисон когда-то, когда ушла вместе с остальными. ?Бросила? его один на один с отцом, роботом, приматом и одиночеством. Которое пожирает с каждым кругом вокруг журнального столика на велосипеде. Которое высасывает жизни, когда тебе нечем заняться, хотя совсем недавно разговаривал с весёлой сестрой и спорил с неугомонным братом, и когда похоронил двоих друг за другом в тринадцать лет и шестнадцать, хотя должен был их защищать. Когда ты единственный ответственный для себя в их потерявших цвет лицах на портретах. Когда ты один, потому что не ушёл, когда было нужно, не смог отпустить и смириться с проигрышем, пытаясь кому-то доказать, что смысл твоего существования существует. Он реален, и он, правда, важен. Как сейчас. —?Она хочет возобновить общение с Файв,?— замолчал Лютер под звуки разговоров, хаотичного стука колёсиков багажа со всех сторон и неразборчивого голоса женщины из динамиков,?— спустя два года,?— он взглянул на Эллисон, которая шла, опустив голову и смотря больше вперёд, чем под ноги. Он пытается доказать свою точку зрения и немного нагибается для поддержки,?— вопреки тому, что он её чуть не убил. Ты же понимаешь, их отношения… —?Лютер поднимает брови, когда видит кошачьи глаза с чёрными выразительными ресницами напротив и успокаивается, мягко сжимая руку. —?Файв всегда был немного,?— дёргает бровями и открывает рот огромный мужчина, который не может подобрать правильных слов,?— кровожадным, что ли,?— и он не подбирает, потому что оба понимают, что брат не кровожадный, если его не приманить на запах железа,?— жестоким. Это повторится снова,?— он отводит взгляд, ведя девушку за собой и смотря вперёд более убеждённый в своих словах. —?Я уверен. Но она не доверяет мне, не говорит, что хочет сделать, чего добивается их встречей… А я… —?Лютер сжимает губы, а на лице едва заметно для актрисы жилка на виске дёргается. —?Я не могу потерять её. ?Я не могу пережить ещё одну Клер. И твоих слёз?,?— проглатывает Лютер. ?Я не могу встать не на твою сторону и потерять твоё доверие ко мне?,?— качает незаметно головой Эллисон. Харгривзы дорожат друг другом, как единственным ценным в их жизни. В академии собраны теперь все повзрослевшие дети, но каждый всё равно занят больше собой и своими делами, чем украшением ёлки, которую притащил Лютер с утра. Каждый молчит, и задумавшись вешает понравившиеся игрушки, из-за чего видно невооружённым глазом линии, где пересекаются части, которые каждый наряжает сам. Шесть никак не гармонирующих частей ёлки, с разными световыми решениями, никак не ладящие, как и хозяева дома, только снаружи улыбающиеся друг другу, но искренне не понимающие и не принимающие ни одно решение близкого. Эта тишина не гнетущая, но скучная и однообразная, привыкшая возникать всегда в их компании и молчать. Особенно в последние годы после Апокалипсиса, усугубившаяся с пропажи девочки. Потому что теперь им есть, что скрывать?— каждый, кто хоть что-то знал о ней пытался не проколоться. Или как незнающий и незаинтересованный ей Диего не давить на больное, не измываться над проблемой, потому сам не знал, как поддержать, ведь всё будет звучать лицемерно и неправильно. Любое слово будет слышаться Файв как насмешка. А учитывая обстоятельства, самым большим шутом он был для девочки, как казалось мужчине. Для Клауса это тоже всё было похоже на цирк, где все маски напялили, будто ничего не происходит. —?Может, позовём Ведьмочку на Рождество? —?снова предлагает Клаус, выбрасывая розу, которая обозначала молчание. ?Sub rosa?,?— он морщится от голоса отца в своей голове, который высечен на подкорке его поучениями. Сэр Реджинальд никогда не опускал глаза на детей, даже когда за столом он вешал её над головами и говорил эту фразу на латыни, ?под розой??— ?тайна, тишина?. —?Нет! —?одновременно взрываются Диего, Лютер и Ваня, будто бы бросок Клауса этой игрушки на глазах у братьев, и правда, дал им сил высказаться. Эллисон лишь прикрывает глаза, когда все косятся на Файв, который даже не дёрнулся и не посмотрел на предмет шума?— из всех них он на отца походил больше всего. Был всегда чем-то занят, ходил с бумагами даже во время праздников, много молчал, поучал их, но был мягче, наверное, чем раньше или же более грустным. И сейчас все снова ждали от него чего-то умного, мудрого, но боялись взбесить и разозлить. Всё-таки иногда он был бешенным, заводился с полуоборота, и это всегда было казино. То казино, которое Файв ненавидел. —?Это не зависит от нас,?— устало говорит парень, исчезая на кухню, пытаясь заварить кофе?— зачем, он сам не знает. И вот, они дождались от него чего-то умного, только с медленно доходящим смыслом. Он опять исчез, и братья с сёстрами остались в непонимании?— он разозлился на них или же пошёл заняться делом, потому что со своей стороной ёлки уже справился быстрее других. Как всегда. Шустр во всех делах, будто по каким-то расписанию и плану всё выполняет, которые другим не достались. Просто, в отличии от других, у него в голове бардака нет и, правда, всегда есть стратегия на абсолютно любое действие от спасения мира до доведения близких до ручки. С вариантами развитий событий и решением проблем. Люди вокруг него, и правда, в страхе от него скоро шугаться будут. Он оставляет их с немым вопросом, потому что уверен, до них и самих дойдёт (вряд ли), что они не могут предугадать случайность. Даже он не может просчитать ни одну вероятность, если это касается её. Девочки из прошлого. И прийти или нет, будет решать только она в конечном итоге, а он торопить события не собирается. И уж точно не намерен становиться катализатором и самостоятельно пересекать горизонт событий, чтобы их всех в эту чёрную дыру затянуло. Особенно их двоих снова. А два брата с сестрой начинают прожигать друг друга взглядом. Они знают, что не должны были так реагировать на этот вопрос, но он волнует их, кажется, больше, чем тех двоих. Потому что ни один из них не разговаривает с Харгривзами о том, что случилось, но, кажется, хотят поговорить с друг другом. По крайней мере девушка. Харгривзам сложно признавать, что они где-то не нужны, где-то бессильны, что это не их дело. Это их дело. —?Это их дело,?— произносит в слух Номер Три. И трое снова хотят возразить, потому что их это тоже касается, но каждый молчит почему-то и продолжает украшение, за которым проходит день и ещё, потому что дом слишком большой. Квартал как-никак. А потом приходит день перед Рождеством, когда все доделывают последние приготовления на праздник, закупаются едой и начинают готовить блюда. Всё идёт слишком удачно, пока они не понимают, что это было затишье перед бурей. —?Здравствуйте,?— улыбается девушка, пока её уши поднимаются вместе с заправленными рыжими волосами, щекоча шею,?— давно не виделись,?— она не смотрит на других, её взгляд устремлён ровно в серо-зелёные глаза,?— Файв. Девушка делает первый шаг навстречу со счастливым блеском на немного влажных глазах, потому что вспоминает, как она опасливо делала первый шаг из дома, а он держал её руку в поддержке, которая теперь нужна ему, чтобы не сбежать. Потому что это неправильно?— сбегает она, а не самый удивительный человек в её жизни. Файв оборачивается на собравшихся братьев с сёстрами, убеждаясь, что не только он видит приведение уже второй раз. Жаль, что он всё-таки не съехал с катушек. Было бы намного проще. —?Я встретил прошлое, к которому не был готов, а другие вокруг, кажется, уже подготавливали почву для наших могил. Из которой, я надеюсь, ты выберешься и сможешь сделать шаг в новый лучший мир.