Глава 3 - Разбор полётов (2/2)

-Что? – удивленно воскликнул я. – То есть как? Тот самый, который… И это возможно?-Это так. – Утвердительно кивнула Анна. – Потребовалось очень много времени, чтобы заставить его работать по первому нашему требованию. Как видите, получилось…Материализатор мыслей… Над этой загадкой, с которой мы случайно столкнулись в Потерянном Городе четыре года назад, бились многие ученые умы нашей конторы. И, как теперь выясняется, небезуспешно. Я сразу же вспомнил несколько случаев, когда под действием этой штуки люди буквально сходили с ума. Объяснялось все очень просто – любая мысль материализуется и воплощается в реальность, для каждого отдельно взятого человека, попавшего в ?поле зрения? материализатора. И временами там такие вещи выкристаллизовывались, что даже самых закаленных бросало в мелкую дрожь…-Конечно, создавать вещи из ничего он уже не может, - сказала Родригес, как бы угадав ход моих мыслей. – Такие фокусы работают только там, в Городе. А здесь можно только, что называется, заглянуть к человеку в душу. Но поверьте, и этого иногда бывает вполне достаточно… - она невольно содрогнулась.-И ты видела все, о чем я думал, на этом вот экране? – я показал на выключенный сейчас монитор.-Ну как… - замялась медтехник. – Обрывочно, фрагментарно – не знаю, как еще сказать – но, в общем да, видела.-Его на допросах еще не пробовали случайно? – поинтересовался я.-Не раз, - с готовностью ответила Родригес. – Во всех случаях, как мне сказали, результат стопроцентный.-Потрясающе… - пробормотал я, стараясь понять, как это я не знал об этом раньше. Похоже, просто был слишком загружен оперативной работой и не замечал, что делается в родных застенках. Ну и Пакстон, конечно, тоже хорош – пока не забросаешь вопросами, ничего не скажет. И если задуматься, то черт его знает, чем его отдел там занимается, помимо изучения ?городских? находок…-Капитан, - осторожно произнесла Анна, - я не буду настаивать, решать вам. Но все же…-Я за этим сюда и пришел. – Решительно сказал я, снова закрывая глаза. – Включай эту адскую машину.-Итак, - произнесла Родригес, - попробуем проверить версию с травмой нервной системы. Постарайтесь вспомнить, капитан. Что могло вызвать такое потрясение?Мне, вновь окунувшемуся в свой внутренний мир, пришлось приложить значительные усилия, для того чтобы сконцентрироваться на словах Родригес, чей голос снова казался чужим и незнакомым. Травма, потрясение… Что же такое произошло во времена моего счастливого детства, что аукнулось через столько лет последствиями, подозрительно граничащими с шизофренией? Стараясь избавиться от лишних мыслей, которые так и норовили заполнить собой мнимое пространство сознания, я чувствовал, как колючий холодок в глубине души стремительно превращается в арктическую стужу, расползаясь буквально по всему телу. Все это напомнило мне игру в ?холодно-горячо? наоборот. Чем ближе к разгадке, тем становится холоднее… А потом то, что мозг долгое время заботливо прятал в самых темных закоулках памяти, резко всплыло на поверхность, и я вспомнил все.-Мне было шестнадцать, - наверняка мой голос дрогнул, только я этого не замечал. – Я был на редкость впечатлительным и ранимым молодым человеком с чрезмерно развитым воображением. Любое незначительное замечание для меня было сродни небольшой катастрофе. Что уж там говорить, критику в свой адрес я практически не переносил – замыкался в себе и мог часами торчать в одиночестве в своей комнате. Я верил в романтику и прочую хренотень, жил призрачными мечтами, изо всех сил стараясь отгородиться от реального мира… Впрочем, это все прелюдии и предисловия.Это было как раз то время, когда по Ташкенту прокатилась волна изнасилований и жестоких убийств. По городу поползли слухи о серийном маньяке-убийце, родители перестали выпускать своих дочерей гулять… Каждые две недели – точь-в-точь! – находили очередной изуродованный труп, причем каждый раз в разных районах города. И когда проходило еще две недели оставшиеся пока еще ?нетронутыми? районы замирали в оцепенелом ужасе. Наш район оказался последним в этом ?списке?… Я не знаю, как это получилось. Наверное, это было чудовищное совпадение. Мать задержалась допоздна на работе, хотя обещала прийти пораньше – у нас намечался праздничный обед по случаю дня рождения отца. Она позвонила примерно в восемь часов вечера, пообещала, что ?будет через час?. Как оказалось, ее голос я слышал в последний раз. Ранним утром раздался телефонный звонок: голос в трубке представился следователем по особо важным делам… На опознание поехал отец. Он сразу постарел лет на пятнадцать, осунулся весь, курить начал, хотя раньше никогда не пробовал, и перенес еще инфаркт вдобавок.

А этого ублюдка все-таки арестовали. Судебное заседание, состоявшееся месяца через три, врезалось мне в память практически во всех подробностях. Кроме нас с отцом, присутствовало девять семей, потерявших сестер, дочерей, жен… Несколько раз заседание прерывалось – некоторые не могли сдерживать чувства. Кому-то пришлось выйти из зала суда. А я не замечал ничего происходящего вокруг, только смотрел, не отрываясь, на его лицо. Нахальное такое лицо человека, полностью уверенного в своей уникальности и безнаказанности. Но больше всего меня поразил взгляд его холодных голубых глаз, которые как будто пронзали насквозь каждого, кто в них заглянет… В последнем слове он имел наглость просить у суда снисхождения, при этом на его лице не дрогнул ни один мускул…Приговор я тоже прекрасно помню. Тогда мне еще показалось, что сам судья, зачитывавший его монотонным голосом, едва сдерживал свои чувства: ?Рассмотрев уголовное дело, Верховный суд постановил: подсудимого Колесникова Юрия Сергеевича признать виновным в совершении преступлений, предусмотренных частью второй статьи 97 и статьей 114 Уголовного кодекса, и назначить ему высшую меру наказания в виде смертной казни через расстрел. Приговор Верховного суда считать окончательным и не подлежащим обжалованию?. Кто-то из родственников убитых кричал, кто-то аплодировал, кто-то просто плакал навзрыд, а я все смотрел в глаза этой мрази. Он улыбался ехидной улыбкой победителя…Наверное, я должен был чувствовать какое-то удовлетворение, или вообще, хотя бы что-нибудь чувствовать. Но, кроме полной опустошенности, я ничего не ощущал. Целый год после этого я жил в глубокой депрессии, пару раз всерьез даже подумывал наложить на себя руки. Спас отец, заставив меня записаться в секцию рукопашного боя и готовиться к поступлению в институт. Короче, чтобы у меня оставалось как можно меньше свободного времени. Я работал, как проклятый, по шестнадцать часов в сутки, и это дало результат – постепенно я оправился. Во мне больше не осталось ничего из того, что раньше так мешало жить – из гиперчувствительного романтика я превратился в черствого и довольно циничного человека, каким и остался по сей день…-Вот и все, - сказал я, открывая глаза. – Тогда, пятнадцать лет назад, полностью поглощенный учебой и спортом, я не заметил, как все происшедшее постепенно притупилось, а потом и вовсе затерлось в памяти. Так и ?лежало? там до сегодняшнего дня.

-Ничего себе. – Проговорила, наконец, потрясенная Родригес. – Простите, капитан. Я даже не подозревала…-Да ладно, - махнул я рукой. – Ты лучше скажи: то, что я сейчас рассказал, подтвердило твои догадки?-Думаю, вполне, - кивнула медтехник. – Но картина еще неполная. Мозговая активность сама по себе еще ничего не дает и не объясняет. Вы ведь мне так и не рассказали подробно о симптомах.-Знаешь, - медленно выговорил я, - все эти симптомы больше смахивают на сумасшествие. Поэтому я совсем не уверен, стоит ли об этом рассказывать…-Так не пойдет, капитан. С вами определенно происходит что-то странное, и дело здесь не только в нервном истощении. Вы отдаетесь работе настолько, что можете элементарно перегореть.Я молча любовался тонкими чертами ее лица, чувствуя, как во мне борются страх оказаться шизофреником, сильное желание рассказать все от начала до конца и еще более сильное желание обнять Анну.-Послушай, - сказала Родригес, положив руку мне на плечо. – Я всегда с тобой, в любом случае, чтобы ни случилось. И любой из нас скажет тебе то же самое. Потому что мы – больше, чем команда. Мы друг для друга вроде как родные уже. Поэтому, как бы ни сложились обстоятельства, какие бы проблемы не свалились нам на голову, мы всегда должны доверять друг другу и поддерживать. Вспомни, ты сам говорил это нам перед нашим первым заданием, и ты же это повторяешь каждый раз для новичков. Так что же случилось на этот раз? Забудь про все эти дурацкие предрассудки и домыслы, просто доверься мне.Я тяжело вздохнул. Да, я завел этот негласный кодекс ?Доверие. Поддержка. Взаимовыручка?, и я же теперь готов его нарушить, поступая при этом уже не в первый раз за последнее время непоследовательно. Поколебавшись еще несколько секунд и решив, что непоследовательностей с меня хватит, я отбросил всякие сомнения и рассказал все. И про ночные кошмары, и про то странное состояние транса, охватывающее меня во время каждого боя, и про таинственную тень, преследующую меня каждую ночь, и про Ганса Олафсена, с которым я непонятным образом оказался связан, и про многое другое, что тревожило и пугало меня последние двенадцать лет. Рассказал я и про наш разговор с Феликсом и про досье, присланное с Северного Полюса.

Когда я закончил, воцарилось неловкое молчание.

-Даже не знаю, что тут можно сказать. – Призналась Родригес. – Все это действительно смахивало бы на бред сумасшедшего, если бы я это услышала не от тебя. И потом, ведь и майор Подгорный тоже кое-что видел, а два сумасшедших сразу – это чересчур… Стало быть, все это началось с того самого ночного звонка?-Именно, - кивнул я. – И вся моя дальнейшая деятельность… как бы это сказать… сопровождалась этим.

-Ты знаешь, - вдруг озабоченно нахмурилась Анна, - а я ведь и раньше сталкивалась с чем-то подобным. До того, как я попала в Службу, некоторые повстанцы рассказывали мне о странных приказах, поступавших из ниоткуда, подозрительной потере памяти, о целых составах с оружием и медикаментами, неожиданно появлявшихся на некоторых заброшенных станциях. И это было в то время, когда мы еще не наладили собственные поставки всего этого добра повстанцам…-Точно! – вдруг встрепенулся я. – А Пакстон как-то раз заикнулся, что кто-то или что-то ?изменило? результаты исследований по какой-то там научной программе. И таким образом было найдено противоядие против альянсовской ?мертвой воды?. Ни один из ученых, работавших над этой программой, ничего не мог вспомнить. А я-то, дурак, всего этого не замечал!..-Да-да, что-то такое припоминаю, - кивнула Родригес. – Вот только один резонный вопрос возникает: что все это значит?-Я думаю, ответ можно узнать только одним способом, - сказал я. – Архив покойного Шмейхеля.-Генерал ни за что не даст тебе допуска, - с сомнением покачала головой Анна. – Ты ведь знаешь, уже много раз пытались…-Тем не менее, - настаивал я, - это единственный способ узнать хоть что-нибудь. Мне до смерти надоело уже мучиться в неведении. А генерал что-то знает, я в этом уверен на сто процентов, - заявил я, поднимаясь с койки.-И что, устроишь ему допрос с пристрастием? – поинтересовалась Родригес, вставая вслед за мной.-По крайней мере, попробую задать пару вопросов, - улыбнулся я. Потом подошел к ней, слегка наклонился и легко поцеловал в щёку, глубоко вдохнув при этом приятный аромат ее волос. – Спасибо тебе большое. Я еще загляну к тебе сегодня, - подмигнул я ей, уже стоя на пороге.Медтехник только загадочно улыбнулась белоснежными зубами. Какое-то время я смотрел в ее глаза, чувствуя, как меня потихоньку начинает пробирать приятная дрожь. Затем я, сдержав рвущийся вздох разочарования, махнул на прощание рукой и вышел в коридор.*******По пути в столовую меня занимали две мысли. Во-первых, что придется сказать генералу, чтобы получить ответы хотя бы на некоторые интересующие меня вопросы, коих я насчитал около двадцати? Во-вторых, что со мной случилось, если я как пацан втрескался в собственную подчиненную?

?Что я вижу? – ехидно спросил внутренний голос, - у бесчувственного бревна проклюнулись какие-то эмоции? Что, еще не все потеряно, да???Да, проклюнулись, - ответил я сам себе, - не знаю, только ли в эмостимулине дело, но влип я, кажется, капитально?.

Пришлось сделать над собой достаточно большое усилие, чтобы не думать ежесекундно об Анне Родригес и сосредоточиться на интересовавшем меня деле. А задуматься тут было над чем. Личный архив первого и единственного директора ОСБ Карла Хайнца Шмейхеля…Если судить по тому, что я о нем знал, то он был, в сущности, идеальным руководителем. Блестящая карьера в немецкой BND, после Первого вторжения – отнюдь не простое решение возглавить Объединенные системы безопасности, только-только формировавшуюся организацию, призванную обеспечить хоть какой-то порядок и стабильность на планете. По сути, со временем он фактически получил власть над всей планетой, потому как ОСБ проникли во все сферы жизни, став определяющей силой во всех уцелевших городах. Отпала надобность в президентах и парламентах – всю власть осуществляли местные представительства ОСБ. При этом у Шмейхеля хватило ума не класть себе в карман огромные средства, выделяемые для организации, а расходовать их по прямому назначению. Он никогда не говорил лишних слов, все его приказы были исключительно четкими и понятными. Еще одной отличительной его чертой была способность прислушиваться к инициативам своих подчиненных, и оттого работать с ним было одно только удовольствие.Однако, все, что он так тщательно создавал в течение двух лет, рухнуло буквально в одночасье во время Второго вторжения. Как потом многие говорили, директор погиб в первые часы войны. Однако существовало и другое мнение: якобы за два часа до вторжения Шмейхель бесследно исчез при весьма загадочных обстоятельствах. Как бы то ни было, только потом, через какое-то время, будет обнаружен его личный архив, в котором по слухам хранится то ли секретная информация, то ли какой-то ненужный уже компромат. В любом случае, ни один из рядовых сотрудников Службы, возрожденной на осколках ОСБ, никогда в глаза не видел этого архива. И единственным человеком, кто владел информацией об архиве и, возможно знал его секреты, был генерал…Перед тем, как войти в столовую, я сверился с часами. Десять минут первого. Только сейчас я осознал, как долго проторчал у Родригес. Пробубнив под нос что-то нечленораздельное, я распахнул двустворчатые двери. В столовой было практически пусто, если не считать Фредди, дремавшего за одним из столиков, да профессора Сантини, облокотившегося на стойку бара и растерянно вертевшего головой по сторонам. По всей видимости, с самого утра он отсюда никуда не отлучался. Удивительно, как его еще ноги держат… Впрочем, вдребезги пьяный доктор психологических наук меня в данный момент не интересовал. А интересовал меня человек, сидевший в самом темном и неосвещенном углу за двухместным столиком. Перед ним стояла тарелка с хедкрабовым супом и дымящийся бокал свежесваренного кофе. Все как обычно.-Присаживайся, Колотыгин, - сказал генерал, даже не посмотрев в мою сторону.Я расположился напротив него. Его усталое лицо было изрезано многочисленными морщинами и шрамами, напоминавшими о том, через что ему довелось пройти. Изрядно поседевшие волосы как всегда подстрижены коротким ежиком. Глаза, не выносившие яркого света, полностью закрывали темные очки. Зеленая фуфайка и камуфляжные штаны дополняли его привычный вид.-Подозреваю, у тебя накопилось множество вопросов, - проговорил генерал, не дав мне начать. – Не удивляйся. У Подгорного, например, их не меньше. Но дело совсем не в этом. Чем могу помочь?-В последнее время, - я пристально смотрел в глаза, скрытые черным стеклом, - да и не только в последнее происходит много чего странного и необъяснимого. В том числе и со мной…-И ты, конечно, хочешь выпросить у меня допуск к архиву Шмейхеля? – перебил он.Я опешил, оказавшись абсолютно не готовым к такому повороту в разговоре.

-Позволь спросить, Алексей. – Произнес генерал, отхлебнув кофе. – Чего ты хочешь этим добиться? Надеешься найти в этом архиве разгадку своих снов? Или познать смысл жизни? Чего?По спине пробежал неприятный холодок. Такая осведомленность генерала в моих личных делах не могла меня не встревожить.-Вот видишь, молчишь, - продолжал тот. – Потому что не знаешь конкретно, чего хочешь. В этом-то вся и беда, и поверь, именно из-за этого многие хорошие люди кончают очень плохо…-Хорошо, - выдохнул я, - тогда вы можете хотя бы сказать, что происходит?-Время перемен, Алексей, - доев свой суп, ответил генерал. – Вот что происходит. Не просто перемены, нет. Коренной перелом во всей жизни. И это и пугает и радует одновременно…-Уж не связываете ли вы все это с Фрименом? – съязвил вдруг я.-Никоим образом, - спокойно парировал генерал. – Избранных в этом мире не существует. Есть удачливые и не совсем удачливые, вот и все. От имен же ничего – подчеркиваю, ровным счетом ничего – не зависит. У нас давно уже время могущественных организаций, а не личностей. А впрочем…Чувствуя, что ни хрена не понимаю, я попробовал гнуть дальше старую линию:-Так все-таки, архив Шмейхеля…-Исключено, - отрезал генерал. – Ты не найдешь в этом архиве ответов на свои вопросы. Зато ты узнаешь такие вещи, о которых лучше никому и никогда не знать. Ужасные вещи, лежащие далеко за пределами нашего с тобой понимания. Вещи, после которых твои ночные кошмары покажутся тебе детскими мультиками. Поверь мне, Алексей. Не надо тебе лезть в этот архив. Пройдет время, и ты сам все поймешь. И тогда никакие архивы тебе уже будут не нужны. И потом, - добавил он тихо, - я обещал Карлу… И я это обещание сдержу.Я молчал, потрясенный словами генерала. Тот полез в нагрудный карман за сигаретами, и в этот момент на стол выпала старая фотокарточка. Человека на ней я узнал практически сразу – это был Шмейхель, облаченный в строгий деловой костюм. В общем-то, ничего примечательного в этом фото не было, вот только взгляд его зеленых глаз почему-то заставил меня передернуться. Я еще раз внимательно посмотрел на фотографию. Что-то в этом взгляде было не так… Генерал легким движением взял карточку и положил ее обратно в карман, сделав это, как мне показалось, слишком торопливо.

-Ну говори, - процедил он, прикуривая сигарету, - я же вижу, что у тебя еще какие-то проблемы есть помимо этого.-В принципе, есть, - вздохнул я. – Помните наше главное правило? Профессионализм превыше всего?-Прекрасно помню.-Так вот, мне кажется, что это правило я уже многократно нарушил. В моей жизни стало слишком много личного, - сказал я, разом вспоминая дока Вэнса, Аньку, Аликс, Родригес, в конце концов. – Боюсь, это может навредить нашему делу в самый неподходящий момент.-Запомни, Алексей, - ответил генерал, делая глубокую затяжку, - эмоции – это то единственное, что отличает нас от них. Пока мы способны хоть на какие-то чувства, мы отличаемся от этих… Даже не просто отличаемся, мы выше их. Потому что мы способны драться за идею, а они воюют по компьютерной программе. Эмоции – слабость только для слабых. Мы же способны превратить их в нашу силу, в тот самый стержень, на котором мы все держимся. Так что выбрось всю эту чушь из головы. Мы не роботы, а живые люди.-А я и не знал о ваших ораторских способностях, - удивленно признался я.-А ты почаще сюда заглядывай в это время, - усмехнулся генерал. – И не такое от меня услышишь. А если честно, то иногда простого человеческого общения ужасно не хватает. Придешь сюда, а тут никого, кроме Фредди и этой вечно пьяной скотины, - он недовольно покосился в сторону Сантини. Потом вдруг крикнул: - Фредди! Я же просил тебя не наливать ему спиртное!Встрепенувшийся бармен только удивленно пожал плечами.-А-а, значит, сам притащил, - проворчал генерал. – Вот так-то.

-Что ж… Разрешите идти, - сказал я, вставая из-за стола. – Мне надо груз к отправке готовить.

-Удачи тебе, Алексей.Пройдя несколько шагов, я обернулся:-Генерал, а где находится этот архив, если не секрет?-Не секрет, - спокойно ответил тот, доставая что-то из-под стула. – Вот он.В руке он держал небольшой чемоданчик – из тех, что предназначены для перевозки и хранения секретных документов, несгораемый и практически неуничтожимый. На чемоданчике был наклеен какой-то знак желтого цвета…