Четвертая долька шоколада и дирижерская палочка (1/1)

Гордый, холодный Владимир взирает на класс с высоты парты. Гудронов, излучая довольство, смотрит на него, потирая полные ухоженные руки. Вид выведенного из себя Талицкого наполнял сущность дирижера диким восторгом. И мужчина чуть ли не первым увидел труп Анжелы. Брезгливо поднес к носу кружевной платочек, источающий удушающий запах цветов, и отвернулся. Оглядывая собравшихся, Гудронов заметил преинтересного парня. Тот чуть в стороне от толпы, упав на колени, запрокинул голову. Из-за затемненных очков нельзя было понять, куда парень смотрит. Логично было посчитать, что он неотрывно смотрит на стрельчатую арку, где была подвешена искалеченная девушка. Гудронов, весьма заинтригованный, подошел. Этот парень имел облик запоминающийся. Подстриженные в каре темно-фиолетовые густые волосы, блестящими гладкими линиями обрамляли лицо. Рваная челка, приоткрывающая лоб справа, самой длинной прядью спадала на нос. Пол-лица не видно из-за крупных затемненных очков. Те чертылица, что видны, поражают несколько девичьей красотой. Прямой идеальный нос, редкий для русского человека. Небольшой рот ясно очерчен, верхняя губа немного крупней и приподнята. Мягкий контур скул и узкий подбородок лишь добавляли шарма. Одежда на этом парне окончательно запутывала — серая ветровка и черные джинсы, свободно висящие на худом теле, были слишком обычными. Этот парень и есть Николя. Заметив, что за ним наблюдают, он принял более напряженную позу. Не сумев больше сдерживаться, впился пальцами в предплечья, до боли, до судорог, до побелевших пальцев. Не замечая никого, он начал покачиваться, словно убаюкивая собственную боль. Парень убитой девушки с трудом был поднят появившимся Каганцевым. Дмитрий, ласково придерживая, повел Николя в свой кабинет. Любопытный и назойливый в одинаковой степени Гудронов последовал за ними. Каганцев усадил слабо отбивавшегося парня на кресло, достал из необъятного секретного ящичка стола фляжку с коньяком. Предельно довольный Гудронов отметил факт, что Каганцев хранит алкоголь на рабочем месте.Николя получил увесистую оплеуху от Дмитрия, затемпод угрозой принуждения выпил немного коньяка. Горячая жидкость согрела парня. Каганцев же, не имея больше возможности занять свои мысли делом, тяжело опустился на стул около первой парты. Хмуро разглядывая фляжку, пару раз к ней приложился.Тяжелое молчание. Заскучавший Гудронов, словно нехотя, выхватил коньяк, потряс, оценивая количество, и предложил:—Господа! Давайте успокоим наши израненные сердца алкоголем и настоящей мужской беседой! Пойдемте, прощу прощения, в бар! Каганцев, шумно вдохнувший, возразил:— У меня кроме фляжки еще есть. Вполне можно и здесь остаться. Вот трое сидят за учительским столом. Парень девушки, её любовник и полный желчи наблюдатель. Маловероятно, что Николя знает про бывшие отношения Анжелы и Каганцева, Дмитрию известно больше, чем первому, а Гудронов, как грязная пена, собирающий все сплетни и пикантные сведения, возможно, знает почти все. Изворотливый умишко Гудронова ломается, пытаясь дознаться тайны: проявленнаязабота и внимание Каганцева к Николя кажутся противоестественными для горячей, ревнивой натуры Дмитрия. Настороженное молчание продолжается до тех пор, пока многочисленные вливания алкоголя не раскрепостили движения тела,не развязали язык и не разрушили здравый смысл. Сидящий слева, упирающийся коленками в стол, Гудронов раскраснелся, разомлел, разболтался:— Знаете… господа! Кто-то из нас убийца!Тщедушный юноша Николя, сложивший буйну головушку и подвижны рученьки на стол, лишь уперся подбородком о столешницу, ожидая продолжения.—Ну, надеюсь, господам ясно, что себя в круг подозреваемых я не ставлю!Каганцев, положивший ноги прямо на свои же бумаги на столе, вальяжно и шикарно раскинулся на стуле справа. Скуривая четвертую сигару, он иронично протянул:— Ты меня не уважаешь?— О чем вопрос! Кого я уважаю, так это вас, мой любимый и дорогой коллега! Влажные поцелуи Гудронова заставили почти трезвого Каганцева поморщиться. Дирижер продолжил:— Дурак скажет: Вася козел! А умныйобъяснит, почему Вася козел! И поэтому, я как умнейший человек разъясню причины вас, мои уважаемые товарищи, подозревать! Николя внимательно слушающий, неожиданно начал сползать по стулу, но был задержан Дмитрием.— Вот ты, мой нежный влюбленный мальчик! Я знаю, кем ты работаешь! Николя икнул, отчего очки дрогнули.— Ты снайпер! Юноша подпер руками щеки и согласно закивал:— Да-да! Я отлично умею кидаться оли… оли…ну этими, черненькими, которые могут быть зелень… зелененькими! Показать?— Не стоит! Я верю вашим честным глазам, мой кудрявый и влюбленный друг! Вы увидели, как ваша дама сердца отдает себя во власть другого! «Снайпер» попытался удивленно склонить голову к плечу, но не нашел его и столкнулся ухом со столешницей. Каганцев едва не поперхнулся дымом сигареты, но быстро натянул вид полупьяного человека. Гудронов сделал ручками магические пассы и продолжал говорить, таинственно понижая голос:— Я видел, что у тебя есть тубус, в нем точно снайперская винтовка! Николя опять приподнял голову, помотал ей. Пытаясь залезть на стол, обиженно, но с энтузиазмом и желанием простить, поправил:— Нет! Тубус… он для этих… которые в шапочках с помпончиком и в мантии! Нет… это не мантия. Наверно просто просторная… кофта! Или… да-да! Я звезды хотел посмотреть! А ну дайте место! Путь наверх был остановлен ногами Каганцева, из-за которых юноша споткнулся и упал прямо на мягкого и амортизирующего любой удар Гудронова. Тот, в свою очередь, сделал церемонию смачных поцелуйчиков и умилился:— Я знал, я знал, что есть люди, которые в состоянии оценить меня! Ну-ну, мой отзывчивый мальчик, умерь свою любовь ко мне! Она меня смущает! Не менее сконфуженный парень, окончательно одуревший от запаха пропотевшего, надушенного Гудроновасполз под стол.Но внимательно за ним следящий Каганцев потянул и водворил его на место. Гудронов, растроганный до слез, однако продолжал гнуть свою линию:— Вы, мой юный и прекрасный поклонник, точно снайпер! По вашим зорким глаза, соколик, вижу ясно я! Каганцев тут не выдержал и расхохотался – Николя за весь разговор не снимал очки. Гудронов сделал звук вытянутыми в трубочку губами, как спускающий воздух надутый шар :— Вот вас, многоуважаемый профессор Редиска, я не спрашивал! Я вас подозреваю еще больше! Вы бывший хирург, которого уволилииз-за неуравновешенной психики! Дмитрий заинтересованно подался вперед.— Наверное, по практике соскучились, мой молодой коллега? А Анжелочка, радость наша, вполне могла затронуть ваше мужское достоинство… во всех смыслах. Каганцев загадочно улыбнулся, провел сигаретой около лица Гудрона и ответил многозначным молчанием. Дирижер будто не заметил ипродолжал:— Товарищи!Давайте попробуем разгадать, кто убил жемчужину нашего училища.— Кто! Кто! Это я сделал! Моя… моя… кошечка, — Николя попытался сказать что-то еще, но чудовищно заикаясь, оставил это.— Не о кошках сейчас речь! Потом придешь и покормишь! Какое неуважение!— А я… забыл покормить свою кошечку? — чувство вины появилось в изгибе бровей и губ Николя.— Кто последний видел Анжелу? Вы, мой многоуважаемый коллега?— У нее не было со мной урока в этот день, — хладнокровно ответил Каганцев.— Вы видели Анжелу? — упрямо повторил Гудронов.— Видел на перемене. Николя вмешался, схватив за руки дирижера:—Ты найдешь убийцу? Гудронов важно кивнул.— Не найдешь! Это я её убил! Я! Я! Я убийца! — дрожа, повторил Николя. Онвстал и неожиданно обнял за шею Каганцева. Ноги юноши подогнулись, и он, рискуя свернуть шею Дмитрия, повис на нем. Тому не оставалось ничего, кроме как нагнуться и приласкать несчастного. Но Каганцев, совсем не растрогавшись, ничего подобного не сделал и лишь усадил парня на стул.Гудронов настойчиво продолжал допытываться:— Милую леди не видели с часа дня до, — хормейстер посмотрел на часы, — девяти. Но не факт, что её все это время мучили… Каганцев раздраженно прервал:— Прекрати этот бесполезный разговор!— Боишься? А я видел, что она прыгала из окна твоего кабинета! И это было после того, как она ушла из аудитории! Дмитрий скептично хмыкнул. А Гудронов, увлекшись не на шутку, продолжал:— У тебя есть алиби на весь этот день?— Предположим, есть.— Тебя не было под конец рабочего дня! С полвторого до двух!— Если унитаз можно принять за свидетеля – у меня есть алиби.— Что ты там полчаса делал?— Подводные лодки учился делать, — грубовато отрезал Каганцев. Гудронов виновато раскинул руками.А веселье продолжилось. После пятой распитой компанией бутылки, Гудронов решил уйти домой. Побратавшиеся и несогласованно поющие дуэтом арию Бориса Каганцев и Николя были не против. До его подъезда недалеко, поэтому экономный Гудрон решил проветрить голову. Мужчина шел по улице, прочерчивая своей траекторией причудливые пролегающие. Сзади свет – там фонарей больше – а в впереди мрак.Зловеще пустынно. Ни одной живой души. И никаких звуков. Словно под водой.Гудронов, испытывая некоторый страх, решил отвлечься. Посмотрел вниз на асфальт: густая тень от яркого света, бьющего в спину. Вроде все как обычно. Но когда мужчина поднял взгляд на появившуюся впереди, такую безопасную многоэтажку, краем глаза зацепил что-то. Будто гигантская лапа снесла голову и та покатилась по асфальту. Гудронов издал тонкий визг, прижал руки к волосам. Тихий вкрадчивый звук приближающегося автомобиля. Гудронов резко повернулся и был ослеплен светом фар, будто раскаленным в этой темноте. Машина слабо, даже можно сказать, игриво, наехала на хормейстера, лишь сбивая с ног. Мужчина упал на филейную часть, повернулся спиной к машине. Не имея сил встать, он на четвереньках, преодолел расстояние до двери. Машины как не бывало. Гудронов поднялся, дрожащими руками только с третей попытки открыл дверь. Пройдя еще немного, оказался в своей квартире. Свет он не включил – в полутьме, на ощупь, спотыкаясь, закрыл все, что можно, нервозно повторяя:— Вы меня не убьете, не убьете… я вас всех, всех… всех… засужу. Гудронов остановился на середине пустой просторной гостиной. Мокрая холодная рубашка неприятно прилипла к телу, сердце болезненно сжималось, лицо как желе вздрагивало. Успокоение почему-то не приходило. Влажный, ритмичный звук, будто маленькие мягкие, но когтистые лапки бегают по паркету. Взвинченный до предела Гудронов испустил хлюпающий полный ужаса крик, подпрыгивая, стараясь находиться как можно в меньшем контакте с полом, добрался до выключателя. Но как бы ни бил по нему ладонью мужчина, свет не желал рассеять страхи.— Это я, Владимир, — голос его ученика, Талицкого.— Ты что здесь делаешь?— Это я, Владимир. Голос перемещался, оказался совсем близко от трепещущего, с подогнувшимися ногами Гудронова. Мужчина опустился на колени, закрыл уши руками, начал громко повторять:— Тут никого нет, никто меня не тронет, ничего нет страшного! Но красивый голос ученика проникал не через уши, а холодными стучащими каплями вкрадывался в душу:— Ты хочешь моей смерти? Гудронов, как болванчик, часто замотал головой.— Врешь. Ты желаешь мне смерти. Потому что завидуешь. Мужчина понял, что врать этому голосу бесполезно, – все потаенные уголки мерзкого его сердца были раскрыты.— Завидуешь моей красоте, таланту… молодости! Слезы блеснули и покатились по пористым щекам.— Сколько ты мне вредил… Не стыдно? Но я тебя понимаю и прощаю. Иди в ванну. Гудронов послушно выпрямился и направился в ванну. Последовав указаниям голоса, открыл глаза. На зеркало непонятным образом падал лунный свет. И в нем отражалось бледное, с тенями под глазами, но такое юное и свежее лицо Талицкого:— Ты же хочешь стать таким, как я? Мужчина кивнул. В его исстрадавшемся сердце появилась безумная надежда. Страх немного отступал. Талицкий в зеркале мерзко улыбнулся и сказал, с каждым словом все более изменившимся голосом:— Бритву видишь? Сними эту старую кожу, этот жир, что скрывает в тебе меня! Я часть тебя! Я в тебе! Гудронов послушными чужой воле руками взял старомодную опасную бритву. Против себя,сопровождая каждое движение захлебывающимися криками, начал водить острием, изрезывая каждый миллиметр лица. За лицом, под внимательным взглядом Талицкого, последовала шея и грудь. Действо прокомментировал мерный отрешенный голос, совершенно не похожий на Владимирский:— Больно? На том свете тоже не сладко. И здесь, и там будешь ты наказан за зависть. И за другие пороки. А эти грехи, как червь, изъели твою душу, прочертили гниющие смердящие дорожки по слабой плоти, которая изливает черную кровь и просит о помощи. Вспомни о своей душе! Помоги ей! Очистись хоть от одного греха! Лохмотьями покрылось тело мужчины, кровью окрасилось, издает густой запах боли и звук отчаяния. Но никто не придет. Никто не спасет. Никого не трогает. Всем все равно. Нечто рассекло с тонким свистом воздух и вонзилось в глаза Гудронова. Измученное тело пошатнулось, горло издало сухие, судорожные звуки.Равнодушно пояснило отражение Талицкого в зеркале:— Если тебе интересно… это твои горячо любимые дирижерские палочки. Много ты ими играл, пускай и они тобой поиграют! Еще две палочки вонзились в мягкие, расплывшиеся плечи, другие пронзили ноги над коленями. Последняя вошла в лоб легко, как веточка в руке мальчугана протыкает снег, и так же легко прошла весь мозг, пробила теменную кость.— Забыл сказать… они стальные и остро наточенные. Пожалуй, ты оценил. Черная в темноте кровь брызнула на паркет. Ноги мужчины подкосились, и он спиной упал на пол. Адские музыкальные инструменты, торчащие из головы, издевательски напоминали свечки в торте. Темная фигура опустилась рядом с телом, из которого уходила жизнь. Подошва белых кроссовок убийцы потемнела от луж крови на полу. Некто обмакнул палец в жидкость, густым пятном расплывшуюся под трупом, и начал что-то писать на полу.Когда надпись была закончена, в руках убийцы появился фотоаппарат. Многочисленные вспышки осветили весь ужас, происшедший под покровительством ночи.— Если люди так боятся темноты, значит ли это, что свет добр к ним? Отнюдь. Свет лишь изнаночная сторона тьмы. Разницы нет. На самом деле, вообще нет ничего противоположного. Люди – любая личность всего лишь сочетание одинаковых, но многочисленных наклонностей, вкусов, желаний, умений. Люди и животные – их тела строятся на похожих признаках. Да что ни возьми! Факт сравнения сближает пусть самые, казалось, непохожие понятия! Убийца замолчал, хмыкнул:— Да что я сейчас трачу свои слова? Хотя разница говорить живому или мертвому небольшая. Мои слова ничего не изменят. Ад все равно получит всех.