Глава 6 (1/1)

?Мой сосед рассказал про Сант-Ягои про двести рыцарей храбрыхв одежде из яркого светас гирляндами звезд зеленых;а конь-то хорош у Сант-Яго,это же месяц двурогий!?Разгульная песня из ?Книги стихов? Гарсиа Лорки, в исполнении изрядно выпившей компании, подошла к концу, и один из солистов, споткнувшись, упал со смехом на каменную кладку улицы. Адреналин забился в крови сильнее. Однако этот опасный миг был в тоже время спасением для Сальвадора. Он слишком разнервничался под легкими и, одновременно с тем, настойчивыми касаниями друга. Их почти еще не было, а живописец уже балансировал на грани нового удушения. Ощущение напряженных бедер и твердости между ними, рук и перебирающих по коже поясницы пальцев, которые своей прохладой напоминали тонкие иголочки, впивавшиеся в тело, отходило на второй план и уже не так страшили Дали, как секунду назад.Страх от поимки был подобен глотку воздуха, без которого вот-вот мужчина должен был потонуть, захлебнувшись в своем ужасе, перемешенным со страстью, в соединении которых глаза начинала застилать черная пелена забытья.Федерико замер лишь на мгновение. Ему хотелось, чтобы каталонец пережал его рот сильнее и сильнее вжимал их в стену. Чтобы он мог ощутить всем телом его силу и жар его желания, в котором погорели бы все страхи и сомнения. В какой-то момент поэт сделал над собой усилие, пытаясь отвлечься от Дали. И что же? Даже с закрытыми глазами он видел перед собой его зеленые глаза, ощущал нежность его рук и чувствовал мягкость его губ…Они по-прежнему стояли в тени, поодаль от прохода, однако белый цвет костюма Федерико мог выдать их укрытие, стоило лишь присмотреться. И потому Сальвадор переступил на шаг ближе и плотнее прижался к телу испанского революционера. Попытки сдерживать хриплое и частое дыхание не увенчивались успехом: колотящееся сердце не могло насытиться скудными запасами кислорода в легких. Нужно было еще и еще. Дыхание через нос не обеспечивало той бесшумности, которую пытался воссоздать художник. А потому он приоткрыл рот и повернул голову в сторону шеи Федерико.Лицо андалузца побледнело, а в глазах появилось восторженное и вместе с тем умоляющее выражение. Он вскинул голову, испытывая мучительную неловкость от того, как горячее дыхание друга опалило открытую смуглую кожу. Тело предательски вздрогнуло, а пах, против воли, сильнее прижался к бедру Сальвадора. Компания не спешила проходить: теперь у кого-то развязались шнурки на ботинках. Продолжая переговариваться нечленораздельными фразами, молодые люди, потеряв в опоре одного из своих, чуть покачивалась. Их взгляды блуждали, однако не уходили вглубь скрытой улочки, не видя в ней какого-либо движения.Лорка продолжал щекотать ладонь каталонца влажным жарким дыханием и жадно сминать его рубашку. Щелк! И лес аппаратов в голове заработал, настраивая Дали на совершенно новую, не свойственную ему волну. Сальвадор отчетливо чувствовал риск, почти что ощущал его ржавый привкус на кончике языка. Страх, заставляющий замирать его секунды назад, претерпевал метаморфозу в азарт с крайне высокой ставкой.Продолжая зажимать ладонью рот Лорки, художник приник к его шее губами. Под ними забилась пульсирующая артерия, от которой разливалось тепло, если не жар. Это внезапно понравилось Сальвадору, теперь он не чувствовал того застенчивого страха, который сковывал его секунду назад.Его бесстыдство проявлялось и в смелом движение руки: та, что по-прежнему держалась за лацкан светлого пиджака, подобно ручью, рисуемому сюрреалистической кистью Сальвадора Дали на полотне, стала перетекать по груди, цепляясь за пуговицы, как за камни и выступы, огибая их, задержавшись всего на мгновение. У живота ладонь развернулась пальцами вниз и устремилась под ткань брюк, безошибочно достигая грубого твердого изгиба.Он знал, что делать. А осознание того, что Федерико наверняка в этот миг побледнел еще больше, становясь белее любого самого чистого, выглаженного манжета ослепительно-белой рубашки, разливали по его телу не только несдерживаемое возбуждение, но и крайнее самодовольство. Лорке предстояло пройти тяжелое испытание.Сейчас Дали чувствовал себя тем величественным и исключительным создателем, спасителем современного искусства и Богом, каким ощущал себя в Кадакесе в собственной мастерской, заканчивая очередную картину, которой будет суждено потрясти мир и умы. Наконец-то он не бился в нерешительности, боясь, что кто-нибудь может увидеть это, боясь самого действа и его постыдности.Теперь все действия и все решения оставались в полной мере за ним. О том, что Федерико может воспротивиться, живописец и не думал. Это привлекло бы внимание прохлаждающейся компании, а поэту вряд ли хотелось, чтобы в городе, где он знаком всем и каждому, узнали о его истинных вкусах.Таким образом, Сальвадор видел и отчасти свою месть за все те разы, когда слишком долгий взгляд Лорки задерживался на нем; когда андалузец заставал его врасплох со своим содомическим желанием.Месть за то, что Федерико Гарсия Лорка преступил грань дружбы существующей между нормальными молодыми людьми. И затащил за эту грань самого Сальвадора.Прикосновение к паху вырвало из горла Федерико сдавленный стон, от которого все внутри сжалось, нагнетая чувственный накал до предела, заставляя поджимать пальцы на ногах. ?Сальвадор… Сальвадор. Сальвадор!? - трепетало в его голове и шуршало, и шелестело, и шепталось. Сейчас бы зажмуриться – и прекрасный морок исчезнет. Исчезнет, как это вечернее небо, и луна на нем, и горячее дыхание, и колючий поцелуй в шею. Останутся только оглушительные удары сердца и радужные круги перед глазами. Узкая ладонь сжала выпирающий пах, сдавливая через белье. Застегнутые брюки крайне мешали свободному движению, однако очередное неудобство добавляло колоритности происходящему. Губы Сальвадора плавно скользили по смуглой шее, а рука, перекрывающая рот испанца, сжалась еще сильнее, показывая поэту, что из него не должно вырваться ни звука. Федерико нравилась такая настойчивость, очень похожая на его собственную упертость в достижении цели. Он умел оценить силу воли, даже в таком деле.Движение локтя едва можно было различить в темноте переулка. Он двигался то плавно и неспешно, то набирал темп и вновь возвращался к плавности. Дали явственно чувствовал жар под рукой, и то, как намокает ткань белья от испарины. Движения концентрировались ближе к концу, а выставленный указательный палец то и дело терзал открытую головку через ткань, надавливающими и растирающими движениями.Федерико был крайне напряжен – это чувствовалось в его теле, в вытянутой шее, кожа на которой натягивалась до такой степени, что мышцы под ней едва ли не звенели, подобно струнам испанской гитары. Сальвадор видел все это внутренним взглядом, и своими действиями лишь подливал масла в огонь.Он уже давно перестал покрывать открытое пространство над воротником поцелуями – теперь он то проводил по коже языком, вбирая крыльями носа влажный запах, исходящий из-под одежды Лорки; то впивался зубами, пережимая одну из артерий, едва ли не до острой боли в момент, когда работа руки приближалась к пику своих возможностей.Иногда Сальвадор давал себе разрешение мельком глянуть на темные силуэты, выделяющиеся в свете фонарей на большой улице. Они все еще стояли, закуривая и пытаясь решить, куда же им направиться – расходиться по домам совершенно не хотелось.Зализанные волосы выбились из прически. От лака и пота они стали влажные, будто недавно вымыты. Конечно, Федерико не видел Сальвадора. Его глаза были закрыты, брови сдвинуты - он уже прошел ту стадию, когда перед мысленным взором проносятся какие-то возбуждающие картины. Теперь это была лишь чистая физиология, тело реагировало на стимулирование, кожа отзывалась на ритмичные прикосновения.Федерико сильнее сцепил зубы, с шумом выталкивая из легких раскаленный воздух. Он больше не полагался на собственные рефлексы, дышать приходилось, чуть ли не через силу.?Не забыть бы сделать вдох?, - время от времени пытался напоминать себе Лорка, но в голове уже не было ни одной связной мысли, лишь сплошной туман из каких-то вспышек, образов, шумов, самым явным из которых являлся собственный пульс, глухим эхом ударяющий по вискам. Федерико хотел Сальвадора, и так сильно, что ему казалось, что он мог из секунды в секунду лишиться сознания. Тело существовало само по себе; оно изгибалось, пылало, а весь его разум — была воспаленная, бесформенная масса, сгусток ощущений: острых, мучительных, болезненно-сладких. Дали дергал андалузца за ниточки, нажимал на кнопочки, мышцы сокращались, расслаблялись: ?Федерекито-кукла, Федерекито-марионетка. Открой рот, сынок, только смотри, сынок, не поперхнись глотком воздуха. Его итак слишком много в твоих легких. Ты пытаешься контролировать дыхание, ты дышишь на ?раз-два?. Ты сбиваешься со счета?.Раз – вдох. Раз. Вдох. Вдох. Вдох… Диафрагма сжималась в болезненном спазме.В своем отчаянном стремлении достичь удовольствия, вспомогающие толчки бедрами были стремительны и беспорядочны. Они сбивали темп, но все же…Его тело содрогнулось: пробежала дрожь, глаза широко распахнулись - черные, затерянные и затуманенные настигшим удовольствием. Федерико откинул голову назад и издал хриплый глухой крик в ладонь Сальвадора, - крик удовольствия и ярости… Горячая сперма ударила в руку, густо покрывая пальцы. Запах казался таким сильным, что вызвал дрожь. Внутри все содрогалось в посторгазменной неге, не исчисляемые миллионы секунд скатывались каплей пота и терялись в складках измятого пиджака.И вот теперь Сальвадор вновь видел, какой Федерико на самом деле. Оголенный, дикий как животное, с которого содрали кожу. Ведь Дали только что это и сделал – освежевал друга, на виду и одновременно в тайне от посторонних глаз, разглядывая с неподдельным интересом его физиологию в темноте узкой улочки. Нутро Лорки обнажала не только поэзия.Сальвадор видел поэта пребывающего во власти инстинкта: чистой воли мышц и связок, сосредоточенного не на словах и рифмах, а на нервных окончаниях, разгоняющих импульсы по телу. Это была механика, физика – но никак не чувство. Это было то самое настоящее и неизменное, которое выворочено писал на своих холстах сюрреалист.Истинное положение вещей, где чувства были оболочкой, кожей, но никак не внутренней геометрией.Глаза каталонца жадно выхватывали и задержали в сознании момент, когда Федерико задрожал, дернулся в попытке сжаться подобно пружине; как ломанные линии его зажмуренных глаз и сведенных бровей подверглись еще большей деформации и крайнему напряжению.С восторгом Сальвадор принимал на себя сильное тело, и худые руки не давали тому согнуться.А затем он увидел суть.Его испачканные чужим семенем пальцы, сами действия и произошедшие события – все это не значило ничего, это и было ничем! Все - было в этих глазах!Широко распахнутые, обрамленные выразительными по своей структуре ресницами; огромные, затемненные отсутствием уличного света, черные зрачки, поглощающие всю карюю радужку.Слепая дикость, расфокусированность, растерянность и деструкция сознания.Взгляд был всем и одновременно ничем без общей картины лица: пережатый рот, выдвинутая вперед шея, опущенный вниз подбородок. Взгляд Лорки проходил сквозь сюрреалиста, сквозь стены, дома. Сквозь мир и возможно даже сквозь Вселенную. Выбившиеся тонкие, плотно склеившиеся между собой пряди спадали на лоб и глаза, визуально пересекаясь с черными густыми бровями. Крылья носа застыли, как и весь Федерико.Застыл, словно его проткнули пикой, вставляя в тело железный прут вместо позвоночника. Всего секунда и поэт отмер.Если Сальвадору достаточно было убить в то мгновение друга, чтобы сохранить увиденное – он сделал бы это, не задумываясь, даже на глазах у миллионной публики. Только бы сохранить, только бы удержать, только бы вернуть.Секунда закончилась.- Вот так должен был выглядеть святой Себастьян, – только и прошептал он на грани слышимости и опустил взгляд вниз, к месту, где запястье его руки начинало переходить за грань дозволенного обычной дружбы.Отголоски сознания подсказывали через зрение, что его рука продолжает механически шевелиться и тревожить мокрую и вязкую от излившейся жидкости плоть. Сальвадор остановился и замер, ведь он даже не помнил, как его пальцы проникли не только под ремень белых брюк Федерико, но и под ткань его белья.Замешательство оставалось в нем и тогда, когда он плавно высвобождал свою руку из-под одежды андалузца и отступал от него на шаг, разворачиваясь и тут же припадая спиной к стене, повторяя позу самого Лорки.В темноте переулка открылся бледный силуэт.