Часть 1 (1/1)

— Не смотри на меня так, Джек. Я всё понимаю.— Это государственный… Блядь, это мировой переворот.— Я знаю. Джек, нам сразу об этом сказали. Мы сюда шли не в песке играть, не котят с деревьев снимать. Ни ЩИТ, ни ГИДРа не обещали нам спокойной жизни до старости. И старости тоже.Брок устало закрыл глаза. До сих пор страшно болело всё, чем его приложил в лифте Кэп. Хотелось сдохнуть. Он мог завалиться в лазарет и выпросить укол, а не только беглый осмотр, чтобы убедиться в отсутствии сотрясения мозга. Как и Джек. Как и остальные. Ему досталось больше: как командир, он старался до последнего. К счастью, сломать ему ничего Кэп не удосужился. Отчасти положение и Брока спас лёгкий бронежилет, ставший какой-никакой защитой, но от контузии внутренних органов это не спасло. Вердикт медика: ?Нужен отдых. Постельный режим?. Брок понимал, что никто не позволит просто отлежаться, пока работа не сделана. Либо его просто заменят. ГИДРе не нужны бесполезные агенты. Поэтому слабость Брок мог показать только перед Джеком, давая себе отдохнуть краткий миг, пока была возможность. Больше бы для этого подошел диван тренерской, но Брок загнал весь отряд в гараж в ожидании сигнала. Разместились кто где, и всем было плевать, что командир и его зам облюбовали один ящик на двоих. Джек сидел, привалившись к стене, заставив Брока лечь, уложив голову на своё бедро. Смотрел он с осуждением, но сам мягко перебирал волосы командира, пытаясь успокоить, поддержать.Они не скрывались: все знали, кто они друг другу. Никто не шутил по этому поводу, не укорял. Вместо поблажек заму доставались постоянные завышенные требования командира, увеличенные нагрузки и нормативы, бессонные ночи на службе и дополнительная бумажная работа. Джек своё место отрабатывал отнюдь не задницей и не членом — это знали все. Да и на гражданке Брок был далеко не ангелом, равно как и Джек. Однако за возможность довериться Брок бы простил ему что угодно. Споры с собой, до драк или взаимных оскорблений, до хлопанья дверями, до рапортов и заявлений на перевод, возвращённых начальством или даже не донесённых до него, разорванных в клочья, заляпанных кровью.До одной на двоих низкосортной сигареты, дрянной чашки кофе и воздуха, состоящего из дыма сгоревшего пороха, разделённого в поцелуе. До собственнических меток на телах, синяков, откровенного насилия в постели и вне её после особо тяжёлой работы.— У нас всё равно нет выбора, Джек. Нас ждут великие дела. Так сказал Пирс. Главное не облажаться. — Я знаю, — Джек склонился к Броку, мимолётно целуя. — Я знаю. Когда пришёл вызов, он стиснул зубы, но ничего не сказал на то, что Джек помог ему подняться.Когда он обернулся на закрывшую весь мир махину, жизнь не пронеслась у него перед глазами. Инстинкты включились сами — он даже не думал о том, куда бежит.***Пирс не сдержал обещаний. ГИДРа не победила, не устроила мировой порядок. Иначе он бы не сидел в маленькой комнатке без окон в грязной форме. С ним не разговаривали, кроме попыток вести допрос, которые он упорно игнорировал, прикидываясь глухонемым. Он молчал, потому что они молчали на все его вопросы об отряде и командире. Он пытался прятать тревогу в голосе и взгляде, спрашивая: ?Где Брок Рамлоу??. Потом перестал. Его приводили на допросы, приковывали к металлическому столу. К нему приходили люди со стаканами кофе, от запаха которого Джека тошнило. Пока что они не опускались до пыток, но Джек догадывался, что всё изменится. Рядовой сотрудник ЩИТа ли, ГИДРы ли — это не то же самое, что заместитель командира отряда, обвиняемый в государственной измене, терроризме, экстремизме, и бог знает чём ещё — следователи пренебрегали подробностями, но Джек подозревал, что АЛЬФА-СТРАЙК обвинят вообще во всём, пройдутся по всем кодексам: уголовному, административному, налоговому, по военным преступлениям. Каждому припомнят всё, от неоплаченной парковки и вплоть до… всё равно, столько сроков ему не отсидеть физически. Он сдохнет за решёткой. Может, даже раньше: тюрьма — это отдельное государство, с человеком там может произойти что угодно. Но туда его вряд ли отправят, пока он молчит. Пока он нужен относительно целым. Он всегда плохо переносил неизвестность. Неизвестность, связанная с любовником, угнетала ещё больше. Слишком мало было информации. Возможно, начни он говорить — что-то понял бы по наводящим вопросам, но он не знал, что именно им от него нужно и когда станет ненужным. Это сводило с ума. Он не был шпионом как таковым — его к такому не готовили. Была бы возможность, он бы метался по камере, как загнанный в ловушку зверь, но ни сделать нормальный шаг, ни как-то задействовать руки он не мог: даже в камере кандалы не снимали. Он уже почти созрел до дачи показаний, когда за ним пришли и под конвоем довели до большого грузовика. Он был там не один — их вели вереницей под прицелом целого строя вооружённых солдат, чья форма никак не отличалась от их собственной. Изредка попадались знакомые лица: равнодушные, каменные, со словно бы стеклянными глазами. Внутри укреплённого грузовика их приковали каждого, усадив на сиденья — жёсткие и неудобные, на которых приходилось сидеть скрючившись. Здесь были и люди в штатском, на которых Джек бы никогда не подумал, что они агенты ГИДРы. Мужчины, женщины…Брока не было, как и никого из отряда. Он попытался закрыть глаза и расслабиться, но не получалось. Кроме них в кузове устроились несколько людей, снаряжённых довольно тяжело для конвоиров. Окон в машине не было, грузили их на подземной парковке. Времени суток Джек не знал. Не знал даже какой день, дата… время года.В тюрьме их, вопреки традиции, не приветствовали. Так же группами по несколько человек их загоняли в разные помещения. Под прицелами людей с оружием их бегло осматривали медики и тут же брили наголо. Под прицелами же их отводили в душевые. Выдавали комплекты одежды и спальных принадлежностей, наблюдали, как они облачаются в оранжевые робы. Потом загоняли по четыре человека в камеру. Под щелчки автоматических замков дверей они начинали нервно озираться. Насколько Джек мог судить, людей сортировали так, чтобы сослуживцы были как можно дальше друг от друга. Это было логично. Кинув выданные вещи на одну из нижних коек, Джек осмотрелся, насколько позволяла решётка. Камер было много, но других заключённых, кроме троих сокамерников, он не видел. С соседями по камере ему, можно сказать, повезло. Трое гражданских смотрели на него с опаской, но он ими не заинтересовался. У них было ещё время познакомиться.***Он знал, что так будет, как и то, что окажется в меньшинстве. Каждый сам за себя, даже если против сразу несколько. Джек дрался, как мог, а мог он всё ещё хорошо. АЛЬФА-СТРАЙК всегда была на особом счету, всегда обрастала чужой завистью. У Джека не было рядом ни друзей, ни знакомых, а вот у прочих были к нему какие-то свои счёты. Сначала просто задирали. Уронить его подножкой в столовой не получилось даже в первый раз: координация у него была хорошей, а вот чем-то кинуть, облить периодически пытались. Или харкнуть в его обед. Каждый такой случай оканчивался короткой дракой и изолятором для обоих противников. Иногда потасовки случались во дворе — якобы драки за спортинвентарь, но Джек понимал: его пробуют на прочность, и то, что он один, обрекало его среди стаи падальщиков. Они добрались до него в душевых. Уже не по одному — напали скопом, и он отбивался, как мог. Драться он мог долго, но не против слаженной команды одного из отрядов того же СТРАЙК. Не уличные хулиганы — они действовали чётко. Его быстро поставили на колени, прихватив шею предплечьем. Руки зафиксировали вместе с остальным телом. Они не говорили ничего — ГИДРа ли их послала или просто начались чистки от особо опасных. Джек рвался изо всех сил, даже когда перед ним встал, поигрывая заточкой, один из бойцов. Смертельных ударов они не наносили. Это он тоже понял, когда лежал на стылом кафельном полу в луже собственной крови. Они оставили его, чтобы он прочувствовал свою смерть. Не учли лишь одного. АЛЬФА не просто так слыла лучшей. Они умели прыгать через собственную голову, всегда живя на пределе и немного за ним. Джек и сам не знал, на каких остатках сил заставил себя подняться и зачем, но, оставляя на стене кровавые полосы, еле передвигая ноги, он выполз в коридор, и, добредя до решётки, за которой скучал дежурный, сполз по ней на пол, едва дыша.Сквозь забытьё он слышал, какой начался переполох, видел вспышки света. Потом всё слилось, и он отрубился.Возвращаться было тяжело. Наверное, ведущую роль в этом играло то, что он и не хотел возвращаться. У него не было тюремного опыта как такового, не считая приводов за драки и распитие алкоголя ещё в далёкой юности, но он вполне мог сообразить, что рано или поздно дело до конца доведут. Да, возможно, они и хотели, чтобы он выжил, чтобы потом прийти вновь, и вновь…Он постарался сосредоточиться на мерном тиканье часов, тихом писке приборов, пыхтении интубационного насоса. И всё же ему не позволили умереть, он ещё был кому-то нужен... От этого тоже было неприятно.Нравилось ему это или нет — на ноги его поставили. Он уже привык к молчанию вокруг себя, словно он был невидимкой. Впрочем, его не забывали приковывать к поручням койки, почти насильно кормить каким-то дерьмом, менять судна и повязки. У двери в коридоре дежурили двое разговорчивых охранников, но по делу они ничего не говорили. Зато бейсбол и футбол Джеку настоебенили очень быстро, равно как и чужие жены, которых он никогда и не видел, но успел возненавидеть. В равной степени его тянуло блевать от боли, еды, бесполезной болтовни и лекарств, которые ни черта не помогали, но рядом не было никого, и Джек глотал собственную желчь, потому что иначе ему лежать на грязной койке.Его перевели в камеру-одиночку, когда ещё не сняли повязки, и каждый день под конвоем водили на осмотры. Большую часть времени в камере он лежал на койке: не хватало сил встать и хотя бы разогнать кровь, так что походы в лазарет и короткие перемещения до раковины или унитаза были единственной физической нагрузкой. Его рвало почти после каждого приёма пищи, от её вида и вкуса. С трудом удерживались лишь отвратительный серый хлеб и холодная вода из-под крана, которой он всё же старался пить столько, сколько мог, чтобы заглушить голод.Его больше ни о чём не спрашивали, и он молчал обо всём. Он слышал разговоры немногочисленной охраны. Обрывки речи и команд — ничего информативного. Эти даже о женщинах и службе не трепались и были слишком далеко, чтобы их слушать.Когда сняли все повязки, ему наконец позволили нормально вымыться. В общем душе он был один, но за спиной стоял конвоир. Стоял достаточно далеко, чтобы не долетали брызги, и Джек даже без наручников не успел бы напасть и выбить оружие: охранник бы успел выстрелить хоть раз. Но Джек даже не попытался. Он отчётливо понимал, что был не в той форме, чтобы совершать подвиги, которые не удались бы и в прежние времена. Поэтому он неспеша, но и не задерживаясь без нужды, вымылся и переоделся в чистую одежду. Ему её выдали, сообразуясь с устаревшими данными. Футболка вместо того, чтобы туго обтянуть грудь, повисла на нём, как на вешалке. Комбинезон держался на нём исключительно благодаря широким плечам, от которых тоже остались одни кости. Дождавшись, когда на нём закрепят кандалы, Роллинз поплёлся к выходу, прекрасно зная дорогу.С того дня его лишь раз в неделю выводили из камеры — принять душ и переодеться. Джек не считал дни — во сяком случае, не отмечал их. Раз в неделю же он имел возможность сбрить бороду электрической бритвой и привести в порядок волосы. Он так и не позволил им вернуться к привычной длине и пользовался той же машинкой, чтобы убрать лишнее. С некоторой периодичностью — по его расчетам где-то раз в месяц, возвращаясь из душа, он ощущал резкий запах дезинфектантов. В это же время менялось постельное белье.Он никогда не сопротивлялся, и его никто не трогал: других заключённых рядом с ним не было. Конвоиры не тратили на него силы и кроме равнодушия не показывали ничего. Даже когда в тюрьме случился бунт и завыла сирена, он без приказа развернулся спиной к стене, опустился на колени и заложил руки за голову. Охранник удовлетворённо отчитался о том, что на его территории всё в порядке, и Джек стоял так, пока не стихла сирена. Когда он обернулся, охранника видно не было — его пост был дальше, за ещё парой решетчатых дверей.Он не старался выгадать себе чего-либо, понимая, что за хорошее поведение в его случае срок не сократят. Ничего не изменится. Хотя, если он не будет вести себя разумно, его оставшаяся жизнь может превратиться в ад. Не очень долгий, судя по тому, что с ним происходило, но он не стал нарываться. Наверное, что-то очень живучее внутри него надеялось, что он всё же хоть когда-нибудь увидит хищную ухмылку и блеск светло-карих глаз. Он засыпал с этой мыслью, силясь не упускать образа, но с горечью осознавал, что день за днём какие-то штрихи из него теряются, как бы дорог он ни был. Это тоже было неизбежно, и Джек старался, как мог, восстанавливая в памяти утраченное, сходя с ума от невозможности узнать, правильно ли он вспоминал. Образ командира, заставлявший его крепко держать себя в руках, таял, как льдинка в ладони. По этому поводу Джек не переживал. Не увидятся на этом свете — встретятся на том. Уж там-то им ничто не помешает: в одном аду им место.Конечно, умереть ему не дали снова. Когда он попросту не смог встать, очередной охранник не сделал то, что полагалось. Да, он пытался применить силу, но избивать арестанта нужным не посчитал. В камере появились врачи, и Джек вновь оказался на больничной койке. Он вновь равнодушно переносил болезненные уколы толстых игл и бесцеремонные осмотры, подчиняясь любому распоряжению врачей и санитаров, наблюдая, как капает из пластикового пакета прозрачная жидкость. Истощение. Он и так это знал. Объективных причин происходящего с ним не было. Просто он устал бороться и сопротивляться. Он не пробовал предпринимать попыток к бегству. Поначалу, из изолятора ЩИТа, он просто не смог бы вырваться. А потом уже было поздно. Если бы после того нападения его лучше лечили, а потом позволили восстановиться с привычными нагрузками… а потом от него осталось слишком мало, чтобы имело смысл это спасать.— Отвратительно так себя запускать.Джек вздрогнул и открыл глаза. Когда стало ясно, что пациент не собирается умирать скоропостижно, его перевели обратно в камеру. Шёл он сам, но кто-то принял милосердное решение оставить лишь наручники. Он вновь ничего не попытался сделать и шёл, не поднимая глаз.По ту сторону решётки оказался не тот, от кого он ждал услышать эти слова. Потому он остался лежать, как лежал — поджав ноги и обхватив себя руками.— Не люблю, когда мужчины ведут себя так со мной.Конечно. Какой женщине было бы приятно, если бы её игнорировали. Особенно, когда женщина эта — такая звезда. Джек закрыл глаза снова. Голова немилосердно кружилась. Ему изменили рацион, но то, что в него теперь входило, напоминало диету младенца. Голод это утоляло не надолго, сил придавало едва-едва — дойти до душа, и снова в одних только наручниках. Охрана с тех пор даже оружием не поигрывала намекающе.— У меня есть кое-что для тебя. Захочешь поговорить — зови.Он услышал шелест упавшей на бетонный пол бумаги и удаляющийся цокот каблучков. Почему-то резко замутило, и он едва нашёл в себе силы, чтобы с должной скоростью добраться до блестящего нержавейкой унитаза. Сплюнув в последний раз едкую горечь, он подтянулся на руках до умывальника и жадно напился. Стало лучше, и он обернулся ко входу в камеру. Возле решётчатой двери на полу лежал лист бумаги. Это было новым. Ему не положены были газеты или что-то подобное, от него больше не требовалось что-то подписывать. С трудом склонившись и подняв то, что ему принесла Романов, он на ощупь нашарил нары. Старший брат Брока обычно выглядел несколько моложе кузена. Всё-таки служба в полиции, пусть и не спокойная, но не сравнится с тем, что приходится выдерживать наёмникам. Что пришлось пережить командиру отряда наёмников. Когда Брок принял решение о том, что его брат получит место в отряде, Джек скептически фыркнул и перевернулся на другой бок — он не доверял новичкам, он не доверял тем, с кем не служил и не работал продолжительное время, но спорить с командиром в открытую на эту тему не стал бы никогда: это был пройденный этап, его прерогатива решать. Командиру он доверял. Доверял человеку, с которым делил постель и жизнь уже довольно долго. Брок не стал ничего доказывать, не стал укорять. Он просто сделал, как посчитал нужным, и Орсо ни на мгновение не заставил усомниться в себе. Он даже не стал оспаривать положение Джека в отряде, хотя, несомненно, мог бы, не претендовал на должность заместителя командира. Он просто встал за другим плечом Брока. Встал насмерть, и по глазам было видно: убьёт любого, не задумавшись, и полицейское прошлое его совесть даже не вспомнит.Тем более Орсо ничего не сказал об их отношениях. Джек не спрашивал, говорил ли Брок с братом об этом — это были не его проблемы. Со временем острые углы сгладились, отряд сжился и Орсо стал для Джека семьёй его пары, а не просто некоей неизвестной переменной.Джек бы убил за Орсо, как убил бы за Брока, но это там, в прошлом, когда он ещё что-то решал и хотел решать. После того, как он совершенно случайно узнал о произошедшем в Лагосе, он потерял смысл жизни окончательно, медленно, но верно убивая себя. Он не думал, что жив кто-то ещё, но на фото стояла дата, и, хоть он и не знал, сколько сидел взаперти, не сомневался, что эти цифры имеют значение. Конечно, они могли быть и ложью, но всё же что-то значили.На фото Орсо выглядел откровенно плохо. Камера, на фоне которой он был запечатлён, была явно не в Штатах и не в Европе: сырые, покрытые плесенью, стены были земляными или глиняными — по фото это даже не было понятно. Зато было отчётливо заметно и как блестит нездоровой испариной тело, перепачканное кровью и землей или гарью — чем-то тёмным. Взгляд в камеру — злой, но расфокусированный. Налицо все признаки лихорадки, а вот уж от чего она: инфекции, попавшей в огнестрельную рану под ключицей, или какой-то болезни — было не ясно.Джек понял намёк. Лист бумаги спланировал на пол. Он сам, отвернувшись лицом к стене, устроился на боку. К сожалению, как бы ни был ему дорог Орсо — последнее, что осталось в память о его Броке — он ничего не знал и помочь ничем бы не смог.Он, наверное, заснул, потому что проснулся от звуков произносимого нараспев имени. Своего. — Дже-е-е-е-ки-и-и-и…Дже-е-е-ки!Он нехотя обернулся. Романов стояла, перекатываясь с пятки на носок, и опиралась о решётку. Обрадованная уделённым наконец вниманием она надула и лопнула большой пузырь розовой жвачки.— Наконец-то. Ну ты и соня. Так что ты решил? Спасёшь своего любовника из той жуткой тюрьмы? Сдай нам Рамлоу и остальных, и вашему дружку сохранят жизнь. Знаешь, в Азии не любят тратиться на заключённых. Сколько он там ещё продержится? Фото, кстати, сегодняшнее…Он не хотел знать дату. Отчасти поэтому не пытался отсчитывать дни. Какой, к чёрту, Рамлоу. Он ведь мёртв.— Вы же убили его.Пузырь снова лопнул, и Джек отвернулся.— А остальные? Джек, я серьёзно. Мне надоело играть в эти игры. Я ведь могу попробовать и что-то более продуктивное, чем слова. Джек, не отвечая, дёрнул плечом, будто сгоняя муху.Из коридора раздалось тихое ?Как хочешь…?, но он уже снова проваливался в темноту с надеждой больше не вернуться.***Его, не церемонясь, сдёрнули с нар и уронили на пол, одновременно защёлкивая наручники за спиной. Очнулся Джек быстро: физическая форма нарушилась быстрее, чем психологическая. В короткие волосы, вновь начавшие завиваться, вцепились сильные пальцы. Перед глазами оказалось задумчивое лицо Вдовы.— Ты не захотел по-хорошему. Значит, будет по-плохому. Я покажу тебе, что ещё смогу сделать с вашим солнечным мальчиком, а ты подумай, хочешь ли ты ему такого? Хочешь ли, что бы он узнал, что это был твой выбор для него?Она кивнула и отпустила его, не забыв напоследок толкнуть, но его удержали — только голова мотнулась до хруста в шее.Дальше всё было как в плохом кино, но вполне ожидаемо — до определённого момента. Он стоял на коленях со скованными за спиной руками, но его всё равно держали. Он не мог и не пытался рваться, но они продолжали избивать его дубинками до тех пор, пока он не издал позорный стон. Только тогда его вздёрнули на ноги и повели. Уже на подходе по шуму он понял, куда его ведут. Общий блок, куда ему был путь заказан, куда его не поместили, чтобы избежать повторения нападения. Джек шёл, поминутно оступаясь, и вновь и вновь нарываясь на несильные удары резиновых палок.Его появление вызвало фурор. Стоило ему оказаться в коридоре между камер, как гомон и отдельные крики людей превратились в яростные и радостные вопли. Он видел знакомые лица — гораздо больше, чем на старом месте, и понимал, что живым не выйдет уже из этих дверей. Когда его завели в одну из камер, пустую, поставили на колени возле решетки и перецепили наручники снаружи над поперечным прутом, вопли смолкли. Заключённые наблюдали внимательно. Интерес в их глазах разгорелся с новой силой, когда один из сопровождавших Джека мужчин извлёк большой шприц, наполненный ярко-жёлтой жидкостью. Ещё один, подойдя, пережал вену, которая на высохшей руке почти моментально вздулась — колоть было удобно. От этого места по всему телу мгновенно будто прокатился огненный шар, и Джек вновь не смог не застонать, что вызвало отдельные смешки. Его потрепали по волосам, и охранники вышли со словами: ?Теперь не сдохнешь?.Двери камер открылись, когда охранники удалились из коридора, но в их сторону никто даже не смотрел. Всё внимание было сосредоточено на Джеке. Если раньше он просто жалел, что выжил, то в тот день он умолял о смерти. К сожалению, высшие силы остались глухи и к его крику, и к его крови.***— Интересный мужчина…— Мисс Романов, он не ваша цель. Он — агент МИ-6 и с этого дня приписан к нашему штату.— А жаль. Я бы поработала с ним…— Наташа! И слезь со стола.Сделав грустное лицо, Романов грациозно сменила место дислокации, перебравшись на стул. — С другой стороны...Она сделал вид, что не поняла, но, когда Фьюри вперил в неё взгляд единственного глаза, лопнула пузырь жвачки, и, покачивая бёдрами, обошла стол.— Ты ознакомилась с его делом?Туфелька повисла на кончиках пальцев.— Да. И по-прежнему считаю его исключительным экземпляром. Взять хотя бы везучесть. Она любила тайны и интересные истории, и история Джона Портера была интересной, хотя и предсказуемой — с его-то характером. Предсказуемым было его одиночество. Предсказуемым было произошедшее. Никакое командование не потерпит своеволия, а Портер ещё долго продержался. Наташа, даже не копая глубже, считала, что знает, почему произошли с агентом двадцатого отдела такие злоключения. От него избавлялись, как могли, и, в конце концов, им почти удалось, но произошла череда чудес — не иначе. Она своими глазами видела ту запись, что транслировали боевики. Они поторопились и стреляли сзади в затылок. Это был шанс один на миллион, и он выпал — пуля прошла между полушариями мозга. Отряд, пришедший за Портером, сумел не упустить время, транспорт пришёл вовремя, а не как всегда. Этим случаем занималась сама Хелен Чо, и Джон Портер после долгого восстановления вернулся на службу, продолжая оставаться занозой в жирной заднице разведки Её Величества.— Они решили, что, если Портер умрёт, пока ищет Рамлоу, то и хорошо, а если найдёт его — это опять же его проблема? Ник вновь отвернулся к окну.— Тебя это не касается и к делу не относится. Организуй мистеру Портеру всё, что ему будет нужно. Он должен найти эту изворотливую мразь. И, кстати, поработайте с его заместителем, если тот ещё жив. Он может что-то знать.Глаза Наташи округлились, а потом она легонько хлопнула себя по лбу.— Роллинз. Совсем про него забыла. Он так ничего и не сказал на допросах?Фьюри кивнул.— Сделай так, чтобы на этот раз он был более разговорчив. Пусть скажет всё.***— Вы не переигрываете? Он выглядит не слишком хорошо. Если он умрёт, толку от него не будет. Вы должны были его сломать, а не насиловать.Наташа было залюбовалась породистым гордым профилем английского офицера, но вовремя мотнула головой и фыркнула.— Этот не умрёт, да и не сломается так. Максимум, что мы смогли — заставить его кричать. Если бы ему не вкололи один из наших фирменных коктейлей, он бы продолжил молчать, но сдох бы очень быстро, он всё для этого сделал. Этот ублюдок, как и его командир, — крепкий парень. Чтобы сломать таких, нужно несколько большее. К сожалению, ещё один рычажок давления мы задействовать не можем — пока что. Их любовник слишком слаб. Ещё чуть, и он бы умер. Так что пока работаем с тем, что есть. У нас маловато времени. Есть версия, где Рамлоу может быть — мы заметили подозрительную активность в регионе. Если это он… мы полагаем, что вам, как лучшему следопыту, стоит отправиться туда и выяснить всё на месте. Возьмёте с собой Роллинза как приманку. На него Рамлоу точно клюнет. Он и брат — единственные слабые места этой твари. Это можно использовать.Джон кивнул, продолжая смотреть запись неплохого качества. Содержание её, впрочем, тоже бы пользовалось спросом в определённых кругах. Сам он таковым ценителем не был никогда, и его постепенно накрывало отвращением. Он сдерживался, понимая, что у всех свои методы, но в целом не настолько разнообразны, чтобы не повторяться. На войне все средства и методы хороши, шантаж и пытки — оправданы. А они именно на войне, и человек, прикованный к решётке, не сопротивляющийся ничему, что с ним делает озверевшая от вседозволенности толпа, на самом деле это заслужил. Не последнее лицо в иерархии ГИДРы, объявленный международным преступником — один из, он получал по заслугам. Вряд ли он за время своей работы снимал котят с деревьев и переводил старушек через дорогу. Убийства, насилие всех мастей, террор… ГИДРа успела много где наследить, а этот человек работал на неё далеко не из страха, он работал по собственному выбору и за деньги. Таких обычно казнят, но, к сожалению, казни были отменены в этом штате, и максимум, что его ждёт — пожизненное в одиночке, потому что вот что произойдёт, если он окажется рядом с другими. Они тоже ГИДРа, но сошки помельче, и даже у них к нему накопилось счетов. Им запретили его убивать, так что всё, что они могли — унизить и причинить боль, и они в полной мере пользовались данной им толикой власти. К сожалению, не было видно лица человека, отвечающего за свои преступления таким неординарным способом. Но Портер полагал, что останется от рослого мужчины мало. Романов не спешила останавливать видео, и запись перевалила уже за третий час. Она явно наслаждалась, может, даже испытывала возбуждение — должно быть трудно отказаться и от сладкого чувства отомщённости, и от развернувшейся картины в более плотском смысле. Вот только…— Что они сделали лично вам?Наташа посмотрела на него с некоторым удивлением.— А вы проницательны, мистер Портер. Острые коготки цокнули по столу. — Вы правы, Джон. Я тоже хочу отомстить — не стану этого даже скрывать. И мне есть за что. За то, что эти чудовища были за моей спиной, втёрлись в доверие. За то, что этот ублюдок наставил на меня ствол несколько раз. За взорванный бункер — знаете, каково это, оказаться погребенным под тоннами бетона? За Лагос, за взрыв гранаты, которую его любовник бросил ко мне внутрь броневика. Я не люблю, когда меня пытаются убить…— За страх, мисс Романов. Вы мстите им за то, что испытали страх, не так ли?Взгляд англичанина был холодным и цепким, прямым, и Наташа прекрасно понимала, за что его так невзлюбило командование. Он умел обличать в постыдных вещах тоном обвинителя, тоном понимающего человека. Это не могло понравиться никому, но он был одним из немногих лучших следопытов, а у неё был приказ Фьюри, и она просто кивнула.— Да, мистер Портер. Я живой человек, хоть и агент, и мне тоже не чужд страх. Словно акула, заполучившая добычу, Джон отвернулся обратно к экрану, не сказав ни слова. Страх — страшная вещь. Он позволяет оправдать что угодно. Хотелось видеть лицо того заключенного, узнать, страшно ли ему. За себя, за любовников. Вместо этого он смотрел запись, уже становящуюся скучной. В конце концов, что могло измениться при неизменных внешних условиях и действующих лицах. Человек с прикованными высоко наверху руками продолжал оставаться на месте, им продолжала пользоваться вся эта кровожадная толпа, и никто не спешил вмешиваться. — Сколько ещё...? Джон кивнул на экран, Наташа двинула мышкой. Под полосой прокрутки видео статичной оставались цифры 6:00:00. Портер почувствовал, как закололо в виске. Шесть часов бесцельного насилия. Вдова умела мстить — этого не отнять. — Там есть что-то ещё, кроме этого? Он даже не пытался скрыть отвращения к происходящему. Наташа с презрением пожала плечами.— Тогда, полагаю, нет смысла тратить время дальше. Меня не это интересовало. Вы сказали о том, что я должен буду тащить его на поиски Рамлоу. Как вы себе это представляете после всего этого?Наташа вновь приподняла плечи.— Подлатаем. Остальное будет вашей работой и под вашу ответственность.Тонкие губы Джона сжались практически в линию, но он не сказал ничего.***Джону и раньше приходилось видеть людей, павших жертвами медикаментозной гиперстимуляции. Что скрывать, порой и ему приходилось делать это по собственной воле: некоторые задачи просто не было возможности выполнить иначе. Жизнь солдата на войне, жизнь разведчика не поход до соседнего магазина за сигаретами, и не всегда организм способен выжать из себя необходимый максимум. Он знал об обеих сторонах этой сомнительной медали.Джек Роллинз был не первым, кого накачали стимулятором принудительно — таких Портер видел тоже. Правда, шестичасовое изнасилование, придуманное мстительной шпионкой, было уже из ряда вон даже для него. Ему бы такое и в голову не пришло, наверное. Как мужчина, он, возможно, сочувствовал заключённому отчасти. Может, даже чисто по-человечески. В полутьме холодной камеры остро пахло кровью и сексом, хотя изнасилование случилось не в ней, просто преступника никто потом не стал отмывать — так и бросили на нары голым: обычный тюремный комбинезон окровавленными лоскутами сорвали с него почти сразу, как и бельё. Несмотря на холод, он спал. У его тела просто не было выбора. Или спать, пытаясь экономить ресурсы, или наконец сдохнуть. Это даже немного заслуживало уважения — стойкость этого солдата, хотя у Джона были записи медиков: психосоматические нарушения заключённого не оставляли ему шансов. Еще немного, и жить он будет исключительно на капельницах, если не попытается сделать что-то с собой. Очевидно, жить он не очень уж хотел, просто никак не мог умереть.Вдова действовала некрасиво. Быть может, не попытайся Джон расшевелить собственное ведомство, заключённый был бы мёртв, но внезапно обострившиеся конфликты в отдельно взятом регионе Среднего Востока, один приподнявший голову местный вождь и пара снимков подозрительного содержания привлекли не только его внимание.Брок Рамлоу попал в списки Интерпола после печально известных событий и был вычеркнут из них после того, как ЩИТ официально подал уведомление о его гибели в Лагосе в ходе так же весьма печальных событий.Что его дёрнуло сравнивать снимки, случайно попавшие к нему, и содержимое базы МИ-6, Джон не знал. Возможно, виной тому бессонная ночь в компании бутылки скотча после очередных воспоминаний об уходе жены. Гарантии не было, но была ненулевая вероятность. Ненулевой она стала, когда он лично в обход руководства подал запрос в дирекцию ЩИТа. Первым был ответ, который он знал, официальный. Брок Рамлоу мёртв.На следующий день его вызвали на ковёр, отчитали по всей строгости и с рук на руки передали незапоминающемуся улыбчивому человеку в костюме. Фил Коулсон — так он представился, настоял на поездке на машине с дипломатическими номерами до аэропорта и полёте совсем не на самолёте. В джет Портер грузился не сказать, чтобы по своей воле — агент ЩИТа настаивал. Что ж. Он получил то, чего добивался. Чуть больше даже. Тела Брока Рамлоу после взрыва в Лагосе не нашли. Ни целиком, ни фрагментарно, кроме каких-то следов ДНК, которые оставляет любой живой объект. А вот это уже меняло и смысл тех фотографий, переводя их из разряда ?померещилось? в ?любопытное?. Джон был уверен, что террорист с мировым именем, один из командиров ГИДРы, жив и здравствует. И не без его помощи усилилась власть одного конкретного человечка в печально знакомом Ираке. Что ж. У каждого были свои триггеры, и Джон бы не хотел возвращаться туда, где чуть не оборвалась его жизнь. Но ему пришлось бы это сделать — он сам этого добился. Он был профессионалом, и, в отличие от русской, готов был вторично сунуть голову в пасть зверя, лишь бы избавить мир от чудовищной заразы. Дело было за малым.— Он ваш, мистер Портер. Делайте с ним, что хотите и сколько хотите. Мы даём вам приманку. Приведите его в нужную вам форму и используйте на своё усмотрение. Мы будем содействовать. Вздохнув, Джон направился к выходу. Не сегодня. Он придёт завтра. Сегодня не время говорить о чём-либо. Его мутило, и в целом он чувствовал себя не лучшим образом. Как и тот, кого ему предстояло использовать в качестве наживки.***В камере было холодно и совершенно нечего надеть. И всё равно Джек на четвереньках добрался до унитаза и сунул два пальца в рот. Безусловно, такое его организм бы мог переварить — легкоусвояемые белки и всё такое, натуральнее, чем протеиновые коктейли, которыми его кормили. Он даже не подозревал, сколько чужой спермы умудрился проглотить. Рвало его долго. Едва стоя на ногах, он добрался до умывальника, прополоскал рот и напился, отёр лицо, чувствуя под пальцами щетину буквально поверх костей. Кожа была тонкой, как пергамент. И грязной. Опустив взгляд, он убедился. Густые потёки крови и прозрачно-белёсого на бедрах. Он понимал, что с ним сделали, помнил, но страдать по этому поводу не собирался. Он знал, что у него нет прав в тюрьме ЩИТа и не надеялся ни на что. Доживать свои дни без надежды всегда проще. В его силах было лишь не дать этим людям насладиться триумфом унижения. Как ни странно, произошедшее его разозлило, разожгло искорку. Уже не хотелось безвольно лежать, тихо остывая. Хотелось вырваться и отомстить. Вцепиться в глотку хоть кому-то, пусть и в последний раз, и отправиться вслед за коман… любовником. И уж точно он не хотел умирать, будучи заляпанным чужой спермой, как обдолбанная шлюха на групповушке.Смочив ладонь ледяной водой, он стиснул зубы, понимая, что это занятие надолго, но холод тоже будил всё новые искорки злости.Бывало и хуже, и больнее. А это…Всё, что они сделали, было сущей ерундой после Лагоса. Грязь — не позор, смоется водой. — Каков красавчик…Конечно, она не могла не появиться. Наташа с интересом наблюдала, как Джек оттирал с себя, что мог.— Не мучайся. Идём, провожу тебя в душ, заодно и поговорим по дороге…Джек не стеснялся стоять таким под её взглядом, не стеснялся смотреть ей в глаза. Вдова хмыкнула, но дверь открыла, эротично облокотившись на неё.— Какой взгляд. Всё ещё stoykyi olovynnyi soldatik. Выходи, ублюдок. Он не заставил приказывать второй раз. Душ определённо был лучше. Там была чуть тёплая вода и её было больше, чем задерживалось на ладони.Всю дорогу до душевых Вдова держалась позади, периодически щёлкая пузыри жвачки. Спустя какое-то время Джека начало дёргать от этих звуков. К счастью, они уже добрались до места назначения. На лавке лежал комплект одежды и обувь. Не дожидаясь распоряжений, Джек сам шагнул в кабинку, но за волосы дёрнула уверенная рука.— Погоди. Хочу это видеть.Вторая ладонь надавила на поясницу.— Давай, прогнись. Тебя же этому научили.Зарычав, Джек попытался было вырваться, но не удалось. Удар изящной ножкой под колено уронил его на пол. Рука в волосах направила движение, и он ударился головой о стенку. По белым квадратам плитки заструилась кровь, и он безвольно осел на пол. Острый каблук упёрся сзади в шею, и больше он дёргаться не посмел. Ладони, лёгшие на его ягодицы, уверенно раздвинули их, и почему-то только теперь Джек испытал смущение под цыканье этой женщины.— Отменно тебя порвали. Я-то думала, ты опытная давалка. Она сжала пальцы, лапая, и отпустила. Отошла на несколько шагов и присела на лавочку, подперев щёку кулачком. Джек по стенке поднялся на дрожащих ногах и обернулся через плечо. Вдова оценивающе осматривал его, закусив ноготь мизинца. — Как думаешь, ваш Орсо выдержит то же самое? Он такой же грубый непрошибаемый солдафон, как ты?Орсо… до Джека наконец дошёл смысл того, что с ним делали. Сжав кулаки, он шагнул к Романов, но та приподняла тонкий пальчик.— Как насчёт условия, Джек? С ним не происходит всего этого, ему оказывают помощь и помещают в достаточно комфортную одиночную камеру, где он проживёт до конца своих дней в безопасности?Роллинз остановился на полудвижении. Замер, будто ударившись о стекло. Наташа опустила руку.— Так-то лучше. Видишь. Диалог возможен. Он ведь понимал, что в словах Вдовы ложь и яд, но блядская надежда на то, что удастся сберечь хотя бы брата Брока, проникла в сердце вернее пули снайпера. Он был уверен, что ничем ему не может помочь. Так было проще. Теперь же… он едва не застонал от отчаяния, откинувшись спиной к холодному кафелю, сдаваясь. Он не мог предать память о командире. Наташа улыбнулась без превосходства.— Вот молодец. Давай, мойся. Завтра ты встретишься с одним человеком, которому должен оказать максимальное содействие во всём, что он потребует, а взамен я пообещаю, что ваш Орсо останется жив и здоров, он не пострадает от наших рук.Джек поднял на женщину взгляд, понимая, как затравленно он смотрит.— Гарантии?Вдова закинула ногу на ногу, опершись рукой о скамью. — Будут тебе гарантии. Я решу вопрос с этим. Если получится, организую канал связи. Джек вздохнул, понимая, что лишает себя возможности отступить.— Я согласен. ***Ехидная ухмылка на нахальном лице, которое хотелось разукрасить шрамами и гематомами, бесила Джека, но он держался изо всех сил. Ещё и акцент резал слух. Запах кофе вызывал приступы тошноты несмотря на пустой желудок. Мужчина смотрел на него с долей жалости, понимания и ненависти. Так смотрят на преступника, которому придётся позволить выжить, придётся с ним работать.Да Джек и сам смотрел на агента точно так же. Этот человек был незнакомым, и, пока он общался с конвоиром, Джек прислушивался к речи. Он был не из ЩИТа. Вёл себя скорее как гость, да и вообще не производил впечатления кого-нибудь значимого. С чего Романов взялась перед ним выслуживаться, было непонятно, но он уже согласился. Ради Орсо. Ради памяти Брока.Он чуть сдвинул прикованные к столу руки, поудобнее укладывая локти. На звон короткой цепи мужчина обернулся, на мгновение его взгляд показался хищным, но он снова отвернулся, чего-то ожидая.Вернувшийся конвоир принёс и отдал ему знакомый Джеку стакан, в который на сей раз была воткнута соломинка. Только после этого англичанин, как понял Джек, прошёл к столу и, поставив этот стакан около заключённого, уселся напротив и придвинул к себе свой кофе.Он чем-то напоминал Брока. Наверное, манерой держаться, хотя в этом ему не хватало резкости бывшего командира бывшей АЛЬФы-СТРАЙК. Джек, извернувшись, придержал стакан. Он не испытывал чувства голода довольно давно, и понимал, что с кормёжкой возникали перебои только когда начинал чувствовать слабость и головокружение. Впрочем, он не торопился. Должно быть невежливо набрасываться на еду при… при ком, кстати?Англичанин сидел, откинувшись на спинку стула, и молча рассматривал его. Джек вернул ему презрительный взгляд.— Чем обязан? Он всё же присосался к трубочке, предусмотрительно воткнутой в стакан — держать его руками он бы не смог. Он не заметил, как пришелец уставился на его губы, с каким усердием заставил себя отвести взгляд.— Я думал, мисс Романов уже всё объяснила…Джек отрицательно качнул головой.— Она сказала, что от меня требуется содействие. В чём — не уточняла.— В поисках вашего командира.Агент наблюдал за ним с нескрываемым любопытством, но Джек всё равно удивлённо хлопнул глазами. Его почти сразу затошнило, во рту появился привкус желчи, и он согнулся, почти упираясь лбом в металлическую столешницу, чтобы не показать своего лица, искажённого и уже, кажется, влажного. Никто не должен был видеть, насколько ему всё ещё больно. Он сипло дышал так какое-то время и медленно выпрямился.— Он погиб в Лагосе.Человек перед ним качнул головой и положил на стол две фотографии.— Его останков не нашли. У нас есть основания подозревать, что он жив. И я хочу, чтобы вы нам помогли. Желательно, добровольно. Джек, словно забывшись, потянулся пальцами к клочкам плотной бумаги…***Ведомственная гостиница ЩИТа оказалась неплохой — на твёрдые три звезды. Взбив подушку, Джон устало уселся на край кровати. Поставив локти на колени, обхватил лицо ладонями. Не так он себе представлял эту встречу, этого человека. Он по себе знал, что такое горе, что такое горькая надежда, что такое потери.Не таким он представлял себе агента ГИДРы. Не плачущим мужчиной с дрожащими руками, сумевшим с трудом, сдирая кожу браслетами наручников, дотянуться до уголка фотографии, подцепить его и схватить.Он видел, как этого человека насиловали, как унижали, как избивали, но он никому не позволил насладиться триумфом, лишь однажды коротко вскрикнув. Там он был бездушной машиной. В допросной он был… человеком? Джон повёл плечами, пытаясь забыть его взгляд и полные надежды слова: ?Вы можете гарантировать, что, если мы его найдём, нас отдадут под суд??Он сказал: ?Да?, но уже не очень-то в это верил, увидев, как заблестели глаза Вдовы, когда он вышел из камеры, получив подтверждение тому, что сказала Наташа.?Он будет сотрудничать по своей воле?.Он ведь всего лишь очередной преступник. Наживка для другого преступника. Так в чём же была проблема с тем, чтобы обмануть его и не терзаться этим? Да и, быть может, это вообще окажется пустой затеей. Гарантий у них самих не было никаких.Вместо того, чтобы всё же лечь, Джон вытащил из-под кровати кейс. Разблокировав биометрический замок, он достал оттуда две верхние папки. Подогнув одну ногу под себя, он раскрыл сразу обе и уложил перед собой на кровать.Крупные качественные фото в личных делах позволяли проследить историю жизни командиров АЛЬФы-СТРАЙК. Там были даже их детские фотографии, свидетельства о рождении, документы об образовании — изъятые оригиналы. Служебные документы — скорее всего, не все. Джон понимал, что ко всему доступ ему не получить, да он и не нужен. Он вновь закрыл папки. Это всё было в руках у ЩИТа, и оно ни к чему их не привело. В руках у них был и Роллинз, наотрез отказывавшийся говорить, и внезапно решивший содействовать. Почему?Мог ли Джек быть настолько хорошим актёром?Его привели в нормальное состояние за несколько дней, и Джон сам был тому свидетелем. Не солдат ещё, не тот холёный мужчина с уверенным взглядом, что был на фото. Красавцем его было не назвать и раньше, но обаяния он лишен не был. Джон увидел его в первый день серым от усталости и истощения, держащимся на остатках когда-то сильной воли. И вновь увидел другим, объяснив, за чем он пришёл.Он помнил, как едва не запил сам после Ирака, после поступка жены, хотя винить её было глупо. Он увидел, как пара слов может дать стимул жить даже тому, кто жить не хотел. Не гарантия — только возможность. Он не оправдывал их методов — ни своего, ни Романов. Знал он, чем куплено согласие сотрудничать. Третья папка в кейсе. Бывший полицейский — Орсо Мадиро, сводный брат командира АЛЬФы-СТРАЙК, по мнению Романов — общий любовник командира и зама. Старше Рамлоу на десяток лет, но выглядел на удивление молодо на фото. Сам Джон подумал, что фото слишком старое, когда увидел снайпера отряда. Его привезли в штаб-квартиру за три дня до приезда самого Джона, но так и не оказали помощь. Он метался в бреду от полученных ран, и Вдова равнодушно перечисляла травмы, полученные им при захвате. Орсо, пытавшийся вытащить Джека, дрался как дикий зверь, но, конечно, не преуспел, поплатившись. Огнестрельные ранения, множественные переломы, истощение и резко контрастировавшая с чёрными, вьющимися волосами, седина.Так не мог сказаться возраст, Джон понимал. Это Трискеллион. Это Лагос. Это ГИДРа и ЩИТ. Итальянец, в глазах которого даже на служебном фото лучились смешинки, потерял своё самое дорогое. Ему не хватило стойкости Джека Роллинза — слишком он был эмоциональным. В тот день, когда врачи дали положительное заключение самому Джеку и Наташа принесла документы, передающие его под ответственность Джона, Орсо тоже перевезли. Куда — Портеру не сказали, но Наташа сунула ему в руки планшет со словами:— Вот твой поводок.Он догадывался, что там будет. Он видел, как Джек провожал устройство взглядом, в котором мешались боль, жуткая надежда и какая-то собачья обречённость. Джону стало жутко от этого взгляда. После того, как Джек увидел Орсо в том состоянии, Джон сам был готов вызвериться на Вдову. Не ей предстояло оказаться один на один с тем чудовищем, что зыркнуло из глаз заместителя командира АЛЬФы. Не ей. Джону. Он видел убийц, разных. Он видел маньяков, видел смертников — да, с разным исходом, и тот мальчишка не в счёт. В тот момент, когда Роллинз повернулся к ним, Джон был готов поверить, что увидел взгляд той самой ГИДРы, чудовища, которым с недавних пор пугали обывателей. В следующее мгновение он моргнул и то, что померещилось Портеру, исчезло, но он не забыл, понимая: ослабь он хватку, и нечего будет даже хоронить. Роллинз не даст ему шанса. Одна ошибка, единственный просчёт, и этот зверь найдёт способ вырвать поводок из рук.Проверив документы, Джон убрал их в кейс. Личные дела утром придётся вернуть. Назначения и сопроводительные документы полетят с ним на базу, где ему предстоит проследить, чтобы Джек Роллинз хотя бы подобие формы себе вернул в кратчайшие сроки.Засыпал он с полным осознанием надвигающейся задницы, но понимал и то, что назад бы не повернул ни при каких условиях. Он должен был приволочь ублюдка Рамлоу на суд, чего бы это ни стоило.