Глава 9. (1/1)

— Смысл обеда на открытом воздухе в том, ― говорит Курфейрак, дергая Анжольраса за рукав, ― чтобы смотреть по сторонам.― Я хочу увидеть, что говорят люди, ― бормочет он, не отрывая глаз от экрана.― Ты знаешь, что они говорят, ― мягко отвечает Комбефер.Он мычит что-то нечленораздельное и продолжает обновлять полдюжины вкладок на своем ноутбуке. Стоит свежий сентябрьский полдень, и, сидя под шелестящими листьями за своим столом, они окружены почти жутким спокойствием. Часть его смутно отмечает, что Комбефер и Курфейрак гораздо более расслаблены в присутствии друг друга, чем в последнее время, но он не вслушивается в их разговор ? ленивое перебрасывание словами.Он просматривает Twitter, Facebook, Tumblr и несколько новостных сайтов, где люди до сих пор публикуют свои комментарии к статьям и фотографиям. Синяк на его виске не болит, но слегка пульсирует, постоянно напоминая о неудаче. (А также мягких пальцах, прижатых к нему, но это не то, о чем он должен думать сейчас.) Общественное мнение разделилось: некоторые люди утверждают, что этот митинг с самого начала был обречен на беспорядки, другие же в защиту замечают, что насильственные действия были минимальными по сравнению с числом людей на улицах, и считают это победой гражданского сознания. Он хочет знать все: сколько человек было ранено ? Боссюэ теперь из их числа, ? сколько арестовано, сколько разбитых окон, сколько сожженных машин. Трудно поверить, что все это началось с большой благородной идеи в заднем зале Мюзена.Что бы ни говорили другие, Анжольрас чувствует себя ответственным. Ничто из того, что он когда-либо организовывал, не было настолько успешным и катастрофическим одновременно, и если он не возьмет на себя ответственность, то что помешает ему снова рисковать жизнями других?― Ну, это глупо, — говорит Курфейрак. ― Ты никогда не рискуешь нашими жизнями.― Некоторые люди в больнице, ― резко отвечает Анжольрас. ― Это могли быть вы.― Но, к счастью, это не так, ― раздраженно говорит Комбефер, уже трижды за одно утро слышавший этот аргумент. ― Итак, давайте прекратим играть в игру ?а что если?. В следующий раз все будет лучше, ― уверенно продолжает он, ― и это мы обсудим в подходящее время, например, на встрече. Анжольрас, пожалуйста, закрой компьютер.― Нет. Эй! Ты только что отключил мой ноутбук?На лице Комбефера мелькает лукавая улыбка. Он держит в руке вилку, а смех Курфейрака, кажется, сотрясает все деревья вокруг них ? листья шелестят еще громче.― Тебе не нужно возвращаться на работу? ― спрашивает он.― В воскресенье очень тихо, ― пожимает плечами Курфейрак. ― Париж еще спит.Интересно, спит ли Грантер? Прочитал ли он записку? Нет, он решил не думать об этом, так почему же не может прекратить?— Ого, что только что произошло в твоей голове? — спрашивает Курфейрак. — Твое лицо только что было вот таким... — он пытается скопировать его, делая странную гримасу.— Просто митинг, — вздыхает Анжольрас.— О Боже. Мы должны подбодрить тебя. — и тут Курфейрак кричит, наполовину поднимаясь со скамейки, — Я знаю, что нам нужно! — он вытягивает обе руки в их направлении, словно умоляет их выслушать. — Ночевка!— Нет, — тут же отвечает он.— Твое сопротивление удивляет, — говорит Курфейрак, — но я делаю это для тебя, ты же знаешь. Тебе нужно расслабиться. Я предлагаю полное лечение от Курфа.— О, — сухо говорит Анжольрас. — В таком случае…— Завтра понедельник, — отмечает Комбефер.— Тогда в следующую пятницу, — говорит Курфейрак. — Или нет ? поездка на выходные! Ох, Ферр, разве это не хорошая идея? Мы можем поехать ко мне, мои родители не будут возражать. Это даст им повод отдохнуть, а весь дом будет в нашем распоряжении. Это будет время для исцеления. — Курфейрак сжимает плечо Анжольраса. — Разве ты не хочешь поспать в моих любовных объятиях?Он вспыхивает по причинам, совершенно не связанным с Курфейраком.— Нет.— Ты ужасен. А ты как думаешь, Ферр? Мы же привыкли делать такие вещи постоянно. А теперь мы почти не проводим время вместе!— Мы видимся почти каждый день, — начинает Анжольрас.— О, это как работа на данный момент, — прерывает его Курфейрак. — Все, что мы делаем, это вспоминаем школу и планируем протесты. Я говорю о другом. Об изменении нашей рутины. О том, кем мы были раньше.— Я свободен в эти выходные, — добавляет Комбефер. Предатель.Лицо Курфейрака светлеет.— Мы дадим каждому достаточно времени, чтобы подстроить свое расписание,— говорит он и смеется, когда Анжольрас стонет. — Нам будет очень весело. И тебе будет некуда бежать от веселья. Веселье окружит тебя, как теплое одеяло, пока ты не забудешь все эти глупые дела. Кроме того, я уверен, что ты можешь оставить свою кровать на одну ночь, — намекает Курфейрак.Ему требуется секунда, чтобы понять, что Курфейрак намекает не на вчерашний день, а думает о его первой ночи, проведенной у Грантера. Каждые несколько дней Курфейрак напоминает о загадке ?Потерянной ночи?, как он ее называет, и каждые несколько дней Анжольрасу приходится слышать новую теорию. Кажется, все они обличают его в чем-то позорном, и он не думает о том, насколько точным это может быть. Он стреляет в Курфейрака предупреждающим взглядом.— Значит, все решено? — невинно хлопает глазами тот.— Ничего не решено, — пытается остановить его Анжольрас, хотя уже знает, что это безнадежно ? у Курфейрака в руке телефон, и он яростно печатает.Через несколько секунд он читает сообщение.Курфейрак [2:17:54]: СБОР В ВЫХОДНЫЕ В ДОМЕ КУРФА: МИССИЯ — ПОДНЯТЬ НАСТРОЕНИЕ НАШЕМУ ДОРОГОМУ ЛИДЕРУ. ДЕТАЛИ СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМОн вздыхает и снова переводит взгляд на экран.*Воскресенье; Фейи оставил ему завтрак, а Анжольрас оставил ему это.Он перечитывает записку снова и снова с тех самых пор, как нашел смятый листок бумаги после первоначального сокрушительного разочарования от пробуждения в одиночестве. Он смотрит на него, пока в мозгу не отпечатывается наклон каждой буквы, повторяет написанные слова, и все же не может оторвать от него взгляд.Привет. Я должен оценить ущерб. Как насчет завтрака завтра? Позвони мне, если хочешь попробовать еще раз.А также:Даже если не хочешь, все равно позвони.Он не звонит. Он не пьет. Он не делает ничего, только находит свой телефон на кровати, где и оставил его после разговора с Комбефером, и читает сообщение, которое Эпонина прислала ему накануне вечером.Понин [8:21:43]: он позвонил Ферру. он дома. не волнуйсяЭто означает, что Комбефер солгал ему. Он подумал бы об этом, если бы мог сосредоточиться на чем-то, что не является Анжольрасом, а также им вместе с Анжольрасом, или мыслью о том, сможет ли он представить их вдвоем больше чем на минуту. Позвони мне, если хочешь попробовать еще раз, ? повторяет он, и думает, как Анжольрас произнес бы эти слова. Они бы звучали вдохновляюще и решительно? По его мнению, они шептались бы сонно и тепло. По его мнению, они звучали бы как безопасность.Позвони мне, если ? хочет ли он попробовать еще раз? Он задает этот вопрос самому себе все утро. Когда солнце уже высоко, и его руки начинают дрожать, он делает себе выпить. Хочет ли он попробовать еще раз? Он повторяет это, когда алкоголь скользит по горлу. Знает ли Анжольрас о том, как он может это интерпретировать? Он имел в виду только его попытки бросить пить, или… или их? Неужели Анжольрас думает о них, как о чем-то важном?Он хочет попробовать еще раз?Он читает сообщение Курфейрака, когда оно приходит. Тем не менее, до выходных ещё далеко, и сейчас он обеспокоен; он не может быть уверен в чем-то, что будет так не скоро. И он знает, что опасно надеяться, ожидать или думать, чтоэто может быть поворотным моментом в его жизни, потому что в конце концов он скорее всего будет разочарован. Но он следовал этим принципам так долго, неделя за неделей, сосредотачиваясь лишь на следующем дне, поэтому, может быть, он может позволить себе сейчас хоть на что-то надеяться.Ему не удалось бросить пить совсем, но он был близок. Во всяком случае, это самое лучшее, что он когда-либо делал, самое трудное, что он когда-либо делал. Он знает, что каждый из его друзей скажет ему, что ему есть чем гордиться. Он не зашел бы так далеко, если бы не Анжольрас. Но он не может отрицать, что делал это по неправильным причинам, и он не может отрицать, что он все равно потерпел неудачу.Воскресный полдень тянется медленно, как и его мысли. Он слоняется по комнате без дела и, наконец, садится у окна, где смотрит, как ярко-синее небо становится желтым. Он больше не может, не должен делать это с Анжольрасом. Вообще-то, ему изначально не следовало это начинать, но искушение было так велико, и чем дальше, тем труднее было его отпустить. Поначалу казалось маловероятным, что это вообще сработает; когда ему удавалось держаться, он едва мог в это поверить и просто продолжал двигаться вперед.Но он знает, что теперь не сможет встретиться с Анжольрасом, если единственная цель того ? заставить его продержаться и не пить так долго, как только он может. Анжольрас верил в него и все еще верит, и, конечно, только он мог когда-либо иметь такую сильную веру. Грантер всегда восхищался этим в нем. Так как он может подвести его теперь, когда эта вера направлена на него? С его точки зрения, у него есть два варианта: признать поражение или сделать все возможное, чтобы стать тем, кто стоит времени Анжольраса. Даже если он потерпит неудачу в конце, как он и подозревает, он все равно сделает это. Он все еще не верит, и все же… помня слова Анжольраса, его тихую поддержку, его непоколебимую стойкость, он понимает, что, может быть, он заразился этой верой, и она заставила надежду появиться там, где ее не могло быть. Может быть, в этот раз он мог бы стать лучше ради самого себя. Может быть.Он звонит Эпонине. Она сообщает ему, что Боссюэ в порядке, что она покинула больницу вскоре после звонка Грантеру и что Жоли отправил ей сообщение сегодня утром.— Это хорошо, — говорит он.— Угадай, кто еще появился в больнице?— Мариус и Козетта?— Парнас, — говорит она с тихим смешком, в котором слышится любовь. — Он разозлился, что я попала в центр этого беспорядка, поэтому, естественно, ясказала ему, что всегда делаю то, что хочу. Поэтому он заявил, что просто должен пойти со мной в следующий раз. Смешно, конечно, но… наверное, это…— Довольно мило?Она фыркает.— Черт с ним.Он обнаруживает, что улыбается. Они молчат пару секунд.— Ты позвонил мне, — напоминает Эпонина.— Да… Да, верно. Я хотел извиниться.— За что? — небрежно спрашивает Эпонина.— Я вышел из себя из-за твоего вмешательства, — говорит он, — и вел себя как полный мудак. Я знаю, ты просто волновалась.Эпонина издает какой-то одобрительный звук.— Считай, что ты прощен, и ты что, плачешь?— Нет, — говорит он. Его голос совсем не подтверждает его слова, и он смеется над собой. — Есть кое-что еще. — что-то в его животе сжимается в тугой комок, но на душе впервые за долгое время легко. — Я вроде… я принял решение.— Хорошо? — осторожно говорит она. — Эр?— Мне действительно жаль… из-за всего этого, правда, — он впервые открывается, и ему неловко, слова будто сталкиваются друг с другом, и его голос совсем чужой. Ужасно позволять кому-то видеть себя слабыми, и он всегда пытался скрыть свои слабые стороны, но теперь ему кажется, что он весь состоит только из них, а больше и показать-то ему нечего. — Я не хочу больше этим заниматься, я не хочу больше так жить. Я собираюсь попробовать на этот раз. Я, правда, собираюсь попробовать для… для себя.— О, дорогой, — выдыхает она.Он уже даже не пытается говорить ровно, позволяя прерывистым предложениям скользить по его губам.— Но я не смогу делать это, как раньше, черт, я не могу просто… быть рядом со всеми и вести себя так, будто я в порядке… Это так тяжело, когда они все там, иони счастливы и пьют, и я чувствую, что я на пределе… Это так тяжело, я просто… Мне просто нужно держаться подальше, пока не станет немного лучше. — он вытирает лицо рукавом, и тот сразу же становится мокрым. Он дрожит. — Мне нужно, чтобы ты помогла мне объяснить им это.— Ты все еще не понимаешь, да? — тихо говорит Эпонина. — Все, что тебе нужно было сделать, это просто сказать нам всего одно слово. Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы помочь, хорошо? Как будто ты можешь избавиться от нас, — усмехается она, — ты же нас знаешь.— Я не хочу, чтобы кто-то переставал пить, чтобы просто помочь мне, — говорит он. Он знает, что она думает, но он все еще ненавидит мысль, что он для них обуза. — Было бы слишком эгоистично просить вас, и я ненавижу делать это. Пожалуйста.— Послушай, — вздыхает она, — я помогу тебе объяснить все, что ты хочешь, кому угодно, но ты должен знать, что они просто скажут то же, что я говорю тебе сейчас. И хватит плакать, — добавляет она. — Мы тебя любим.*Когда Фейи возвращается домой, он садится рядом с Грантером на диван — тот смотрел в стену в течение двух часов и, вероятно, выглядит не совсем нормальным — смотрит на него серьезно и спрашивает, как у него дела, и тогда тот выпаливает. Теперь знают двое. Он еще больше напуган тем, что подводит их именно сейчас, но Фейи выглядит счастливым и гордым и почти дословно повторяет слова Эпонины. И, может быть, думает Грантер, может быть, можно позволить себе ухватиться за кого-то, пока пытаешься сам встать на ноги.Этой ночью он спит крепко и просыпается в четыре часа, смотрит в потолок до половины шестого, выпивает чашку кофе и виски — ему приходится снова начать с нуля — и идет по холодной улице, чтобы встретиться с Анжольрасом. Он должен продумать, что сказать. По утрам он всегда придумывал, чем бы рассмешить Анжольраса, что бы интересного ему рассказать, чтобы его глаза стали яркими и сосредоточенными, но сегодня его разум отказывается помогать ему. Фасад отеля уже знаком ему, и он чувствует странную смесь ужаса и спокойствия, когда входит.Видеть Анжольраса никогда не бывает легко; еще труднее, когда Анжольрас буквально светится при виде него. Сердце Грантера скачет и заходится в бешеном ритме, как всегда. Это, он абсолютно уверен, никогда не изменится.— Ты не позвонил, — говорит Анжольрас, когда он осторожно приближается. — Я думал, что ты, возможно, не придешь.Рядом с глазом Анжольраса фиолетовый синяк; недавно Грантер успокаивал кровь, которая текла из него, проводил пальцами по нему. Он хочет, чтобы Анжольрас снова был так же близко. Боль и тоска, которые притаились где-то на периферии, отдаются пульсацией.Ему приходит в голову, что оставить Анжольраса было бы сложнее, чем бросить пить.— Да, извини за это, — говорит он. Холл абсолютно пуст. Ноги несут его вперед, пока между ними не остаётся только стойка. — Я хотел, но... просто подумал, что увижу тебя лично. И я тут… думал.Анжольрас кладет локти на стойку и наклоняется, пока они не соприкасаются. Грантер не знает, что делать руками; сжимает их в кулаки, чтобы они не дрожали.— О чем? — спрашивает Анжольрас, как будто не может дождаться, чтобы услышать все об этом.О тебе, о тебе, всегда о тебе. Но в этот раз есть еще кое-что.— Я начинаю все сначала, — говорит он, и улыбка, которой отвечает ему Анжольрас, ослепительна даже для него; он будто говорит: ?Ты сделал правильный выбор, и я знал, что ты его сделаешь, даже если ты сам этого не знал?.— Я сказал Эпонине, — говорит Грантер, глубоко вздыхая. Это сложно. — Фейи тоже. Я хотел, чтобы ты знал, потому что тебе не нужно… тебе больше не нужно быть тем, кто будет… держать меня на поверхности.Он хочет, чтобы Анжольрас понял, что он будет жить. Если он скажет Грантеру уйти сейчас, если он скажет, что больше не видит смысла в том, чтобы он приходил, он будет жить. Ему будет больно, но он будет жить. Ему нужно знать, почему Анжольрас позволил ему подобраться так близко. Было ли это чувство вины, чувство долга или...Анжольрас кусает губу.— Я рад, что ты пришел, — тихо говорит он, его голос звучит ласково. — Я попросил их сделать те круассаны, которые тебе нравятся.О, кажется, у него кружится голова.— …и ты мог бы помочь мне с этим постом, который я пытаюсь написать? Если ты можешь остаться?Он так хочет сказать Анжольрасу, что единственная причина, по которой он вообще может подумать о том, чтобы попытаться снова, это он, его вера и его сила; что если бы не он, ему бы никогда не пришло в голову, что он мог бы сделать такой выбор, такой рывок, не принимая во внимание то, чем это может закончиться в худшем случае; что он заставляет Грантера чувствовать себя сильнее, просто стоя там, и что он желает ? надеется ? давать Анжольрасу хоть что-нибудь взамен.Он глотает слова, но не может удержаться от улыбки и чувствует себя более открытым, чем когда-либо.*Поездка в Орлеан проходит быстро. Плейлист Грантэра играет в его машине на полную громкость, и Анжольрас подпевает, потому что прекрасно знает дорогу. Он был в доме Курфейрака несколько раз. Его родители ? ласковые, спокойные люди. Когда он добирается до их дома в субботу утром ? он не смог приехать в пятницу из-за своей ночной смены ? дом пустует. Его владельцы, как и обещал Курфейрак, отправились в импровизированную поездку, чтобы позволить ?детям? повеселиться, и он предполагает, что все его друзья все еще находятся в постелях.Он собирается бросить свою сумку на диван, когда видит за кухонным столом знакомую фигуру, держащую кружку.— Привет, — говорит он.Грантер вздрагивает, затем сонно улыбается ему.— И тебе привет.Он заходит внутрь, садится напротив Грантера.— Ты рано.— Оказывается, месяцы подъема с рассветом, способствуют этому, — отвечает тот.Анжольрас выискивает признаки усталости ? или хуже ? но Грантер кажется спокойным. Однако Анжольрас знает, что сон все еще дается ему нелегко, и догадывается, что Грантер встал, чтобы выпить, пока никто его не видит. Он держит свои догадки при себе.— Извини, что испортил твой режим, — мягко говорит он. — Была дикая ночь?— О да, — фыркает Грантер. — Вещи стали по-настоящему авантюрными, когда Жоли вытащил твистер. — Грантер делает глоток кофе и смотрит вниз. — Особенно учитывая, что все были трезвыми.Они говорили об этом раз семь на этой неделе. Грантер медленно перешел от абсолютного несогласия к неохотному принятию, и постепенно он совсем примет это ? это лучше, чем видеть, как он тихо бесится, как в понедельник вечером, когда все каким-то образом узнали о его намерении. Позже той ночью Грантер сказал, что это сделала Эпонина по его просьбе, но он никогда не хотел, чтобы все прекращали пить вместе с ним. Когда Анжольрас спросил, что намеревался сделать Грантер, он услышал, что тот собирался на некоторое время перестать общаться с ними, ? поэтому Анжольрас должен был сообщить ему, что этого ни в коем случае не будет. Грантер немного смягчился после этого.— Ты ел? — спрашивает Грантер.— Перехватил что-то в отеле, — отвечает он. И, чувствуя странную нервозность, хватает бумажный пакет, что лежит поверх его чемодана, и кладет его между ними. — Вот. Они настояли.Грантер открывает его, чтобы найти ассортимент булочек и пирожных, и фыркает.— Напомни мне поблагодарить их, — говорит он.— Они балуют тебя.— И не смей их останавливать, — говорит Грантер, и Анжольрас задается вопросом, неужели никто другой не имеет к этому никакого отношения.Они наслаждаются приятной тишиной во время еды. Их взаимоотношения были мягче всю неделю, они были почти неуверенными. Они не говорят о вечере митинга, и он до сих пор вообще ни с кем не обсуждал Грантера, но Комбефер знает, что что-то произошло. Он просто ждет подходящего момента, чтобы обсудить это.Тишина нарушается звуком спотыкающихся шагов на лестнице, и довольно скоро Курфейрак обнимает его.— Анжольрас! Это для меня? — восклицает Курфейрак, беря булочку из рук Грантера. — Давай, — говорит он между укусами. — Мы должны устроить тебя.На полу комнаты Курфейрака лежат два матраса, и Анжольрас приветствует Жеана и Баореля, зевающих и потягивающихся в маленькой спальне.— Как видишь, есть небольшая проблема с размещением. Кто-то должен будет спать со мной сегодня ночью, — объявляет Курфейрак, двигая бровями.— Я возьму кресло, — говорит Анжольрас.— Я лягу в углу, — предлагает Жеан.— Я бы лучше поспал на улице, — добавляет Баорель.— Вы все любите меня, — бормочет Курфейрак и вскрикивает, когда Комбефер проходит мимо спальни.— У меня есть комната, — сонно бормочет тот и идет дальше.Анжольрас обнаруживает, что Комбефер по какой-то причине получил привилегию кабинета отца Курфейрака, который имеет большой удобный диван и сотни книг на деревянных полках.Боссюэ, Жоли и Мюзикетта находятся в комнате родителей Курфейрака (?Они спят на этой кровати, поэтому я надеюсь, что они не… тьфу…?), Мариус и Козетта расположились в комнате для гостей, а Грантер, Эпонина и Фейи заняли диваны в гостиной. Он игнорирует мысль, которая приходит ему в голову и бьется там, и говорит Курфейраку, что он останется с Комбефером. Они находят у него тонкий матрас и одеяла, и он думает, что этого будет достаточно, чтобы постелить на полу.Уже почти полдень, когда все, наконец, встают, моются и одеваются, а обед и вторую половину дня они проводят в городе. Так как он и Комбефер уже ездили в Super Courf Tour (?Спойлер?, предупреждает он, ?это не так уж и супер?), они исследуют центр города и идут по берегу реки. Курфейрак рассказывает исторические данные как настоящий гид, хотя, вероятно, он куда более увлечен.— Знаешь, у них есть Музей изобразительных искусств, — говорит Анжольрас, когда ему удается незаметно подойти к Грантеру. — Курф заставил меня пойти туда однажды, но давай просто скажем ему, что он лучше в качестве городского гида.Грантер хихикает, затем смотрит на темнеющее небо.— Мне бы очень хотелось это увидеть. Черт.— Когда-нибудь мы обязательно сходим, — обещает Анжольрас, касаясь его руки, и уходит, прежде чем может увидеть выражение лица Грантера.Когда они вернулись в дом, его ноутбук был конфискован. Курфейрак заказывает нелепое количество еды, и все разваливаются в гостиной. Несмотря на настойчивое требование Грантера, чтобы они делали все, что захотят, бутылок нигде не видно.— Послушайте! — восклицает Курфейрак среди общей болтовни, стоя на коленях рядом с ним. Он широко раскрывает руки. — Вы, наверное, все задаетесь вопросом, почему я позвал вас сюда.Анжольрас стонет.— Если ты сейчас скажешь “правда или действие”…Курфейрак с усмешкой поворачивается к нему и говорит:— Ты уже знаешь, о чем я спрошу тебя, не так ли?— А ты знаешь, о чем я спрошу тебя, — отвечает он.— О чем вы двое шепчетесь? — обиженно пробормотал Жоли, лежа рядом с Мюзикеттой. — Поделитесь с классом.— Да, от компании нет секретов! — говорит Жеан.Следует минута молчания.— Хорошо, почти нет секретов, — отмечает Жеан.— Не бери в голову, это наше секретное дело с Анжольрасом, — машет рукой Курфейрак. — Просто пытаюсь заставить его обнажить душу передо мной. Не смейтесь, я в конечном итоге добьюсь успеха. Вернемся к моей блестящей идее!Оказывается, у Курфейрака есть караоке. Это объявление было встречено пораженным видом и бóльшим волнением, чем когда-либо мог понять Анжольрас.— У кого вообще дома бывает караоке? — недоверчиво спрашивает Грантер.— Хм, у веселых людей? — отвечает Курфейрак. — Просто следуй моим указаниям, и ты тоже можешь стать одним из них, мой дорогой, — говорит он, наклоняясь, чтобы взъерошить волосы Грантера и получить за это удар по руке. — Итак, вот как мы сделаем: сначала парами и группами, а затем каждый получает свое соло. Лучший исполнитель ночи выигрывает.— Что выигрывает? — спрашивает Боссюэ.— Просто выигрывает, — говорит Курфейрак с выражением глубокой мудрости на лице.Гостиную пронзает смех и рассеянные аплодисменты.— Вы же знаете, что там просто дают полный балл всем, верно?— Во-первых, нет, — говорит Курфейрак, — я прекрасно помню, что вы получили ужасную оценку в прошлый раз, когда были здесь. И да, ребята, я слышал, как поет Анжольрас. Иногда я все еще просыпаюсь с криком по ночам. Во-вторых, мы будем судьями, окей? Мы возьмем голос. Как в демократии, — провозглашает он. — Как тебе идея, Анж? Люди будут решать.Он просто закатывает глаза. Они заканчивают есть и освобождают комнату, отодвигая диваны к стенам; Курфейрак ставит журнальный столик в угол.— Нам нужно место, — терпеливо объясняет он Анжольрасу, — для хореографии.— Есть очки за хореографию? — спрашивает Козетта. — Это будет довольно стыдно для многих из вас.— Да, леди, — вставляет Баорель, — специально для вашего парня.— Эй, — слабо протестует Мариус.— Естественно, есть очки за хореографию, — продолжает Курфейрак, унося вазу его родителей в кабинет, дабы защитить ее от дикости хореографии, которую он ожидает. — Критерии, — говорит он, загибая пальцы, — природный талант ? к сожалению большинства из вас; подбор песни; эмоции; и хореография. С особыми баллами за высокие ноты и любые другие махинации.— Мне кажется, он только что это придумал, — шепчет Боссюэ.— Как ты смеешь! Чемпионат по караоке ? традиция этой семьи. Ну а теперь, кто первый?Наступает неизбежный момент молчания, затем Боссюэ, Курфейрак и Жоли начинают с ?Don’t Stop Believing?; Баорель и Фейи продолжают с ?Wanted Dead or Alive?; Комбефер, Жеан и Курфейрак пытаются воспроизвести Богемскую рапсодию; Грантер и Эпонина исполняют ?Dancing Queen?; Мариус и Козетта играют главные роли в ?Summer Nights? при поддержке остальных; а Анжольрасу говорят, что, если он не присоединится к ?Time Of My Life?, то станет Кристиной, когда они сыграют ?Lady Marmalade? (роли в конечном итоге выпадают Жоли, Жеану, Мюзикетте и Эпонине).Кажется, что после этого их затягивает ? Жоли и Мюзикетта исполняют ?Sonny and Cher?; Курфейрак показывает, что он ?Natural Woman?; глаза Мариуса лезут на лоб из-за Козетты и ее ?Like a Virgin?; и Анжольрас не знает, как он становится частью ?Boys II Men?, но он не сопротивляется, когда начинается Макарена. После того, как Жеан показывает несколько непристойную версию ?Let's Get It On?, неудивительно, что Курфейрак вызывает кого-нибудь для ?I Touch Myself? (Комбефер принимает вызов, превращая претендента в тревожный оттенок розового), а Боссюэ, Грантер и Фейи исполняют что-то многообещающее под названием ?Who’s Your Daddy?.В конце концов, Курфейрак напоминает всем, что им нужно исполнить свои соло, и Анжольрас тихо стонет на полу, пока все внезапно гудят. Кажется, только Грантер замечает это. Он сидит рядом, прислонившись к одному из диванов, и улыбается Анжольрасу. Анжольрас заметил, что у него красивый голос, когда он поет и не пытается намеренно сделать его плохим.— Я не пою, — говорит он.Грантер фыркает и качает головой. На нем большая серая толстовка, которая выглядит изношенной и удобной, но вот Эпонина обнимает его. Они сидят достаточно близко, чтобы Анжольрас мог услышать, что говорит Грантер.— Если ты не споешь ?I Will Survive? я не знаю, смогу ли простить тебя.Эпонин хихикает.— Ну, а если ты не споешь… — она наклоняется и шепчет что-то ему на ухо, и они разражаются смехом.— Окей, ребят, — говорит Курфейрак. — Давайте! Вы убегаете от полиции после митингов, но у вас не хватит смелости сделать это?— Я начну, — говорит Мюзикетта, бесстрашно взявшись за что-то, что должно было умереть еще в 90-х, но каким-то образом заставляет это звучать хорошо.Дальше следует Боссюэ с песней Майкла Джексона, в то время как Фейи выбирает неясную песню от инди-группы, о которой никто никогда не слышал, напоминая всем, что он знает больше музыки, чем все они вместе взятые. Баорель тут же вступает с ?Eye of the tiger? ? ?просто потому что я могу, черт возьми? ? и Жоли следует с ?Ice Ice Baby?, пока Курфейрак просто не поднимает руки в воздух.— Хорошо, если мы делаем это таким образом, тогда я просто… — и он исполняет что-то, что Анжольрас никогда не слышал до этого.— Что это? — спрашивает он Грантера через пространство, которое их разделяет.?MIKA?, — говорит Грантер. Для него это ничего не проясняет, но Грантер громко смеется, и слезы скапливаются в уголках его глаз, когда Курфейрак нелепо танцует по всей гостиной, и он тоже смеется.Курфейрак успешно заканчивает, окруженный аплодисментами, и отвешивает поклон.— Кто-нибудь может исполнить что-нибудь еще, пожалуйста? — просит Фейи. — Мои уши кровоточат.— Я могу вернуть сексуальность, если ты...— Нет, Курф, я в порядке.Козетта поет Адель ? ?The queen?, Мюзикетта кивает, ? ?хороший выбор? ? а Комбефер, как он подозревает, выбирает The Beatles и исполняет пронзительную версию ?Yesterday?, которая получает громкие аплодисменты, в то время как Жеан выбирает что-то, что он знает из плейлиста Грантера ? Florence and the Machine, думает он, и полностью посвящает себя представлению. Никто не удивляется, когда Мариус выбирает песню о любви. К концу песни ? классика, прямо из 1940-х годов ? Козетта краснеет, и они целуются, игнорируя окружающие их звуки.— Ладно, — говорит Эпонина, вставая. Она выбирает какую-то панк-рок-группу ? хотя Грантер, вероятно, сказал бы, что Анжольрас даже не может распознать, как звучит панк-рок, ? и ее сильный, чистый голос наполняет комнату.— Когда споет Анжольрас? — спрашивает Жеан, когда она заканчивает.Челюсть Анжольраса каменеет, и он посылает свой лучший пугающий взгляд Жеану. Это не работает.— Я знаю, что ты не знаешь ничего в музыке, — говорит Курфейрак, — но это только сделает все веселее.— Я знаю некоторые вещи, — возражает он.— Государственные гимны не в счет!— Назови одну группу, которая тебе нравится, — говорит Боссюэ. — И помни, Фейи будет судить.Есть несколько групп, которые он полюбил за последние несколько недель, но он не колебался.— The Smiths, — говорит он, глядя куда угодно, но только не на Грантера.Жеан задыхается.— Серьезно? Анжольрас! Они потрясающие, я обожаю их. Моррисси ? просто воплощение эмоций. Ты должен спеть их сейчас. Выбери песню! Свою любимую.— Я… — почему он вообще открыл рот? — Я действительно не могу петь…Но они даже не дают ему закончить предложение, шум вокруг него нарастает и разбивает все его аргументы. Он знает, что Грантер рядом ? когда он оглядывается, он натыкается на его взгляд, но старается больше не делать этого ? и смутно осознает свои движения и свои намерения, когда называет песню. Он ненавидит петь. Его голос звучит не так, когда он поет. I know a place where we can go ? он не совсем ужасен в этом, но у него совсем нет техники, только эмоции ? where we are not known ? его страсть ? это страсть к речам, но музыка требует чего-то другого ? you said I was ill and you were not wrong ? когда он говорит с толпой, он говорит не только с ними, но и для них, и это заставляет его говорить для себя - the alcoholic afternoons when we sat in your room ? это делает его... ? they meant more to me than any living thing on earth...Он качает головой. Остальные хлопают, кто-то свистит, и он не уверен, что только что сделал.— Не самая технически совершенная вещь, которую я когда-либо слышал, — говорит Курфейрак, — но ты определенно получаешь очки за попытку.— Твои очки ничего не значат, — слабо напоминает он Курфейраку. Он садится туда же, где сидел до этого; краем глаза он видит, что Грантер повернулся к нему.И тут Жеан восклицает:— Следующий!И он понимает, что теперь очередь Грантера. Тот смотрит на остальных и пожимает плечами.— Хорошо, — спокойно говорит он, и Анжольрас чувствует себя глупо, потому что сам он взволнован. — Любительские выступления закончились ? дай мне гитару, Курф.— Ох, — выдыхают все.Да, все верно, Грантер умеет играть ? он упоминал об этом в какой-то момент, но сказал это так, будто он может просто сыграть несколько аккордов, и это совсем не то, что происходит, когда Курфейрак приносит гитару. Грантер размещает ее у себя на коленях, и знакомая мелодия разносится по комнате, когда он перебирает струны, и… и Грантер может петь, но почему он вообще этому удивлен? Конечно, он может. Его голос летит над музыкой и переплетается с ней, мягкий, нежный и грустный. Он знает эту песню, Грантер добавил ее в один из своих плейлистов, и Анжольрас уверен, что никогда не будет слушать ее снова, потому что то исполнение никогда не приблизится к этому ? ему просто нужно попросить Грантара спеть ее снова и записать это. Так или иначе, ему нужно иметь возможность услышать это еще раз.— Черт возьми, — весело говорит Баорель, когда Грантер заканчивает так же тихо, как и начал.В комнате тихо; он чувствует себя странно, будто все его кости разом исчезли из тела.— Да, — соглашается Курфейрак. — Не было никакой необходимости полностью уничтожать нас...— Заткнись, — Грантер вспыхивает, откладывая гитару в сторону.— Можем ли мы уже назвать его победителем и вернуться к хитам 80-х? — спрашивает Эпонина и улыбается.Так они и делают. Через некоторое время Грантер поднимается, в то время как Жоли, Курфейрак и Эпонина поют что-то о любви и расставании. Он ждет пару минут и осторожно следует за ним, и обнаруживает, что Грантер устало сгорбился над раковиной. В правой руке он держит пустой стакан.Грантер оборачивается, когда слышит шаги, и легкий испуг в его глазах сменяется расслабленностью, когда он узнает Анжольраса. Всего неделю назад он бы вздрогнул, если бы Анжольрас нашел его таким.— Курф случайно проговорился мне, что здесь есть открытый бар, — объясняет Грантер. — Не говори ему, но я уверен, что некоторые из ребят тоже опробовали кое-что отсюда.Что-то громко падает гостиной, возможно, ваза.Анжольрас поднимает бровь.— Считай, что ты мне ничего не говорил.Грантер фыркает, ставит стакан в раковину и не отрывает от него взгляд.— Хороший выбор песни, — бормочет он.Анжольрас обнаруживает, что пересек кухню, и теперь стоит рядом с ним.— Ты действительно хорош, — говорит он.Грантер тихо и как-то горько смеется.— Да уж.Он всегда реагирует так, когда Анжольрас делает ему комплимент, будто думает, что это шутка. Это сводит его с ума.— Я серьезно, — говорит он. Грантер по-прежнему сосредоточен на своем стакане. — Ты в порядке?Грантер неуверенно проводит рукой по волосам, затем открывает кран и начинает мыть стакан.— Я в порядке. Почему ты решил спеть это?— Это было первое, что пришло в голову. — музыка Грантера была первой вещью, которая пришла ему в голову, потому что Грантер всегда был на первом месте в его мыслях в последнее время. — Я совсем испортил песню? — спрашивает он.— Нет, — бормочет Грантер. — Нет, ты был хорош. Было ли это действительно… я имею в виду, из всех песен… это было… — он ставит стакан на полку, но его рука продолжает сжимать его. Он все еще не встречается с Анжольрасом взглядом.— Почему ты не смотришь на меня? — спрашивает тот. Он хочет знать конец вопроса, хочет правдиво ответить на этот раз.Грантер слегка встряхивает головой и затем, наконец, смотрит на него. Его взгляд насторожен.— Что? — спрашивает Грантер, когда пауза слишком затягивается. Его голос ломается; Анжольрас видит, как он сглатывает. — На что ты смотришь?Глаза Грантера в последнее время выглядят иначе, яснее, и Анжольрас иногда замечает в них что-то бесконечно грустное и невероятно нежное. Он ненавидит предполагать, ненавидит ошибаться или упускать что-то, что видят все остальные, но не понимать своих собственных чувств ? совершенно новый уровень разочарования. Он вдруг понял, что это замешательство, так же как и все яркие, острые и отчаянно теплые чувства, которыми была наполнена его жизнь последние несколько месяцев, связано с Грантером. А еще он понял, что боится.На самом деле, ему кажется, что все, что он делает в последнее время, это боится. Боится за своих друзей, за здоровье Грантера, за их дружбу, но больше всего за себя. Не за свою безопасность ? он уже был ранен, его арестовывали, и он вообще не беспокоится об этом. Это другое. Это чувство, будто его мысли выходят из-под контроля, что-то захватывает их; это понимание того, что кто-то поддерживает его и, если вдруг перестанет, он это почувствует.Он устал бояться.Он поднимает правую руку и мягко проводит кончиками пальцев по челюсти Грантера. Глаза Грантера расширяются от удивления, и он выдыхает под его прикосновениями. Анжольрас целует его.Это просто мягкое касание приоткрытых губ; он закрывает глаза и задерживает дыхание. Его сердце стучит в его груди, в его ушах. Он отступает.Неясно, дышит ли Грантер вообще.Из гостиной доносится крик.— Где вы? — раздается голос Курфейрака. Близко, но словно из другого мира.Грантер резко выдыхает и снова поворачивается к раковине; Анжольрас делает шаг назад как раз вовремя, чтобы увидеть, как Курфейрак просовывает голову в кухонную дверь.— О, привет. Я чему-то помешал? Вы двое планируете присоединиться к нам?В доме есть другие люди. В мире есть другие люди.— Да, — говорит он.Грантер повторяет его ответ, и почему-то ночь продолжается, как будто ничего не изменилось.