Грантер/Анжольрас, Грантер/Монпарнас (отчасти), соулмейтАУ, ангстовый ангст (1/1)

Грантер ненавидит Анжольраса.Грантер зло трет мочалкой тонко выведенное имя у себя на запястье, зная, что от этого оно никуда не денется, Грантер сползает на дно душевой кабины, весь в слезах и мыле, понимая, что его план принять душ и успокоиться провалился с треском.Грантер бредет, как сомнабула, до спальни?— благо, Монпарнас не задает вопросов, никогда?— и сворачивается у него под боком напряженным мокрым комком, испуганной собакой. Метка жжется, и Грантер досадливо трет буквы ладонью, ворочаясь: как будто ему и так мало. Как будто и так непонятно, что что-то не так?— с Анжольрасом или у него?— Грантер толком не знает, как работает чертова соулмейтная связь, а Анжольрас не говорит ему ничего, кроме 'все в порядке'. Это так злит Грантера, что он почти перестал ему звонить. Все равно Анжольрас через раз берет трубку и все время занят?— черт знает чем. Грантеру стало бы легче, услышь он его голос (о встрече он даже не пытается мечтать), но говорить об этом Анжольрасу он не обязан?— звонки, конечно, станут частыми, но это совсем не то, на что Грантер рассчитывал.Совсем не то, о чем он мечтал.Они познакомились в Интернете. Дурацкий форум?— Грантер написал туда, чтобы похвастать странным именем на запястье?— но вместо шутливого треда получил убийственно серьезное сообщение в личку со своим именем, а так же фото и место и время встречи.В первые дни Грантер благодарил всех богов за то, что сорвался в Париж из Марселя пару лет назад, вовлекаясь в очередную авантюру Монпарнаса?— он летал, как на крыльях, и ощущал себя невообразимо влюбленным. Счастливым. Нужным. Понятым.А потом случилось это.Грантер старается не скулить от боли, но солнечное сплетение жжет, будто у него рана в груди, точнее, будто кто-то вонзил ему нож в спину. Монпарнас, всегда спящий чутко, прижимает его к себе уверенной горячей ладонью?— и Грантер беззвучно плачет ему в плечо, про себя бессвязно сетуя на то, как же больно.Как же больно любить Анжольраса?— но единственная мысль, которая держит его, сводится к тому, что Анжольрасу, наверное, больнее?Это не утешает, но в любом случае Грантер не может просто перестать его любить?— и поэтому это похоже на пытку.К рассвету ему удается заснуть, перед этим проведя пару часов в пустом ожидании, не напишет ли ему Анжольрас, но потом, разозлившись, он швыряет телефон в стену.Грантер понимает, что свихнется, если будет так продолжать, но Монпарнас?— о божья милость?— глянув на него утром, просто всыпает горсть снотворного ему в руки. Уже с закрывающимися глазами, Грантер смотрит, как он собирает его телефон, но, к счастью, он засыпает быстрее, чем успевает узнать, звонил ему Анжольрас или нет.Потому что ответ?— вероятнее всего, что второе. ***Возможно, Грантер легче бы освоился с этой болью, не приходи она так внезапно. Он прочел уже с полсотни книг про соулмейтов, но ни в одной из них нет ответа. Необъяснимая связь на всех уровнях и прочий романтичный бред?— совсем непохоже на то, что чувствует Грантер. Не похоже на истерику, от которой он просыпается среди ночи, не похоже на приступы панического страха, выпрыгивающие на него из-за угла, не похоже на глухую тоску и отчаяние, которые он чувствует по утрам. Грантер не то чтобы гордился своим ментальным здоровьем, но себя он знал хорошо?— когда стоило выпить, а когда?— пройтись, но эти чувства будто бы душили его в объятиях, вынуждали думать о них снова и снова, держаться за них, как за единственное доказательство их связи?— потому что других, кроме, пожалуй что, имени, у Грантера не было.Они не встречались и не жили вместе, как Эпонина и Монпарнас, они не строили вместе планов и не собирались вместе в отпуск, не говорили часами и не засыпали в объятиях друг друга?— просто несколько сообщений раз в пару дней, просто несколько слов по телефону?— и иногда, в минуты полного отчаяния, Грантер считал, что в этом и проблема. Зачем находить своего соулмейта, чтобы потом пренебрегать им? Зачем вообще Анжольрас ему написал? Зачем приехал на встречу? Было бы проще, если бы Грантер не знал, каково это?— видеть его рядом, сжимать его ладони, прикасаться к его волосам?— если бы Грантер не познал это яблоко с Древа Познания, он мог бы остаться в Раю, но здесь был только Ад, и он болел, и Грантер не знал даже, кого позвать на помощь.Разве что Монпарнас всегда сжимал его руку в своей, вытаскивал его из ванной, когда он засыпал в ней или хуже?— терял сознание, приносил ему еду и вообще напоминал о том, что внешний мир никуда не делся и Грантеру в нем рады?— в отличие от некоторых, не только словом, но и делом.Но иногда, когда у Грантера заканчивались силы злиться, он просто мечтал о том, чтобы Анжольрас смог остаться с ним на пару часов рядом, выкроив их из своего плотного расписания, чтобы Грантер, успокоившись наконец, смог спокойно поспать, положив голову ему на колени.Он ненавидел себя за эти фантазии, но именно они помогали ему держаться?— иногда ему даже казалось, что Анжольрас где-то поблизости или он просыпался со смутным чувством удивления от того, что его нет рядом, но неизменной была лишь пустота да его неуверенность, не позволявшая Грантеру выяснить, в чем все-таки дело: в нем? В том, что Анжольрас не заинтересован (хотя с соулмейтами такого обычно не случалось)? В том, что у него есть дела поважнее?Грантер тщетно пытался помнить, что и у него есть дела?— но краски беспомощно расплывались по бумаге каждый раз, когда он брался за кисть, пытаясь воплотить хоть что-то, и все заканчивалось тем, что Грантер снова судорожно проверял телефон.В очередную ночь, засыпая на плече Монпарнаса, Грантер, горько жалея, что Анжольрас?— не он, проговорил это вслух?— и Монпарнас, стиснув его запястья так сильно, что Грантер на секунду забыл о существовании метки, поцеловал его в губы. Почти мгновенно проваливась в сон после этого, Грантер вспомнил, что у Монпарнаса тоже есть метка, и не одна?— просто первую он спрятал под татуировкой, еще когда они были в школе, и никому так и удалось выяснить, что за имя было на ней.