Rise (Анжольрас/Грантер, школьное АУ) (1/1)

Анжольрас звонит ему в три утра, и по с трудом сдержанному всхлипу Грантер понимает, что все очень, очень плохо.Во-первых, потому, что он третий в его списке экстренных вызовов, а значит, Комбефер и Курфейрак, вероятно, не смогли ему помочь. Во-вторых, сейчас три утра, и это значит, что Анжольрас или проснулся посреди ночи, или еще не ложился вовсе, и Грантер не знает, что хуже. В-третьих, Анжольрас обычно изо всех сил делал вид, что все нормально, и уж точно не позволил бы себе молча плакать ему в трубку, если бы все не было действительно ужасно.Грантер в сотый раз проклинает его психованных родителей, которые отправили его в эту дурацкую закрытую школу прямо посреди учебного семестра.Ничего ведь не произошло; это даже был не их собственный митинг, и инспектор Жавер был весьма милым с ними и быстро отпустил их по домам, взяв показания. Увы, ему пришлось позвонить их родителям, чтобы они забрали их домой, и родители Анжольраса устроили из всего этого жуткий скандал, в ходе которого как-то забылось, что они даже не участвовали в том митинге, а просто, черт возьми, проходили мимо, когда кто-то бросил в мирное собрание бутылку с зажигательной смесью.И вот теперь Грантер, беспомощно кусая губы, сидит на кровати в полной темноте, слушая, как Анжольрас плачет.Они обо всем договорились перед его отъездом: звонки, смс-ки, фотографии, один только Грантер записывал ему каждый день с полсотни, наверное, голосовых, не считая всех остальных, конечно же, но, конечно, Анжольрасу было одиноко на новом месте, в которое он попал, как в тюрьму, отнюдь не по своей воле. Более того?— именно этим Анжольрас, кажется, оказался совсем выбит из колеи, потому что находиться взаперти для человека, обладающего столь свободным духом и нравом, было наверняка невыносимо. Грантеру тоже было бы не по себе, но у него всегда был мир его рисунков и фантазий, в котором никто не мог бы ограничить его ни в чем, но Анжольрас был человеком дела, которому связали руки, птицей, которую заперли в клетке.Они решили?— все вместе?— и что будет потом: Анжольрасу исполнялось восемнадцать в самом начале лета, а значит, никто больше не имел прав удерживать его где бы то ни было, поэтому сразу после выпуска он переезжал к Курфейраку. Его дом часто был для него тихой гаванью и убежищем, но на этот раз это будет навсегда. Анжольрас перестал разговаривать со своими родителями, и Грантер был уверен в том, что ни бог и ни дьявол, даже объединив усилия, не смогли бы его заставить открыть рот. Анжольрас умел стоять на своем, и всегда был готов идти до конца.А еще Анжольрас был очень сильно привязан к своим друзьям и очень нервно относился к переменам, которые касались его самого, он очень впечатлительно воспринимал любые действия и слова, не поддающиеся привычным, ясным объяснениям, и был очень трогательно неловок в заведении новых отношений?— это Грантер познал на себе, сперва приняв смущение за холодность, а молчаливость за пренебрежение. Со временем он узнал, насколько чувствительным был Анжольрас и как нелегко ему давались некоторые вещи?— например, говорить о чувствах, или признаваться в них самому себе. Это Грантер тоже испытал на себе самом?— в конце концов, когда Анжольрасу стало невыносимо терпеть, он признался ему, что влюблен в него, чем поверг Грантера в благоговейный шок, который, правда, быстро прошел, потому что проблематично было быть в шоке и целоваться одновременно?— Анжольрас предпочитал дела, а не слова, даже когда дело касалось таких тонких материй, как чувства. Но его собственные чувства не особо нуждались в артикуляции?— Грантер знал, что влюблен в него, и очень давно. Почти целую вечность.Иногда ему казалось даже, что он любил его задолго до того, как встретил.Но прямо сейчас, сидя в милях от Анжольраса наедине со своей любовью, разрывающей ему сердце, Грантер ощущал себя самым беспомощным и бесполезным любовником на свете. Однако он не простил бы себе, если бы не стал пытаться?— хотя бы потому, что Анжольрас сделал шаг ему навстречу однажды, что стало едва ли не откровением для Грантера, который привык носиться за теми, в кого ему доводилось влюбляться, безо всякой надежды на взаимность или хотя бы мало-мальское уважение. Дело, конечно, было не только в этом?— совсем не в этом. Просто Анжольрас заслуживал лучшего?— всего самого лучшего, а самым лучшим в себе, кроме таланта к рисованию, Грантер считал умение любить, и было совершенно не честно по отношению к Анжольрасу, если бы он решил прятать это от него.Он и так молчал ужасающе долго. Дольше, чем на самом деле хотел.—?Хэй,?— негромко зовет он, когда всхлипы, немного затихнув, становятся реже. —?Аполлон?Всхлипы совсем затихают, а потом Анжольрас тихо и напряженно смеется, шмыгая носом.Грантер грустно улыбается в темноте, хотя Анжольрас и не может его видеть. Грантер знает, что он почувствует. Анжольрас чувствует все очень ясно?— хотя и не всегда верно трактует это. Его отношение к мировой несправедливости?— отличное тому доказательство.—?Я так скучаю по этому,?— его голос дрожит, и Грантер с отчаянием жмурится, бессильно обещая себе, что сможет поделать что-нибудь с этим. Уговаривая себя, что он делает достаточно, сколько может, сколько это возможно. Ему все равно кажется, что этого мало, и этот въедливый червь сомнения будто бы точит его нервы, хотя последнее, что сейчас нужно?— это посыпать голову пеплом.—?Мне казалось, тебя это злит?Анжольрас судорожно вздыхает.—?Меня никогда не злило это на самом деле.Грантер прижимается затылком к прохладной стене, старательно давя в себе желание начать одеваться прямо сейчас. Почему он здесь, а Анжольрас?— там? Грантера мало интересует политика, но вот за это он выступил бы?— никто не имеет права запирать невинных людей. Никто не имеет права запирать где-то Анжольраса. Грантер с усмешкой вспоминает, как чуть не врезал офицеру полиции, который подошел к ним как-то на митинге, потому что испугался, что Анжольраса заберут в участок.—?Я рад это слышать,?— бормочет Грантер, и его душа будто бы бьется о клетку из ребер, то стискивая ему горло, то ворочаясь где-то внизу живота. Это похоже на панику?— у него бывали панические атаки раньше, и Анжольрас всегда находил, что сказать ему, чтобы это прошло.Это совсем не то, чего Грантер хочет, но он все равно всхлипывает, не сдержавшись.Какое-то время они плачут оба, сидя каждый в своей персональной темноте, пока она, сгустившись вокруг них, вдруг не становится утешительной, неожиданно разделенная одна на двоих.—?У тебя скоро светает? —?наконец, немного успокоившись и с трудом разлепив губы, спрашивает Грантер.—?Мне кажется, здесь никогда не рассветет,?— невесело усмехается Анжольрас.Грантер прекрасно понимает, что он имеет ввиду, но все равно обещает ему, что не положит трубку до того момента, пока солнце не поднимется над горизонтом.До рассвета нужно еще подождать?— но это совсем не означает, что им нужно переживать самый темный час перед ним в одиночестве.