Маркиза ангелов (1/1)

— Нянюшка, а для чего "Уральский душитель" убивал столько детей? — вопрошал маленький Вадик у Ефросиньи Ильиничны, засовывая в рот печенье и запивая тёплым молоком.?— Это все козни дьявола, мальчик мой, — отвечала тучная женщина с серо-сиреневым перманентом, облаченная в белый халат, больше похожий на огромную простынь. — Дьявол требовал себе в жертву их сердца… — продолжала она, сдувая со лба прилипшую мокрую челку.?— Дьявола не бывает! — Вадик вытянулся по струнке, вспоминая, как отец читал ему на ночь учения Маркса.?— В Библии говорится… — с живостью обернулась Ефросинья Ильинична, готовая спорить с юным коммунистом.?— Вас послушать хуже, чем на бойне побывать, — вклинился в разговор старый сторож Георгий Гийом. — Перестаньте пугать детишек своими росказнями! Они и так поди плохо спят в тихий час.?— Вот сразу видно, товарищ Гийом, что Вы не местный, иначе знали бы, что маньяк самый настоящий. В газетах про него не напишут. Мне троюродный брат рассказывал. Он в Свердловск по распределению попал. Так вот, друг его соседа в оперативном отделе работает. И муж сестры его сослуживца сам лично дело видел. Полно Вам прикидываться ягненком, салдафон Вы эдакий! Сами-то лучше истории чтоль рассказываете? Тому ногу оторвало, того контузило…?— Так это, Ильинична, жизнь моя, история, — отряхивая фартук, Гийом направился к выходу.— И это история. Только современная,— не сдавалась нянечка.?— Небылицы это, милая моя, — спокойно добавил сторож и вышел, легонько прикрыв за собой дверь.?— Слушайте меня, детки, слушайте, что говорит вам Ефросинья Ильинична. Я, конечно, в школу ходила недолго, но все же могу отличить сказки, которыми развлекаются на посиделках, от того, что и впрямь происходит.?Итак, бытие Вадима Самойлова в детском саду протекало в рассказах о маньяках, кражах и прочих криминальных хрониках. Благо, помимо детского сада, родители отдали его еще и в музыкальную школу, что помогало скрасить будни и вечера, ознаменованные чтением "Капитала" вместе с инженером-отцом.?От матери же ему передались страстность и богатая фантазия, издавна свойственные людям этого края, края болот и лесов, открытого, словно залив, теплым океанским ветрам.Он сжился с этим миром, где волшебство и трагедия переплетались. Мир нравился Вадику, и он научился не бояться его, исследовал, ставил эксперименты.?Когда Вадиму стукнуло шесть, ему объявили, что скоро появится человек, о котором Вадик непременно должен заботиться: менять ему штанишки, защищать от хулиганов и обучить его всему тому, что он любит и умеет сам. Мальчик бредил музыкой. Как-то в гостях он заприметил резное пианино и, прокравшись между ног гостей, открыл крышку старинного инструмента, на деке которого красовался портрет Моцарта, а на крышке — золоченые латинские буквы, которые малыш никак не мог разобрать. По телевизору шел фильм, и взрослые, все как один, устремили зрение и слух в этот маленький ящик с черно-белым ламповым кинескопом и лакированным темным корпусом. Из динамика лилась очень красивая музыка, и все ахнули, когда поняли, что трансляция телефильма давно закончилась, а маленький Вадик продолжает наигрывать мелодию, звучавшую в нем. В тот самый момент в сердце Вадима Самойлова поселилась самая настоящая страсть. Не единственная и не главная. Но об этом позднее.?Глеб родился недоношенным и рос слабым и болезненным мальчиком. Мама постоянно укутывала его в теплые свитера и колготки, надевала зимой две шапки, хотя как медик понимала, что перегрев ребенку страшен не менее, чем холод. Вадику периодически влетало за то, что своевольный младший брат снимал все, что казалось ему лишним, и после обязательно простужался. Но Вадим уже тогда чувствовал ответственность и любил этого ангелочка всем сердцем. Даже больше самого дедушки Ленина!А пока перенесемся в деревню, где облачившись в ночные пижамы, братья Самойловы, зачитывая наизусть клятву юного пионера, вскарабкивались на мягкую перину и ныряли под рваные одеяла. Вадик тут же выискивал дыру в простыне, просовывал сквозь нее и дырку в одеяле свою розовую ножку и принимался шевелить пальцами, смеша малыша Глеба.?После рассказов брата, услышанных в детском саду от дородной нянечки, Глеб дрожал от страха как осиновый лист, и Вадим пытался его рассмешить.?По возвращении домой они долго сидели на лугу возле гигантского карьера, который казался впечатлительному Глебу входом в преисподнюю, и наблюдали, как солнце обжигает верхушки деревьев. Иногда в зимние снежные ночи слышалось завывание волков, выходивших к жилью из дремучего леса Асбеста, а с наступлением весны по вечерам доносилось пение рабочих, которые при свете луны танцевали, пели и даже дрались, а перед этим пили "Пшеничную" и полировали ее пивом, называя это именем пресноводной рыбы ёрш.?Вадим рос общительным и жизнерадостным ребенком. Он участвовал в самодеятельности и был главным активистом класса и главным ловеласом. За его сердце гордо сражались две юные пионерки. Наталья любила физику и математику, была отнюдь не скромна и очень общительна. Болтушка и хвастунишка, она была шестым ребенком в семье слесаря и уже с малых лет помогала родителям по хозяйству.?Валентина же наоборот, обожала искусство, литературу и философию и была какой-то странной. Румяная, отлично сложенная, но с блуждающим взглядом и молчаливая, словно рыба. Завистники? даже поговаривали, будто Валентина просто дурочка. Она увлекалась религией, что держала в строжайшем секрете и о чем поведала только старшему Самойлову. Она-то и рассказала, что его имя с древнерусского переводится как "служащий богу", и что если он не выберет ее, то ему непременно следует уйти в монастырь.???????Девочки ревновали Вадима друг к другу, и эта ревность доходила иногда до бешенства. А он уже стал такой красивый, что соседские дети видели в нем живое воплощение фей, живущих в большом дольмене на поле Колдуньи.?????У Вадима была мания величия.?— Я — маркиз, — заявлял он каждому, кто соглашался слушать его.— Ах, так? Каким же образом вы стали маркизом?— Я вышел замуж или женился на маркизе, — отвечал он.— Женился будет правильнее, — поправляли его. Но в глубине души Вадим знал, что не ошибся — ведь по его мнению он никогда не ошибался — и представлял себе статного дворянина в белом парике с завитками и в панталонах, а на щеке у того красовалась жирная шпанская мушка. А еще он так забавно говорил:— Я, Вадим, веду на войну своих ангелочков. Отсюда и пошло его прозвище: маленькая маркиза ангелов.