без черных очков (1/1)

Базаров в покер играть не любил?— особенно после появления в их небольшом игорном клубе Печорина, который всех в два счета читал и не утруждал себя даже тем, чтобы надеть темные очки. Онегин, помнится, после четырех или пяти партий сдался?— не хотел за месяц проиграть все наследство, что оставил ему дядя (?Поражение свое, Гриш, я признаю,?— сказал он тогда как всегда напыщено, но с уважением,?— и вынужден, к сожалению, удалиться, ведь не могу даже представить в мозгу своем, будто являюсь для тебя противником?). А вот Чацкий даже не утруждался?— он как увидел самодовольную ухмылку и умные глаза новичка, которого Грушницкий привел, так сразу же карты на столе оставил и произнес: ?На эту игру я пас, товарищи?.Грушницкий в ту ночь проигрывал каждый раз, но чем более проигрывал, тем более и распалялся (?Ну полно, друг мой,?— успокаивал его Печорин, добродушно усмехаясь,?— не долго так тебе и всей зарплаты на год лишиться. Что же тут поделать, ежели мне сегодня так везет?).Сам Базаров кое-как сумел Аркадия остановить после первой игры и более-менее держался на плаву, в минус если и уходя, то совсем в небольшой. Не сдавать позиции ему удавалось легко, но вот контратаковать неимоверный напор других людей за столом являлось невозможным?— тут нужно было не только умение, но и желание победить, азарт, что Базаров, в силу своей прагматичности, испытывать не мог.Казалось, единственным противником Печорина среди всех молодых товарищей был Долохов?— они как акулы пожирали всех остальных, друг с другом ведя непринужденную беседу. Даже Ростов признался, что Долохова таким воодушевленным никогда не видел (эту воодушевленность Печорин тоже заметил, когда сказал в третьей партии: ?Отчего же ты так счастлив, Федя? Неужто среди твоих друзей нет никого, кто бы доставил тебе своею игрою удовольствие??). Они так наслаждались обществом друг друга, что Раскольников, наблюдавший, как и многие другие, за игрой со стороны, тяжело отметил: ?Если эти двое споются, то нам смело можно будет этот клуб распускать, потому что сил противостоять этим гигантам у нас нет совершенно?.Раскольников ставок не делал?— у него денег расплатиться не было, и как он вообще попал сюда, для Базарова сначала казалось загадкой?— он предполагал, что все дело было в его лучшем друге Разумихине, который выступал у них в роли крупье и являлся хорошим товарищем Ростова, но позже выяснилось, будто Раскольников как-то раз у Онегина (на тот момент одного из лучших их игроков) выиграл крупную сумму, а тот никак не мог отыграться. В итоге Раскольников зачем-то все вернул, сказав, что это противоречит его принципам. С тех пор он являлся членом их клуба, участвуя не в игре, а в разговорах, и Базарову очень сильно нравился: умный, уверенный в своем мировоззрении студент казался ему предметом исключительного характера, который его собственных взглядов если и не разделял, то уж точно мог их понять. Опасения вызывала только недавно появившаяся девушка Раскольникова, Соня, которая была вся из себя такая прехорошенькая, правильная, счастливая и простая-простая, что Долохов пошутил как-то, когда Раскольникова не было: ?Ох, потеряем мы так Родю, потеряем?.Долохову Раскольников тоже нравился (по правде сказать, он нравился всем, кроме Чацкого и Грушницкого), а потому после пятой партии он подошел к нему вместе со своим новоиспеченным другом Печориным: ?Вы, наверное, так и не познакомились? Это мой друг, Родион, он не играет, но, признаться, наинтереснейшая личность?. Они пожали друг другу руки и завязали удивительный философский разговор, в который чуть позже втянули и Базарова: ?А ты, Женя,?— обратился к нему Печорин, когда зашла речь про определение природы как одного из главных условий для достижения конечной фазы развития человечества,?— как считаешь? Я слышал, будто ты ее больше, чем за мастерскую, не принимаешь??.Долохов в разговоре больше опирался на современную культуру?— он приводил в пример ?Черное зеркало? и тенденции в социальных сетях, Раскольников?— на историю, рассуждая об урбанизации как следствии глобальной перестройки и анализируя тождественность явлений небоскреб и развитый город, Базаров?— на собственные рассуждения и выводы, сопоставляя все, что говорили собеседники, а Печорин?— на существующие философские течения, их смерть и возрождение в различные эпохи, периодически вставляя сентенции типа ницшеанского ?Бог умер?. Когда они уже практически добрались до ответа и почувствовали друг к другу сильную приязнь, разговор испортил Ленский, влезший как всегда со своей природной лирикой и совершенно детским представлением о действительности.Ленский считался апогеем всего того, что представляли из себя Кирсанов и Ростов и пытался представлять Грушницкий, и для многих здесь являлся не более, чем развлечением, милым мальчиком во взрослом наряде, но на деле, как понял Базаров, был весьма и весьма образован, раз сумел разобраться во всем том, о чем с таким удовольствием и знанием размышляли Раскольников и Печорин. Последний даже, вставая из-за стола, произнес: ?Как жаль, что ты так наивен и мечтателен, Володя. А то был бы занимательнейшим собеседником?.Ленского, как и Раскольникова, но гораздо раньше, привел Онегин, один из основателей их клуба, и Базаров совсем не мог оценить их дружбу: она состояла из сплошных противоречий и неувязок между их характерами и была даже более парадоксальна, чем дружба между Долоховым и Ростовым. Та вообще была скорее невербальна и даже в какой-то степени одностороння?— они между собой практически не разговаривали, но для всех почему-то было очевидно, что первым, кому позвонит Ростов, что бы ни случилось, будет несомненно Долохов.Он, кстати, тоже был одним из основателей и, как понял Базаров, самым главным?— именно Долохов всегда назначал встречи и бронировал комнату в кафе, и именно от него в большей степени зависело, останется новичок или нет. Впрочем, за всю историю их клуба кого-то выгоняли только однажды?— некоего Швабрина, который несколько раз вступал в драку с Долоховым и, кажется, мухлевал. Швабрин человек был противный?— этого не отрицал никто, и привел его тогда еще числившийся в их рядах молоденький Гринев (он переехал обратно в свой город и вышел из клуба еще до ухода Швабрина), который единственный за все время мог переубедить Чацкого и был идеальным представителем того общества, которое составляли Ленский, Ростов и Кирсанов. Грушницкий иногда преувеличенно драматично сокрушался, что ему пришлось их покинуть, но в основном его уход ничего не изменил?— не то что приход того же самого Раскольникова или Печорина.На шестой круг никто кроме двух ?монстров? (по Разумихину) идти не захотел, а потому решено было проговорить еще час до шести утра и начать расходиться (воскресенье было тем днем, который они обозначили неприкосновенным,?— то есть днем, когда все занимаются своими делами и имеют право отдыхать в одиночестве). Новенький понравился далеко не всем, но то, что он не понравился, объяснялось скорее страхом перед неизвестным ним и точно тем же, что отталкивало Чацкого и Грушницкого от Раскольникова?— полное непонимание его личности. Но то, что он за одно собрание прижился, никто отрицать не стал, и Грушницкий от гордости даже весь нахохлился, говоря Онегину: ?Я же говорил, прекраснейший человек? (что было удивительно, ведь даже Кирсанов понял, что Печорин Грушницкого ни во что не ставил, проговорив Базарову тихо: ?Какие-то странные они друзья?).Впрочем, ?странными? друзьями были и они сами (у них в компании вообще ?странных? друзей было предостаточно), потому что Базаров даже с тем же Раскольниковым проводил время интереснее, чем со своим так называемым лучшим другом, он даже не обсуждал с ним свои проблемы с Одинцовой (про них он потом будет советоваться исключительно с Печориным), а проблемы-то были большие, важные, вот только их разговоры строились главным образом на нравоучениях, переходящих от одного к другому (хотя нравы, что тот, что другой, благополучно отрицали).Долохов с Печориным сдружился за ту ночь невероятно сильно, и случилось это оттого, что Долохов, по мнению Базарова, был человеком непозволительно сложным, а потому скуку никогда не наводил, а Печорин?— умным, а потому извечно страдал от этой самой скуки. Вообще Базаров считал, что в их клубе собрались люди исключительно интересные (разве что Чацкий в этот список не входил), и иногда про себя поражался, как же повезло ему здесь оказаться, да еще и найти таких людей, как, например, Раскольников или Онегин?— или, вон, Долохов.Базаров от своей нигилистической философии уже давно принялся отходить (спасибо разумнейшему Разумихину, который каким-то чудесным образом даже с Раскольниковым справлялся) и к тому же перестал отрицать гегельянство, а потому перед ним открылись горизонты просто непостижимого масштаба. ?Ну, как тебе свобода сознания, приятель???— усмехался иногда Долохов после прочтения его эссе по философии, которые обнаруживал у него в комнате. Базарову было страшно за это свое сознание, которое могло бы просто не выдержать такой свободы, но постоянные разговоры с товарищами помогали?— вот он уже и в собственном существовании не как материи, а как песчинки разумного уверен, вот он уже и осознает объемы вещественного.По правде сказать, они как-то сами собой разделились на две группы?— так сказать, на физиков и лириков, а потому и их вечные беседы всегда были непредсказуемыми, перманентными и разнообразными, протекали медленно и очень-очень тяжело заканчивались, потому что и заканчивать-то никто не хотел. Порой так случалось, что вот уже и мысль завершена, и на часах уже четыре утра, но какой-нибудь Долохов будто бы назло вворачивает что-то вроде ?А чем же коррупция плоха? Она ведь двигатель прогресса?, и какой-нибудь Чацкий как всегда на такое заводится, и остальные вскоре подключаются, а Онегин где-то в сторонке как обычно хохочет: ?Что же ты, Федя, так над людьми издеваешься??.Впрочем, разговоры проводились не всегда о политике или философии и не всегда их задавали исключительно физики (по разделению Базарова): иногда Ленский с Кирсановым начинали вести какую-то оживленную полемику о значительности Мариенгофа для развития модернистских взглядов и поэтики русской литературы, а остальные также вступали в нее, периодически останавливаясь для осуждения разводящего демагогии, смеющегося Базарова. Чацкий был особенно жесток: он ненавидел эту софистику, принятую в их обществе ради шутки, и постоянно резко, агрессивно возмущался, когда кто-то в очередной раз пытался с ее помощью ввести остальных в заблуждение.Чацкий парень был хороший, но больно уж активный и целеустремленный?— у них это в обществе было редкостью, у них было принято страдать и искать смысл жизни, а Чацкий свой смысл жизни давно нашел и пытался внушить его другим. Каким таким образом человек, который поставил себе целью преданное, практически фанатичное служение закону и искоренение?— цитата?— ?зла, безверия и аморальности? на земле, согласился проводить собрания для игры в покер, да еще и привел на них в качестве крупье местного карточного фокусника, лично для Базарова оставалось неразрешимой загадкой, кроссвордом, который, судя по всему, заинтересовал даже Печорина, и ответ на который был известен лишь Долохову и Онегину?— паяцу еще тому.Хотя, несмотря на все противоречия, тайны и споры, Чацкого они любили?— ровно так же, как любили и всех остальных из клуба. Они были дружны и интересны друг другу, не лезли туда, куда их просили не лезть, и говорили между собой обо всем, что можно и что нельзя говорить. Они были приятелями, так называемыми товарищами, и дорогой бурбон, единственную бутылку которого Онегин приносил на каждое собрание, это только подтверждал.В шесть часов все встали из-за столов и Печорин всем на прощание фирменно усмехнулся и крепко-крепко пожал руки, Печорин за ночь стал частью их компании из уже одиннадцати человек, правой рукой Долохова и его лучшим другом, и с той ночи эта самая ?компания? начала медленно преобразовываться?— превращаться в семью.