this place (Юнги!Тэхен) (1/1)

Судьба явление абстрактное, сегодня она крепко тебя держит за руку и ведёт за собой, завтра — толкает вниз с обрыва, мол плыви, спасайся сам.Юнги никто в спину с обрыва не толкал, но и за руку не держали, и, наверное, даже не собирался, особая миссия в квесте жизни. Вокруг него облако ароматизатора с запахом жизни и привкусом ядовитого белого мускуса на губах.Он вроде как и не живёт. Существует клочками газет, развеянных по ветру. Всё пытается как все, мыслить, существовать, да только чувствовать не выходит и освежитель такой ещё никто не придумал. И только когда тяжёлая цепочка больно врезается в расцарапанную шею, Юнги, на короткую секунду боли чувствует себя вполне живым. (кому он такой больной, поломанный нужен?) Скуривает до мерзкого запаха пластмассы пару-тройку электронных сигарет, приводит в дом не обогащённых сознанием девушек и улыбается камере, как давно потерянной бабушке и все это фальшиво, шатко, как детали на секундном клее, настолько ни о нём, Мин все чаще забывает что о нём (кто он)***Тэхён живёт в высотке с видом на бесконечный Шанхай, выше — только звезды, ниже — упавшие с балкона пазлы жизни, собери, если найдёшь.Тэхён боится высоты, боится оземь вдребезги и призрачную пыль на плечах прохожих.Он вроде бы всё и ничего одновременно, смотрит вокруг себя широко закрытыми глазами. Просто у него боль застряла где-то в горле, забыла дорогу дальше и поселилась, прокралась под кожу разрывая красным бархатом всё вокруг себя и сесть бы разрыдаться как в детстве размазывая по лицу призраки упущенных надежд, но Ким Тэхён — мужик, мокрый кактус посередь душного города, слушает маму, записывает пустые альбомы, болеет летом, каждый день жалея, что у него нет той самой пушки, как у людей в чёрном, одно нажатие и вся твоя память обновлена до базовых настроек — есть, быть, остальные же так живут и он сможет, может быть, когда-нибудь.***Тэхён как-то пытается спасти Юнги от уравнения с неизвестными, предлагает: давай уедем, дефрагментируем жизнь, а хён?Прокладывает мост через бездну без начала и конца, но, теряет брусья так и не выложив даже половины моста.— Неа. Не в том месте, не в то время, да просто не судьба, — говорит Юнги, безразлично кривясь, словно его заставили съесть не доспевший лайм. — Просто нет, понимаешь?И прячет глаза в огромные солнечные очки, потому что крутой. (потому что Тэхён сияет — слепит, а он поломанный)Тэхён тогда абсолютно ничего не понимает, но соглашается, со старшими не спорят и уходит заперев за собой дверь в никому не доступный мир Мин Юнги.Не то место. Не эта жизнь. Не судьба.Юнги рассыпает возле себя колючий песок, прячется в черепаший панцирь, оттуда пускает нелепые шутки, словно от этого ему легче.Тэхён успокаивает себя тем, что пытался, честно пробирался сквозь терновые ветки, отпугивающие, но скрывающие собственные страхи ухмылки и это вечное: ?не дорос ты до свэга?Где у инородного, как камень в дедушкиной почке свэга вершина Тэхён не знал, да и не очень то хотел.(несмотря ни на что ты остаёшься моим лучшим другом.)***Первый раз Юнги звонит спустя год, душной Шанхайской ночью, так, словно делает каждый день, говорит без умолку, и даже не спрашивает, утверждает — у тебя же все круто.Тэхёну хочется сказать, что круто, как вниз с горы, со смертельным исходом. Посмертный диагноз — несовместимый с жизнью выворот души наружу с двухсторонним переломом сознания.Так слабо и вовсе не по свэгу, но каждому своё.Второй звонок, третий, сорок третий, Тэхён не считает, не говорит ?привет? или ?пока?, им обоим это не надо. Не поддерживает и не сочувствует, но чувствует сколько сломанных деталей в одном ржавом Юнги не выдерживает и как-то спрашивает:— Что тебя ломает?Юнги долго молчит, кашляет (курит) и хрипит в трубку:— Я прилечу?Вот так просто, словно между ними две улицы и один переулок, а не сотни километров ведущих в никуда. Тэхёну нечего сказать, да и дать, впрочем (уже) нечего, остаётся только ждать. Будто одним рейсом с Мин Юнги прилетит потерянный когда-то багаж жизни, упавший в море из боинга Сеул-Шанхай.***Тэхён как потерянное облако, сонный, почти щенячий взгляд, шишка на брови, трёхдневный чай в трясущихся руках.— Да ты не первой свежести.— На себя посмотри, единорог.И в этом весь Юнги, тридцать лет подростковых прыщей на лбу, бутылка игристого вместо чемодана.Сквозь время, как будто ничего и не менялось, но между ними тихий океан, реквием по мечте в попытке быть самостоятельными. Не судьба, машущая своей костлявой рукой, свэг и ещё тонна неподъемных причин для самобичевания, чтобы скучно не было.И надо что-то говорить, кому-то сказать ?прости?, кому-то спросить: ?почему?, да просто не молчать, как положено по этикету, поддержать светскую беседу как учили в школе., но Тэхёну осточертел этикет, а Юнги никогда и не беспокоил.Четыре стены, ледяной кафель, гул машин за окном, пустота и.?Эй, я же твой лучший друг (был/может есть?)?— Юн, у тебя совсем потухшие глаза, что.. (в тебе чёрт возьми не так?)— Они у меня не потухшие, а протухшие. (приблизительно всё)— Ты просто больной на всю свою картофельную голову.Пробка от шампанского выстреливает Юнги в челюсть и взрывается миллионом смеющихся капель, Тэхён кричит:— Хён, всё в порядке? Хенним, я принесу лёд.Касается своими ледяными руками горячей кожи и завтра на месте синяка будет ожог, думает Юнги, но сжимает руку и беззаботно улыбается.— Все нормально, боевое крещение.Все правда ненормально, так было всегда, слишком близко — плохо, до потери пульса и хрустальной крошки в раздражённых глазах. Слишком далеко — освежитель с запахом жизни, просто как дважды два, необъяснимо как вся эта поездка. Может опять не судьба— Это место.— Спокойное, — обрывает Тэхён. В глазах плещется обида с привкусом яблочного уксуса, гордости и немного (боли?). — Я тебя звал, но ты его упустил.— Кого-его?Юнги чувствует, как в висках стучит и глаза режет так, словно его намазали вьетнамской звёздочкой с ног до головы и оставили гореть, Мин Юнги причал собственной дурашливой невозмутимости, всё хорошо, у меня амнезия, лишь бы ничего не чувствовать, Тэхён уже однажды покинул этот безответный причал, переплыл океан, спрятался в липких сахарных небесах, только от себя не сбежишь.— Зачем ты здесь?Юнги не знает ничего, абсолютно, ни почему, ни для чего (кого?) давится едой, водой, судьбой? Собой. Ломается как выгоревшая на солнце рожь. Сгорает дотла и оседает пеплом в душной квартире или пропитанном фанатской похотью и его собственной неполноценностью зале. Двадцать девять страниц утомительной биографии ни о чём (о страхе быть собой).— Чего ты боишься? (обо что ломаешься?)— А ты? (как думаешь?)Тэхён молчит, крутит в руках бокал до фальши сладкого шампанского, смотрит с вызовом, как на допросе, все на месте, судья — старая ворона за окном.— Хочешь правду? Мин Юнги боится себя, такого какой он есть на самом деле.Огромные солнечные очки на третьей полке шкафа в Сеуле, Мин Юнги здесь и сейчас в этом месте, где негде и некуда спрятаться (Тэхёенни научился свэгу?) было у кого брать пример— Ты знаешь хорошего мозгоправа, Тэхённи?Тэхён не знает ни одного вменяемого психиатра, не знает зачем впустил Мин Юнги в свой дом, но знает точно, что больше не отпустит и найдёт отмычку к сейфовым дверям недоступного свэгового мира Юнги.Юнги просиживает холодные вечера на перилах высотки на 25-м этаже и боится потерять то самое место (того самого человека)Тэхён живёт на 25-м этаже, той самой высотки, что скрывает секреты и насмехается над всем Шанхаем и кажется, больше не боится высоты.