leather and submission (nc-17) (1/1)

– Ещё, – рвано шепчет доктор, чувствуя касание губ к своей шее. Чёрт возьми, его уста были столь горячими, словно обжигающими адским огнём, и Ливси плавился под ними, не в силах противиться этому. Эти губы – такие мягкие, словно шёлк – заставляли его глупое сердце преданно сжиматься всякий раз, когда они находили его кожу: прикусывали аккуратно, почти что невесомо, мочку уха, влажной дорожкой проходились по гладковыбритой щеке да касались груди. Эти поцелуи – нежные и в то же время страстные – сводили его с ума, возносили душу в рай да опускали в ад.Была и ещё одна вещь, заставляющая его сейчас жадно хватать ртом воздух и в истоме блаженства прикрывать глаза; грубые ладони капитана, с бесконечным множеством мозолей да ушибов, обхватили его член, неспешно двигаясь на нём. Где-то наверху, на палубе, с облегчением скитаются полупьяные матросы, благодаря Господа за отсутсвие капитана. Смоллетт благодарит Господа за присутствие Ливси, скользя языком по солёной от пота груди да прикусывая бусинку соска. – Подожди, – вдруг настойчиво окликает его Дэвид, чуть приподымаясь на дрожащих от нетерпения локтях, – ты закрыл дверь?– Ты справляешься об этом четвёртый раз за двадцать минут, – приглушенно смеётся Смоллетт, оглядываясь себе за спину и ища глазами повёрнутый в замочной скважине ключ, – мне скоро начнёт казаться, что ты просто планируешь побег отсюда.– Мне просто не хотелось бы, чтобы кто-то увидел творящееся в этой каюте. Давно заметивший за собой эту уникальнейшую способность – почти что меняться с серьёзным и мнительным в жизни капитаном характером, Ливси никак не мог избавиться от этого, каждый раз своими разговорами вызывая либо смех либо тихое ворчание.В секунду притянув его за бёдра, Александр оказывается меж разведённых длинных ног и припадает вновь к столь полюбившийся за короткий срок плавания участок шеи: где-то чуть ниже привычной линии воротника белой рубашки, игриво покусывая кожу. Да изнова касается члена – тягуче нерасторопно, заставляя Ливси откинуть голову назад.– Просто представь, что бы подумали о тебе так уважающие тебя матросы, увидь они, что за дверью этой каюты ты ведёшь себя как распутная девка. Ах, бедный Джим, – картинно вздыхает он, проходясь большим пальцем по головке, – я же вижу, как он на тебя смотрит.Эта как неровный загар после солнечного дня жгучая ревность к молодому юнге вспыхивала каждый раз, стоило ему задержаться на них взглядом: как мил был с ним доктор, и как всякий раз Джим искал в его лице недостающую поддержку. Тихо рыкнув, Смоллетт в очередной раз прикусил его кожу – пусть этого никто не увидит, однако он будет знать, кому на самом деле принадлежит Ливси.– Он же ещё ребёнок...– Ему уже шестнадцать, – негромко возражает он и ловит вялые возмущения устами, вновь припадая к чужим губам с глубоким поцелуем. Его ладони оглаживают неспешно чуть впалый живот, ногти несильно проходятся по бёдрам. – Пожалуйста, – одними губами шепчет Дэвид, пытаясь добиться искомого, но вместо этого получает лишь душный встречный воздух. В растерянности приоткрывая правый глаз, он видит, как Смоллетт тянется к прикроватной тумбочке, ища на ней что-то.– Что такое? – хрипло спрашивает он, медленно садясь на кровати. Его задница, ещё помнящая теплоту масла и чужие длинные пальцы, слегка саднит. – Я думал...– Ты слишком много думаешь, – прерывает его Александр, – я разрешаю делать это только за пределами каюты. Ты доверяешь мне? В вопросе искривив бровь, Ливси замечает в его руках чёрную ленту для волос. – Да, – ни один мускул не дрогнул на его лице.Потому что это всегда было единственной правдой – его доверие к капитану было почти что безграничным; доверив ему в их первую встречу свою жизнь, он ничуть не пожалел, когда спустя время доверил ему своё сердце. Нависнув над ним, Смоллетт аккуратно закрепил её на глазах: не столь легко, чтобы лента пропускала свет, но и не крепко – неловкое движение головой, и она тут же спадёт. – Не думай ни о чём. Доверься ощущениям. Как можно было ослушаться его сейчас?С секунду ничего не происходило – кажется, Дэвид слышал лишь собственное дыхание, – а после влажный поцелуй пришёлся на тонкую кожу его запястья, заставляя мужчину чуть выгнуться да рвано вздохнуть.Касание к внутренней стороне бедра ощутилось слишком ярко, будто обжигающе; но, стоило ему вновь развести ноги, как чужие руки перестали его касаться. Он не раз замечал это за Смоллеттом – порою тому было необходимо, чтобы его умоляли. Ущемлённая на секунду гордость не смогла подавить рвущееся наружу желание. – Александр...пожалуйста. Ты нужен мне.Судя по довольной усмешке – он не мог расценить это точно, поскольку перед глазами была лишь тёмная пелена, и лишь остатками незатуманенного возбуждением разума он мог дорисовывать картинки – этим Смоллетт остался доволен. – Перевернись, – глухо скомандовал он, пытаясь подавить дрожь в голосе.Следующий поцелуй пришёлся на спину, куда-то ближе к лопатке, вынуждая Дэвида почти что по-кошачьи прогнуться в спине. Он вновь почувствовал пальцы на своём члене, неспешно водившие по всей длине, заставляя тело дрожать от нетерпения, кожу покрываться тысячью мурашек, а пальцы поджиматься.Почти потерял он счёт во времени, отдаваясь с головой этим дразнящим кожу ласканиям, и быстрый толчок заставил Ливси вскрикнуть, тут же пряча лицо в подушке. – Не закрывайся. Я хочу слышать твой голос.Положив руку ему на поясницу, Смоллетт принялся неспешно вбиваться в него, то прикусывая раскрасневшее плечо, то шепча на ухо всё, что придёт в голову. Этот вид расхристанного под ним доктора был настолько идеально-правильным, что он мог кончить лишь от него. Он старался контролировать себя так долго, как получится, растягивая каждый новый толчок; вторая рука, неспешно двигающаяся на члене, пыталась делать это синхронно толчкам. Смоллетта было слишком много и слишком мало одновременно. В какой-то момент Ливси действительно отключил разум, и вскоре его живот стал влажным, а дыхание сбилось вовсе. Ему казалось, что он умрет прямо здесь, и, Боже, это будет самая лучшая смерть, о которой он только мог мечтать. Когда он пришёл в себя, ленты на глазах уже не было; Александр, уже накинувший на себя белую рубашку да военные кюлоты, сидел за рабочим столом, перебирая какие-то бумаги. – Не думал, что смогу так уморить тебя, – вместо приветствия оповестил он, – хочешь воды?– Не откажусь. Жадно отпив из протянутого стакана – только в этот момент он понял, как сильно его мучает жажда, – Ливси смутился под насмешливым взглядом капитана.– Чтобы ты ещё не задумал, я больше ни в чем не участвую, – излишне серьезно сказал он, улыбаясь сам себе.– Конечно-конечно. – Ты не понял, я говорю совершенно серьезно, – и остаток фразы пропал в тихом смехе.