Пролог (1/1)
Отправной точкой я беру отрывок из книги С. Коллинз ?Сойка-пересмешница?.***?На площади полно народу: люди бродят туда-сюда, плачут или просто сидят, постепенно превращаясь в снежные сугробы. Здесь никто меня не найдет. Я начинаю кружными путями подбираться к дворцу, спотыкаясь о чьи-то брошенные сокровища и обледенелые ноги. Примерно на полпути натыкаюсь на бетонную баррикаду высотой около четырех футов. Она образует прямоугольник, в центре которого находится дворец Сноу. Казалось бы, здесь никого не должно быть, однако на баррикаде полно беженцев. Может, это та самая группа, которую разместят во дворце? Впрочем, подойдя ближе, я замечаю, что на баррикаде нет ни одного взрослого, только дети?— малыши и подростки, замерзшие, напуганные. Одни сбились в кучу, другие сидят на земле и раскачиваются.Никто не собирается вести их во дворец. Они сидят в загоне; со всех сторон их окружают миротворцы, которые здесь явно не для того, чтобы защищать детей. Если бы Капитолий хотел спасти ребят, то отправил бы их в какой-нибудь бункер. Нет, дети защищают Сноу, они?— его ?живой щит“.Начинается какой-то шум, и толпа бросается влево, увлекая меня в сторону, сбивая с намеченного курса. Слышны крики: ?Мятежники! Мятежники!“ Судя по всему, повстанцы ворвались в город. Людская волна прижимает меня к фонарному столбу; я вцепляюсь в привязанную к нему веревку, поднимаюсь над толпой. Теперь я вижу, как повстанцы выбегают на площадь, оттесняя беженцев в переулки. Вот-вот начнут рваться капсулы. Однако взрыва не происходит. Происходит вот что.Прямо над баррикадой возникает планолет с эмблемой Капитолия; из него сыплются десятки серебряных парашютов. Даже в этом хаосе дети понимают, что на парашютах еда, лекарства и подарки. Дети хватают их, неуклюже пытаются развязать веревки замерзшими пальцами. Планолет исчезает, и через пять секунд примерно двадцать парашютов одновременно взрываются.Толпа воет. Снег залит кровью, повсюду части детских тел. Многие дети погибли мгновенно, другие корчатся на земле. Кое-кто из них ковыляет, уставившись на парашюты в своих руках, словно внутри все-таки находится нечто ценное. Миротворцы разбирают баррикады, прокладывая путь к детям,?— судя по всему, солдаты сами не ожидали того, что произошло. В брешь устремляется еще одна группа людей в белой форме, но это не миротворцы?— это врачи, врачи повстанцев. Их форму ни с чем не спутаешь. Медики с аптечками в руках бросаются к детям.Сперва я замечаю длинную светлую косу. Затем, когда девушка снимает пальто, укрывая им плачущего ребенка, я вижу, что полы рубашки выбились сзади, словно утиный хвостик. Я реагирую точно так же, как и в тот день, когда Эффи Бряк назвала ее имя. Видимо, я теряю сознание, поскольку внезапно понимаю, что сижу у основания столба и что воспоминаний о нескольких секундах у меня нет. В следующий миг я протискиваюсь сквозь толпу, выкрикивая имя девушки. Я почти у цели, почти у самой баррикады, и, кажется, девушка меня слышит?— ее губы произносят мое имя.И тут взрываются остальные парашюты.Правда или ложь? Я горю. Огненные шары, вырвавшиеся из парашютов, пролетели сквозь поземку, над баррикадами и врезались в толпу. Один из них задел меня, когда я отворачивалась, провел языком по спине и превратил в новое существо, потушить которое так же сложно, как и солнце.Огненному переродку знакомо только одно чувство?— невыносимая боль. У него нет ни зрения, ни слуха?— ничего, кроме ощущения вечно горящей плоти. Возможно, время от времени переродок теряет сознание, но какая мне разница, если даже в эти мгновения я не могу обрести покой? Я?— птица Цинны, пылающая, бешено устремившаяся к чему-то неизбежному. Огненные перья растут из моего тела. Удары крыльев лишь раздувают пламя. Я сжигаю саму себя, но бесцельно.Наконец мои крылья слабеют. Я теряю высоту, и сила тяжести погружает меня в пенистое море такого же цвета, что и глаза Финника. Я плыву на спине; она горит и под водой, но невыносимая боль стихает, превращаясь в просто боль. И сейчас, когда я дрейфую и не могу управлять своим движением, появляются они. Мертвецы.Те, кого я любила, пролетают надо мной, словно птицы, кружат в небе, взмывают, зовут меня. Так хочется присоединиться к ним, но морская вода наполнила легкие и не дает подняться на поверхность. Те, кого я ненавидела, оказались в воде?— ужасные чешуйчатые твари, они кусают снова и снова, рвут мою соленую плоть зубами-иголками, увлекают меня на дно.Белая, с капелькой розового птичка камнем падает вниз и пытается удержать меня на поверхности, вцепившись когтями в грудь.—?Нет, Китнисс! Нет! Не уходи!Однако те, кого я ненавидела, побеждают, и если птица не отпустит меня, то погибнет.—?Прим, отпусти!И в конце концов она меня отпускает.Я под водой, и все меня бросили. Я слышу только свое дыхание?— с огромным усилием втягиваю воду в легкие и выталкиваю обратно. Я хочу остановиться, задержать дыхание, но море снова входит в меня против моей воли. ?Дай мне умереть, дай уйти вслед за остальными“,?— умоляю я то, что удерживает меня здесь. Ответа нет.Я провожу в этой ловушке дни, годы, а может, и столетия. Я мертва, но умереть мне не дозволено. Жива, но фактически мертва?— и так одинока, что любое существо, пусть даже самое мерзкое, я встретила бы с распростертыми объятиями. Однако когда ко мне наконец приходит гость, это так приятно. Морфлинг. Он течет по венам, снимает боль, делает тело таким невесомым, что оно вновь поднимается на поверхность, к слою пены.Пена. Я и впрямь дрейфую в слое пены, чувствую ее под пальцами; она облепила мое обнаженное тело. Мне очень больно, и все-таки я чувствую, что нахожусь в реальном мире?— горло першит, в воздухе витает запах средства от ожогов, я слышу голос матери. Это меня пугает и я пытаюсь вернуться в морские глубины и там во всем разобраться. Однако назад дороги нет, и постепенно меня вынуждают с этим смириться. Я?— сильно обожженная девушка без крыльев. Без огня. И без сестры.В невероятно белой больнице Капитолия надо мной колдуют врачи?— завертывают в новые слои кожи, уговаривают клетки стать частью меня, крутят и растягивают руки-ноги, чтобы они встали точно на место. Все наперебой говорят, как мне повезло: глаза целы, лицо почти не пострадало, легкие хорошо реагируют на лечение. Я буду как новенькая?.***С момента Трагедии, которая случилась на Круглой площади Капитолия на глазах Китнисс Эвердин, прошло два с половиной месяца.Однажды я подслушала разговор мамы и Хеймитча. Они перешептывались у моей кровати, но начали спорить и не заметили, как заговорили в полный голос. А еще они думали, что я в отключке, ведь сейчас в моих жилах больше желтого морфлинга, чем красной крови.—?Нет, нет и еще раз нет, я не дам согласия! —?голос матери звучит необычно твёрдо для моих ушей.—?Да пойми же ты наконец! Он не опасен, его ещё даже не выписали из ожогового! —?слышу хриплый, но совершенно трезвый голос ментора.—?Вот пусть и лечится! Доктор Аврелий же сказал: никаких посетителей. Ты, я и никого из посторонних.?Да, действительно непривычно: обычно моя мать куда мягче.—?Он разрешил, но сказал, что последнее слово за тобой!—?Я сказала ?нет?!—?Эль! —?раньше я не замечала, чтобы Хеймитч обращался к маме по имени. Оно семейное, только для своих. Кажется, последний раз так называл её папа.—?Я все сказала!—?Пожалуйста! Эль, парню надо дать шанс! —?да, Эбернети умеет стоять на своём, когда ему что-то нужно.Вдруг до меня стало доходить, о ком он говорит. Пит! Он жив! Я моментально перестала делать вид, что я овощ на грядке:—?Мам! Он что, жив?! Я хочу его видеть!Это были первые слова, произнесённые мной за долгое время. Моя мать оказалась застигнута врасплох, и она отступает, сдаётся: завтра утром в бывший дворец Сноу, где сейчас живем мы с ней, пустят Пита. Вот только вставать мне запрещено. Категорически.***На следующее утро—?Здравствуй, Китнисс! Как ты сегодня себя чувствуешь? —?ласково спрашивает меня доктор Аврелий.—?Хорошо. Когда придет Пит?Не могу больше ждать. Ночью я просыпалась пять раз, уже в полшестого сна не было ни в одном глазу. Мне срочно нужно обсудить с ним кое-что, одно важное неоконченное дело, мысль о котором не оставляет меня ни на минуту.Я не убила Сноу. Пока.Прим мертва, и в этом виновен он. В голове огненными всполохами горит единственное желание, сводящее с ума?— уничтожить Сноу. Но для того, чтобы осуществить его, мне нужна помощь. Обратиться за ней к Гейлу я не могу. Теперь не могу. Услышав же, что Пит жив, я поняла одну простую вещь: у Мелларка есть куда более веские причины для ненависти, чем у меня. И мне плевать, если он попытается убить меня?— не в первый и не в последний раз. Одно я знаю точно: Пит Мелларк не откажет мне в моем последнем?— а оно действительно последнее, ведь других причин жить я больше не вижу?— желании. Мы вместе покончим со Сноу.—?И ты туда же. Скоро, очень скоро. Я-то уверен, что он не опасен, но Трибунал настоял на особой экспертизе.—?Трибунал?! —?я чувствую, как в районе сердца расползается холод.—?Да. Даже президенту Койн пришлось давать показания, объясняя, почему она санкционировала отправку Пита в Капитолий. Но вас с Питом, по моей просьбе, от дачи показаний освободили, так что не беспокойся.Мои мысли путаются. Президент Койн заработала себе огромные неприятности! Меня это радует. Очень. В моей голове рождается план: после того, как убью Сноу, я не позволю этой мерзкой дамочке занять его место. Я помню, прекрасно помню разговор с Боггсом?— она обязательно постарается устранить меня. И я обвиню ее в этом. Сама заявлюсь в Трибунал и дам показания! Голос Сойки-пересмешницы весит немало!Дверь неслышно открывается, и в мою спальню проникает парень со светлыми волосами. У него напряженный взгляд, будто он боится меня напугать. На его руках?митенки— серые шерстяные перчатки без пальцев, и мне не нужно объяснять, по какой причине. Это моя вина.Пит одет в какую-то чёрную куртку, под ней я замечаю свитер грубой вязки?— зима всё-таки. Он терпеливо ждет разрешения войти, а я уже сама готова выпрыгнуть из кровати.Мелларк несмело подходит ко мне, и я слышу его первую со дня нашего расставания в подвале Тигрис фразу:—?Привет.Я ничего не отвечаю: соскакиваю с кровати, задеваю ногой какой-то столик с лекарствами, теряю равновесие и начинаю падать. Но он подхватывает меня. Я оказываюсь в его крепких объятьях и только тогда отвечаю:—?Привет, я скучала.