59. Шутишь, что ли?! (2/2)
«Может, ты лучше прочитаешь сам? А то мне неловко ещё о таком говорить».
«Хорошо. Как только смогу держать в руках книжку — прочитаю, — успокоил его Бакуго, а потом все-таки проворчал: — Нашел ты, конечно, время для признаний и разговоре об интимности, когда я тебя сам даже поцеловать не могу. Блин, столько ждал — все было нельзя, а как стало можно — так я лежу тут мертвой рыбой и страдаю…»
Эйджиро после его слов виновато вздохнул.
«С одной стороны ты прав — не самое лучшее время, но с другой — я боялся, что если не скажу сразу, то потом духу не хватит, понимаешь? Очень эгоистично и не вовремя, согласен, но из лучших побуждений».
«Да все я понимаю, поэтому просто ворчу, а не обвиняю, — Бакуго постарался передать всю ту благодарность и радость от того, что Эйджиро настолько осмелел и первым сделал шаг ему навстречу. — Мне ли не знать, насколько страшно потерять даже те крохи, что имеешь? И сколько мужества требуется, чтобы просто открыть рот и сказать, что по-настоящему чувствуешь? Так что ты герой, Эйджи. Меня просто бесит, что именно в этот момент не могу тебя зацеловать до опухших губ, но я это обязательно сделаю позже».
«Я могу сейчас тебя зацеловать, пока ты не можешь, — смущённо пролепетал Эйджиро. — Ну, как умею… и если ты не против».
«Шутишь, что ли? Какое против?! Целуй давай!», — цыкнул Бакуго и тут же потерялся в новых ощущениях, когда его губы накрыли теплые губы Эйджиро.
И пусть в реальности несмелые поцелуи Эйджиро кардинально отличались от тех, что снились по ночам Бакуго, да и сам он пока что не мог полноценно принимать участие в процессе, но само осознание, что всё происходит наяву, кружило голову похлеще самого крепкого алкоголя. Ни один сон, каким бы страстным и волнительным тот ни был, даже рядом не стоял с тем, что Бакуго испытывал в данный момент. От каждого робкого прикосновения губ Эйджиро, нежных покусываний и осторожных облизываний, Бакуго каждый раз внутренне перетряхивало так, что он всерьез опасался за собственное сердце: а вдруг остановится от переизбытка эмоций?
Когда губы Бакуго опухли от поцелуев, как он того и хотел, Эйджиро ещё раз напоил его восстанавливающим зельем, обнял рукой и крылом, перекинул ногу через, уже начавшие прокалывать, щупальца, пристроил голову у него на плече и, забывшись, тихо спросил вслух:
— Ну как? Не слишком плохо я целуюсь?
«Пфффф… — мысленно фыркнул Бакуго. — Не слишком плохо, скажешь тоже… Я думал меня на куски разорвет от удовольствия».
«Тогда хорошо. Теперь очередь за тобой: выздоровей и выполни свою целовательную угрозу, — хихикнул довольный Эйджиро. — Я буду очень ждать».
«А что, сам не будешь меня чаще целовать, чтобы у меня был больший стимул поправиться поскорее?» — подколол его Бакуго, ожидая реакции.
«Хммм… А ведь точно! — хмыкнул Эйджиро и чмокнул его в щеку. — Тогда буду целовать тебя как можно чаще».
«То-то же, — поддакнул радостный Бакуго: кто бы мог подумать, что его внезапное бессилие обернется такими приятными последствиями?
Но наглеть и требовать продолжения не стал: Эйджиро и так, вон, проснулся среди ночи, ухаживал за ним, столько целовал и гладил, пока он нагло балдел, а ведь тому ещё на занятия во дворец… Поэтому следующую мотивационную атаку Бакуго предложил отложить на вечер, а сейчас рассказать ему об остальных событиях, которые пропустил.
Эйджиро охотно согласился, натянул одеяло повыше, притерся к нему всем телом и продолжил свое прерванное повествование:
«Так вот, Шото задышал, Мина напоила его зельем и они с Хитоши остались сторожить, а я влил в тебя ещё пару бутылочек и мы с Одеялком, которого дедушка снова превратил в птицу, выпрыгнули в окно — так быстрее было до моря. До дома родителей добрались без происшествий, меня ото всех охранял огромный Одеялко. Ты знал, что скатик может настолько сильно менять форму и размеры?»
«Неа, не знал, пока он в комнате не превратился в большущую собаку. Но, в принципе, это и понятно: Одеялко — фамильяр деда и тот может его трансформировать по собственному усмотрению. Но ничего, будет у меня Белоснежка, и тогда я тоже смогу по-всякому изгаляться».
«Белоснежка?»
«Ага. Создам себе личного фамильяра — скатика-девочку белого цвета. Будет у Одеялка своя скатерина — Белоснежка, чтобы ему тоже не было тоскливо одному-то».
«Класс! У Одеялка тоже будет компания, а у нас по скатику и щеночку на каждого».
«Именно. Ну, и что там дальше?»
«Короче, добрались мы до родителей, которые очень мужественно все восприняли — не плакали, не причитали, а четко следовали инструкциям, которые им выдавал дедушка. Мицуки и Масару отправили немного поспать, а мы вдвоем с дедушкой до утра дежурили у твоей кровати физически и у кровати Шото — через шар. Утром Мина с Хитоши ушли на работу, а когда Шото не явился к завтраку, матушка забеспокоилась и отправила служанку, проверить все ли в порядке…»
«И вот тогда понеслось, — усмехнулся Бакуго. — Врачи, диагноз, шок, слезы и непонимание что и как дальше».
«Да, все так и было. Матушка собрала королевский совет, выделила трех ответственных, которые отчитываются напрямую ей, и все свое свободное время проводит теперь около постели Шото: держит его за руку, разговаривает с ним, читает книги вслух — все как рекомендовал врач. Дескать, даже если тот без сознания, то все эти действия все равно имеют сильный терапевтический эффект. Да, нашу с Шото совместную программу обучения приостановили, я пока учусь по индивидуальной».
«Понятно. Мы походу устроили королеве жесткую смену приоритетов, — усмехнулся Бакуго. — А твои отношения с ней наладились? Ну, раз столько перемен происходит?»
«Да, мы в последнее время очень тепло общаемся за завтраками, обедами и ужинами. Матушка, кстати, уже на третий день сама нашла меня и покаялась за все те случаи, когда обижала меня и словом, и делом. Даже перед Миной извинилась, что вела себя недостойно. В общем, королева стала мягче, внимательнее и теплее к окружающим. И да, мы начали разговаривать о будущем Алекстразы, можешь себе такое вообразить?»
«Ого, неужто советуется с тобой?»
«Представляешь? — хихикнул Эйджиро. — Я, кстати, ей твою идею о преподавателях в составе королевского совета озвучил…»
«И?»
«И королеве она понравилась. Матушка решила, что преподаватель по деловой коммуникации поедет с ней в поездку по соседним государствам. Но это, когда Шото поправится. А пока он и еще несколько преподавателей вошли в состав королевского совета и дела, вроде как, начали налаживаться».
«Фига себе… Королева призналась тебе, что в государстве не все хорошо?» — немного скептически поинтересовался Бакуго: всё-таки в одночасье он ещё не мог спокойно принять столь радикальные перемены, ведь для него заварушка с Шото была буквально «вчера».
«Не сразу. Выяснилось, что она скрывала это потому, что втихаря хотела поправить финансовое положение в государстве до того, как я стану королем».
«Спорим, не хотела, чтобы ты ее попрекал».
«Не совсем так: не хотела огорчать, что я стану королем бедствующего государства, — пояснил Эйджиро и тут же стал на защиту своей мачехи: — Кацу, я понимаю, что твое отношение к ней обоснованное, но попробуй посмотреть на все с другой стороны. Матушке было ужасно сложно со всем справляться в одиночку, когда отец внезапно скончался: шутка ли — руководить целым государством, когда она к этому была совершенно не готова, да ещё и будучи женщиной-чужестранкой, к которой все относились максимально предвзято? Теперь я понимаю, почему она себя так вела».
«Жалеешь ее, верно?»
«Жалею, и, знаешь, даже немножечко люблю. Королева Рей хорошая, просто, как и любой человек, делала ошибки и замыкалась в себе, не зная как с ними справиться. Ей даже поговорить особо не с кем было: с Шото у них отношения внезапно испортились и тот от нее отдалился; мне она рассказать боялась, ведь я мог ее сместить с трона и выкинуть с сыном на улицу; муж, на которого она могла положиться, умер. Бедная, загнанная несчастная женщина, которой надо было столько тащить на своих хрупких плечах одной…»
«Блин, мне как-то даже неловко стало после твоих слов, Эйджи… — покаялся Бакуго. — Я столько времени считал королеву плохой, что мне пока что трудно ей сочувствовать и испытывать симпатию без задней мысли. Как и к Шото, собственно».
«Это пройдет, Кацу. Я тоже первое время все воспринимал скептически, ведь, по факту, между мной и матушкой было много недопониманий, страхов и обид. Но, увидев насколько тяжело она переживает трагедию с Шото, я не смог просто остаться в стороне и не поддержать ее, когда на собственной шкуре испытал каково это — смотреть на дорогого человека и не знать как ему помочь. Поэтому однажды взял успокаивающего и восстанавливающего из запасов Мицуки и насильно уложил королеву спать, заставив выпить зелья. И это стало поворотным моментом — матушка перестала меня воспринимать как угрозу и приняла мою помощь. И так потихоньку наши отношения начали налаживаться».
«Угу, общее горе сплотило вас».
«Да. Я недавно аккуратно выспросил каким был Шото раньше и был немало удивлен, когда она мне рассказала, что тот был совершенно другим: тихим, воспитанным и достаточно дружелюбным парнем, который очень любил науки, книги и её, а потом все будто с ног на голову перевернулось — отношения испортились в одночасье и она не знала как их улучшить — Шото стал ее ненавидеть, хамить окружающим, короче, стал тем самым надменным мудаком, каким мы его знали. Ты можешь в такое поверить?»
Эйджиро подавил непрошенные зевок. Бакуго решил закругляться с рассказом: тому надо выспаться.
«Конечно. Еще дед нам говорил, что паразит мог подавить Шото и действовать за него, да и Алекстраза четко дала мне понять, что Шото был сам не свой из-за сущности внутри. Поэтому я, например, вообще не знаю настоящего Шото, — поддакнул Бакуго. — А теперь поцелуй меня и давай спать, а то я что-то притомился».
Эйджиро звонко чмокнул его в губы и, уже не скрываясь, зевнул.
«А ты завтра мне расскажешь, что узнал от Алекстразы?»
«Конечно расскажу. А теперь засыпай».
«Спокойной ночи, Кацу».
«Спокойной ночи, Эйджи».