21. Хрустальная актиния (1/2)
Бакуго прожевал кусок рыбы, перевернул страницу детской книги, которую ему неделю назад вручил Эйджиро, и улыбнулся: всё-таки злая колдунья сесаелия обманула наивную русалочку и забрала у нее голос. В плечо мордочкой ткнулся скатик, выпрашивая себе угощение, и он отвлекся от чтения книги, которая оказалась сказкой для детей, но достаточно интересной.
— Короче, Одеялко, не любят нас люди, не любят, — пожаловался Бакуго питомцу, скармливая тому рыбы и откладывая книгу в сторону.
Хорошо, что Одеялко его отвлек: новая партия наливки для Мины, которую та оценила по достоинству, уже была готова. Бакуго быстро разлил ее по бутылочкам, выдраил котел и снова взял сказку в руки: интересно же, как там эта русалка, а уже теперь девица, без голоса, но с ногами, найдет своего суженного в огромном человеческом мире. Читать ему нравилось, но сам процесс продвигался уж больно медленно: часто приходилось останавливаться, когда в тексте показывались новые слова, и вкладывать закладки между страниц, чтобы потом спросить их значение у Эйджиро.
— Бля, опять придется главу перечитывать, — вздохнул Бакуго, смотря на кучу торчащих закладок и недовольно дуя губы. — Но разбираться, так разбираться, правильно, Одеялко?
Скатик согласно подергал головой вверх-вниз и Бакуго продолжил медленно продираться через текст дальше.
Вообще-то он надеялся, что с помощью артефакта научится читать также быстро, как Эйджиро, но в реальности все оказалось совершенно по-другому: даже после ежедневных тренировок он все еще читал так же быстро, как плавают морские коньки. Собственная скорость реально подбешивала, ведь Бакуго уже привык с помощью магии получать все сразу, а тут, — бац, — и не смог моментально получить…
Если бы не природная упертость и неожиданная реплика матери, что магия его в конец разбаловала, Бакуго бы бросил всю эту затею с чтением. После того, как он переварил в себе обиду, что мать считает его капризным, то невольно задумался о ее словах: Эйджиро же без всякого артефакта научился быстро читать, да и сами родители вон прилежно занимаются после работы и не жалуются… А он что? Бесится, что все медленно.
Попсиховав еще денек, Бакуго снова сел за книгу, смирившись, что не все в жизни можно получить артефактами и заклинаниями…
Снова споткнувшись в тексте на непонятном слове, Бакуго раздраженно цыкнул, всунул очередную закладку и отложил книгу — решил проверить как там дела у его подопечных — Урараки, королевы с сынком и, конечно же, Эйджиро. Он провел рукой над тарелочкой и увидел обоих принцев, сидящих в классе, что-то сосредоточенно пишущих на листах бумаги, под зорким взглядом пожилого учителя.
«Опять у них экзамен? Сколько можно?» — возмутился Бакуго, искренне сочувствуя другу, после его рассказов о строгих проверках пройденного материала, и решил подглядеть за королевой.
Та сидела на очередном совете и слушала какого-то мужика, читающего с бумажки об урожае.
«А, опять отчитываются о результатах, — сообразил Бакуго, который периодически становился свидетелем этого явления, и от родителей узнал, что на работе так принято: рассказывать начальству о сделанном за какой-то период времени. — И не надоело ей?»
Королеве, в отличие от Бакуго, не надоело: она внимательно слушала доклад.
Она вообще отличалась терпением к скучным вещам: разговорам на непонятные темы с «советниками», подписанием каких-то «указов» и «рассмотрением жалоб», которые ей каждый день приносил «секретарь», встречалась с «иностранными послами» и слушала бесконечные доклады… Следить за ней было совершенно не интересно: днем она выполняла занудные королевские обязанности, а вечером после ужина или выезжала покататься на лошади, или читала книги и вздыхала, или же вышивала у себя в комнате, тихо напевая песню на непонятном языке.
Тягомотина, тоска и однообразие.
Ее отношения с сыном тоже были непонятными Бакуго: вроде мать и сын, а встречаются только в столовой — ни тебе разговоров по душам наедине, ни совместного времяпровождения, ни объятий, как это у них в семье повелось, — ничего такого. Правда, иногда королева приглашала Шото к себе и проводила «воспитательную беседу»: напоминала, что надо хорошо учиться, досконально разбираться в управлении страной, быть примером во всем и слушаться ее беспрекословно — она столько всего сделала, чтобы у них обоих было лучшее будущее…
От таких речей Бакуго передергивало, но Шото молча слушал ее нотации, кивал, желал спокойной ночи, а потом уходил к себе.
Бакуго недовольно цыкнул, еще раз посмотрел на заинтересованное лицо королевы и решил переключился на Урараку, чтобы опять не размышлять о странных отношениях королевы с сыном: у него в голове не укладывалось как они могут быть настолько холодными. Изображение изменилось и показало служанку, которая вытирала на кухне посуду в компании улыбающегося светловолосого парня.
За этот месяц Бакуго уже успел убедиться, что между его другом и Ураракой ничего нет, — та «сохнет», как это назвала мать, по другому принцу — Шото. Следя за ней и видя как девушка меняет прически, платья и брошки, изо всех сил стараясь привлечь внимание замкнутого парня, повернутого на учебе, Бакуго невольно проникся сочувствием к бедной служанке. Урарака всячески старалась попасть в поле зрения Шото, но все безрезультатно, — тот ее словно не замечал.
Она часто плакала в подушку из-за холодности своего объекта обожания, а у Бакуго все сильнее чесались руки напоить ее зельем, корректирующим память, чтобы эта безмозглая забыла высокомерного мудака Шото и, наконец-то, увидела, какими глазами на нее смотрит жизнерадостный блондин Денки. Тот всегда старался развеселить печальную Урараку, когда она появлялась на кухне, воровал конфеты из королевской кладовки и засовывал ей в кармашек передника, бросал свою работу, что помочь ей донести что-то тяжелое, а потом получал по шее.
Он буквально рисковал работой и единственным источником дохода, только бы она улыбалась и радовалась, но Урарака была слишком зациклена на совершенно другом человеке. Бакуго решил посоветоваться с матерью как же помочь несчастной служанке, и был очень удивлен ее ответом — помочь нельзя, Урараке надо это просто пережить. Бакуго крепился так долго как мог, пока опять не стал свидетелем слез влюбленной девушки, которую снова обидел Шото: нагрубил в свойственной ему манере. Он, конечно, был далек от человеческой романтики, но совсем бесчувственным чурбаном не был, поэтому не послушал мать и наслал на служанку сон, в котором той признался Денки.
Урарака проснулась в глубокой растерянности и пару дней ходила задумчивая, исподтишка наблюдая за блондином, но потом продолжила «сохнуть» по неприступному принцу. Бакуго понял, что все его усилия наладить личную жизнь несчастной Урараки окончились ничем, запихнул куда подальше свое желание помочь, которое так и не было оценено по достоинству, и теперь просто отстраненно наблюдал со стороны за разворачивающейся на его глазах драмой «Денки любит Урараку, Урарака любит Шото, а Шото любит только учебу».
Сам же Шото продолжил быть высокомерным мудаком, особенно по отношению к Эйджиро, а королева Рей все также пыталась столкнуть двух сводных братьев лбами во время обедов и ужинов. Однако Эйджиро теперь держался намного увереннее, хоть и продолжал корчить из себя закомплексованного пасынка, чтобы не вызывать лишних подозрений мачехи: пусть та думает, что ничего не поменялось, хотя поменялось ой как много.
Теперь у Эйджиро была мощная поддержка не только в лице Мины, но и в лице лучшего друга и его родителей, которые хвалили его за каждую мелочь и твердили какой он замечательный. На удивление Бакуго королева вызвала Мину и поинтересовалась, как же им обеспечить безопасность наследного принца во время поездок к учителю, чтобы не дай бог на него опять кто-то не напал по дороге. Нянечка заверила ее, что придумает и они собрали срочное совещание: Бакуго, Мина и Эйджиро.
Простое решение пришло к Мине первой: она решила посвятить своего мужа Хито в операцию, а Эйджиро вообще предложил им втроем уезжать в поместье его родной матери, куда королева даже сунуться не могла, и субботу и воскресенье проводить вдвоем там, пока он улетает к Кацуки и родителям, а потом он будет прилетать в понедельник обратно и они втроем чинно будут возвращаться во дворец.
Королева данную идею одобрила — муж Мины был кузнецом — такой точно любого в бараний рог скрутит и сплетничать не будет, чтобы не подставить жену. Нянечка наврала, что у нее подруга живет поблизости от дома учителя, так что они с Эйджиро глаз не спустят. Бакуго создал наследному принцу артефакт невидимости, чтобы тот спокойно мог летать в форме дракона в любое время, и проблема была решена: Мина с мужем отдыхали от тяжелой работы в шикарном особняке, а Эйджиро проводил выходные с теми, кто его принимал и понимал, а также с лихвой восполнял потребности в душевном тепле, прикосновениях и разговорах.
Эйджиро стал намного раскованнее и все меньше зажимался, благодаря танцевальным тренировкам и вдумчивым разговорам с матерью. Поначалу под водой он предпочитал выглядеть как человек, но, в последние недели, все чаще организовывал себе крылья и хвост на радость родителям и Бакуго, и уже не так смущался, когда они восторженно гладили его щупальцами и называли красавчиком. А в прошлое воскресенье вообще танцевал в таком виде, игриво задевая щупальца родителей своим драконьим хвостом, а потом делал вид, что это не он, — им показалось.
Частичная трансформация также разнообразила их пятничные развлечения. Как только Эйджиро прилетал из особняка на скалы, Бакуго сразу же накрывал часть моря невидимым куполом и начиналось их шуточное противостояние «огня» и «воды» — кто кого победит в игре. На выбор обычно были или «Салки», когда Одеялко выпрыгивал из моря, стараясь ткнуться головой в живот, пролетающего над ним Эйджиро, а Бакуго пытался «засалить» того за ноги или хвост щупальцами; или же «Похищение», когда Эйджиро вытаскивал то скатика, то Бакуго из воды, взлетал с ними в воздух и кидал обратно в море с небольшой высоты. Еще были «Дельфинчики» — кто больше раз подряд нырнет и вынырнет, или прыжки со скалы в море.
Когда они уставали беситься, то немного загорали на камне, если погода была солнечной, рассказывая как прошла их неделя, а если нет — медленно плыли к Бакуго, где Эйджиро уже ждали угощения из даров моря, которые становились все разнообразнее, благодаря подсказкам матери. После ужина они, по обыкновению, разбирали «сокровища» Бакуго в шкафу деда, или же дурачились и тестировали друг на друге новые способы объятий. Эйджиро уже успел наловчиться регулировать размер крыльев и использовать их для обнимашек: теперь он, за считанные секунды, мог спеленать ими Бакуго и крепко прижать к себе. Однако и Бакуго не оставался в долгу: он изобретал все новые и новые способы тисканья хихикающего Эйджиро.
Ну, а в субботу они завтракали и отправлялись к родителям до понедельника: тренироваться в танцах, общаться и разучивать человеческий язык. По приходу Эйджиро обязательно долго обнимался с отцом и матерью и тихо признавался, что соскучился. После проверял домашние задания всех троих, объяснял значение непонятных слов и обязательно хвалил. Родители закономерно светились от счастья, что их достижения такие потрясающие, а Бакуго драматично ворчал, что все хорошо, только вот медленно. Конечно, ворчал он больше для вида, обычно прочитывая больше отца и матери вместе взятых, попросту ему нравилось, что Эйджиро взволнованно его переубеждал в обратном, а родители называли умником.
В понедельник отец и мать отправлялись на работу, а Бакуго с Одеялком провожали Эйджиро к скалам. Это был самый неприятный момент во всей неделе: смотреть как их друг внезапно становится невидимым, слушать удаляющий звук крыльев и в одиночестве возвращаться домой. Тоска обычно продолжалась до самого вечера, а потом отпускало, когда в пещере внезапно звучали голоса родителей, вернувшихся с работы и интересующихся как у него дела. Бакуго тяжело вздыхал и подтягивал к себе тарелочку с зельем поближе, немного жаловался на жизнь и становилось легче.
Да, все верно, он организовал ту же самую систему связи, что и с другом, и теперь они втроем общались по вечерам удаленно. На эту идею его натолкнул Эйджиро, заметив как родители каждый понедельник стараются скрыть, что им тоже не хочется расставаться. И эта возможность общаться чаще, о которой Бакуго до появления в его жизни наследного принца даже не задумывался, возымела колоссальный эффект. Оказалось, что с отцом и матерью столько вещей можно обсудить: значения тех же самых слов, бытовые вопросы, проблемы с посетителями, посоветоваться как и что новое приготовить для Эйджиро, разобрать какие-то жизненные ситуации, ну и, конечно же, какие-то внутренние переживания.
Родители, действительно, изменили свое рабочее расписание, освободив себе все выходные. Последовав их примеру, Бакуго написал на своей информационной табличке у входа конкретное время приема посетителей и немного подкорректировал свой стиль жизни: вставал рано утром и рыбачил, запасаясь едой на сутки, днем принимал всех желающих, варил зелья и подсматривал за происходящим во дворце, а вечером общался с родителями и Эйджиро.
Его отношения с отцом и матерью снова неуловимо поменялись: они стали намного доверительнее и ближе, чем тогда, когда Бакуго просто изредка заплывал к ним в гости. А имя Эйджиро теперь в их вечерних беседах упоминалось так же часто, как и его собственное. Наследный принц тихо и ненавязчиво вошёл в их жизнь со своей лучезарной улыбкой и так в ней и остался, став уже своеобразным членом семьи, появление которого они с нетерпением ждали.
Каждые выходные они все вместе выбирались на прогулку. Они уже успели осмотреть еще один затонувший корабль и те самые каменные статуи, восхитившие Эйджиро. Родители решили тоже впечатлить их обоих и привели их к пещерам, с потолков которых свисали длинные каменные наросты, а стены были будто увешаны зелеными светящимися «гирляндами». Эйджиро был в таком восторге от флуоресцентных полипов, что Бакуго не удержался и соскреб с собой немного в наколдованную банку с крышкой, пока друг не видит. Теперь у родителей в гостиной тоже появились домашние питомцы — банка светящихся полипов, о которых те заботились, но вроде ничего против не имели.
Внезапно жёлтый камень засветился на шее Бакуго и тот удивлённо на него уставился: неужели уже вечер? Магические часы показывали пять. Он чертыхнулся, быстро махнул рукой над тарелочкой, меняя изображение и довольно улыбнулся: Эйджиро стоял на скале и ждал его появления. Бакуго подскочил со стула, свистнул Одеялку и пулей вылетел из дома.
— Кацу, привет! — радостно закричал Эйджиро, когда Бакуго и Одеялко высунули свои носы из воды. — А теперь лови меня!
Он сделал несколько шагов назад, разбежался и спрыгнул прямо со скалы в море, зная, что его непременно поймают, и уже в полете на нем появится и пузырь с воздухом, и костюм, защищающий от прохладной воды на глубине. Как только Эйджиро нырнул воду, его тут же сгреб в охапку Бакуго и вместе с ним опустился на песчаное дно. Одеялко начал радостно нарезать вокруг них круги, ожидая пока на него обратят внимание.
— Что это с тобой? Почему тебя колотит? — озабоченно поинтересовался Бакуго, чувствуя как Эйджиро немного потрясывает.
— Перенервничал на экзамене, — признался тот и расстроенно посмотрел на него. — Не все задачи успел решить…
— А в чем была проблема? Ты же щелкаешь домашки как орехи — сам же говорил.
— Ну, я плохо спал, да и написано там было все как-то запутано… Еще Шото меня выбесил перед этим, короче, все в кучу и вот…
— Но исправить ведь можно?
— Можно, — вздохнул Эйджиро и потянулся погладить скатика, который напоминал о себе, тыкаясь головой ему в бок. — Просто опять придется выслушать, что я тупой как пробка…