2. Как двадцать третье декабря? (1/2)
Когда Бакуго продрал по утру глаза и вывалился в большую комнату, которая у него была одновременно и кухней, и гостиной и приемной для страждущих, Одеялко радостно ткнулся мордашкой ему в бок и повилял хвостом. Бакуго ухмыльнулся, погладил его, пожелал доброго утра и кинул креветок из магического шкафа, где хранил улов, в облюбованный питомцем угол пещеры. Одеялко покрутился вокруг своей оси, что означало у него «привет» и любое другое «доброе» время суток, вильнул хвостом в знак благодарности, зарылся в песок и захрустел в углу разгрызаемыми панцирями.
Бакуго пару раз зевнул, отогнал щупальцем от лица мелкие пузыри, поскреб живот и присел у котла: интересно же, что стало с тем существом за ночь. Он махнул рукой и появилось изображение абсолютно пустого берега, словно вчера там не лежала эта огромная туша и он ее не лечил, расходуя свой самый ценный ресурс — магию. Недовольно скривив губы, Бакуго убрал изображение и приказал себе забыть о всем произошедшем: помог попавшему в беду созданию и молодец.
Однако внутри неприятно царапнула обида: могло бы и ещё немного полежать на берегу и подождать его… Предоставить возможность рассмотреть себя получше, дать потрогать горячую чешую и крылья, а оно взяло и смылось… Скотина неблагодарная!
— Забудь и все! — вслух ещё раз одернул самого себя Бакуго, цепляя щупальцем с полки бутылку бодрящей настойки. — Эта недорыба-недоптица ничего тебе не может дать в ответ, угомонись уже!
Настроение неожиданно испортилось. Бакуго раздраженно выматерился, допил настойку, кинул бутылку в коробку к пустой таре и решил развеяться. Можно было сходить на гонки, ярмарка вроде где-то у медуз проходила… но это было все не то: на душе было тоскливо и хотелось поддержки и теплых слов. Он глянул на календарь, обомлел и покраснел до самых ушей: как можно было забыть о дне рождения собственной матери?!
Он потряс головой, думая, что не проснулся, но магический календарь никогда не ошибался. Да, сегодня было двадцать третье декабря, а день рождения у нее двадцать первого…
— Твою же мать… — матернулся Бакуго, стукая себя щупальцем по лбу. — Надо было всё-таки на прошлой неделе сплавать, как и хотел…
Однако ему сначала было лень — время-то в запасе имелось, а потом посетители повалили толпами перед этой самой ярмаркой — каждый хотел выглядеть лучше всех, а еще пару дней Бакуго на гонках зависал… Одним словом, занят был, и так и не поздравил…
«Я самый ужасный сын на свете…» — обругал он себя и кинулся собираться.
Быстро приведя себя в порядок, нашел большую тканевую сумку, перекинул ремень через плечо и начал щупальцами собирать с полок разные зелья для родителей. Сначала стандартный набор: от боли, несварения, успокаивающее и восстанавливающее. Потом уже дополнительный: для матери отдельно сунул пару-тройку настоек для поддержания молодости и красоты, а отцу зелья от стресса, ибо маман мозг могла вынести за считанные минуты, и несколько бутылочек им обоим для романтичного настроения.
Кинул ещё две пригоршни монет в сумку: пусть родители сходят отпраздную день рождения ещё раз за его счёт в «Гроте удовольствий» и погордятся, что взрослый сын, которому уже целых восемнадцать лет в этом году исполнилось, устроил это. Немного подумав, добавил еще в сумку три бутылки алкоголя собственного изобретения: нечего непонятное пойло у кальмаров покупать, пусть лучше его проверенное употребляют.
Окинув взглядом свое жилище, Бакуго невпопад подумал, что не мешало бы навести порядок и пополнить количество готовых зелий, но этим можно заняться и завтра — сегодня есть дела поважнее, — и свистнул Одеялку, который мгновенно встрепенулся, отряхнулся от песка и, бросив свой недоеденный завтрак, подплыл к нему.
Они выплыли наружу, и, пока Бакуго ставил защитный купол и расправлял запутавшиеся водоросли на входе, Одеялко нашел, завалившуюся за камни около пещеры, табличку, извещающую, что подводный маг Кацуки Бакуго сегодня не принимает, пусть приходят завтра. Одеялко тронул одно из его щупалец своим плавником, привлекая внимание, и начал парить в воде над табличкой — сам он ее вытащить не мог.
Бакуго погладил его в благодарность, вытащил чёртову деревяшку щупальцами и повесил на разлапистую корягу, вертикально воткнутую в песок на манер столба.
— Все, Одеялко, можем отправляться, — заявил он, поправляя сумку на плече. — Мы должны найти для матери шикарный подарок, чтобы она меня, забывчивого придурка простила! И будем искать так долго, пока не найдем, ясно?
Одеялко, похоже, ничего не имел против: резво подплыл к хозяину, виляя хвостом из стороны в сторону, и они направились к излюбленному месту Бакуго — мысу, недалеко от которого потерпел кораблекрушение огромный пароход. Днём там было особенно красиво, да и столько интересных и необычных штук можно было найти, что закачаешься, а Бакуго интересные штуки любил ещё с детства… Но сначала неплохо было бы позаботиться о завтраке, поэтому он решил сделать крюк через коралловый риф: и сам поест, и Одеялко покормится — от лишнего раза этот любитель покушать явно не откажется.
Когда они подплыли к рифу, над тем уже резвились морские коньки, смешно покачиваясь в воде, и вились стайки мелких ярких рыбок, нагло объедающих коралловые полипы. Одеялко первым ринулся в бой за завтраком, разгоняя коньков, которых не ел, стараясь ухватить юркую рыбешку за хвосты. А Бакуго, которому вкус этих рыбок и морских коньков не очень-то и нравился, немного понаблюдал метания скатика за этой мелюзгой и поплыл к зарослям водорослей, где пряталась рыба покрупнее.
Выманив одну большую самку при помощи магии — времени не было гоняться за ней следом, — Бакуго лихо ее скрутил щупальцами, а потом также лихо распотрошил магией. Оглянувшись на Одеялко, который безуспешно носился среди кораллов, Бакуго свистнул ему и протянул кусочек филе, а голову и хребет, вместе с внутренностями и кожей, закинул обратно в те же водоросли: пусть сородичи доедают остатки себе подобной.
Они с Одеялком вернулись обратно к рифу, лакомясь свежей рыбой. Бакуго уставился на морских коньков и ярких рыбок: смотреть на них ему не надоедало, а Одеялко забурился в песок и занялся едой. Тут Бакуго краем глаза заметил рыбу-ежа, которую явно привлек его завтрак и решил немного над ней подшутить, уж больно смешно выглядит, когда пугается. Он выудил из сумки щупальцем одну из бутылочек и швырнул ее в направлении рыбы, сплошь покрытой шипами.
Бутылка стукнула рыбу-ежа прямо по боку и та мгновенно надулась, превратившись в большой круглый шар, выставив во все стороны длинные ядовитые шипы. Бакуго неспешно доел свой завтрак, поржал над рыбой-ежом и поднял со дна обломок доски. Тихонечко подплыл сзади к этому шипастому шарику и от души залепил тому по заднему плавнику. Бедная жертва его внезапного нападения пропахала собой разноцветные кораллы, распугав морских коньков и рыбок, и так там и осталась, не способная выбраться.
Бакуго радостно осклабился, что его шалость удалась, подхватил щупальцем бутылку со дна и сунул ее в сумку, другими тронул спинку скатика, дескать, давай потом догоняй, и поплыл дальше жутко довольный собой: и поел, и развлекся. Далеко он не уплыл, по обыкновению, засмотревшись на яркие морские губки и актинии, прилепившихся к камням на дне. Губки исправно перекачивали через себя морскую воду, актинии лениво шевелили своими изящными щупальцами, привлекая к себе потенциальную добычу, а Бакуго снова вспомнил свое первое знакомство с этими «цветами моря» в глубоком детстве.
Тогда Бакуго считал актинии безобидными цветами и постоянно тянулся потрогать во время прогулок, несмотря на предупреждения матери, что эти «цветочки» не так уж и безобидны, как может показаться на первый взгляд. Ну какой ребенок будет слушать маму, когда однажды его посадят на камень, чтобы он покорно сидел и дожидался, пока родительница, наконец-то, наговориться со своей подругой, и не прикоснется к такой красоте? Какой угодно, только не Бакуго.
Убедившись, что на него не смотрят, он тихонько подобрался к этим невообразимо прекрасным бело-голубым «цветочкам» и погрузил в них свои маленькие пальчики… И тут же заорал во все горло, получив серьезный ожог. Вот тогда-то он и понял, что мама была очень даже права. Ладошки мгновенно стали бордовыми, а самого Бакуго тут же повело в сторону. Если бы не мать, мигом подхватившая его на руки и утащившая домой, то он бы там валялся без сознания рядом с этими «цветочками»…
Его даже не отругали тогда — не успели: Бакуго так сильно затрясло, что даже мама перепугалась. Отец спешно уплыл за морским доктором, а она сидела и баюкала на руках плачущего сына и заверяла, что все будет хорошо. Слава богу, что отцу по пути встретился подводный маг, который согласился помочь. Когда они с отцом, запыхавшиеся и взъерошенные, ввалились в их дом, Бакуго заходился плачем от боли, а вместе с ним плакала и его мать.
Отец кинулся успокаивать жену, а маг — к Бакуго. Выслушав, что случилось, тот всех сразу же успокоил — ничего смертельного — их сын не был ни первым, ни последним ребенком, который «получил сдачи» от «цветочков», так что он знает, что делать. Уложил орущего Бакуго на рядом стоящий стол и начал колдовать над его ладошками. Когда страшная боль отпустила и Бакуго начал успокаиваться, его осторожно напоили из темной склянки какой-то ужасно горькой настойкой, из-за которой страшно потянуло в сон и он благополучно вырубился.
Проснулся он уже в своей комнате, и первым делом уставился на свои руки. Ладошки были в порядке, как и он сам — его больше не трясло и ничего не болело. Зато мама, заснувшая на стуле около его кровати и проснувшаяся от его радостного возгласа, была совсем не в порядке: всю ночь просидела рядом с Бакуго, боясь оставить его одного. Она отвесила ему неслабый подзатыльник и жёстко отругала. Бакуго молчал и смиренно слушал ее крики, что нельзя себя так вести: надо ее слушать, а не поступать по-своему, и спрашивать, если непонятно, а не лезть напролом, а потом орать от боли.
После этого случая Бакуго понял, что мама, действительно, хочет как лучше, и она стала для него источником ответов на все вопросы, которые ему в огромном количестве приходили на ум. Он доставал ее днями и даже ночами, за что ему хорошенько так прилетало иногда, но он не обижался: мама всегда знала, что, где, когда и почему. Мать же первой и заметила способности Бакуго к магии, которой, оказывается, владел и ее отец, но не владели она и муж, и отправила Бакуго к деду на обучение, как только тому исполнилось пять.