Глава 2.3 (1/1)

Мягкий свет золотистого неба украдкой пробирался сквозь узкие окна, что находились практически под самым потолком. Мутные стёкла точно преисполнялись янтарным светом изнутри, одаривая комнату разводами солнечного цвета на стенах и толстых столбах, из которых расходился сводчатый потолок. Особо много света лилось на стол из светлого дерева. Сверху скатертью служило белое полотенце, исшитое красными зовами. Угловатые звери глядели то друг на друга, то отводили взгляды свои в разные стороны, повинуясь ритму орнамента. За столом сидели двое – то были Фёдор Басманов да Андрей Штаден. Пред ними стояло два зеркала, в которые поглядывали они. Одеты оба были в шёлковые рубахи, штаны да высокие красные сапоги. Немец то и дело поглядывал на отражение друга своего, да и на само зеркало. Диковинные чудовища будто бы подставляли морды свои к утренним лучам солнца и щурились от яркого сияния. - Мне стало сложнее уяснять для себя дух ваш. – со вздохом произнёс немец. Андрей вытер щёку полотенцем и помотал головою. - Отчего же? – спросил Фёдор, вскинув брови. Взгляд Басманова был сосредоточен на собственном отражении. Холодная сталь касалась его подбородка. - Уж думал, после самобичевания в банях ваших не поразят меня русичи. – произнёс Андрей. – Да вот всё в толк не возьму… Немец умолк, будто бы подбирал слова. То не было из-за незнания речи русской – не мог он мысль свою обличить, собрать воедино. - Мне было дозволено покуситься на царские украшения. Иным – нельзя. – просто ответил Фёдор, проводя своей рукой по щеке. – Такова была воля царя, на том и всё. - Откуда ведал ты, что дозволено? – спросил Андрей. – Не иначе, как того же дня вора мы вешаем на воротах дома его. То в назидание иным слугам государевым учиняется, али не прав я? Басманов улыбнулся да замер, точно мысль какую-то уловить хотел. Всё то немного время размышлений своих глядел юноша в отражение своё. - Ведал. – коротко ответил Фёдор. – Иначе бы не позарился. Гладкая белая кожа блестела от тёплой воды, с которой умывался молодой опричник. - Не иначе, что ныне ты на особом счету у государя? – спросил немец столь добродушно и по-свойски, что Басманов не услышал ни ревности, ни зависти в голосе друга своего. Сам юноша улыбнулся мысли той, решив не отвечать. Фёдор выпрямился в полный рост и обернулся на чужестранца, который явно стоял во смятении. Не нашёл Андрей, что молвить – всё пустое. Махнул рукой, перекинул полотенце через плечо. Не проронив ни слова, Фёдор вытер своё лицо. Напоследок, он оглядел себя в серебряной глади, после чего обернул зеркало тёмно-синим бархатом и перевязан кожаным шнуром. Припрятав своё сокровище за пазухой, юноша вместе с другом своим направились к трапезной палате. Сводчатые потолки упирались о толстые столбы квадратной формы. Окна лили сквозь свои мутно-молочные стёкла солнечный свет, который всё смелее и смелее вступал в свои права. На стелах, потолках и массивных столбах оставались размытые узоры-блики, нарисованные светом молодого солнца. Людей уже собралось немало - опричники сидели, неравномерно занимая места свои за столами. Все движения их, как и поток тихой бескостной речи указывали на неторопливый дух, что царил ныне в трапезной. Одеты они не были по уставу – видно, мужчины и воины оставили свои кольчуги и мрачные одеяния вне этих стен. Сейчас же они собрались с тем, чтобы звенеть не оружием, но чашами своими с прохладным питиём, которое призвано было унять буйства вчерашнего застолья. Царский трон пустовал. Лишь свет, мягкий да золотистый, скользил по резным узорам, то прячась в углублениях, то дерзко сияя на рёбрах. Судя по тому, что слуги государевы уже приступили к утренней трапезе, дожидаться владыки не стоило. Фёдор мельком оглядел утреннее застолье. Юноша взглядом искал своего отца, и заметил Алексея. Басман-отец уже с утра опохмелялся ото вчерашнего пира и болтал с Афанасием Вяземским. Низкий бас их был легко различим в слабом шуме, что наполнял палату. Однако по мере того, как собравшиеся в трапезной стали замечать Фёдора, разговоры всё тише делались. Юноша повёл головою, оглядывая опричников да думных бояр. Считав некое недовольство и холод на суровых бородатых лицах, Фёдор лишь вскинул да изогнул брови соболиные, дивясь такому приёму. Басман-отец, заслышав перемену в общем гуле в трапезной, умолк, не досказав мысли своей Афанасию да и обернулся ко входу в залу. Свёл брови Алексей от чувства прескверного, видя, какого нрава опричнина ныне ко Фёдору. Сам же юноша с виду будто бы и не замечал тех взглядов. С тем настроением, что был на грани холодной враждебности, и занял молодой опричник место подле отца своего. Не успел Фёдор сесть за стол, как подле него опричник принялся охлопывать себя по карманам, по груди да проверил кольца на руках своих. После того опричнику было будто всё ещё тревожно – отсел от юноши, продолжая проверять сохранность вещей своих. Басманов-младший с прелюбопытством глядел на это действо. Все опричники, что сидели за столом этим, тотчас же принялись будто бы рыскать по карманам своим. Движения их были широки да размашисты, точно на потеху. Лицо Алексея всё мрачнело, по мере того, как странная игра охватывала весь зал. Булатов Иван, сидя вдали от обоих Басмановых, так же принялся шарить по карманам своим. Опричники хлопали себя по телу, даже не имя карманов. Ещё мгновение, и Алексей встал бы в полный рост, и без мордобоя не обошлось. Но по незримому знаку все как один унялись, оставив ту глупую игру. Фёдор, казалось, даже был несколько расстроен – он едва смог получить какое-то веселие. Коротко вздохнув, Басманов приступил к еде. …Нынче выдался день светлый да морозный. Сказочное покрывало из тысяч снежных искр ослепляло взор. Снег стал мягким и податливым – от простого шага оставался глубокий след сапога али подкованного копытца. Детвора, что служила при дворе, смогла-таки улизнуть от повинностей по хозяйству, да и сбежалась во двор. Придавалась детвора зимним забавам – лепили кривобоких снеговиков да снежных баб, кидались снежками да и попусту валялись в сугробах, оставляя после себя чудные следы. - Разойдись, детвора! Едут опричники государевы! – кричал привратник, надрывая ослабшее горло своё. Изо рта его палил густой пар, что на солнце обращался молочным цветом и быстро возносился вверх. Хоть дети и были объяты всеобщим весельем и раздольем, знали они строго, кто есть опричники. Страшные фигуры во чёрных одеяниях в глазах детворы были воплощением мрачных образов из сказок о потусторонних силах. То были стража калинового моста, вороны Кощея али кромешники. С тем чувством страха, которое свойственно не только детям, как бы ни хотели то отрицать, ребятишки бросились бежать в рассыпную, стоило привратнику возвестить о приближении опричников к воротам крепости. Холопы, закутанные в тулупы из зайца али ещё какого зверя мелкого, принялись отворять ворота. Во двор, заснеженный и истоптанный, въехало несколько всадников. Попрятавшаяся детвора украдкою глядела на них, затаив дыхание. С громким басистым хвастовством оглядывали опричники награду свою, которую забрали они из лап опальных князей. То были и золото с тканями, и оружие искусное, да и живой товар – будь то скот али девицы – всё привозили в Слободу, в дар ли государю, себе ли в имение – всё одно. Менее всего награбленного было у юноши, что первым въехал в крепость. Оттого, верно, лошадь его и неслась пуще остальных соратников его, ибо не была утруждена ношею драгоценной. Сам же юноша всем видом своим давал знать, что находится в предобрейшем расположении духа. То имело странное действие, ибо лицо, хоть и светилось добродушной улыбкою, но было испачкано в чёрной крови. Мех на шапке и воротнике плаща слипся, как пряди чёрных волос, что ниспадали упругими волнами на плечи юноши. Парень соскочил с лихой лошади своей и любовно коснулся морды зверя. Лошадь всё била копытом, не уняв ещё пыл, что поднялся во время дороги. - Ну всё, красавица, уж время и уняться. – трепал Фёдор по загривкам любимицу свою. Тотчас же конюшие подбежали, помогая опричникам увести лошадей их. Когда один из слуг подошёл к Фёдору, холоп с коротким поклоном обратился к опричнику. - Помилуйте, Фёдор Алексеич! – произнёс конюший, принимая поводья его лошади. Не говоря ни слова, молодой опричник коротко кивнул, веля молвить далее. - Вас, барин, государь звал. – доложил холоп. - Передавай мой поклон, да скажи, что надобно мне в ином виде предстать перед владыкой. – ответил Фёдор, невольно проводя кончиками пальцев по лицу своему. - Велел государь явиться тотчас же, как прибудете вы во Слободу. Иначе никак, барин. – помотал головою конюший. Басманов глубоко вздохнул, взглянув вслед своей Данке, которую уводили под уздцы прочь от него. ?Ну что ж, раз велено… ? подумал Фёдор, на ходу наклонившись к мягкому сугробу. Юноша зачерпнул белого снегу да принялся растирать его в ладонях, смывая кровь с рук своих. Прежде чем взойти на каменную лестницу, устланную красным ковром да припорошённую снегом, Фёдор вновь наклонился к сугробу, как вдруг чувства его велел обернуться. За углом под лестницей, куда уж не доходил полуденный золотой свет, прятался мальчик с девчонкою. Дети сидели в полумраке да с любопытством глядели за опричными лошадьми, да за всадниками в чёрных одеяниях. Мальчишка показался более знакомым, нежели обычные дети, что шныряли туда-сюда, прислуживая при дворе. Острая память Фёдора тотчас же припомнила тот вечер, когда юноша получил в дар зеркало. Мысли направились в иное русло, притом юный опричник не мог бы отследить эту нить, но вскоре разум его заняли образы далёкого прошлого. Припомнилось Фёдору и его детство. Стоял такой же морозный день, и воздух был напоен солнечным золотом, слепя глаза. В тот день, когда он глядел, как завороженный, как лошади, просто непомерно великие, вздымали свои сильные ноги да широкие копыта в воздух. Какая сила таилась в тех лошадях. Федя был мальчишкою, но уже тогда он не был в силах отвести взгляда, всё глядел да глядел на сильные круп, лоснящуюся на солнце шерсть, широкую мощную шею. Уже тогда выбежал он навстречу конюшим. Слуги с перепугу принялись оттаскивать сына барского из-под копыт лошадей, всё веля мальчику держаться дальше. Да разве слышал, разве внимал юный Фёдор назиданиям слуг?.. В сердце его пробудился огонь желания, который до сих пор горел в его сердце. Он жаждал причаститься той дикой силы, того неистового буйства, с которой лошади выкидывают ноги свои. Фёдор сохранил то желание, что выросло в великое умение – и ныне молодой опричник, хвастливо и самодовольно, но истинно мог похваляться умением езды верхом. Не мудрено, ежели именно благодаря тому умению молодой опричник ныне имеет свой статус да место при дворе. Те воспоминания не были столь далёкими. Фёдор не заметил, как уж и принялся подниматься по лестнице. Растерев свежим снегом лицо своё, юноша сильно взбодрился – чуткая кожа его отозвалась ядрёною свежестью. Талый снег оставался каплями на щеках, лбу, ресницах. Мороз тут же дал знать о себе, вонзая свои коготки в лицо парня. Резкий выдох сорвался с губ молодого опричника, когда тот провёл рукой по своей шее. Холод пробил его до мурашек, тело точно вновь пробудилось. Фёдор поднялся по лестнице, и с каждым шагом мысленно перебирал, с чем же зовёт его государь. Отворив двери в сам царский дворец, юноша снял шапку и убрал рукою волосы назад. ?Всё одно, не избежать ни наказания его, ни милости…? - думал Фёдор, подняв взгляд свой на расписные сводчатые потолки. Взглядом скользил он по закрученным узором, да и пошёл далее по коридору в тронный зал. По дороге юноша расстегнул своё зимнее одеяния, скинув плащ, подбитый соболиным мехом почти на самые плечи. Так же пришлось расстегнуть верхние пуговицы кафтана, ибо дворец топился много сильнее, чем думалось Фёдору, когда он едва зашёл с уличного морозу. Зал насквозь был пронизан косыми лучами уже вечерявшего солнца. За тем светом, точно за золотою пеленой, возвышался трон. Подле него на ступени сидел писарь с раскладным столом из дерева. Скрежет пера ритмично разносился гулким эхом, пока писец выводил длинное кружево письменных знаков. Иоанн сидел на троне в облачении, золото которого затмевало зарево раннего вечера, что горело за окном. Тихим, но звучным голосом, мерно диктовал он письмо, когда Фёдор приблизился к трону и отдал земной поклон. - Пресветлейший владыка, - произнёс Фёдор, поднимая взгляд свой, - вот я, раб ваш верный и покорный слуга предстаю перед вами. Свет из окон лился со спины трона, отчего лицо Иоанна, и весь облик его пребывал в мягкой тени, в то время как юноша, напротив, стоял, объятый лучами угасающего солнца. Иоанн сидел, подперев рукою лицо. Сейчас одежда Фёдора столь явственно освещена, что царь мог разглядеть едва отличимые тона крови на чёрном плаще своего опричника. Некоторое мгновение Иоанн просто осматривал внешний облик Басманова. Привыкнув к тому, что мрачное молчание прескверно переносится подданными, Иоанн размышлял, отчего же юный опричник не проявляет того тревожного волнения, будучи вызванным без повода, да притом не дав переменить ему дорожной одежды. Фёдор выжидал, когда государь молвит своё слово. Наконец, Иоанн сложил руки перед собою, сев прямо и глядя на юношу. - Как думаешь ты, Федя, с чем вызвал я тебя? – спросил царь. Тот в ответ лишь пожал плечами да закатил глаза, точно старался углядеть что-то в потолках залы. - Не ведаю я, светлый государь. – просто ответил юноша. – Раз было велено явиться – мой долг предстать пред вами, а не мудрствовать. Иоанн не скрывал улыбку, которую вызвал ответ юноши. Вновь повисла тишина, однако тревожности не было в ней. Напротив, царило незримое радушие и тепло давнишних друзей. - Что омрачает думы ваши в сей светлый день? – спросил Фёдор, нарушив тишину, и с теми словами медленно прошёлся он к окну. Иоанн подивился, не без улыбки, но подивился смелости юноши. Невольно потерев руками, царь глубоко вздохнул. Тяжесть, незримая, но едва ли не вдавившая Иоанна в трон, сдавила его плечи. Мрачные думы тотчас же отразились на его челе. Фёдор видел ту перемену, сохранив на лице своём живой интерес ко словам своего владыки. - Я был проклят Господом, когда венчался на царствование Русью. – вздохнул Иоанн, опуская руки на подлокотники. – Иного изъяснения не открывается разуму моему. Ежели хочет видеть Господь видеть меня оружием своим – так тому и быть. Перед ним ответ держать и буду. А перед людьми… Царь отмахнулся, и улыбка мелькнула на губах его. - А нет у них власти надо мной. – продолжил царь. – Ежели хотят они, чтобы был я суров, чтобы жесток был, так буду, да не так, как молят они. Жаждут же, что иных карать будем, что у иного отбирать будем! Всё ждут, как падёт кто из них, чтобы вцепиться гнилыми зубами своими в неостывшую плоть. И ведь доносят и доносят! Государь-государь! А Ивашко вор! А Колька изменник! Тьфу. Ну поди сам и прибей! Иоанн всплеснул руками, да и Фёдор было усмехнулся. - И в самом-то деле, – вздохнул Иоанн, потирая переносицу свою, опустив голову, наклоняя её вперёд, - одно дело – сироты да вдовы убогие! Нет у них силы поразить врагов да злодеев. Иное дело – мужья Руси! Разным Богам служим мы, разным. Молю о милости к ближним, и какою мольбой то обращается ко мне? Всё жаждут казней, наказаний… Смуту наводят, будто и без них уж наступил рай на земле русской… Кто тебе то зеркало послал? Царь резко поднял взгляд на Фёдора. Юноша было облокотился о стену, скрестив руки на груди, но стоило государю обратиться к нему, молодой опричник тотчас же шагнул вперёд и медленным мягким шагом отошёл от стены. Басманов пожал плечами, мотая головой. - Не ведаю я. – ответил Фёдор. - Так разведай! И имена доложишь мне. – Иоанн взмахнул своей рукой. – Что за позор, в царском дворце да рыщут крысы! - Что велите делать, как разыщу смутьянов средь братии нашей? – спросил Фёдор. Вопрос этот явно воодушевил государя. - Не спугни раньше положенного часа. – произнёс царь. – Доколе известно мне, язык твой остёр, да как нужда в том есть, речь твоя обратится извилистой змеёю. - Так разве то порок? – усмехнулся Фёдор, пожав плечами да наклонив голову на бок. Иоанн на мгновение замолчал. - Как умение твоё может быть пороком али благодетелью? – спросил государь, плавно разводя руками в сторону. – То есть умение, и всё на том. Юноша коротко улыбнулся словам Иоанна. - Покуда оружия твои, помыслы да умения направлены супротив врагов родины нашей… - продолжал тем временем государь, указывая на ладони юноши. Из-за нежной белизны, на коже юноши отчётливо виднелись следы крови, которые молодой опричник не успел смыть, наспех растирая холодный снег. Красные пятна касались рукавов и меха. Сейчас угасающее солнце преисполнилось в силе своего золотого сияния и озаряла юношу с головы до ног, проявляя каждое пятно на его чёрном одеянии и изящных кистях. - И, - продолжил Иоанн, - покуда ты мне верен, нет на руках твоих греха. Фёдор опустил взгляд и отдал низкий поклон. На том они и разошлись, не обмолвившись боле ни словом. Оба ощущали нужду буквально в нескольких мгновениях в этом зале, из которого каждую минуту утекало драгоценное закатное солнце. Казалось, нужная мысль вот-вот соберётся из мутный мечущихся образов в голове. Но сейчас тому было не суждено сбыться. На том и разошлись – государь отдал приказ молодому опричнику, и приказ должно исполнить. …Мчались всадники страшною дорогой. Уж то Москва была – всё кругом – лишь снега белые, раскинулись саваном. Гонют да пригоняют лошадей своих опричники, стягают, что есть мочи. Впереди несётся конь, помимо всадника поперёк седла тело перекинуто – ни живое, ни мёртвое. Перебитые в кровь руки стянуты ремнями. Окоченели пальцы с морозу. На голове мешок, да сквозь ткань грубую холщовую всё проступает кровь. Въехали опричники на двор заснеженный, да скинули поклажу свою. Человек уж и не шевелиться, да пнул главарь в живот связанного, а тот и звуку не подал. - Подонок этот сучий – громко объявил опричник громовым басом своим, - руку поднял на слугу государева! Да с тем и измену уготавливал! В цепях держать выблядка поганого! Мужчина вновь со всею злобой пнул изменника, да тот лежал на холодном снегу, точно чувства давно покинули его. … Резкие удары кожаного хлыста разрезали горячую плоть. Свист разлетался от каждого взмаха кнута и летел гулким эхом под низкими мрачными сводами подвала. Стены будто бы дышали, когда на их камнях дрожало пламя от редких факелов. Мальчик стоял в стороне, силясь будто бы вжаться в стену. Ребёнок глядел, как фигура молодого опричника вновь и вновь обрушивает град ударов на искривлённое в колодках тело. В полумраке всё обратилось кромешной мешаниной дьявольских видений и отблесков пламени со стены. Опричники обернулся на мальчика, складывая пополам хлыст в своих руках. Кровь капала с плети на каменный пол. Фёдор кинул плеть мальчику. Ребёнок, оцепеневший от ужаса, не словил брошенного ему оружия, и поднял хлыст уже с пола. Тем временем Басманов сел на одно колено и схватил за волосы узника. Мальчонка, стоявший всё то время в стороне не слышал, какие слова произносил Фёдор твёрдым шёпотом, точно вбивал из заключённому. Ребёнок боялся пошевелиться. Он сам не заметил, с какою силой сжимал в своих руках хлыст барина. Кровь, чёрная и густая, быстро стала липнуть к рукам. Опричник медленно поднялся с земли и взмахнул головою, стряхивая волосы со своего лица. Юноша перевёл взгляд на мальчишку и подозвал холопа жестом. Ребятенку понадобились пара мгновений, чтобы пробудиться от того завороженного чувства, которое сковало его. Выйдя из оцепенения своего, он приблизился к опричнику. Фёдор тяжело дышал, но стоило мальчику сделать несколько робких шагов, юноша будто бы во мгновение перевёл своё дыхание. Опричник присел на корточки, встретившись с мальчиком взглядом. - Неужто страшит тебя эта кровь? – спросил Фёдор, подняв руки свои. Холоп сглотнул да часто закивал, пряча взгляд в каменный пол. - Жаль, что не страшился ты врать мне, мелкий ты сучёныш. – с каким-то тихим сожалением вздохнул Басманов. – И какой же дьявол надоумил тебя выдаваться посланником от самого государя… Мальчик тотчас же поднял глаза – они блестели, точно вылиты были гладким стеклом. Взгляд преисполнился страшного смятения и ужаса. Ротик мальчонки вздрагивали, точно вот-вот готов был разразиться плачем. - Ты, верно, смекнул уже, отчего велел пойти со мною, несмышлёныш? – спросил Фёдор, заглядывая в глаза мальчика. В голосе опричника звучал лёгкий вздох, точно в речи той хранилось некое сожаление, некое утешение. - Помилуйте, барин! – шмыгнул носом мальчишка. – То пригрозили мне да мамке моей! - И то припугнуло тебя боле, чем я? – усмехнулся Фёдор, через плечо поглядев на узника. Человеческая фигура, искривлённая и замученная в колодках, едва сохраняла людской облик, особенно утопая в кромешном полумраке дворцовых подвалов. Мальчишка судорожно замотал головой, глотая холодный сырой воздух подземелья. - Кто? – тихо спросил Фёдор, глядя прямо ребёнку в глаза. - Б… Булатов Иван! – дрожащим голосом, бросил мальчик. - Помимо того, кто? – спросил Басманов. - Не знаю я! Правда, барин! Богом клянусь, не знаю! – затараторил мальчик. Язык от страха заплетаться начал, и едва внятно произносились слова его. Молодой опричник встал в полный рост да потрепал парнишку по голове. Молча вышли сквозь мрачные коридоры во светлые горницы государева дворца. …Трели трещоток разнеслись над самым ухом Алексея Басманова. Чудом изворотились скоморохи, отскочив от тяжёлой руки опричника, да пустились в пляс. Не было в них никоей боязливости – подшучивали дураки над боярами да воеводами, украдкой подглядывая лишь на величественную фигуру на троне. Покуда мягкая улыбка теплелась на губах великого государя, забава та продолжалась, и то и дело ко столам опричнинной братии подскакивали и тотчас отбегали музыканты да плясуны. Алексей Басманов вытер рукою усы, по которым стекало сладкое вино да всё поглядывал распахнутые двери в залу. Духота стояла в палате, перенасытившаяся жаром от дичи да рыбы поданной. - Чего ж, Алёш, не весело тебе? – спросил государь. Иоанн мягко улыбался, следя взглядом своим тёмным за безумною игрой красок скоморох. - Федька опять шляется где-то. – вздохнул Басманов, чуть откинувшись назад. Государь заулыбался пуще прежнего. - Пущай шляется. – взмахнул царь рукой, унизанной перстнями, да и продолжил глядеть за дураками ряженными. Один из скоморох, выряженный по особому замыслу какому-то, уж было начал приставать и к краичим, что разносили чаши с вином. Лицо его скрывала маска, к которой крепились длинные косы, что уж пылились и перепачкались к низу, ибо волочились они прямо по полу. На шее навешано было бус столько, что звенели они, стуча друг о друга при каждом шаге, что и о говорить о той резвости, коей придавался скоморох! Длинное одеяние его походила на женский сарафан, красная ткань коего, исшитая бисером да атласными лентами. Раз уж лицо танцора сокрыто было маскою, все движения его были сделаны с большим размахом, нежели должно было. Подскочил он к краивчим, да и взял в руки свои чаши. Держа серебряные те кубки в руках, низко поклонился, едва ли не расплескав питие прямо на одеяния опричников. Так и обходил престранный скомарох весь стол – иного за плечо трепал, иному – подавал кушанья вместе с краичими, иного косами заденет, будто бы ненароком, да как даст дёру от тяжёлой руки опричников. На забаву резвились дураки да музыканты – то видно было по царскому выражению лица – пресыщенное да спокойное. Вместе с братией пил Иоанн, поднимая чашу свою над столом, да с душою смеялся над сказами соратников своих. В том шуме да гаме немудрено было и затеряться и пёстрому скомороху да Ивану Булатову, кои в самом деле едва не сцепились в драке. Виной тому была шутка ли, али нечаянность да неуклюжесть, да не совладал танцор с косами, что волочились за ним, да споткнувшись окропил вином одеяние Булатова. Опричник было выругался, да подскочил, дабы проучить ряженного дурака, да осадили собратия его. - Больно много чести, на холопа-то гневаться! – произнёс соратник Булатова. Опричник сплюнул на пол, да и сел обратно за стол. - Чёрт с ним! – отмахнулся Иван, почесав подбородок свой, заклеймённый ожогом. Перед лицом государя мелькали десятки образов, да помимо того приближённые князья прямо сейчас держали с ним речь, давая волю раскатистым басам своим, но зоркий взгляд Иоанна глядел сквозь весь стол на Булатого. Не мог никто заметить той перемены в лице государя – то лёгкая тень, омрачившая искрящееся веселие, тот короткий вздох сожаления не мог заметить никто. Разве что скоморох, видно, от провинности своей, лишь описал круг подле государя, да с тремя земными поклонами взял да удалился посреди пира. …Закат ныне разродился алым пламенем. Густой свет этот заливал небеса, окрашивая золочёные купола малиновыми отблесками. Солнце лениво заваливалось где-то далеко, в заснеженный лес, что раскинулся редкими клоками мелколесий вблизи Александровской Слободы. Протоптанные да выезжанные санями догори тянулись голубыми нитями, расползаясь во все стороны. Чёрные силуэты повозок плавно плыли по снегам, спеша возвратиться засветло. Уж вечерело. Косые лучи позднего солнца, что уже коснулось дальних лесов, освещали Александровскую крепость. Окрасились багрянцем белые стены да башни, внутренний двор затопила густая тень. Окна бросали длинные мутные пятна света, исполосовав коридор, по которому быстрым, но твёрдым и уверенном шагом шёл Фёдор. Полы чёрного одеяния его вздымались от каждого шага. Правая рука его покоилась на сабле, в то время как левой он плавно и свободно размахивал при ходьбе. Проходя по коридору, он рассекал собою косые лучи, оттого лицо его переменялось – то оно загоралось багрянцем уставшего солнца, то окуналось в тенистый мрак. Войдя в тронный зал, юноша не привлёк к себе особого внимания – лишь заскучавшие рынды обернулись на молодого опричника. Признав в нём Басманова, дали пройти дале, и вновь мины их приняли холодно-скучающее выражение. Взору Фёдору открылся стол, устланный картами. Вокруг него склонились чёрные силуэты – то были опричники. Тут же был и отец Басманова, и князья Хворостин да Вяземский, поодаль стоял Васька Грязной, коий уж не улавливал, о чём толкует братия. Во главе возвышалась фигура царя. Руками он опирался о край стола, склонив свою голову. Он молча внимал Вяземскому, что стоял подле государя. Речь князя мерно лилась, и царь изредка кивал, покуда взгляд его, мрачный и тяжёлый, был опущен вниз. Иван Булатов был подле друзей своих, и стоял он несколько поодаль от государя. Как и все опричники, был он при оружии – с пояса свисал скрученный хлыст да сабля. Он-то первым и заметил Фёдора, явившегося на собрание то, не будучи вызванный волею царской. Опричник искривил лицо своё, заклеймённое ожогами, в презрении, когда заметил появление юноши. Иван отвернулся в одному из друзей своих, дабы сокрыть выражение своё от глаз Фёдора. Басманов же не обращал внимания на постороннее, лишь устремил взгляд свой на государя. Царь поднял голову, лишь взглядом приветствуя пришлого опричника. Фёдор отдал земной поклон, и когда поднял юноша лицо своё на государя, Иоанн коротким жестом взмахнул, даже не глядя в сторону Вяземского. Князю пришлось подчиниться царской воле да умолкнуть, но взгляд его устремился на юношу. - Светлый и мудрый государь мой, - произнёс Басманов, не придавая внимания никому, кроме лишь Иоанна. Фёдор оглянулся на братию опричников в тёмном одеянии, будто бы лишь сейчас заметил братию опричников. - Не исполнив воли моей явиться смел, отрок Басманский? – спросил Иоанн, вздыхая с великой тяжестью, едва ли не с гневом в голосе. - Великий и предобрейший государь!... – было взмолился Фёдор, да прервал его царь резким ударом о стол. - Умолкни. Да сделай, что должно. Булатов! – резко окрикнул Иоанн, и голос его, сильный и звучный, разнёсся гулким эхом под сводами царской палаты. Опричник, коего обозвал государь, тотчас поднял голову и обратил взор свой на Иоанна. Царь щёлкнул да указал на Фёдора. - Без тебя не управиться Федьке. – произнёс Иоанн, указывая обоим на дверь. Басманов, точно всё ещё в оторопи от резкости да грубости речи царской, шагнул назад. Поджав губы, обернулся он на спутника своего Ивана, а с тем и на длинный коридор. Свет уж не лился из окон – не далёк был тот час, когда весь царский дворец погрузится во тьму, и светом будет лишь жаркий пламень факелов. Вышли Фёдор с Иваном с царского собрания, и путь свой держали сквозь уже потемневший коридор. За окном мрачнели сумерки. - С каким же велением государя не управились, Фёдор Алексеич? – усмехнулся Булатов. - Да вот же, Иван Иваныч! – вздохнул Басманов, подыгрывая тону спутника своего. – Одно дело – изловить крыс во дворце царском, иное же – воздать им по заслугам. - И в чём же уличили ту крысу, с коею расправиться не под силу тебе? – насмешкою бросил Иван. - Как спустимся мы, всему вразумеешь. – ответил Фёдор, продолжая вести Булатого под землю. Путь их постепенно мрачнел. С каждою ступенью воздух становился всё тяжелее. Тьма сгущалась. Редкие факелы освещали неровную каменную кладку низких потолков. Каждая неровность блестела огненными гранями, очерчивая края. Булатов заметил открытую решётку в дальней камере. Как и подумалось Ивану, Фёдор повёл его именно в ту сторону. Опричники прошли мимо решёток, за которыми страждущие узники были ни живы, ни мертвы. Бледные нагие фигуры застыли в своих оковах, не в силах прервать своего мучения голодом, холодом и глубокими изувечиями. Иван встал на пороге решётки. В углу лежала бесформенная куча грязного трепья, коию с трудом можно было назвать человеком – столь слаб был свет, что достигал глубин камеры. Булатов переступил порог и оказался внутри мрачного каменного мешка, в котором смерть уже оставила своё холодное дыхание. Неясным естеством ощутил вдруг Иван холод, пробивший его по спине. То был призыв чисто звериной природы, но было поздно – не успел Булатов и обернуться, как ощутил жгучую боль у себя под сердцем. Иван не помыслив ни мгновения хотел было выхватить саблю свою, но не смог – та глухо рухнула на пол, застланной погнившей соломой. Булатов видел рваный край ремня своего, который, видно, срезал Фёдор. - Мразь псоватая! – выругался Иван, стиснув зубы до скрипу. Не дав Булатову задеть себя, Фёдор ловко изворотился от шаткого удара вслепую, да успел клинок свой обернуть в ране. Иван слабо пошатнулся, но устоял на ногах, хоть и взревел от боли. Если бы Булатов бросился на Басманова несколько живее, превозмогая адскую боль от нанесённой раны, быть может, опричники бы и сцепились бы в борьбу, да Фёдор был проворен, как сам чёрт из преисподней. Мгновенной тенью он пролетел, оказавшись по ту сторону решётки. Секунда промедления – и Булатов бы огрел хлыстом руки юноши, да тому не суждено было случиться в ту ночь – Басманов запер замок, оставив Ивана запертым наедине с горой окровавленной ветоши. На следующее утро Малюта по личному велению великого царя всея Руси спустится в подземелье царского дворца и совершит обход свой. Опричник поднимется в покои государя – ещё не занялась заря, но государь будет уже готов нести службу Господу. Малюта доложит, что тот подонок отделан. Иоанн коротко кивнёт. То не будет ни знамением одобрения, ни сожаления, лишь безмолвный приказ не молвить и слова о том, отныне и впредь. …Не всем уж было суждено встретить этот рассвет, и в том есть какое-то горькое упущение. Светлело с каждым днём всё раньше, и хоть морозы не отступали от владений своих – реки по-прежнему были окованы в лёд, а снег укутывал своим плотным одеялам дали. Но всё же нынче, обращая голову к небесам, люди видели светлое полотно, раскинувшиеся бесконечно широко, охватывающее своим безграничным куполом целый мир. Ныне странники успевали засветло проделать более долгий путь, прежде чем холод и мрак ночи настигал их в лесной чаще или на равнинах с мелколесьем вдоль дорог. Ныне раннее солнце заливалось мягким малиновым светом, преисполняясь золотого сияния. Нежная заря застала гонца прямо подле ворот Александровской крепости. Привратник тотчас же впустил всадника, и тот въехал во двор, осаждая свою изнурённую лошадь. Животное тяжело дышало, поднимая в воздух столб пара. Гонец спешился, но один лишь взгляд на каменную лестницу пробивала его до дрожи. Перемолвившись с конюшими, которые приняли уздцы лошади, посланник глубоко вздохнул и направился во дворец. Но едва ли он заметил чью-то громоздкую фигуру, прогуливающуюся во дворе, тотчас же метнулся с лестницы. Гонец тотчас же узнал опричника, и почти с ходу рухнул в ноги. - Алексей Данилыч, благослови господь вас и семью вашу! – взмолился гонец. Его дыхание ещё не восстановилось с долгой дороги, оттого слабый голос его хрипел, точно сорванный. - Да полно в снегу-то валяться, право! – Алексей подхватил за плечо гонца, поднял с земли, да отряхнул ручищею своей. – Какая нужда у тебя? - Барин, помилуйте! – вновь взмолился гонец, доставая из внутреннего кармана письмо. – Государю передать надо… - От кого же сие послание? – спросил Басманов, уж было потянул руку свою. - От Курбского Андрея… - ответил гонец. От того имени Алексея точно огнём обожгло. Одёрнул руку он, да помотал головою своей. - От изменника-то? От Иуды этого проклятого? – спросил Басманов, точно сам у себя. - Страшусь я гнева государева… - обречённо вздохнул посланник. - Кто ж не страшится? – произнёс Алексей, заглядывая за плечо гонца, заметив чей-то силуэт, выходящий с конюшен. Напрягая глаза свои, прищурил Басманов густые брови, вглядываясь в того мужчину. По чёрному одеянию Алексей тотчас же распознал опричника, но боле он сказать не мог, покуда фигура не приблизилась несколько к ним, подходя к каменной лестнице. То лицо быстро распознал Басманов, ибо лишь двое при дворе брили бороды – то был его сын али немец. По росту да по походке отец точно признал, что не сын его ныне восходит по лестнице, стало быть, то был чужеземец. ?Латин же не смекнёт, что за Курбский вовсе…? подумалось Алексею, да мысль та придала улыбку выражению лица опричника. Гонец заметил пристальный взгляд Басманова да и обернулся. - Того барина звать Андреем Владимировичем. Немец он, не наш. – указал Алексей. – Ежели и не смекнёт, что за Курбский, того гляди, он и передаст письмо государю, и не сыщешь гнева царского на голову свою. - Благодарю вас, барин! – пламенно бросил гонец, кланяясь в пол. Не тратя ни мгновения, бросился посланник вслед Андрею, спешно поднимаясь по каменным оледенелым ступеням. Алексеем же овладело любопытство, с коим он и наблюдал за тем, как гонец окликнул немца. Завязалась короткая беседа. Басманов не мог слышать слов, но видел, как немец-таки принял послание. Пожав плечами, да усмехнулся самому себе. … Немец поднялся в свои покои и переменил своё облачение, дабы предстать на совете в должном облике. Сборы его не заняли много времени, и через несколько минут уж отправился в тронный зал. Когда он переступил порог, первым делом заприметил молодого Фёдора Басманова, с которым более всего находился в свойстве. Юноша стоял, опершись спиной на стол да скрестив руки свои на груди. Фёдор, точно утомлённый вечною строгостью уставного облачения своего, лишённого украшательств, ныне предстал перед советом в синем кафтане, что так и мерцал жемчугом да мелким бисером в отблесках свечей. В левом ухе поблескивала длинная серебряная серьга каплевидной формы. Заметив друга своего, Фёдор ответил улыбкой да коротким кивком головы. - Государь ещё не явился? – спросил Андрей, оглядывая собравшихся думных бояр да опричников. - Всё в трудах наш великий государь. Обождём. – пожал плечами Басманов. Немец оглядел украшения на одёже юноши, и, если и хотел изъязвить что, то воздержался, махнув рукою. Фёдор вскинул бровь, точно заметив, что друг его не высказал мысли своей, быть может даже остроумной, но Андрей сохранил молчание, вглядываясь в лица собравшихся. Стоял тихий гомон голосов. Соратники Булатова который день опрашивались меж собою, не получал ли кто вестей от Ивана. Опричники же разводили руками, не ведая, что ответить. Боле всех в недоумевал Малюта, с особым пристрастием расспрашивал братию, все лишь руками разводили. По взгляду их можно было прочесть негласный приговор – то пропадали люди и боле видные, нежели Булатов, что и молвить тут? Фёдор слушал те толки с той же улыбкой, которая была присуща его обычному выражению лица. Когда Малюта опросил и Фёдора с Андреем-немцем об участи Ивана, то Басманов лишь пожал плечами. - Ведаю я не боле, чем ты. – ответил Фёдор, глядя Малюте в глаза. На том толк и иссяк. Покуда не явился светлый государь в величественном и лучезарном облачении своём, братия продолжала переговариваться меж собою, но все голоса во мгновение стихли, лишь образ государя показался в зале. Братия пала ниц на каменный пол. Иоанн же поднял руку свою и окрестил опричников крестным знамением. - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. – произнёс Иоанн, плавно водя рукою своей в воздухе, устремляя взор свой куда-то ввысь, точно глядел он сквозь дворцовые стены, сквозь сам камень. Опричники постепенно поднимались с колен, покуда владыка обходил вокруг стола, отбивая каждый шаг свой ударом посоха. Царь занял место во главе стола, окидывая свою братию взглядом. - Великий государь. – с поклоном обратился Андрей-немец. Коротким кивком Иоанн велел продолжить. - Почтенно передаю вам письмо, владыка. – продолжил чужеземец, доставая из внутреннего кармана послание, принятое от гонца. Государь было протянул руку, унизанную перстнями. – От Андрея Курбского. – доложил немец. Опричники замерли, боясь тронуться с места. Иоанн же слегка наклонил голову да раскрыл шире глаза свои. Все взоры уставились разом на великого государя. Его молчание страшило ныне боле, нежели громкая брань. Иоанн коснулся пальцами желтоватого конверта, да что-то сделалось с ним, что взять письма царь не сумел. Бумага упала ему под ноги. Взгляд свой, медленно наполняющийся горячим безумием, уставился на Андрея. Ноздри вздымались от каждого вздоха. - Чего ж я стал слаб да немощен… - вздохнул Иоанн, чётко проговаривая слова, стиснув зубы. На лице Андрея сгущались тревога и волнение. Он бросил короткий взгляд на письмо, потом обратно на государя. Иоанн кивнул и вновь протянул руку свою, дабы немец вновь вложил в неё послание. Стоило Андрею едва наклониться, опустив взгляд, резкий удар рассёк его щёку да повалил на землю. Немец тотчас же пытался отползти в прочь, но величественная высокая фигура поднялась со своего трона, в неистовом гневе сжимая свой посох, который уж окрасился кровию. Иоанн вновь замахнулся, и Андрей прикрыл лицо своё и голову, как вдруг пришёлся мимо него. Когда чужестранец открыл глаза, первое, что пало пред его взором – золотой посох государя, ударивший во всей силе буквально на волосок от головы Андрея. Затаив дыхание, немец поднял взгляд свой на государя, не предвидя того, что узреть ему пришлось. Меж Андреем и государем стояла фигура Фёдора Басманова. Юноша одной рукою едва касался посоха, вторую, изогнув в локте чуть приподнял несколько выше груди своей, точно готовясь самому принять удар. Сам царь был в гневе ровно столько же, сколько в замешательстве. Руки его дрожали ото злости, которая сейчас наполняла жгучим огнём все живы его, всю его плоть. - Поди прочь. – процедил сквозь зубы Иоанн, со злостию поднимая посох свой. - Не стоит Андрей гнева вашего, предобрейший наш владыка. – произнёс Фёдор едва ли шёпотом. - Гнева моего на шкуре своей испытать жаждешь?! – Иоанн схватил Басманова за ворот кафтана его да толкнул в сторону с такою силой, что юноша едва ли на ногах устоял. Государь уж было замахнулся, чтобы доносчику весь гнев да учинить, ощутил, будто бы посмел кто его остановить. В гневе обернулся государь – то был Басманов. Схватился двумя руками за посох царский. - Не ведаешь же, что творишь, вымесок Басманский! – с теми словами царь было хотел вырвать оружие своё, да с первого порыву и удалось. Но с тем приблизился Фёдор к Иоанну в той борьбе. - Отчего не молят о милости вас? – тихо произнёс Басманов. – Ныне взываю к милости вашей, к множеству щедрот ваших. Иоанн слышал слова юноши, через силу внимая им. - Молю о милосердии, светлый государь. Внимаете вы мольбе моей? – спросил Фёдор, и с тем же отпустил посох. Юноша был безоружным – будто бы в знак того он несколько развёл руками. Фёдор глядел прямо в глаза царя, в то время как Иоанн боролся с бушующим пенистым океаном ярости и боли, который пробудился от одного лишь имени Андрея Курбского. Уж рынды было подоспели, да остановил их государь, глубоко вздыхая. Он крепко сжал посох, но уже не как оружие, а как опору. - На что мне быть милостливым, ежели подле меня столько зла? – спросил Иоанн, глядя на юношу. Фёдор медленно опустился на колени, чуть склонив голову перед государем. Разведя руками боле, он сложил их на груди, будто бы готовясь к таинству причастия. - Ежели нет милости боле в сердцем вашем, готов принять и гнев, и ярость вашу. – произнёс Фёдор, поднимая голову на Иоанна. – Ибо клятву давал, и служить буду вам, душою, помыслами и делом, вовеки веков. Иоанн усмехнулся и вскинул голову вверх, силясь унять боль, что терзала его. Наконец, он провёл рукою по лицу своему. Потерев переносицу свою, он глубоко вздохнул и обратил взор на юношу, что стоял перед ним на коленях. - Аминь. – тих произнёс Иоанн, благословляя опричника своего, коснувшись кончиками пальцев головы юноши.