III. (1/1)

POV Беларуси Холод врезался навстречу. Ледяной ветер сковывал тело, а белоснежный, такой красивый, но так убивающий своим холодным порывом снег полностью пропитал грубую ткань обуви, проникая внутрь. Пару раз я спотыкалась и падала, въезжая лицом и телом в многочисленные глубокие сугробы. Я бежала так быстро, насколько могла и насколько позволяла мне погода. Из-за вязкого снега ноги постоянно утопали и проваливалась в разные ямы, тем самым намного снижая мою скорость. Светлые волосы, которые были туго завязаны, растрепались. Свою белую ленточку я где-то потеряла, а теплая шинель поверх светло-голубого платья, которое я не успела переодеть, была уже полностью в снегу. Вспомнив о шинели, я живо снимаю ее с себя, бросая в какой-то сугроб и бегу дальше. Все равно она уже промокшая и ненужная. Шинель... подарок от «любимого» ублюдка – Германии. Я не хочу, чтобы что-то теперь напоминало мне о нем, но я знаю, что будет. Уверена. Витая в мыслях, я с разбегу врезаюсь в дерево. Упав и почувствовав новую порцию свалившегося с веток снега, я долго не могу прийти в себя, а когда становится лучше, открываю глаза и вижу перед собой какой-то белый фон. Я в раю? Хотя, за все мои поступки… Или ад вдруг приобрел белый цвет? Нет. Ад для меня – только блондинистые волосы и холодные голубые глаза.Я отрицательно замотала головой. И этот белый фон на меня свалился холодом.С трудом выбравшись из-под снега, не теряя ни минуты, я продолжаю свой бег. Когда-то два с половиной месяца назад, на войне, пуля попала мне в бедро. Хоть оно и долго заживало в конечном счету оставив шрам, я все же была рада и тому, что нога не стала хромать или хуже двигаться. Пробежав мимо деревьев, я ощутила, что меня вновь пробивает озноб. Что ж мне так не везет-то? Ситуация, которая была два с половиной месяца назад, может повториться… - Не дай Бог! – выкрикнула я, поняв, что рассуждаю уже вслух. Но тут же зажала себе рот рукой, опасаясь эха. Пусть я и опять заболею, пусть умру от холода, но попасть в лапы немца опять я никак не хотела. Тело ныло. От несносного бега сердце бешено колотилось, и мне казалось, что его стук слышит весь лес. Вокруг - гробовая тишина. И я бежала дальше. Конечно, я бы могла оставаться в тепле, сытой и напоенной, но тогда бы я осталась с ним – с этим проклятым моральным уродом и садистом. Тогда бы я показала, что сдаюсь. Побег я запланировала давно. Как только меня перевели в комнату к немцу. Все эти пару месяцев, которые, казалось, тянулись для меня вечно, я выбирала момент, выжидала, ненавязчиво расспрашивала у солдат, которые "великодушно" приносили мне еду и воду, о всяких новостях, собраниях и прочем, прочем, прочем. Мало кто мне отвечал, ведь я, по сути, была врагом, пленницей. Но нашелся среди них один, который, похоже, воспрянул ко мне чувствами и, поверив в мои льстивые слова, выдавал все как на духу. И вот однажды, нечаянно обмолвившись, что скоро состоится большое собрание всех генералов оставшейся во Франции немецкой армии и что оно может затянуться до глубокой ночи, у меня появилась надежда. Я перестала набрасываться с кулаками на Людвига, как делала раньше, стоило только войти ему в комнату; перестала сопротивляться, поэтому зачастую по ночам он терял ко мне всякий интерес. Короче говоря, была тихой, смирной паинькой. Прямо умницей, как вдруг стал меня называть Крауц. Таким образом я надеялась приглушить его внимание к моей персоне, и, похоже, у меня это вышло. Уже через месяц немец стал уходя закрывать меня уже на два замка – не так, как это было раньше - на четыре, опасаясь, что я убегу, - и отозвал еще пятерых солдат, охранявших, точнее, державших меня под строгим наблюдением, оставив лишь троих. Каждый день эти трое чередовались: один день – как мне помниться, Ганс; другой день – Фридрих; а следующий день припадал на этого несчастного солдатика, который был без памяти в меня влюблен. У него было редкое, правда, для немцев вполне обычное имя (по крайней мере, во времена Средневековья так точно) – Вагнер. Его звали Вагнер Бунге. Я тогда очень сильно нуждалась в любой информации о планах Людвига, ведь он мне их, естественно, не говорил. Сдружившись с Вагнером я пыталась добиться от него еще большего доверия. И как же вовремя! Он явно что-то скрывал, если в штабе уже постоянно перешептывались, а не говорили открыто, и я это понимала. И вот тогда, когда Людвиг уехал из штаба на фронт, здание заметно опустело. Но охрану мой «обожаемый» подонок только усилил. Значит, надо полагаться только на себя и выведать все, что возможно. Держали меня взаперти все в той же комнате и выпускали только по естественным нуждам. А потом - вновь четыре стены. И тут Вагнер оказался как никогда кстати... В очередной раз, когда он принес еду, я принялась с ним кокетничать, флиртовать... Одним словом, он попал на мою удочку. И в пылу его страсти, в момент наивысшего оргазма, когда я как бы невзначай спросила его о планах, он выпалил всю секретную информацию: про собрание, число, месяц и сколько оно предположительно будет длиться. После того, как он, осчастливленный, ушел из комнаты, я принялась долго замаливать этот грех. Во время всего процесса он просто, говоря какие-то бесполезные слова, лежал бревном, а мне приходилось что-то делать, если я хотела узнать информацию. Было неприятно, противно, и я невольно признала, что этот солдатишка совсем не умеет доставлять удовольствие девушке, в отличии от столь ненавистного мне Людвига. Вскоре вернулся и он сам, так ничего и не узнав о той связи с Вагнером, которую я отчаянно пыталась забыть. Убежать. Я хотела убежать от такой жизни. Я верила, что смогу спастись и что больше никогда не испытаю этот ад, проведенный в плену у Германии... В легкие врывался жесткий холодный воздух, пронизывая тело стрелой. Мне пришлось остановиться. Кажется, я уже забежала достаточно далеко, ведь сразу, как только днем все ушли на собрание, ко мне в комнату пришел Ганс – хлюпенький, хиленький, однако умный. Умным был этот Ганс. И как таких только в армию берут? Разве что только из-за ума. Воспользовавшись моментом, когда он ставил обед на стол, я тихонько вытянула из его кобуры пистолет, и, подойдя сзади, приставила оружие к спине солдата, нажав на курок. Я и не надеялась, что выстрел будет тихим, однако все прочие уже давно были на собрании. Куда делись остальные солдаты, что должны были меня охранять, я не понимала, потому что, уже приготовившись, что меня изобьют за убийство военного (а у них с этим четко), я не услышала ни единого шага. Видимо, действительно все на собрании. Захватив с собой пистолет, я засунула его за пояс, опоясывавший платье, надела ту злосчастную шинель, - ведь у меня не было иного выхода в 30-и градусный мороз, - и, заперев взятым у Ганса ключом, дверь, тихонько спустилась по лестнице к выходу. Уже приготовила пистолет, но охраны и на входе не оказалось. Только я открыла дверь, в штаб грянул ветер и снег, и истерично загавкали немецкие овчарки Людвига: Хэнкэр* и Вольф*. Да, символические имена для боевых бешеных собак - таких, каким был и сам их хозяин. Благо два других, имевшие не менее символические клички, самых любимых пса блондинистого немца – Кайзер* и Рэхэр*, остались при нем на собрании. Даже в своем войске, в такое время, Крауц ожидал, тем не менее, любого подвоха и заколота. Меня спасло лишь то, что собаки были под замком: они бурно реагировали на всех, кроме своего хозяина, поэтому и слушались только его голоса - единственного голоса, который мог бы их успокоить. Выбежав на улицу, я что есть сил побежала куда глаза глядят. И вот так я бежала до теперешнего момента, до глубокой ночи. Меня могли бы и не найти, если бы не собаки, и, осознавая неминуемую участь, я старалась забежать как можно дальше. Я не знала где сейчас нахожусь, где находится штаб – в десяти метрах от меня, или нет, бегаю ли я кругам, или нет... Это все еще территория Франции или я уже пересекла границу, добравшись до Германии? Непроглядная холодная ночь. Все равно собаки на холоде мало побегают, как и люди, и, может, смирившись, вернуться обратно. Но нельзя забывать об опасности... Черт! Я впадаю в панику: что сейчас делать? Вот что мне сейчас делать, черт побери?! Горячие слезы вновь стекают по щекам, тут же замерзая и раздражая кожу, но я иду дальше и вдруг вдалеке замечаю домик; в окнах слабо горит свет. Точно не база! Подбегаю, прислушиваюсь. Даже сквозь завывание ветра до меня долетает французская речь. Ура! Они-то точно меня защитят! Я слабо стучу в дверь, но мне открывает... пожилая женщина, рядом показался кот. Вот с кем она разговаривала! Я слегка разочаровалась, но, в самом деле, не ожидала же я увидеть здесь, в этом домишке, целую армию? Извинившись за то, что потревожила ее так поздно, и судорожно объяснив, что со мной случилось, я попросила остаться у нее, хотя бы ненадолго. Добрая француженка впустила меня внутрь, накормила, напоила, нагрела мне воду, дабы я смогла помыться, и укутала во все одеяла, что у нее были, предоставив еще и чистую одежду. Рассказала, насколько я поняла, как можно благополучно добраться до границы с Германией, и о самых скрытых путях, как дальше дойти до России. Затем она пожелала мне спокойной ночи, чмокнув, как мама, в лоб, и потушила в доме свет. Что ж, завтра я продолжу свой пусть. Ушла я довольно далеко, как поняла со слов старушки, и меня не найдут до завтрашнего дня. С утра пораньше я вновь пущусь в бега. Я иду к тебе, братик. Тороплюсь._________________Насчет кличек собак Людвига:* Henker (нем.) – палач* Wolf (нем.) – волк* Kaiser (нем.) – император* Rächer (нем.) – мститель