2. Загадка в сигаретном дыму (1/1)

Лето 1973POV МикШум, громкие разговоры, безумный смех. Запах чьего-то косяка, проникающий в мои лёгкие. Звон бутылок. Вкус алкоголя на языке.Я проплываю среди сотен знакомых и не очень знакомых лиц.After party в самом разгаре.Концерт прошёл на ура. Зал, как всегда, бесновался. И меня разрывает от миллиарда чувств. Их вечно слишком много во мне, от них кружится голова, выпрыгивает из груди сердце. Они грозят взорваться как ядерная бомба, обжечь изнутри, запылать сумасшедшим пожаром.– Хэй, Мик!Тяжёлая ладонь опускается мне на плечо. Кит, кажется, уже порядком набрался, однако на ногах всё ещё держится и осмысленности не теряет. Это его особый талант. Мне бы так!Тёмные глаза глядят весело, отросшие патлы растрепались до такой степени, что мне хочется их по-матерински пригладить, хотя аккуратностью и перфекционизмом я никогда не отличался.– Как дела, дружище? – спрашивает он своим хриплым голосом.– Лучше некуда, – вполне честно отвечаю я.Действительно, всё прекрасно.Только чего-то не хватает... Я озираюсь по сторонам. Бесконечная пестрота нарядов, хаотичное движение, будто молекулы носятся по во всю работающему организму.– Кого-то ищешь?Он ещё и проницательный. Даже когда пьяный.– Нет-нет, просто смотрю. Любуюсь!Кит пожимает плечами и хохочет.– Странный ты сегодня. Где наш Мик?Обычно я веду себя, пожалуй, иначе. Хотя бы та ситуация, что Кит уже навеселе, а я ещё совсем кажется непривычной, ведь я, как правило, в центре тусовки. И, следовательно, первый теряю адекватность.Ричардс исчезает в толпе, оставляя меня вновь одного. Хотя одиночеством тут и не пахнет. Вокруг снуют люди, все зовут меня, пытаются что-то обсудить. А я отмахиваюсь.Потому что ищу взглядом знакомую яркую шевелюру и сияние глиттера, которым обычно щедро усыпана его одежда и лицо, даже не во время концертов.И, наконец, замечаю Его. Сидит в сторонке на кожаном чёрном диване в самом тёмном углу и задумчиво попивает Мартини.Я пробиваюсь через толпу, спешу в его сторону. И неожиданно перестаю слышать громкую музыку, чужие голоса и бесконечный гогот.Вот он, тот самый мальчик который меня так поразил. Дэвид Боуи. Я впервые оказался на его концерте весной. Это было удивительно. Дело в том, что доселе мне не приходилось видеть ничего подобного. Дэвид был самобытен, ни на кого не похож, отчаян, смел, безумен. Удивительно органично он смотрелся в сверкающем гламурном хаосе. В один миг он казался идолом, сияющей статуей. А в другой – уже живой душой, бьющейся наружу. Чего только он не вытворял, носясь перед целым залом и, кажется, совсем не замечая его, ведь пел он явно не для тысяч зрителей, а для кого-то из вне. Как поразительно сливался со своим выдуманным образом. И как необыкновенно звучал его чистый голос, разносившийся по всему огромному помещению. От Дэвида веяло чем-то молодым, свежим, а ещё... Таинственным. В тот раз, когда я пришёл за кулисы, не сдержав восхищения, мне никак было не разгадать выражения, таящегося в разноцветных глазах.Сейчас я вновь вижу его. И понимаю, что именно это и было заветным желанием: встретиться снова. В ореоле сияющих выкрашенных в ярко-рыжий волос он кажется совсем юным, хотя разница в возрасте у нас всего четыре года. В нём пока ещё есть энергия человека, только начинающего свой путь, пока что привыкающего к славе, а также стремление создавать то, что до тебя ещё никогда никто не создавал, вера в возможность изменить мир. Думаю, именно такие, как он, и имеют возможность его изменить.А насчёт костюма я не угадал. Он сейчас в простой белой рубашке, небрежно закатанной до локтей.Подхожу совсем близко. Опускаюсь на диван рядом.Дэвид улыбается. Тонкие губы, прямой взгляд из-под длинных ресниц. Улыбка у него таинственная, будто прячет что-то внутри.– Привет, – здороваюсь, пытаясь перекричать шум.– Привет, – кивает он. – Был сегодня на вашем концерте. Потрясающе! Правда. С годами вы не теряете сноровки.Он, кажется, действительно восхищается. Только это едва проявляется сквозь стену гордости и снисходительности, окружающую его. Отчего комплимент становится ещё более ценным Я благодарю его. Тянусь в карман за пачкой сигарет. Предлагаю Дэвиду, который охотно соглашается. Я поджигаю свою сигарету и протягиваю ему зажигалку.– Чёрт, не работает, – жалуется он, безуспешно щёлкая ей.Давно пора бы выкинуть. Да только почему-то руки не доходят. Эта зажигалка у меня любимая, что-то типа талисмана. В ней нет ничего особенного. Дурацкая сувенирная зажигалка с эмблемой нашей группы. Я купил её тогда, когда мы только-только стали известными и на концертах начали продавать сувениры Rolling Stones. Это было лет десять назад. Проклятье, какие мы старые! Зажигалка так и лежала с тех пор в кармане моего такого же старого любимого чёрного пиджака в полоску. Я и не замечаю, как чисто инстинктивно Дэвид роняет эту безделушку в карман своих брюк. Придвигаюсь поближе, чтобы дать ему прикурить от своей сигареты. Совершенно обычный жест.Его лицо оказывается совсем близко. Он смотрит в упор. Я замечаю, что глаза у него, на самом деле, не разноцветные, а просто в одном зрачок расширен, из-за чего он и кажется тёмным. Боуи никогда не отводит взгляд, как делает это большинство людей. Он будто знает, что всё равно никто ничего не разглядит за границами, которые он вокруг себя возвёл. Прорваться бы через них..."Боже, Мик, о чём ты думаешь?" – мысленно одёргиваю себя и спешу отодвинуться.Однако не нахожу в себе силы оторвать взгляд от Дэвида. Вот он затягивается. А вот из медленно приоткрывающихся губ вырывается сизая струйка дыма и летит по направлению ко мне. Дэвида кажется ничуть не смущает, что я во все глаза смотрю на него. Весь его вид будто бы говорит: любуйтесь, пожалуйста, господа, только не прикасайтесь. Как мраморная статуя в музее.– Что ж, – тоже затягиваясь, произношу я, – какие планы на ближайшее время?Никотин приятно проникает в лёгкие, наполняя их ни то жизнью, ни то медленной смертью.– То есть? – не совсем понимает он.– В профессиональном смысле, – с усмешкой поясняю я.Разумеется, мне не интересно, как ты завтра проспишь до двух часов дня, потом пойдёшь в газетный киоск, потом заглянешь в булочную... Хотя, честно говоря, у меня вдруг возникает нелепый вопрос: а как проходит типичное утро Дэвида Боуи?Я встряхиваю головой. Надо меньше пить, а то совсем уже крыша едет.– Пока не решил, – пожимает он плечами. – Возможно, отправлюсь в тур.На лице у него задумчивость. Есть в ней что-то значительное, древнее, будто пришедшее с лиц изваяний греческих мыслителей сквозь века. Вряд ли сейчас, сидя в душной комнате посреди вечеринки, Дэвид размышляет о судьбах мира. Однако самое притягательное в том, что я даже представить не могу о чём он думает. С одной стороны, хочется узнать, а, с другой, нет желания портить таинственную иллюзию.Я спрашиваю, потому что наверняка знаю, что правду он не ответит:– О чем ты думаешь?На секунду в глазах Дэвида мелькает растерянность. Слишком неожиданный, прямой, личный вопрос. А затем он опускает взгляд. Впервые за оба наши разговора. Молчит несколько секунд. А затем снова смотрит на меня, уже вновь надев привычную маску.– О том, что пора бы повеселиться.Ухмыляется. Так по-боуевски. И больше нет притягательной задумчивости. Есть только дерзкий парень, кумир молодёжи, способный на всё, не имеющий границ. Гибкое худое тело грациозно поднимается с дивана, он стремится в центр. Мне не остаётся ничего кроме как последовать за ним.Продвигаясь по комнате, Дэвид попутно вскидывает руки и делает несколько танцевальных движений в такт музыке. Я не могу сдержать улыбки. Мы подходим к столу с напитками, где он берёт ещё один Мартини, а потом протягивает бокал и мне.Пьём молча, лишь ловим взгляды друг друга. Вижу неожиданно возникшую насмешливость в его лице, где малейшие оттенки настроения сменяются каждую секунду, хотя многим оно кажется бесстрастным и застывшим. Всё же он странный. Но, надеюсь, мне ещё выпадет возможность поискать ответы на эту загадку.