Вместе (1/1)

Оцепенение сошло быстро. Я сделал шаг назад, глубоко вдохнув и медленно выпустив воздух из легких. Со стола на меня смотрело бурое вещество в металлическом стакане, обнаженное, уязвимое, кричащее о смерти - физической и нравственной. Кончики пальцев похолодели, ноги сделались ватными. Я перевел взгляд на Инженера. Он стоял в тени, молчаливо рассматривая то, что когда-то было частью живого человека. Его фигура застыла в камень, он прижал к груди грязно-желтую каску и взирал на верстак, как на хирургический стол, на котором внезапно умер его пациент. Мой голос прозвучал, словно гром, среди тишины.- Ты его не убивал.- Это не имеет значения, - отрезал человек в комбинезоне, дернув головой, но даже не посмотрев на меня. - Ты ведь понимаешь, что это значит? Мы снова погрузились в молчание. Я разглядывал розовато-серый купол человеческого средоточия жизни. Он был погружен в желеобразную массу и был будто обернут в какую-то наспех накрученную тряпку. Может, это обрывки коры? Я не был уверен. Он все понимал... Вот почему он так истошно сыпал голосовыми командами и рвался из-под хищно оскалившегося инструмента. У него ведь даже не было ног. Он знал, что умрет. Он просил не убивать. Знают ли другие роботы, что умрут? Надо думать, что нет. Да и что такое смерть для механизма без сознания? Все равно что выключить телевизор. Именно поэтому они такие бесстрашные - незнание всегда придает храбрости. Бесстрашные и многочисленные. Сознание заставило его спрятаться и капитулировать. Живые цепляются за жизнь - это и отличает нас в этой войне. Спустя минуту созерцания венца смерти я вдруг осознал, что мне все равно. Все, о чем я сейчас думал и все, о чем не успел подумать - разве меня это касается? Это все так далеко, неосязаемо. Это просто мозг.И эта апатия была зловещим предвестником.- Они - они используют людей как запчасти для своих машин, Хэви. Начали использовать. Я поднял на него серый взгляд, медленно поднимая руки и складывая их на груди. - Ну и что. Я знал, что шок от увиденного настигнет меня рано или поздно, в самый тяжелый, самый гадкий и неподходящий момент, когда силы, сдерживающие страх, отчаяние, ощущение испепеляющего одиночества и ничтожности иссякнут, и стена, которую я латал на протяжении долгих месяцев, наконец рухнет, чтобы обрушить на меня оглушительный, раздирающий грудную клетку шквал тревоги, терзаний, переживаний, которые я так старательно прятал ото всех и от самого себя. - Ну и что? - процедил я снова, впериваясь взглядом в непонимающие глаза Делла. Он смотрел в ответ, оглушенный моим скупым безразличием. В первое мгновение он не мог подобрать слова; его плечи опустились, как они опускаются у людей, которые неожиданно для себя разочаровались в чем-то важном.- "Ну и что"? "Ну и что"?! - крикнул он, повышая голос, вдруг отпружинивая, вскидывая руки, гулко роняя каску на каменный пол и не замечая этого. - Я думал, ты поумнее, дружище! Посмотри, посмотри! - его ладонь ткнула в мертвую голову так энергично, что та покачнулась. - Ты ослеп?! Американца будто прорвало, а я стоял, сложив руки на груди, и молча слушал его гневные выпады:- Это человеческий мозг, Пулеметчик! Как у тебя, как у меня! Они просто взяли человека, вынули из него мозг и заложили его в механизм! И отправили умирать! Ты не понимаешь? Он чувствовал! Думал! Боялся! Боже, как ему было страшно в этой распроклятущей, пылающей и воющей адской мешанине. Я даже - я даже не могу представить весь тот ужас - о ужас! - Делл схватился за голову одной рукой, будто пытаясь себя успокоить, и стал отмерять вокруг меня большими шагами полукруг. - Нет, это невозможно. Это слишком. Тебе бы понравилось вдруг обнаружить себя в чужом теле, онемевшем, с колесом вместо ног? Потому что мне - нет. Это неправильно. Это аморально. Кто стоит за этим? Мы даже не знаем, кто за этим стоит! Кто этот Грей, - кто, я вас спрашиваю!Он замолчал, останавливаясь на месте, как вкопанный, нервно и сильно хрустя фалангами каждого пальца на руках. Его лицо покраснело от напряжения, вены на лбу заметно вздулись, а глаза не находили покоя. Наконец он глубоко вздохнул.- Я обязан доложить Солдату. Это удивительно, что мы нашли его. Или даже - или даже ее. Если на конвейер поставят "умных" роботов - нам несдобровать, помяни мое слово. Даже одного может оказаться достаточно, чтобы нанести нам непоправимый ущерб. У меня плохое предчувствие, парень. Я должен донести Солдату. Он остыл так же быстро, как и вспыхнул. Помолчав несколько мгновений, он добавил уже более спокойным, но все еще вздрагивающим от пережитой бури голосом:- Я пришел сюда, чтобы противопоставить технику технике. Для меня это было большой игрой, вызовом моему интеллекту, битвой мастерства обеих сторон. Теперь игры закончились.Он поднял свою каску и со злостью бросил ее на верстак. - Я пошел. Я не скажу ему о том, что ты знаешь. Сжав кулаки, он направился к выходу, и я последовал за ним. Закрыв амбар, он повернулся ко мне и, пряча ключ в одном из карманов, с холодом посмотрел мне в глаза:- Я был лучшего о тебе мнения, парень.Я промолчал, свысока смотря на этого маленького, слабого человечка. Он повернулся уходить по залитой солнцем плиточной дороге, щедро присыпанной песком, в сторону умиротворенных сводов нашей базы. Я поднял голову к солнцу. Оно слепило и жгло глаза.- Я сюда тоже не людей убивать приехал! - крикнул я ему наконец вслед, в тот момент, когда он подходил к двери.Его фигура обернулась на мгновение, а потом нырнула в сумрачный коридор. Дверь за Инженером закрылась.В самом деле, будто я виноват во всех бедах? Я приехал сюда заработать денег, а все остальное меня не касается. Надоело. Надоело вникать во все эти бестолковые, никому не нужные забавы.Я прекрасно понимал, что со мной происходило в тот момент: что я врал самому себе, отворачивался от фактов, не хотел принимать неприятную правду о том, что мне не все равно, и я переживаю за свою судьбу, судьбу соратников и тех жертв, что были принесены в угоду нашему общему врагу, - однако я все равно закрывался от самого себя и отвергал существование своих слабостей. В конце концов, падающего - толкни, - а я всегда твердо стою на ногах, невзирая ни на какие передряги.Безразличие вернулось под личиной уверенности, принося с собой выпуклость окружения. Я почувствовал горячий пыльный воздух, с каждым вдохом наполнявший мои легкие, и обмундирование, которое я не замечал до этой поры, крепко повисло на моих плечах, пригибая к земле. С усмешкой я вспомнил, почему на коров вешали роскошные большие тяжелые колокола ботало на широких, богато украшенных ремнях, - и решил пойти освежиться, поскольку тягость брони становилась тем более невыносима, чем дольше я выдерживал ее мучительные объятия.Перед дверью в раздевалку, как назло, я столкнулся с выходящим в одном полотенце горцем. Тавиш никогда не стеснялся своего тела и мог после купания пройти до своей комнаты так, налегке, сверкая крепкими, лоснящимися от влаги икрами и широкой, покрытой мелким барашком черных волос грудью. Мне показалось странным, что он пришел именно в ту душевую, которая располагалась на третьем этаже, тогда как он сам размещался на втором. Горец замедлился на мгновение, увидев, что я сделал шаг назад, но тут же передумал останавливаться и, окатив меня обжигающим взглядом оскорбленного человека, прошел мимо, поскрипывая шлепанцами в гулком просторе холла. Отметив про себя, что рука его будто бы снова выглядит неплохо, я убедился, что въедливый француз все-таки настоял на своем и вправил ему плечо. Мне захотелось окликнуть шотландца, догнать его и поговорить, как мужчина с мужчиной, разобраться в конфликте, который произошел так скоро и так не к месту, помириться и снова найти гармонию в общении. Я уже было подался вслед за ним, но, подумав секунду, решил ничего не делать и зашел за дверь душевой. Мне не хотелось прилагать усилия для того, чтобы изменить чье-то решение, брать инициативу в свои руки, что-то доказывать. Пускай позлится, выпустит пар. А я отдохну.Время близилось к обеденному, я разругался со своими компаньонами, надо было чем-то занять себя, чтобы не провалиться в бессмысленные размышления, от которых всегда становилось тошно на душе - и я посчитал правильным решение отправиться перекусить. Нельзя было исключать вероятность того, что я злился попросту из-за легкого голода, стянувшего желудок. Все-таки многое в поведении находится под влиянием уровня сытости - и не только у человека.Однако в коридоре перед самой столовой я замедлился в нерешительности: определенно точно наемники уже собрались за общим столом и снова травят байки или обсуждают бои, роботов, мирную жизнь. А, может, и меня тоже обсуждают: Подрывник не упустит возможность ввернуть пару слов о том, как некрасиво я поступил в отношении к нему, а Делл... Делл - нет. Он будет молчать - это уж точно, но и взглядом своим меня тоже не удостоит. Мне не хотелось врываться в общение со своей суровой физиономией и портить всем обед - слишком ясно я себе представил это неловкое молчание, которое мгновенно скует всех, как только я сяду за стол. Наверное, стоило просто взять что-нибудь с собой.Так я и поступил и, забирая два белых контейнера, заботливо уложенных один на другой, не удержался и бросил взгляд на наш стол. Там сидело четверо: Снайпер, Шпион, Подрывник и Разведчик. Парень заметил меня и махнул мне рукой. Я кивнул ему в ответ и покинул столовую, но не успел я пройти и нескольких метров по коридору, как меня догнала торопливая рысца американца:- Эй, слушай, - его маленькая ручка затарабанила по моему плечу, и я обернулся.Он смотрел на меня снизу вверх, удивительно маленький. - Слушай, - повторил он, делая шаг назад и пряча глаза от моего прямого взгляда, - Я вижу, что ты расстроен. Я знаю, что произошло - то есть, я был там, я знаю, - сказал он, поднимая глаза.Я насторожился. О чем конкретно он говорил? Неужели он подслушал наш разговор с Инженером? Не может этого быть.- То, - то, что произошло - неправильно. Я считаю, что неправильно. И, в общем, ты знай, что я на твоей стороне. Хорошо? - Какой стороне?- На твоей. Ты правильно сделал, что защитил его. Я думаю, думаю, что ты прав. И ты, это самое...От сердца отлегло. Значит, он ничего не знает. - Это самое, ты... В общем, я тобой горжусь. Просто, чтоб ты знал, - все более смущаясь, промямлил Разведчик, рассматривая свои маленькие ручки.Я положил ладонь ему на плечо, чтобы заставить посмотреть на себя:- Как скажешь, здоровяк. Молодой американец просто просиял улыбкой, распрямляясь и расправляя плечи:- А как ты его! Раз! Кулак поймал! Два - второй поймал! Ну, думаю, все, сейчас будет эпичная драка! Но обошлось - даже не знаю... Я бы не смог так сделать.- Ты не должен никого бояться. Я не буду сегодня обедать со всеми, - я качнул зажатыми в руке контейнерами, снимая руку с плеча парня. - Передавай ребятам привет. Ну, иди.Проводив его взглядом, я собрал самообладание в кулак и направился к двери с позолоченной ручкой.На сей раз дверь была открыта и поддалась мне с удивительной легкостью. Я не стучался, перед тем, как войти, и сделал шаг в светлый кабинет.Врач поднял на меня скучающий взгляд поверх чистых, только что протертых линз очков. Он сидел лицом ко мне, подперев голову сухой рукой. Позолоченная ручка, раскрученная за секунду до моего прихода на столе, замедляла свой ход с тихим металлическим гулом, становившимся все чаще и мельче, и вскоре совсем остановилась. Холодные голубые глаза следили за каждым моим движением, испытывали, проверяли мои намерения.- Держи. Врач опустил взгляд на протянутый контейнер. После недолгой паузы я поставил его на стол и без лишних церемоний сел на стул для пациентов, придвинув его сначала к стене так, чтобы врач оказался от меня по правую руку. Скрип ножек стула раздался неприлично громко.Я положил завернутые в салфетку приборы рядом с порцией врача и открыл свой контейнер. Я был голоден и зол, и мне не хотелось заводить разговор - мне лишь нужна была небольшая компания, чтобы не чувствовать себя одиноко на этой богом забытой среди пыльной пустыни базой. Кажется, Медик это понял, поскольку он без слов подтянул к себе свою порцию и, открыв ее, без колебаний взялся за вилку и принялся за обед.Когда я стоял около стола раздачи и думал, что же взять, я отвлеченно размышлял о том, что же едят медики, и поэтому остановил свой выбор на вареной птичьей грудке, овощах на пару и небольшой горке риса. К сожалению, сейчас в моем контейнере оказалось то же самое, и от своей бестолковости хотелось только выть. Надо было проявить волю и не избегать взглядов наемников, а помедлить, чтобы взять то, что хотелось именно мне. Эта цыплячья еда больше приносила раздражения, чем сытости. С неудовольствием, граничащим с ненавистью, я ковырялся белой пластмассовой вилкой среди зеленых и оранжевых пятен невнятной массы овощей.- Знаете, вы довольно неплохо подобрали ужин, камрад, - вдруг начал полевой врач, пошевелившись в своем кресле. - Но на обед можно что-то посущественнее. И еще не хватает жиров.Я промолчал, даже не взглянув в его сторону. Неужели он будет проводить лекцию о правильном питании? Мысль о скучном монологе заставила меня вздохнуть. Однако врач не стал продолжать.Еще некоторое время мы ели в тишине. Я знал, что Медик смотрел на меня время от времени в ожидании ответа, но я не хотел возвращать ему взгляд. Не хотел смотреть в эти холодные неблагодарные глаза. И зачем я только к нему пришел.- Слушайте... - донесся мягкий, поразительно приятный тон с того края стола медицинского кабинета.Я поднял глаза: Доктор смотрел на меня спокойно и серьезно, без тени едкого самодовольства или превосходства, так крепко приварившихся к его образу. Мои руки медленно опустили полупустой контейнер. По звуку голоса Доктора я понял, что он хочет сказать что-то, что имеет для него большое значение.- Михаил, слушай. Я... - немец, видимо, смутился пытливого выражения на моем лице и уткнулся взглядом в вилку, которую он держал в руке. Ее мягкие зубцы уткнулись в пенопластовый бок контейнера и стали деликатно его покалывать. - Я хотел бы сказать спасибо. Он помедлил. Глаза его мельком коснулись моих плеч, но не осмелились заглянуть в мои глаза, и вернулись вниз, чтобы продолжить пытать одноразовую вилку.- Спасибо, что встал на мою защиту, Михаил. Этого... Никто никогда не делал. Я ценю то, что ты сделал для меня. Правда.Бледная рука снова подперла уставшую голову, и это создало впечатление о том, что Медик разговаривал со столовым прибором, но я прекрасно понимал, насколько трудно даются врачу искренние слова, и не торопил его. Пару мгновений он вертел предмет между пальцами.- Видишь ли, Михаил, за все свое пребывание на этом объекте я не услышал ни одного доброго слова в свой адрес. Ни одна живая душа... Каждый день мне кажется, что меня все ненавидят. Не думаю, что я далек от правды.Его густые красивые брови вздернулись, придавая врачу то надменное выражение, которое я так привык на нем видеть. Он сел прямо и открыто, почти дерзко посмотрел мне в лицо:- Сегодня ты, большая русская машина, защитил меня от этого болвана. Я никогда не чувствовал себя... Таким защищенным. Даже если бы обвалился потолок - я бы уцелел без единой царапины. Если бы не ты - мне бы сломали нос. Не знаю, к чему бы это привело в конечном счете. Я знал, на что иду, когда вывихнул ему руку. Я просто не хотел, чтобы меня касались. Это невыносимо. Я знал, что ты будешь рядом. Но я не знал... - его взгляд на секунду метнулся на вилку, но затем снова вернулся ко мне. - Я не знал, что окажусь за твоей спиной. И это чувство... Это странное чувство, будто мы поменялись местами, - ведь именно я всегда за твоей спиной. Я испытал что-то очень странное.Речь врача была угловатой, и я видел, что он злится на себя за нескладность речи: видимо, ему было тяжело говорить от чистого сердца, не виляя и не отыскивая уязвимые места собеседника, чтобы в удобный момент удачно надавить на них. Поджав тонкие губы, он помолчал еще немного.- Я рад, что ты у меня есть, Миша. Очень рад. Прости меня за то, что вел себя по отношению к тебе, как последняя скотина. Мне неловко сидеть с тобой за одним столом после тех гадостей, которые я тебе наговорил. А ты все равно приходишь. Я не знаю, что тобой движет, но я чувствую, что от твоей сокрушающей заботы просто не скрыться. И я рад, что это забота, а не что-то еще.Последние слова, словно угасая, прозвучали совсем тихо. Медик сухо сглотнул и отъехал в кресле, чтобы уставиться на свои ноги. Лицо его порозовело и приобрело более живой вид.Я молчал, не находя слов. Слов и не было в моей голове, я только чувствовал, как одна за другой сменяются яркие эмоции, похожие на сочувствие, волнение, страх, сомнение и восторг. Эта пестрая мешанина была намного приятней тех ярких пятен в белом контейнере на моих коленях.- И, наверное, мне надо извиниться... За то... Что встал. Встал между тобой и твоей командой. У тебя было много друзей здесь, - добавил немец тихо-тихо, почти разбито, почти так, будто он сожалеет взаправду.Прошло несколько секунд, длинных, тяжелых.- Тебе не надо извиняться, Доктор. Я бывал в передрягах и похуже.Врач поднял глаза, и уголок его сухих губ тронула легкая, такая простая улыбка. Это была слабая, но искренняя улыбка, подчиняющая улыбнуться в ответ.- Все в порядке, Доктор.Мой голос стал таким же тихим, как и его, и в наступившей тишине я слышал, как медленно расправляется пенопластовая крышка, неплотно заправленная в докторский контейнер.- Все в порядке.Резкий, дробный стук в дверь разбил воцарившуюся интимность маленького разговора. Врач вздрогнул и испуганно взглянул на дверь. Я проследил за его взглядом: казалось, он знал, кто пришел. Раздосадованный, я сразу поднялся и открыл дверь.Передо мной вздрогнула невысокая девушка. Задрав голову, она удивленно похлопала на меня карими глазками, как на скалу, внезапно отделившую ее от кабинета. Это была одна из служащих нашей базы. В руках у нее был белый контейнер.- А... А Медик... - тихо сказала она, пораженно уставившись на меня, но потом увидела через проем двери фигуру в белой рубашке, и вдруг сунула тару мне в руки.- Передайте, пожалуйста, - поспешно произнесла она, делая шаг назад и быстро разворачиваясь в сторону коридора, чтобы рысцой пробежать до поворота к офисам и скрыться за углом. Я успел заметить, как порозовели ее ушки.Удивленный, я закрыл дверь и развернулся ко врачу. - Милая девушка принесла тебе обед.Врач отвел взгляд, медленно закладывая на груди одну руку за другую.- Мне уже принес... Обед... Один милый человек.Приятное тепло разлилось по телу от вдруг открывшегося в груди источника. Я поставил контейнер на стол и решил, что не буду задавать никаких вопросов о том, о чем врач не захочет рассказать сам. Визит девушки немного смешал наше откровенное общение, и в этот раз разговор решил начать я. Сегодня, в этом кабинете, в речи немца что-то изменилось, и я вдруг понял, что именно.- Доктор, ты всегда обращался ко мне на "вы". А теперь говоришь на "ты". Это очень здорово.- Я не понимаю тебя, Хэви.- Ну как же. Раньше ты обращался ко мне на "вы", холодно, как к незнакомому человеку, а теперь перешел на "ты", как к другу.Его лицо медленно вытянулось, а брови поползли вверх, собирая высокий лоб в маленькую милую складочку. Неожиданно он рассмеялся, звонко, сильно, сдавливая себя в скрещенных руках, будто защищаясь от щекотки. Все его тело напряглось, отдавая негатив в здоровый, короткий приступ добротного смеха.Я не понял, что смешного было в моих словах, но картина смеющегося медика разбила мою скованность. Губы сами расплылись в улыбке, пока я любовался коротким всплеском положительных эмоций человека, которого я сегодня защитил ценой своего места в иерархии команды. Его вдруг ставшее статным тело собралось в пружину в черном кресле, а голова чуть откинулась назад, открывая вид на сухую шею, скованную белым воротником. Плечи приподнялись и вздрагивали от смеха.- Oh mein Gott, Миша, - отозвался он наконец, утирая влагу с собравшегося в морщинках уголка глаза фалангой бледного пальца. - Я всегда обращался к тебе на "ты".Я смотрел на него с недоумевающей улыбкой.- Ведь в английском языке нет разделения на "вы" и "ты", Миша.Улыбка застыла на моих губах, но я почувствовал, как уголки рта неконтролируемо опускаются вниз. Завидев мою реакцию, командный врач снова залился искристым смехом.Какой же я дурак.