Антракт. Третий звонок (1/1)

Ты помнишь, верили всерьезВо всё, что ветер принесет.Сейчас же?— хочется до слёз.А вот не верится?— и всё…Олег Митяев***Величавая южная Ночь, прикрываясь высоким беззвёздным небом, словно шалью, неторопливо перешагнула через середину и прошествовала дальше, навстречу с возлюбленным Рассветом, не волнуясь о мелких людских заботах. Глянув мимоходом на двоих в одном из многочисленных парков, она рассыпала бусинки росы по листикам и травинкам, чтобы, встретив первые солнечные лучи, они отразили их и осветили ранний путь мелкой живности, которая уже сейчас шевелилась в своих дуплах и норках, предчувствуя новый день. Более Ночь не обращала внимания в эту сторону. У неё были дела поважнее. Люди должны были позаботиться о себе сами.—?Ну и горазд же ты бегать! Кое-как догнал,?— выдохнул Джермейн, присаживаясь на песок. —?Объясни, что тебя так обидело? Что я сказал не так?Но Майкл снова промолчал. Вскочив, он направился к воде, на ходу стягивая с себя одежду и бросая её, где придётся. Джермейн пошёл следом, но потом остановился, решив благоразумно, что охладиться брату сейчас самое время. Он снова уселся на песок и стал наблюдать, как Майкл забрёл в воду, постоял, привыкая, потянулся, пошёл дальше, глубже. Рыбкой бросился в воду, вынырнул, отфыркиваясь, и размашисто поплыл в сторону от берега. Майкл был отличным пловцом, и Джермейн совершенно не беспокоился о нём. Он видел, как темная голова то и дело скрывалась под водой и появлялась всё дальше и дальше.Метр от берега, два, три…Майкл снова нырнул. Секунды капали?— его не было…Нет, брат не сильно беспокоился о брате. Майкл мог сидеть в воде столько, сколько заблагорассудится. Он ведь отличный пловец…Несколько метров до воды Джермейн преодолел в один прыжок.Над поверхностью показалась голова.—?Майкл… Проклятье! Дай, помогу. Что? Где болит?—?Не кричи…—?отмахнувшись, Майкл выполз на песчаный берег. Дышал мелко и часто. Едва слышно добавил:?— Рыбу… разбудишь.Подтягиваясь на руках, хватаясь за песок, словно за канат, слабо отталкиваясь ногами, прополз метр-два и, с явным трудом повернув голову, улёгся щекой на руку. Прикрыл глаза, отдыхая.—?Кретин!Джермейн упал рядом, прикладывая немалые усилия, чтобы вернуть на место сердце, колотившееся у горла.Солёная капля сорвалась с ресниц, слабый ветер отнёс её в сторону.Паника отступала. Дыхание восстанавливалось.Волны лениво набегали на берег. От их мокрых прикосновений становилось щекотно. Джермейн подтянул колени к груди, обхватил руками, опёрся о них подбородком и шумно выдохнул:—?За каким… тебя туда понесло? —?его сердитый голос не обижал, напротив, на душе становилось теплее.—?Прости, Эрм,?— Майкл медленно и осторожно перевернулся сначала на бок, прислушался к себе, перекатился на спину и глянул на брата. —?Сам не знаю. Какой-то я… беспокойный в последнее время.Тон, которым были произнесены слова, был неподражаем. В сочетании с крепким щелчком по нервам некоторое время назад они составили удивительный коктейль, который мигом ударил в голову и развязал все узлы, которые смог, а те, что не смог?— разрубил и зашвырнул так далеко, что даже воспоминания о них растворились моментально.—?Придурок! —?Джермейн улёгся рядом, закинул руки за голову, шумно выдохнул, чувствуя, как напряжение понемногу уходит.—?Согласен,?— Майкл зажмурился и осторожно потянулся.—?Может, скажешь, наконец, зачем ты решил утопиться?—?Судороги, Эрм! Так сильно никогда не бывало раньше. Каждую мышцу скрутило, представляешь? И ведь вода совсем не холодная.—?Какой же ты всё-таки…—?Придурок?—?Точно!—?Спасибо тебе, Эрм.В голосе Майкла проступила непередаваемая нежность. Джермейн почувствовал, как в глазах защипало:—?Обращайся,?— пробурчал он и отвернулся, скрывая лицо от пристального блестящего взгляда.—?Эрм,?— тихо позвал Майкл,?— Эрм, никто лучше меня не знает, насколько я невыносим. Я бы и сам от себя сбежал, если бы только мог,?— он примолк и тихо, удручённо вздохнул, поднял глаза к небу.Взгляд утонул в чернильной бездне, неумолимо светлевшей по краям:—?Ну вот, ещё одна ночь к концу. С каждой такой ночью я чувствую себя старее…—?Майк, я пошутил.—?Забудь, Эрм. Сказал и сказал.Помолчали.—?Тем более, что,?— едва слышно добавил Майкл,?— это правда.—?Майкл… —?Джермейн заворочался, поднимаясь.—?Я знаю, что ты скажешь,?— брат поморщился,?— я и сам себе могу повторять все эти слова бесконечно. —?Замолк на минуту и устало и как-то безразлично продолжил:?— Я говорю так потому, что так чувствую. Ещё пять, может быть, шесть лет, и что я смогу ей дать? Мне?— сорок семь лет. Если так подумать, то это не очень много, напротив, время новых свершений. Если только ты не чувствуешь практически ежедневно каждую из прожитых минут. —?Майкл говорил негромко, но Джермейну казалось, что каждое его слово тревожным колокольным звоном отдаётся в голове. —?Иногда мне кажется, что я просто рассыпаюсь на фрагменты, на прожитые часы, как заброшенный пазл: вот здесь кусочек?— я в кресле гримёра, вот здесь?— на записи, а тут вот?— заснул, где пришлось. И так по кругу. Каждая клеточка какой-нибудь минувший час. Это реальность, Эрм. Это не ипохондрия.Джермейн угрюмо молчал, слушая печальное признание. Он как-то враз устал и сидел на месте только потому, что не хотел оставлять Майкла одного в тоске, но и возможности развеселить больше не видел.—?Девушки не любят таких настроений.—?Девушкам придётся иметь дело с тем, что есть,?— Майкл вздохнул. —?Знаешь, я не могу объявить о концертах не только потому, что боюсь. Это, конечно, так, но отдача, которую я получу от двух часов на сцене, с лихвой окупит все мои моральные страдания. Я сопротивляюсь настойчивым уговорам и не планирую концерты, потому что они меня просто убьют. Физически. Понимаешь? —?помолчав, добавил задумчиво, словно размышлял о наступающем воскресенье:?— С другой стороны, это будет феерично. Умереть на сцене во время одного из характерных движений?— это в стиле чокнутого эксцентрика. Поставить жирную точку, так сказать. Представляю, какими сенсациями взорвутся газеты. Могу накидать десяток заголовков, если угодно…Майкл теперь говорил легко, сожалея, но не вкладывая в слова особенного чувства, стараясь разогнать хмарь, которую нагнал на него страх утонуть. Однако когда он взглянул на брата, ему захотелось собрать все разбросанные по песку слова и засунуть их обратно себе в горло. Мелькнула мысль: ?И что ж я не онемел прежде…?Он заметался в поисках темы, которая могла бы отвлечь.—?Эх, что ни делает дурак, всё он делает не так! Казалось бы, завали девчонку, и одно из двух: либо она покорится, либо отхлестает по щекам. В любом случае будет понятно, что делать дальше. Никогда раньше я не чувствовал такой неуверенности.—?Так она и не похожа ни на одну из женщин, которые попадали в зону твоего внимания,?— охотно подхватил брат смену темы, ощущая, как предыдущие слова Майкла расползаются в нём тягучей тоскливой болью.В тех словах слышалось не настроение, а правда?— горькая и тяжёлая. Хуже всего было то, что Джермейн не мог подобрать утешающих слов, да и не знал, нужны ли они. Ведь если наступает зима, то отменить её нет власти даже у яркого солнца.—?Это верно,?— Майкл непривычно тихо и коротко рассмеялся.—?Ну вот! Значит, и подход должен быть другой…Он любил её. И в этом Майкл уже давно перестал себя обманывать. Он пережил в своей жизни достаточно много, чтобы понять, что означает тянущее чувство, которое охватывает каждую клеточку и исчезает, стоит только показаться в ближайшем окружении одному вполне конкретному человеку. А когда такая ситуация повторяется и повторяется, сомнений не остается совсем.Поняв однажды, что с ним происходит, Майкл удивился. Он не раз переживал влюблённость. Он и любил не раз, горячо и исступлённо, но ни разу предметом его любви не становился человек настолько малозаметный на первый взгляд. Майкл отлично понимал, что если бы не сон, то, скорее всего, он даже не обратил бы внимания на эту девушку. Но сон пришёл, и Майкл, не задумываясь, выполнил желание своего сердца?— оставил её рядом с собой. Не для любовных утех?— он в тот момент даже не думал об этом. Он оставил Мойру рядом, как надежду на тишину и покой, как ответ на постоянно мучивший его страх, связанный с детьми, и в момент судебных разбирательств принявший катастрофические размеры. Он взял её с собой, не планируя ничего и ни на что не надеясь, ухватился, как утопающий, хватается за любую возможность, чтобы выжить. Это было бессознательное действие, веление его внутреннего я, его интуиции, о которых он почти забыл во время тяжкого испытания. Однако они о нём не забыли и подали знак в тот момент, когда он был обессилен и не способен заботиться о себе сам.Мойра оказалась рядом?— это заставило Майкла приглядеться к ней.Когда бурное море испытаний осталось позади, он смог встряхнуться и, наконец, глянуть вокруг. Первое незнакомое лицо, которое он увидел, и смог вспомнить, и осмыслить, было её лицо. Он с трудом припомнил обстоятельства появления Мойры в своём окружении, ужаснулся тому, что с момента их первого разговора (а ведь он говорил с ней, когда она нанималась на работу,?— это он помнил отчётливо!) в его памяти образовалось чёрное пятно. И это пятно скрывало все подробности, связанные с ней. Как он ни напрягался, он не мог вспомнить, в какой момент она появилась в его окружении, что делала до того, как приснилась.Он приглядывался к ней при каждом удобном случае. Всё в ней: от густых и по виду тяжёлых волос, скреплённых простенькой заколкой, и до крошечных ступней, обутых в обычные тапочки,?— было неведомо, загадочно и непонятно. Тоненькое колечко, почти ниточка, из неизвестного камня цвета пожухлой травы и маленькие бусинки чёток, которые иногда оказывались в её руках,?— всё добавляло завлекающей таинственности. Майкл усмехнулся, вспоминая, как Мойра моментально прятала чётки в карман или за спину, или в ящик стола, если обнаруживала внимание в свою сторону, и краснела, словно её заставали за чем-то неприличным.Это плавное движение бёдер… Она вспарывала воздух, словно маленькая золотая рыбка водяные струи. Ничто не могло стать преградой для неё?— она сумела бы свободно перемещаться даже между атомами. Обладая мальчишеской фигуркой, Мойра, казалось, женских округлостей вообще не имела. А если пряталась в широкую одежду, что чаще всего и случалось, то в принципе ничего нельзя было разглядеть. Но когда она шла или спускалась по лестнице, становилось очевидно: всё на месте, просто настолько маленькое и аккуратное, что захватывало дух. Дважды Майкл имел возможность разглядеть подробности, и оба раза был не в том состоянии духа и тела. Дар речи терялся позднее, когда он обнаруживал, что его мозг фиксировал все детали абсолютно самостоятельно и подкидывал воспоминания в совершенно не подходящее время.Тихое обаяние нового знакомства очаровало его и незаметно заняло в сердце существенное место, иногда вытесняя из его мыслей даже детей. И чёрная дыра незаметно стала затягиваться.Мойру можно было назвать милой, но она совсем не была красива. Однако обладала какой-то затаённой прелестью, не обнаруживаемой при первом взгляде, проявлявшейся медленно, но неумолимо, как день проступает сквозь рассвет. В маленькой, худенькой почти мальчишеской фигурке было столько непривычной искушённому взгляду женственности. Женственности, которая не заявляла о себе на весь мир, да и не имела возможностей для этого. Но она была и проявлялась спокойно и гладко и не оглушала, не ослепляла, но тихо и уверенно завоёвывала его сердце.Долгое время он любовался издали, очарованный видением обитателя, несвойственного его миру. Большинство представительниц женского пола, которые оказывались в его окружении мимолетно или надолго, были иными. Они имели иной характер, иную внешность, иные цели. Они вились вокруг и требовали внимания. Мойра, казалось, не интересовалась им вообще, кроме необходимого минимума для исполнения своих обязанностей. А о чём думала, о чём мечтала, к чему стремилась, было непонятно совсем. И Майкл отлично осознавал, что, возможно, именно это и подзадоривало его интерес. Но он не хотел видеть в себе охотника. Наверное так было раньше, но не теперь. В настоящем он представлял себя созерцателем, ценителем всего необычного, а потому старался не вспоминать о мелких подробностях возникновения интереса.Вначале его любовь напоминала маленький походный костерок, который бережно и осторожно облизывает веточки, только что подброшенные в него. Возле такого костра ещё нельзя обогреться, на нём пока нельзя приготовить пищу. Им пока что можно было только любоваться. Он был хорош, как возможность, как воплощение идеи грядущего жара и сытости, как надежда на свет и защиту. Он радовал, как радует набросок картины, в которой угадывается будущее великое произведение, и печалил, как может печалить и даже злить то и дело обнаруживаемое несовершенство своих умений. Умений, которые неспособны воплотить в жизнь замысел мастера, именуемый любовью.Но иногда маленький и нежный костерок превращался в пожарище, в котором тонул разум, и оставались только желания. Он чувствовал кожей рук бархатную округлость её груди, влажный жар её лона, и желание с воображением сжигали его в негасимом огне, отдаваясь в паху судорожными болями на грани терпения. И сладкая тоска по шёлку кожи пульсировала, гоняя по жилам не кровь, но кипяток…Зеркало отражало полуприкрытые глаза и слегка припухшие полуоткрытые губы, и руки, нещадно сминавшие маленькую грудь:—?Останови меня! —?слова едва угадывались в движении губ и противоречили мольбе, отражавшейся в глазах.?Не стану…??— безмолвный и желанный ответ разрушил преграды, которые ещё сдерживали ураган. Пока ещё сдерживали…Схватив в охапку, швырнул её на пол, мигом освободил от одежды. Вошёл сразу резко и до упора. Сквозь наплывающий мрак, балансируя на самой грани, он видел как расширились её глаза и в них мелькнуло что-то похожее на ужас, как в немом крике открылся рот и казалось, что она не может вдохнуть, словно он своим движением, своей резкостью и напором перекрыл весь кислород, но остановиться он уже не мог. Всё закончилось очень быстро. Уткнувшись в маленькое, хрупкое, истерзанное тело, он чувствовал, как слезы заливают его лицо. Его сотрясала немыслимая непобедимая дрожь, и невероятная усталость не давала даже поднять голову.—?Теперь ты уйдёшь. —?сказал так, словно забил последний гвоздь в крышку своего гроба.—?Не знаю,?— безразлично ответила она,?— но я хотела бы побыть одна…Впервые стены комнаты сотряс вопль такой силы, что зазвенели стекла. Он скатился с кровати, раздирая руками лицо, словно пытался выцарапать остатки страшных видений из своих глазниц. Сунул голову под ледяные струи и с изумлением понял, что слышит звук разбитого стекла. Зеркало разлетелось на мелкие осколки, и на белоснежном кафеле появился кровяной след. Сквозь пелену наплывающих слёз он не мог разглядеть степень разрушений. Руки не чувствовали боль от царапин и порезов. Густой плотный ком, поселившийся в груди некоторое время назад, вдруг взорвался и заляпал грязными мохнатыми кляксами изнурённое и изнемогающее сознание.Проваливаясь в бездну страдания, ещё успел ухватить взглядом растворяющееся в воздухе видение. Однако понимание того, что это был всего лишь сон, уже не могло остановить отчаяние, бившееся в груди пойманной птицей. Отчаяние, мигом превратившее взрослого мужчину в маленького мальчика, истерзанного нестерпимым грузом страхов, желаний, надежд и подозрений.Покоряясь, он сполз по стене и заплакал навзрыд, больше не таясь и не сдерживаясь.Мятые простыни молчаливо сносили его ярость. Душ успокаивал сердце, готовое выпрыгнуть из груди. Пелена с глаз понемногу сходила, и он был счастлив, что сумел удержаться. Но в то же время прохладные водяные струи и отрезвляли, словно пощёчина. Он смотрел на себя в зеркало, и глухое отвращение нашёптывало привычные слова о том, что его уродливое, пятнистое и костлявое тело не впечатлит никого и ни у кого не вызовет желания. Невыносимая сердечная боль добавляла остроты ощущениям. В горькие минуты он отрицал яростнее, но и любил настойчивее.Минуты слабости и жалости к себе уходили совсем не так быстро, как хотелось. Начинался новый день, который требовал сил, истраченных ночью. Майкл вставал разбитый и обессиленный, и самым ненавистным видением в такие минуты было для него лицо Мойры.Но любовь всё же была сильнее минутной неприязни.И он наполнялся девушкой, как драгоценная чаша дорогим вином: медленно, неспешно и со вкусом. Богатое воображение оформляло картины, которые усиливали удивительные впечатления от нового знакомства, делали их ярче и насыщеннее. Майклу казалось, что до сих пор он просто сидел или стоял где-то высоко-высоко и смотрел на небо, отвернувшись от земли, решив, что там больше нет ничего интересного. И длилось это тысячи лет. Но вдруг услышал какой-то шум от подножия, опустил голову и увидел, что подошва горы вся сплошь покрыта белыми цветочками, которых он не помнил раньше. При ближайшем рассмотрении каждый из этих цветочков казался невзрачным, а его присутствие здесь?— неправильным. Но все вместе они создавали восхитительный свадебный узор, покрывавший тонкой кисеёй узкие плечи и склонившуюся головку. Узор, показавшись на миг, таял, растворялся, забирая с собой таинственный, укрытый им облик, и внезапная мысль приходила и оседала колючими каплями в сердце: он понимал, что был просто слеп до сих пор или смотрел не туда и видел не то. Это пугало. Ещё не владея сокровищем, Майкл боялся его потерять. Ведь если бы не случайность, он мог бы пройти мимо и так и закончить дни свои, не изведав тайного знания, не окунувшись в чистоту сердечную, чистоту души, неприметную, необычную, негромкую, откликавшуюся лишь на шепот и шорох. Красоту, которая бежала от яркого света, и вопреки представлениям о том, что может таиться в сумраке и тиши?, была действительной красотой, живой и настоящей, как цветы, как звёздное небо, как…—?Я люблю её, Эрм,?— внезапное признание сорвалось с языка и растворилось в изумленном молчании. Во взгляде Майкла, устремленном на горизонт, растерянность мешалась с озлоблением. —?Я влюблен по уши, до пяток, до кончиков волос, до молекул…Майкл и сам удивился своей откровенности.—?Так в чем же дело?—?Я боюсь…—?Что может страшить мужчину в конце пятого десятка его жизни? Чего он ещё не видел, не пережил?—?Вот это и страшит,?— Майкл зажал рот ладонью и шумно вдохнул, косо глянув на брата.Глаза его внезапно наполнились слезами, которые так же быстро исчезли, словно втянулись внутрь, оставив после себя слегка покрасневшие и набухшие веки. Всё это не укрылось от внимательного взгляда старшего брата, и сердце Джермейна странно заныло. Он вдруг и сразу понял, о чём хотел, но не смог сказать Майкл. Прожитые дни давали неоценимый опыт, и они же лишали возможности увидеть и прочувствовать нечто новое. Как будто всё, что они пережили, загоняло их в узкое русло, глубокий овраг, из которого был только один выход. Высокое и далёкое небо ещё светило какой-то надеждой, дразнило и зазывало, не давая, впрочем, никаких возможностей достижения этой надежды. А о новом уже и не помышлялось, потому что цинично думалось: а есть ли оно, новое?—?Ты знаешь, что означает её имя? —?внезапно спросил Майкл.—?Ну, я знаю, что в Древней Греции Мойра?— это богиня судьбы.—?Да, верно, но у нашей Мойры есть ещё второе имя и фамилия имеется. При буквальном переводе слово ?мойра? означает ?участь? или ?доля?. Это то, что даётся каждому при рождении,?— Майкл, помогая себе руками, осторожно приподнялся и сел.Поморщился, шевельнув плечами. Боль, скрутившая его тело, почти отступила. Кое-где покалывало ещё, но он, по крайней мере, мог теперь свободно вдохнуть.—?Так вот, второе имя нашей Мойры?— Ла?хесис. В мифах у греков это прозвище носила вторая сестра из богинь судьбы, и в их троице она отвечала за жребий. Если Мойра определяет судьбу вообще, то есть то, что при рождении у нас в принципе есть некая участь, то Ла?хесис определяла вот эту самую конкретную участь. Представляешь?Майкл пытался выгнать отчаяние, которое охватило его внезапно, проникнув, словно вирус, неизвестно как и неизвестно где, и породило в сердце чувство безысходности. А потому старался говорить и говорить как можно веселее, не позволяя себе задуматься, надеясь вытеснить тяжесть из сердца, и чувствовал, что не сразу, но это удаётся.—?И какова твоя участь? —?ухмыльнулся Джермейн. Он не мог не заметить, как оживился Майкл.—?А-а! И тут мы вспоминаем про фамилию. У Мойры?— это Сайленс, что можно перевести, как ?тишина? или ?безмолвие?.—?Предлагаю сесть в позу лотоса и направиться прямиком в нирвану. Одна проблема, брат,?— Джермейн цокнул языком,?— ты и безмолвие?— вещи несовместимые.—?Ну, ты лишаешь меня всякой надежды! —?запрокинув голову, Майкл звонко расхохотался.Поднялся почти легко, но всё ещё осторожно. Собрал разбросанную одежду. Джермейн наблюдал за тем, как методично и аккуратно Майкл прилаживал каждую вещь на место:—?Как на свидание собираешься,?— насмешливо прокомментировал он тщательные движения брата.—?Пальцем в небо! Пройдусь немного…—?Ты куда?—?Не волнуйся, мамочка, за пределы ограды ни ногой!—?Придурок! —?но теперь это в устах Джермейна прозвучало без укора и даже с долей восхищения.Прямо на его глазах брат смог взять себя в руки и, может быть, не навсегда, но хотя бы на некоторое время успокоиться. Где-то там глубоко внутри всё ещё был стержень, который пусть не сразу и ненадолго, но сумел поделиться своей крепостью с отчаявшимся и ослабевшим сердцем и укрепить его накануне нового дня, который, наверняка, потребует немалых сил.Открывшись и признав, Майкл словно встал на первую ступеньку лестницы, которая, возможно, приведёт его к себе прежнему. Может быть, она вернёт естественную живость движениям, убрав истеричные всплески, которые появились всего-то несколько месяцев назад. Джермейн надеялся, что истеричность не успела закрепиться в характере брата и выстудить привычную тёплую и лёгкую жизнерадостность. И с каждой ступенькой будут открываться новые горизонты, и, может быть, когда-нибудь творец вернётся… Ухватив мелькнувшую мысль, Джермейн улыбнулся широко, радостно и искренне.Окинув его острым взглядом, Майкл присел рядом на корточках, опёрся ладонью о песок. Под красноречивым взглядом Джермейн почувствовал смущение.—?Знаешь, я столько раз слышал это слово, но впервые оно звучит, как комплимент,?— ласково проговорил Майкл, усмехнулся, встал, расправил плечи, глубоко вздохнул. Расчесал пальцами мокрые пряди волос, стряхивая налипший песок. Через два шага обернулся:—?К обеду будешь дома?Джермейн отрицательно качнул головой.—?Значит, до вечера. Я после обеда повезу детей к стоматологу.Майкл двинулся по берегу, но через несколько шагов снова остановился:—?Эрм… —?нерешительно окликнул он.—?М-м?—?А что, если это обман?—?Не попробуешь?— не узнаешь, брат.Над заливом проклёвывались солнечные лучи.***Было уже не меньше четырёх часов, когда Джермейн вернулся.—?Обед? —?Сара встретила его в холле.—?Нет, спасибо, возможно, позже.Согласно кивнув, горничная скрылась на кухне.Перепрыгивая через две ступеньки, Джермейн прошёл в свою комнату. В доме стояла уютная тишина.—?Сара! —?перегнувшись через перила, окликнул Джермейн. —?Майкл?—?Мистер Джексон с детьми уехали часа три назад,?— почтительно ответила Сара, выглянув из кухонной арки. —?Мойра направилась вместе с ними. Она хотела что-то купить. Вам что-нибудь нужно?—?Спасибо, не нужно.Джермейн вернулся в комнату, на его лице блуждала довольная улыбка. Он от всей души надеялся, что ночной разговор с братом к чему-нибудь приведёт, но и предположить не мог, что это будет так скоро. Но в следующую минуту Джермейн одёрнул себя: конечно, решив что-то, Майкл никогда долго не тянул, но всё же был довольно старомоден, и не стоило надеяться на то, что прямо сейчас откроются двери и на пороге появятся двое счастливых влюблённых. Джермейн вздохнул и, стерев в воображении желанную романтическую картинку, прошёл в душ.Однако второй день подряд ему не давали спокойно помыться. Теперь это был Майкл. Выглянув из ванной комнаты, Джермейн увидел его, стоявшего прямо и спокойно.—?Привет! Как ваша поездка по врачам? Успешно?.. —?завязывая халат, Джермейн подошёл к брату.Майкл разглядывал картину над кроватью и, казалось, ничего не слышал:—?Майкл?—?Мойра исчезла,?— сказал Майкл картине и медленно обернулся. В его глазах Джермейн разглядел нарождающуюся истерику.—?Что?.. Как исчезла? Когда?Майкл двинулся по комнате, слепо натыкаясь на мебель и ощупывая стены.—?Я знаю, я понял,?— глухо и невнятно забормотал он,?— я понял план. Им мало размазать меня, уничтожить меня морально. Им нужно устранить меня физически, чтобы и духу не было…—?Стой,?— Джермейн схватил бесцельно бредущего брата за плечо и резко развернул к себе. —?Смотри на меня… Когда исчезла? Где вы были?Майкл судорожно вдохнул, закрыл глаза и монотонно заговорил:—?Мы поехали вместе. Я предложил?— она согласилась. Ей нужно было что-то в магазине. Мы оставили её возле торгового центра и поехали дальше… —?вцепившись в волосы, он заметался по комнате. —?Почему я не взял обоих? Идиот! Я мог бы отправить с ней Латифа, и теперь она была бы дома. Но я оставил охранника здесь! —?исступлённо крикнул он.Схватив подвернувшуюся под руку тяжёлую статуэтку, Майкл швырнул её в окно. Стекло брызнуло во все стороны мелкими каплями. Противно запищала охранная система.—?Майкл! —?Джермейн перехватил брата за руку, повернул к себе, ловя его обезумевший потерянный взгляд. Встретившись с глазами, которые заполняла смертельная тоска, растерялся, добавил тише и ласковее:—?Кто ещё знал о твоей… о вашей симпатии? Может, она говорила кому-то?Майкл замер и глянул в упор:—?Ты…—?Что? —?Джермейн как-то враз осип. —?Что ты говоришь?—?Ты знал,?— Майкла затрясло.—?Кретин! —?сипло прошептал Джермейн. —?Да как… да как ты смеешь предъявлять мне обвинения?.. После всего, что я сделал для тебя?Глаза Майкла вдруг увеличились. В них мелькнуло что-то похожее на сожаление. Он отшатнулся и закрыл лицо руками. Пальцы его задрожали, словно он старался смахнуть нечто невидимое с глаз.—?Хорошо,?— стараясь успокоиться, Джермейн глубоко и размеренно дышал,?— хорошо, я докажу тебе,?— он направился к двери навстречу вбежавшему Латифу. —?Я снова помогу тебе, но на большее не рассчитывай…Но Майкл последних слов уже не слышал. Схватив себя за горло, он зашатался и рухнул замертво.