Антракт. Второй звонок (1/1)

Давай с тобой поговорим,Прости, не знаю, как зовут,Но открывается другимВсё то, что близким берегут.Ты скажешь: ?Всё наоборот,Согласно логике вещей,Но это редкий поворот,А может, нет его вообще…?Олег Митяев***?Если она любит…??— слова вырвались сами собой и вызвали изумление. Майкл говорил правду: он не видел симпатии в глазах Мойры. Она смотрела на него чистым незамутнённым взглядом человека, которого ничто не беспокоит. Это были не покой или безразличие, которые навевает приближающийся конец. В её спокойствии было что-то от неотвратимо наступающей весны. Она была спокойна, потому что верила в свои силы, потому что силы у неё были, в то время как он, завоевавший полмира, здесь и сейчас не был уверен ни в чём, даже в своей способности произвести впечатление на одну девчонку. Он не раз пытался вызвать в ней или хотя бы в её взгляде всплеск эмоций, которые можно было бы отнести к любовным переживаниям. Но каждый раз тщетно. Она была спокойна и бесстрастна. В глазах её светился вежливый доброжелательный интерес. Разве что маленькое бледное личико то и дело окрашивалось румянцем, интенсивность которого могла поведать о силе испытываемых ею эмоций. Но какого характера были эти эмоциональные переживания, Майкл понять не мог. Разве что один единственный раз. Тот самый, когда она появилась перед ним в сиреневом облаке, словно сама Гуан-Инь, покинувшая небесный чертог и спустившаяся на землю, чтобы лишить разума всякого, кого встретит на пути.В последнее время он часто исступленно желал ещё хотя бы один раз перехватить такой же взгляд, которым она смотрела на него в тот вечер. Взгляд горячий, открытый и откровенный, который давал ему призрачную надежду на исполнение желаний. Ведь желание его было простым, обычным, банальным до зубовного скрежета: он хотел, чтобы его любили.Этот взгляд звал за собой, и он же оказался каменной плитой, едва не прибившей его и его надежды. Майкл страстно желал, но не мог поверить в то, что рядом с ним бродит любовь настолько сильная, способная отразиться в женском взгляде ослепительным светом, а он до сих пор не смог её увидеть и почувствовать. Это он-то, всегда и всюду настроенный на внимание и восхищение, ничего не заметил!Прелестное лукавство, которое время от времени проскальзывало в её взоре, когда она смотрела на него, бросало в жар. Иногда ему казалось, что она видит его насквозь, что его симпатия не осталась незамеченной. Каждый раз страх увидеть отвращение в её взгляде останавливал его, когда ему хотелось провести рядом с ней ещё хотя бы полчаса, пять минут, минуту. Чуть больше, чем отводилось для взаимоотношений начальника и подчинённой. Но она отводила глаза, и уголки её губ опускались, отражая непонятную усталость. И его желание повисало в воздухе.Голова её склонялась в непонятном раздумье, в которое ему очень хотелось проникнуть, но он боялся добавить к её жизни свои проблемы и горести. Он не мог забыть о том, кто он, кем был и кем стал. И всё произошедшее с ним оказывало на него неоправданно большое влияние. Он сам это понимал, но ничего не мог с собой поделать. Пока не мог.—?Если она любит? —?понятливо усмехнулся Джермейн и, понизив голос, добавил:?—?Тогда ты точно будешь знать, что делать. М-м? И потом, проверки бывают разные. Можно придумать какую-нибудь ситуацию, в которой ни ты, ни она в обиде не останетесь. Ты же мастер на выдумки!—?Мои выдумки никогда не касались любви или привязанностей,?— чувствуя неловкость от поднятой темы, Майкл опустил глаза и пожал плечами. Ему казалось, что сейчас брат вынудил его раздеться прилюдно, хотя его умонастроения никогда не были тайной ни для одного члена их семьи. —?Я не могу смеяться над этим.—?Так кто ж говорит о насмешках? —?удивился Джермейн. —?Ты как ребёнок, честное слово! В парандже не боишься разгуливать, да так, чтобы тебя не дай бог не пропустили, а к девушке боишься подойти. Право, маленький Майки совсем не изменился за минувшие тридцать лет.—?Переодевание?— это элемент игры, это весело,?— чувствуя, как смятение накрывает его с головой, и понемногу распаляясь, проговорил Майкл. —?Девушка?— это совсем не весело, это очень и очень серьёзно и ответственно.—?Ну, так пойди к ней и ответственно заяви всё, что ты думаешь,?— игриво подмигнул Джермейн. —?Или серьёзно расскажи всё, что хочешь с ней сделать. Опиши подробно,?— и, наклонившись к уху, чувственно прошептал,?— а лучше ответственно сделай. Ты ведь хочешь? А? Покраснел!—?Да пошёл ты!—?Ну, хочешь, я сам займусь этим делом? —?Джермейн поставил пустой бокал на пол и обернулся к младшему брату. Опершись локтем о подтянутое к груди колено, окинул Майкла весёлым слегка оценивающим взглядом. Улыбнулся в ответ на непонимание, сквозившее в глазах брата. —?Сам проверю, нравишься ты ей или нет,?— добавил таинственно и отшатнулся, шутливо замахав руками; глядел как будто испуганно, но в то же время в его глазах прыгали сотни развесёлых бесенят. —?Эй-эй-эй! Вот только не надо на меня бровями шевелить. Лев рыкающий! Никто на твой прайд не претендует. Ты же знаешь, что меня привлекают женщины покрупнее.—?Ну да,?— мечтательно улыбнулся Майкл,?— она для тебя маловата. Она похожа на Дюймовочку?— на одну руку положить, другой прикрыть.Майкл свернул ладонь корытцем и задумчиво повертел её перед глазами, взял бокал с вином, неторопливо отпил из него. По телу разлилась приятная истома.—?Ты что уже проверил?—?Пошляк! —?поперхнулся Майкл.—?Нет, вы поглядите на него! Я, проявивший искренний интерес, пошляк, а он, заговоривший о размерах, святая невинность!—?Я говорил о росте!—?Говорил. А когда ладошку калачиком сворачивал, о чем думал?—?Я в тебя сейчас бутылку кину… —?опять пригрозил Майкл.—?О, да! —?подаваясь грудью в его сторону и переходя на чувственный шёпот, произнёс Джермейн. —?Это будет самое дорогое наказание в моей жизни! Сделай это, детка!—?Пошёл к чёрту! —?взвизгнул Майкл и, подхватывая игру, манерно протянул?— Противный…В следующую минуту гомерический хохот заставил едва слышно звенеть хрустальные капельки, украшавшие торшер, стоявший рядом с креслом, возле которого, наплевав на комфорт и удобство, устроились на полу два брата.—?Есть в ней что-то такое. Сразу и не разглядишь. Не могу сказать, что она красива, но… —?Джермейн многозначительно замолчал, стараясь расшевелить Майкла, заставить его говорить, поскольку был уверен, что именно откровенность и нужна сейчас.Откровенность, которая расставит все точки над i, прежде всего для самого Майкла. Он всей душой желал помочь и говорил, рискуя нарваться на гнев брата, не жалующего такого рода откровенность. О своих любовных склонностях Майкл никогда не откровенничал и все попытки разговорить его пресекал в грубой форме.Майкл промычал что-то непонятное.—?Послушай, Майк, может, уже женишься, будешь семейным человеком…—?Я и так семейный человек.—?Порадуй маму, злодей, она даже девушку тебе уже одобрила.—?Угу, может быть, вы мне ещё инструкцию напишете?—?И напишем! И не дай Господь тебе пройти мимо хотя бы одного пункта.—?Я уже женился однажды по настоянию. Кто-нибудь знает, чем это закончилось, а? Ау! Есть здесь знающие?—?Не ёрничай, Майк, мама хочет, чтобы у тебя всё было хорошо. Ты?— её слабое место. Всегда был.—?А вы и рады потешаться. Знаете ведь, что я ни в чём не могу ей отказать,?— Майкл хихикнул, осознав внезапно двусмысленность своих слов.—?Ну да,?— невозмутимо согласился Джермейн,?— мы это знаем, но вовсе не потешаемся над сложившимся порядком вещей, а… скажем так, используем его в своих целях.—?И кто же из нас злодей в таком случае?—?Майк, но ведь сейчас мама гораздо спокойнее и не настаивает ни на чем,?— примирительно заметил старший брат. —?Она просто просила тебя подумать. Да и девушка хороша. Признайся, она ведь тебе нравится? Верно? Иначе, зачем ты её потащил за собой в другую часть света…Джермейн задел чувствительную струну.Мойра нравилась ему. Майкл давно перестал обманывать себя в этом плане. И вместе с тем само её присутствие, её голос, тихая почтительность, с которой она обращалась не только к нему, но почти ко всем в доме, вызывали чувство щемящей тоски или даже тревоги. Тревоги, подбирающейся исподволь и медленно, но неотвратимо, вытесняющей прелесть симпатии. В иные моменты она казалась мечтой, которой не суждено было осуществиться. Почему? Майкл не мог найти ответа на этот вопрос.Он смотрел на неё и видел лицо сердечком, полуопущенные глаза, скрытые слегка припухшими веками с короткими, но невероятно густыми ресницами, бледные и тонковатые, но всё же красивой формы губы. И ему казалось, что его затягивает в омут. Иногда он ловил себя на мысли, что совершенно не помнит, что было в прошедшую минуту, когда с изумлением обнаруживал свой взгляд застывшим на её лице.Майкл не раскрыл истинной причины того, почему Мойра оказалась рядом с ним в Бахрейне. Он молчал, а Джермейн не спрашивал. А дело было в том, что Майкл, будучи очень суеверным, верил в вещие сны и тот сон накануне одного из мучительных дней воспринял как наказ, как свою судьбу. И сейчас ни в коем случае не роптал, просто хотел определённости. Да и чувствовать себя подростком не всегда было приятно.—?…это я тебе точно говорю,?— бормотание брата вплелось в размышления и разорвало тонкое лёгкое полотно воспоминаний и желаний.—?Что говоришь?—?Ты что всю мою продуманную речь пропустил? —?наигранно-обиженно удивился Джермейн.Внимательно наблюдая за лицом брата, сидевшего рядом, Джермейн внутренне посмеивался, прекрасно уловив суть размышлений, в которые погрузился Майкл. Он был искренне рад тому, что неприятный осадок от того, что произошло некоторое время назад, отступает, что удалось отвернуть мысли Майкла в сторону.Конечно, Майкл не забудет, но то, что он сейчас отвлекся, было совершенно ясно.—?Я говорю, она?— ничего.—?Потому что видела тебя нагишом?—?Дубина! Потому что?— ничего. И на тебя явно запала. И почему все клёвые девчонки достаются такому засранцу?—?Потому что раньше вы их ко мне не подпускали.—?Естественно! Стоило тебе только улыбнуться, и всё! Нам ловить больше было нечего.—?Вот поэтому я такой разборчивый теперь. Только ты же понимаешь, что я должен воевать за девушку со своей собственной славой.—?Ты?— параноик.—?Как скажешь.Время от времени лёгкое возбуждение, которое он испытывал при взгляде на Мойру, застилало отрицания разума, и он чувствовал себя легко и просто. В такие минуты ему казалось даже, что она отвечает ему взаимной приязнью. И он мог говорить с ней о чём угодно, веселить, болтая нелепости, бросать намёки, наблюдая с искренним удовольствием и восхищением, как щёки её заливает нежный румянец. Он хотел, чтобы в его словах не было пошлостей, которые обожал отпускать время от времени Джермейн. И каждый раз изумлялся тому, насколько верно понимались его слова, насколько искренне реагировала Мойра на его безобидные заигрывания.Он совершенно точно знал, что она разделяет шутку и скабрезность, и старался избегать последней всеми возможными способами, старался оградить её от насмешек подобного рода, время от времени прилетавших от Рэнди. И чувствовал себя невероятно счастливым, когда ему казалось, что и она испытывает что-то вроде единения с ним, словно они находились на одном поле, по одну сторону стены и видели одно, и чувствовали одинаково.Но приходила ночь?— бессонная ночь?— иногда целиком, иногда наполовину?— и возвращалась боль и физическая, и душевная. И он чувствовал себя стариком, неспособным ни на что, а Мойра представлялась призраком или ведьмой, пришедшей вместе с другими, чтобы замучить его.Сейчас Майкл испытывал непобедимое желание говорить о ней. Он не хотел думать, что было тому причиной. То ли слова брата расковыряли дырочку в броне, которая не выпускала на свет откровенность, то ли он просто устал маяться молча и в одиночку.—?…вот она сидит там, в своей каморке. Она может не появляться днями, но уже одно то, что она сидит там, заставляет меня стремиться к ней,?— задумчиво проговорил Майкл. Он начал как будто с середины, словно до сих пор просто подслушивал свой внутренний голос, а теперь решил озвучить то, что услышал. —?Даже если и не входить, чтобы посидеть рядом, наблюдая за её работой, а просто побродить неподалеку, мечтая непонятно о чём. Это какое-то наваждение… Я иногда чувствую себя подростком,?— смущённо хмыкнул он.—?Восточные женщины вообще загадочны,?— философски заметил Джермейн.—?Не знаю, восточный ли это шарм или просто умелое манипулирование и понимание человеческой природы, но у меня на теле нет ни одного волоска, который бы не встал дыбом, как только я подумаю о ней,?— округлившиеся глаза сфокусировались на лице Джермейна. Майкл виновато улыбнулся и слегка покраснел. —?И, казалось бы, она ничего не делает для этого! Сидит, как сова в дупле, и даже на охоту не вылетает,?— в его голосе едва заметно проступило изумление.—?А может быть это и есть её охота?—?Ты хочешь сказать, что всё это умело расставленная ловушка? Но для чего? Я теперь не тот, что прежде. Времена, когда мотыльки слетались на свечку, прошли. У меня нет дома, у меня нет денег, у меня нет ничего, кроме сломанной жизни. Я и живу теперь только ради своих детей и не знаю, надолго ли меня хватит.Майкл понимал, что вот сейчас, в эту самую минуту, просто жалеет себя, но ничего не мог поделать. Не потому, что это так уж ему нравилось. Скорее потому, что он разучился чувствовать что-то кроме боли и разочарования.—?Белая полярная сова в жарком южном дупле,?— насмешливо-мечтательно повторил Джермейн, цокнул языком. —?Случится одно из двух: или дупло замёрзнет, или сова растает. Ты на что поставишь? А? Майк, да сними ты уже свою постную рожу и надень что-нибудь поприличнее!Брат никуда не делся, сидел тут и тормошил, заставляя откликаться, думать, чувствовать. Заставлял жить. За что Майкл был ему безмерно благодарен, несмотря на время от времени вспыхивающее недовольство и злость. Голос Джермейна напоминал баритон, но словно немного усечённый, шершавый, лишённый глубины и широты, которые могут дать упорные упражнения; однако, не имея академической красоты, здесь и сейчас он расстилался мягким полотном и тешил музыкальный слух необычностью тембра. Майкл с изумлением понимал, что на самом деле никогда не прислушивался к голосу Джермейна по настоящему, и сейчас заново открывал для себя голос своего брата.—?Как скажешь, мамочка!—?Кажется, пришло время мне разбить бутылку о твою голову,?— проворчал Джермейн.—?Не будет эффекта.—?Почему?—?Осталось только стекло, вся жидкость испарилась. Не знаешь куда?—?Тебе нравится душ из дорогого вина? —?наигранно удивился Джермейн.—?А ты и не знал? А ещё брат называется!—?Брат не должен знать о маленьких порочных увлечениях… Хотя об одном из них я теперь точно знаю и даже всей душой поддерживаю.—?Потому что оно видело тебя без штанов?—?Да дались тебе мои штаны, честное слово! Я что, по-твоему, душ должен был принимать в одежде?—?Мойра тебя из душа выдернула? —?хихикнул Майкл.—?Так я тебе о чём и толкую уже который час! Боевая девчонка. Будешь за ней, как за каменной стеной…—?Скорее уж, как за каменным заборчиком.—?Тоже неплохо, будут закрыты все важные части тела.—?Да пошёл ты со своими намёками.—?А что? По крайней мере, не продует, и всё будет в рабочем состоянии, когда потребуется. А? Брат? —?Джермейн толкнул его плечом. —?Как оно там? Седина в бороду, а бес-то какой! Весь разум вышиб…Джермейн болтал всё, что придет в голову. Он был действительно рад тому, что Майкл отвлёкся, что ему удалось, наконец, разговорить затворника, потому реакция Майкла на его последние слова ошеломила.—?Майкл, ты что? —?отшатнувшись, растерянно проговорил Джермейн. —?Обиделся что ли? На что? Я пошутил, Майк… постой…Но того уже и след простыл.Посидев минут пять или десять, брат вздохнул и направился на поиски брата.