- 3 - (1/1)

И, улыбаясь, мне ломали крылья,Мой хрип порой похожим был на вой,И я немел от боли и бессильяИ лишь шептал: ?Спасибо, что живой?…*…Когда вода всемирного потопаВернулась вновь в границы берегов,Из пены уходящего потокаНа берег тихо выбралась любовьИ растворилась в воздухе до срока,А срока было сорок сороков.****Мы прибыли в Бахрейн в середине июня и сполна насладились прелестями лета в этих широтах. Жара пеленала крепче смирительной рубашки. Конечно, в доме, в парке все было устроено для комфорта, но невозможно убежать от погоды совсем.Поселившись вдали от привычных условий, сменив яркую сочную зелень Калифорнии на песчаники и тяжелый зной, Майкл, казалось, не жалел ни о чём. Моё воображение, воспитанное на сказках, рисовало мне его страдания в то время, как он на первый взгляд был явно счастлив, весел и активен, кроме, пожалуй, первых двух или трёх недель после приезда, когда естественный процесс привыкания к новым условиям усмирял его непоседливый характер.Мы?— все те, кто составлял ближайшее окружение Майкла: Грэйс, я и дети?— вращались вокруг него, как крошечные планеты-сателлиты вокруг звезды-гиганта. И сейчас я вовсе не имею в виду его статус большого артиста. Словно огромное космическое тело, он держал нас рядом без особых усилий и определял нашу жизнь, совершенно не вмешиваясь в неё. Это влияние объяснялось не престижем, не весом, не могуществом, не авторитетом, а самим его существованием. Это происходило потому, что Майкл был тем, кем был, и всегда был рядом!Когда он уезжал куда-нибудь, оставив детей дома, наша жизнь замирала. Это случалось очень редко! Майкл будто цеплялся за них, совсем не желая строить их жизнь по своему усмотрению, но пытаясь таким образом найти точку опоры в своей собственной; они же, в свою очередь, видели в нём целый мир и рядом с ним детям никто не был нужен. Дети в его отсутствие никогда не шалили, впрочем, и в его присутствии больших шалостей тоже не было, поскольку невозможно же назвать проказой или шалостью выдумку самого отца! Видимо, детям хватало того, что иногда выдумывал Майкл и больше на проказы их не тянуло. Мы теснились вокруг него и неосознанно требовали внимания, не замечая, что часто ему не хватало сил и на самого себя.По приезде в Бахрейн мне пришлось встретиться со многими не очень приятными проявлениями его настроения. Сейчас я говорю не о характере, а именно о настроении. Майкл бывал резок, нетерпим, истеричен, сердит, капризен. Случалось это редко, но случалось. Смысл того, что происходило, дошёл до меня значительно позже, а до осознания причин я добиралась ещё дольше. Как и все, я была слепа, обманута видимым спокойствием и проявлением невероятной силы духа во время известных событий, когда возвращаясь домой после судебных разбирательств, допросов и всевозможных унизительных процедур, Майкл находил в себе силы быть нежным и заботливым отцом своим детям, внимательным сыном и приветливым братом. Я не видела, как вся сила его трещит по швам, как вся уверенность в себе и своей правоте рассыпается в пыль, и как сам он, незаметно и неуклонно, превращается в открытую рану без надежды когда-либо оправиться. Мне не хватило мудрости.Майкл нуждался в помощи, но не мог попросить, поскольку никому не верил. Он боялся, что его психологическая немочь будет выставлена на посмешище так же, как произошло недавно с его успехом. Он боялся всех и не верил никому.И не мне осуждать его за это.Когда мечта его была безжалостно вырвана, вырвана злобно, с корнем. Если бы он только мог вдохнуть в неё жизнь?— для него было бы все не так трагично. Но для такой работы у него уже не было сил. Взять их было неоткуда, поскольку единственный источник его вдохновения и надежды отобрали злая клевета и ложь. Его сердце было открытой раной. Он безмолвно кричал и молил о помощи теми средствами, которые, как он думал, были ему доступны. Как маленький ребенок часто не может просто подойти и попросить о помощи, даже не зная хорошенько почему он так поступает, так и Майкл варился в своих кошмарах, не решаясь громко заявить о них.Перепады настроения происходили не потому, что он хотел испытать чье-то терпение. Он об этом даже не думал. Всё, даже предельное сосредоточенное спокойствие в то время, было отражением его собственного разлада, его боли, его горечи. Горечи, испытываемой им постоянно, каждую минуту.Большой дом становился маленьким и шатким, когда на Майкла накатывала печаль. Он запирался у себя в комнате и не пускал к себе никого. И тогда жизнь в доме затихала. Вилла погружалась в сон. Даже детей не было слышно. Они теснились вокруг Грэйс, как бездомные цыплята. Но при всей своей любви к детям Грэйс не могла вдохнуть в них радость, когда рядом не было их отца. Майкл всегда очень остро переживал свои кризисы, испытывая постоянную вину перед детьми за то, что в такие моменты не мог уделить им столько внимания, сколько хотел. Очень тяжело было видеть, как он старается быть хорошим отцом, но не всегда имеет силы на это.Он бывал мил и приветлив, когда ему удавалось справиться с вспышками раздражения. И конечно же он был тих, как ягнёнок, в окружении Принса, Пэрис и Бланкета. Он мог возиться с ними часами: обнимать, целовать, изображать лошадь, строить с ними домик или железную дорогу, играть в машинки, в кубики, во что угодно, и с таким же увлечением прыгать, кричать или бегать, читать книжки или представлять сказки в лицах, являя удивительный талант рассказчика. В эти моменты он казался совсем прежним, что еще дальше отодвигало для нас понимание того, в какой бездонной яме очутился он, и как мало у него остается сил даже просто для того, чтобы встать утром с постели. Есть большая разница в том, когда невыносимые проявления человеческой натуры происходят под влиянием дурного характера или страхов и безысходности. Он был напуган, и он не видел выхода. Это не оправдывает его истерики и капризы, это их объясняет. Человек, любящий искренне может опереться на это знание и найти в себе силы к терпению, а значит и помощи тому, кого он любит.Я хотела быть терпеливой ради исполнения своих обетов?— я действительно верила, что нахожусь на своем месте, помогая Майклу пережить трудный период жизни. Но это не способствовало моему прозрению насчет его истинного состояния. К сожалению, осознание шло непозволительно долго, и я едва не прозевала последний момент, когда его ещё можно было спасти.***Первое задание, которое я получила от Майкла, как только потекла размеренная и спокойная жизнь, организовать ему экскурсии.—?Я хочу посмотреть мечеть Аль-Хамис. Это возможно? —?спросил он.Не зная, как подступиться к этому делу, я обратилась к Джермейну. Чтобы избежать столпотворения, Джермейн предложил устроить экскурсию рано утром.—?Часов в пять,?— уточнил он. —?В это время уже светло, а посетителей ещё нет. И особых мер безопасности не потребуется,?— помолчав и улыбнувшись каким-то своим мыслям, добавил,?— приготовьтесь, он будет бродить там часа три.—?Что там смотреть столько времени? —?удивилась я. —?Конечно, это исторический памятник…—?Понимаешь, Мойра, такие сооружения ставились не где попало, места? для них специально подбирались. Майкл не просто так захотел там побывать в первую очередь,?— Джермейн отошёл к окну. Я направилась к двери, решив, что разговор окончен, но меня остановил его голос. —?Эта мечеть одна из старейших, построенных в те времена, когда люди ещё не были такими практичными и верили в чудеса, а чудеса случались. Он там будет с сачком бегать и ловить бабочек,?— перехватив мой непонимающий и изумленный взгляд, расхохотался и пояснил,?— вдохновение ловить.—?Дети спят в это время,?— заупрямился Майкл, когда я сообщила ему план,?— нельзя ли подобрать более удобное время?—?Дети могут посмотреть мечеть позже вместе с Грэйс,?— пришёл мне на помощь Джермейн,?— кроме того, им сейчас будет гораздо интереснее и полезнее в парке, чем в мечети.Майкл согласился. Составив план, разработав маршрут поминутно и проверив его в полевых условиях, договорившись со смотрителем музея и охраной, мы поехали смотреть мечеть.Это был мой первый организационный опыт. Я тряслась, как осиновый лист и в каждом придорожном камне видела угрозу. Сжимая потные от страха ладони, я смотрела в затылок сидевшего прямо передо мной на переднем сидении охранника. Омар и Латиф?— наша охрана?— были спокойны и сдержанны, как и полагается телохранителям, я же в очередной раз поняла, что отвага такого рода не для меня. Мне хотелось забиться под сидение и не выглядывать оттуда пока всё не кончится, и мы не приедем домой. Сильной и смелой я была только в окружении своих мониторов.Пока телохранители привычно осматривали территорию, Майкл слегка наклонился ко мне и тихо проговорил:—?Сейчас раннее утро, Мойра, не беспокойся ни о чём,?— осторожно прикоснувшись к руке, добавил,?— всё будет хорошо,?— и выскользнул из машины в открытую Латифом дверь.Помедлив, я выбралась следом. Вероятно, с раннего детства наблюдая столпотворение вокруг себя, Майкл привык к вечному опасению и беспокойству за себя и свою жизнь, но со мной до сих пор такого не случалось. Я впервые сопровождала известную персону. Было бы проще, наверное, если бы это был мой выбор, а не вынужденное принятие на себя чужих обязанностей. Мне было стыдно оттого, что не удалось скрыть своё беспокойство, а слова Майкла не рассеяли страх, а лишь усилили его неловкостью. Я плохо представляла, что мне делать дальше. Этот момент в составлении плана я как-то упустила.Омар поставил машину так, чтобы можно было легко развернуться и мгновенно уехать, а во время стоянки был хороший обзор. Оба телохранителя в прошлом служили в военной полиции и имели опыт охраны, а потому знали, как наилучшим образом выполнить поручение. Я же чувствовала себя бесполезной и неумелой. Мне казалось, что они переглядываются и подсмеиваются надо мной. Как я ни старалась?— победить волнение не получалось. Это вызвало досаду.Оглядевшись, Майкл взял меня за руку, словно ребёнка, и повёл за собой. Наверное, если бы он этого не сделал, я бы всё равно поплелась следом. Сейчас же это было его желание. Я снова подчинилась обстоятельствам.Пока мы бродили вокруг колонн и рассматривали арки и стены, Майкл негромко рассказывал мне историю создания мечети, и я поразилась тому сколько всевозможных мелких подробностей он знал!Достаточно было нескольких слов и тихого голоса, как моё воображение умело вставило услышанное в картины, которые проявлялись медленно, как акварельный набросок; с каждым звуком приобретали новые черты, оттенки, глубину и простор. Мой слух уже полнился шумами давних времён, среди которых ярче всего проступал звонкий, немного визгливый, но не лишённый мелодичности голос муэдзина, собиравшего народ на молитву. Я тряхнула головой, чтобы прогнать наваждение. Почувствовав пристальный взгляд, подняла глаза, но Майкл разглядывал прекрасно сохранившиеся арки, составлявшие когда-то украшение залов и галерей молитвенного дома.Побродив по покрытому каменным крошевом основанию старой мечети, ощупав бугристые стены, хранившие память многих лет и свет сотен солнц, Майкл направился в музей. Маленького роста смотритель, похожий на высохший сучок, встретил нас у входа и с поклоном проводил в небольшие прохладные залы. Не выпуская мою руку, Майкл ходил за смотрителем от витрины к витрине и выспрашивал обо всём, проявляя поразительную осведомленность, чем заслужил одобрение немолодого араба.Оглядев всё, что было возможно, мы остановились возле минаретов. Подняв головы, мы рассматривали остроконечные верхушки башен, которые свечками уходили в небо.—?Само слово ?минарет? означает маяк,?— проговорил Майкл, словно и не прерывал свою лекцию,?— говорят, что в давние времена на верхушке башни зажигали фонарь, отсюда, собственно, и пошло название. Не знаю, насколько можно верить этому… —?он отпустил мою руку и, сделав шаг-другой опёрся обеими ладонями о светлую стену башни, покрытую мелкими узорами трещин, прислонился к ней щекой и закрыл глаза, прислушиваясь. —?Каждое слово имеет историю,?— словно про себя, проговорил Майкл,?— и когда ты произносишь звук или целое слово, то его история выплёскивается в мир и живёт иногда сама по себе, иногда призывая к жизни то, что обозначает…Казалось, даже воздух застыл, вслушиваясь в тихие слова. Деревья замерли, и с неба опустилась прохлада. Майкл отстранился от стены и глянул на меня. Глаза его заблестели. Он словно приглашал присоединиться к некому таинству. Повинуясь безмолвному, настойчивому призыву, я подошла и встала так же, как и он; не надеясь услышать то, что слышал Майкл, но желая разделить с ним миг его творчества текущего момента. Я чувствовала щекой шершавость стены, её тепло, и волнение незаметно отпускало меня, словно прислонившись, я настроилась на какую-то частоту, на которой таким понятным проявлениям, как страх или беспокойство, стыд или неловкость, не было места.Едва слышный шорох земляной насыпи заставил меня приоткрыть глаза. Майкл стоял ближе, а пальцы его находились в паре сантиметров от моей руки. Ещё немного и он смог бы накрыть мою руку своей. Глубоко внутри меня едва осознаваемое заворочалось желание такого простого и в то же время интимного действа. Это было бы не просто дружеское пожатие, это стало бы моментом совместного творчества. Я подняла глаза и глянула прямо в расширившиеся зрачки карих глаз, стоявшего рядом мужчины. В глубине их таилась тоскливая жажда. Майкл как будто пытался сказать что-то, передать мне какое-то знание или, возможно, спросить о чём-то, но то ли не имел слов для этого, то ли смелости.Миг прошёл, желанного не случилось. Майкл отошёл от стены и, схватив меня за руку, повёл вокруг башни. Остановился рядом с дверцей, которая вела внутрь:—?Туда можно? —?спросил он.Кивнув, старик отпер дверь и приглашающе отвел руку. Заглянув в тёмный провал, где от входа начиналась узкая винтовая лестница, Майкл оглянулся:—?Пойдём?Я попятилась, старательно качая головой, чтобы он не вздумал настаивать. Моя рука выскользнула из его пальцев, и я быстро спрятала её за спину. Видимо что-то такое было в моих глазах или лице, Майкл посмотрел на меня удивленно и, пожав плечами, нырнул внутрь. Сначала я слышала его осторожные шаги, но вскоре они затихли. Смотритель потоптался немного рядом, пытался о чем-то говорить. Отвечала я неохотно, и он вскоре ушёл куда-то. А я осталась караулить. Устав стоять на одном месте, я побродила немного вокруг, постояла у дверцы, как сторожевой пёс, и в конце концов отправилась к машине.Ждали мы довольно долго. Наконец, Омар, демонстративно посмотрев на часы, выразительно глянул на меня. Я развела руками:—?И что я должна делать?—?Напомнить боссу о том, что время не резиновое,?— невозмутимо ответил он.—?Почему это должна делать я? —?я возмутилась, несмотря на чувство, что Омар прав.Теперь уже он развел руками, мол, занимая определённую должность, несёшь все неприятные последствия от этого.Никто не любил напоминать Майклу о времени. Почему-то этот момент особенно вызывал его раздражение. То есть, конечно, само упоминание о времени, а не тот, кто о нём напоминал. Просто вестник неизбежно становился участником и зрителем, когда Майкл бывал вынужден вернуться с небес на землю. Однако, здесь и сейчас был ещё один момент: меня бросало в дрожь от одной мысли, что придется лезть в эту узкую башню и подниматься по винтовой лестнице в одиночестве и в темноте.Омар, заглянув вместе со мной в коридор, покачал головой:—?Мойра, я туда просто не влезу,?— виновато проговорил он,?— ты сравни меня и это пространство…Я выдохнула и пошла. А что мне оставалось делать? Утро неумолимо наступало, время бежало вперёд и нужно было уехать отсюда до появления первых туристов и жары. Уже и смотритель беспокойно расхаживал неподалёку.***Вывалившись из узкой дверки на огороженный невысокими дырявыми перилами балкончик, я едва успела затормозить перед большой щелью, сквозь которую могла свободно кувыркнуться и полететь на землю. Майкл сидел неподалеку прямо на полу, поджав ноги. Выскочив, я ещё успела увидеть проявляющееся недовольство на его лице прежде, чем тёмная пелена закрыла от меня свет. Сердце гулко застучало в ушах, и я почувствовала, что не могу вдохнуть. Ноги, подламываясь на каждом шагу, пытались куда-то идти. Схватившись за горло, я попыталась выдавить воздух или всосать его?— что-нибудь, чтобы развернуть слипшиеся лёгкие. В следующую минуту я почувствовала, как упираюсь спиной во что-то тёплое, движущееся размеренно, голова под мягким давлением на лоб отклоняется назад. Проясняющийся понемногу взгляд устремляется ввысь. Ноги слабели, но я не падала, удерживаемая крепким, сильным, осторожным захватом.—?Ну, — негромко проговорил знакомый голос,?— дыши, вместе со мной, давай, вдох-выдох.Паника ковром стелилась у моих ног, страх шалью окутывал голову, ужас прижимал руки смирительной рубашкой.Майкл поддерживал меня за плечи, и я спиной чувствовала, как мерно вздымается и опадает под глубокими вдохами его грудь, словно волны, набегающие на песчаный пляж и легко оставляющие его до следующего раза. Они откатывались без сожаления, потому что откликались на вечное движение. Здесь, за моей спиной трепетал вечный пульс, покоряющий размеренностью?— вдох-выдох, вдох-выдох.—?Слышишь? —?наклонившись к самому уху, прошептал Майкл. —?Повторяй за мной…Вдох-выдох?— вздымался и опадал земной пульс, приводивший в движение вселенную, в которой не было страха. Я подняла голову и примостила затылок на груди Майкла, устроилась удобно, как на подушке, и прикрыла глаза.—?Всё хорошо? — всё так же размеренно дыша, тихо и ласково спросил он, и я услышала улыбку в его голосе.Мне показалось, что он тоже закрыл глаза. Прислонившись к шершавой стене минарета, Майкл притянул меня ближе, почти уложив спиной себе на грудь, переплёл свои пальцы с моими, казалось, будто я сама обнимаю себя. Мои руки представлялись продолжением его, а руки Майкла стали продолжением моих. Я стояла, погруженная в невероятные ощущения, разглядывая неумолимо светлеющее небо.Паника, накрывшая меня сразу, не хотела уходить так же быстро. Она сползала словно древняя старуха с высокой и неудобной кровати. Кряхтение её и визгливый кашель отдавались в голове натужными болями. Неохотно покидая меня, она тянула и дёргала каждую клеточку тела, но спасительное движение, которое я отчётливо чувствовала спиной, не давало скатиться в паническое беспамятство. Простое действие ?вдох-выдох?, как волшебный канат держали на плаву.Пелена с глаз сошла, и я как будто впервые увидела небо. Я смотрела на него, стараясь дышать в ритм и размеренно, и дивилась его глубокому синему цвету в самой вышине, незаметно переходящему в серовато-белёсый у горизонта. Там, где небо сливалось с морем, бледно-голубой цвет неба и синий почти черный цвет моря медленно впитывали в себя лучи просыпающегося солнца. Солнца ещё не было видно, но малиновый привет, посылаемый им, окрашивал горизонт в немыслимые фантастические цвета. Как будто большой космический пёс вылизал до блеска голубую чашу небосвода и следы его стараний просвечивали сквозь прозрачные стенки там и сям сполохами нежных и теплых цветов. Величественное зрелище установило тишину всюду, откуда его можно было разглядеть.—?Смотри,?— прошептал Майкл,?— видишь вон там, точка в небе… сейчас она приблизится, и ты увидишь.Через несколько минут я действительно разглядела большую острокрылую птицу, парившую в вышине.—?Это сапсан, он из породы соколиных,?— заговорил Майкл негромко. —?Здесь они не водятся. Их можно встретить на западном берегу Аравии и то редко. В этом краю они не гнездятся, пролетают только. Я где-то читал, что иногда орнитологи прикармливают этих птиц, чтобы наблюдать за ними, так сказать, в природных условиях, не в клетке, и тогда эти птицы вьют гнездо в городе на какой-нибудь башне или высотке. Есть даже питомники. Знаешь, это удивительные птицы. Во время охоты они развивают фантастическую скорость! До трёхсот километров в час, представляешь? Это самая быстрая птица из всех соколиных. А ещё… они моногамны… как лебеди… пара создаётся один раз на всю жизнь.Голос Майкла звучал приглушенно и размеренно, и тепло разливалось по моим жилам. Вдох-выдох. Кудесник снова явил свое чудо. Я думала, что мне не справиться.—?Сейчас он вылетел на охоту. Скорее всего это птица из Национального парка. Я слышал, что там живёт пара сапсанов. Там вообще очень много птиц и разных других животных. Нужно обязательно там побывать,?— он крепче прижал меня к себе и, наклонившись к моему уху, буднично добавил,?— только не нужно волноваться так сильно,?— в голосе его проявилось лёгкое веселье.Я улыбнулась, услышав эти слова. Моё волнение, переживания по поводу этой экскурсии, страх не справиться, сейчас были так далеко, словно в другой жизни. Пережив физическое потрясение несколько минут назад, я уже не думала о воображаемых страхах, которыми полнилась моя голова час или два назад.—?Откуда… —?моё дыхание всё ещё подводило меня. Вдохи и выдохи оставались рваными, но страха задохнуться уже не было.—?М-м?—?Откуда… вы знаете все это?—?Мы? —?он едва слышно хмыкнул. —?Мы знаем все это из книжек.Мне показалось, что после этих слов он невесомо прикоснулся губами к моим волосам. Подняв глаза, я посмотрела на него?— ничего подобного. Майкл стоял, прислонившись затылком к стене, и смотрел в небо. Лицо его было довольным и очень спокойным. Впервые, не считая краткого эпизода у подножия башни, я видела его так близко. Майкл был выше и больше меня, возможно поэтому мне казалось, что он не просто обнимает меня за плечи, а словно укрывает собой со всех сторон, обволакивает. Мне было очень уютно.—?Ну, как, —?спросил он, опустив глаза и глянув на меня,?— прошло?Его бледное лицо было повёрнуто ко мне. Так близко я могла видеть только отдельные черты, но не всё лицо целиком, словно отражение его лица не помещалось в зеркале моих глаз, как будто оно было гораздо больше и значительнее, чем я могла увидеть с такого близкого расстояния. В паре сантиметров от себя я видела острый подбородок с резкой ямочкой. Губы не улыбались, но и недовольства в них не было. Выражение лица было спокойным, а глаза смотрели участливо. В самой-самой глубине их, в тёмной сердцевине, трепетало беспокойство и едва заметная неуверенность, словно Майкл, решившись спонтанно на какой-то поступок, не знал, как к этому отнесутся окружающие и как будто немного переживал о их реакции на свои действия.—?Чувствую себя невротиком,?— я потерлась щекой о его плечо. Мне совершенно не хотелось высвобождаться из его объятий. —?Просто там было так… так тесно,?— я содрогнулась и липкий пот снова прокатился каплями по моему лицу.?— Чш-ш! Всё хорошо, здесь нет стен… —?его тёплое дыхание обожгло мою щеку, кончики мягких волос задели шею, а руки, едва ослабив объятия, вновь прижали меня крепче.?Да, — мелькнуло в моей голове,?— здесь нет стен, здесь есть ты и твои руки, и я снова задыхаюсь, но теперь уже по другому поводу?.—?Я знаю, что есть люди, которые боятся замкнутых пространств.—?А вы? Вы боитесь чего-нибудь?—?Боюсь,?— просто ответил Майкл, помедлив продолжил, словно через силу, как будто сообщал что-то чего очень сильно стеснялся,?— я боюсь сломать ноги. Есть, конечно, и другие страхи, но этот основной. Он проходит через всю мою жизнь. Помню, в детстве я часто просыпался ночами от сна, в котором это происходило. Сюжет был разный, но заканчивались сны всегда одинаково.—?А почему вы так боитесь этого,?— спросила я, сразу же сообразив, какую глупость сморозила.Майкл хихикнул и сейчас совершенно отчётливо чмокнул меня в макушку, потом упёрся в неё подбородком и вздохнул:—?По-моему, это очевидно: мои ноги?— это средство добычи пропитания. Не будет ног?— не будет меня,?— и нарочито пафосно проговорил,?— и гибель постигнет всё вокруг.—?Но вы же певец?—?Я прежде всего танцор. Песня рождается из танца. Знаешь, чего мне всегда хотелось? —?он посмотрел на меня округлившимися глазами, словно вдруг вспомнил нечто весёлое, и в глазах его запрыгали, заискрились смешинки, как будто до сих пор он был чем-то встревожен или опечален, а теперь вдруг всё прошло. Подул ветер и разорвал, рассеял серую пелену туч, и выглянуло солнце яркое и блескучее. Тысячью мелких солнечных зайчиков расплескалось оно по округе, осветило дома и даже серые, изъеденные временем стены мечети, показались не такими старыми и даже красивыми.— Прыгнуть с парашютом. Но те, кто заботился обо мне, всегда приходили в ужас от этой идеи. Так забавно было наблюдать, как они пытаются робко отговорить меня. Никто не понимал, что я сам на это никогда не решусь. Да,?— задумчиво хмыкнул он,?— кто поверит в это? —?солнце снова скрылось за тучку. Тяжело вздохнув, Майкл спросил – Ты пришла за мной?—?Скоро здесь будет много туристов,?— виновато произнесла я.—?Да, я совсем забыл о времени,?— печально заметил Майкл. –Здесь чудесно, правда? Так бы и стоял…Я была с ним согласна. И в то же время хотела скорее сбежать отсюда, чтобы прервать ощущения, которые неотвратимо накрывали меня. Мне казалось, что сердце моё расширилось и каждый вдох отдавался в нём уколом странного, сладкого, тоскующего томления. Надо было срочно выбираться из его объятий, но так не хотелось!Время неумолимо бежало вперёд. Солнце, выглянув и решив, что все в порядке, выплыло на небосвод, окрасив всё вокруг бледно-золотистым цветом. Пока ещё оно было ласковым и не впивалось в глаза и тело подобно рою диких пчёл. Майкл, бросив прощальный взгляд на шараф**, наклонил голову и шагнул в маленькую дверцу, которая мне представлялась разверстой пастью чудовища. Я затормозила у порога, чувствуя отголоски пережитого потрясения. Шаги стихли, и Майкл просунул голову в дверцу:—?Пойдём? —?он протянул мне ладонь, я подала руку,?— Холодная и дрожит,?— констатировал Майкл, аккуратно сжав мои пальцы. —?Боишься? Теперь ты не одна, ты со мной… Давай для поддержания бодрости духа я спою тебе что-нибудь… воодушевляющее,?— потянув меня за собой, предложил он и завёл противным писклявым голосом рождественскую песенку.Это было так уморительно! Где-то в середине тёмной и узкой лестницы я не выдержала и рассмеялась. Я не видела Майкла в темноте, я шла на голос, подбадриваемая ласковой, крепкой рукой-ведуньей, которая уверенно вела меня мимо моих страхов. А Майкл продолжал голосить, и пространство вокруг наполнялось его весельем, и долгий путь вниз вовсе не показался таким уж бесконечным.Мы возвращались домой, и в салоне автомобиля царила спокойная, ласковая тишина.Прежде чем выйти из машины на гравийную дорожку возле дома Майкл осторожно прижал ладонью мою руку к сиденью автомобиля и тихое ?спасибо? коснулось моего слуха. Мне показалось, что он хотел меня обнять, но не решился.