XXVII (1/1)

Позже, когда к Кайто вернулась утраченная способность слушать и осознавать услышанное, Какеру признался, что оказался поблизости не случайно, а лишь после звонка Футабы. – Значит, он заметил меня у дома Уозуми, приехав, по своему обыкновению, без предупреждения? И по моему внешнему виду сделал вывод о целесообразности звонка тебе? – уточнил Кайто. Свой собственный голос, звучащий приглушённо и апатично, он слушал словно со стороны. Тяжело вздохнув, он болезненно усмехнулся. – Насколько я был плох?– Достаточно, чтобы я на твоём месте испытывал бы стыд при одном только упоминании об этом, – ровным тоном отозвался Какеру, не отрываясь от экрана ноутбука перед собой. Его взгляд был скрыт бликующими очками. По выражению его лица ничего нельзя было прочесть, кроме нескольких отражённых в стёклах очков кандзи. Кайто это странным образом успокаивало.– Нужно будет ему перезвонить, – сказал он, переведя взгляд на высокий потолок. – Поблагодарить, что ли… – Да, пожалуй, с твоей стороны это было бы мило.Кайто хмыкнул, ничего не говоря, откинувшись на подлокотник дивана. Полупустая квартира Тенгендзи, вся уставленная заклеенными коробками, имела нежилой, искусственный вид. Лишь только на днях Какеру удалось перевезти некоторые вещи из семейного поместья, но заняться их распаковкой у него не было ни времени, ни, как подозревал Кайто, желания. В гостиной стояли лишь занятый Кайто диван и низкий пластиковый столик, который Какеру собрал только сегодня, чтобы взгромоздить на него ноутбук и заняться изучением каких-то репетиционных материалов, сидя прямо на полу. Хотя Какеру и заверил Кайто, что у него сегодня честно заслуженный выходной (едва ли не первый за много месяцев), на кухне он долго разговаривал по телефону, пару раз сорвавшись на высокие тона. Вернувшись в гостиную, он сразу же принялся за работу, предварительно выбив из Кайто вялый ответ на вопрос о его желании есть. Желание отсутствовало. И не только есть. Кайто и жить не особенно-то хотелось. Какеру этим обстоятельством довольным не выглядел, но и настаивать ни на чём не стал.Благословленный посланник небес как он есть.– И как ты думаешь выжить здесь в одиночестве? Без кота, к тому же.Кайто, после многих часов, проведённых на границе между сном и явью, не без удивления осознал абсолютную неспособность выдерживать тишину. Хотелось говорить, неважно что, хоть что-нибудь. Приобретённые профессиональные издержки за время работы на радио? Нет. Скорее, нежелание оставаться наедине с самим собой.– Тавиану в особняке лучше, можно по саду погулять, да и дом большой. Не могу держать его в четырёх стенах, – ответил Какеру. Не без явственно прозвучавшей в голосе грусти.– А раньше мог.– Раньше… Раньше у меня никого другого, кроме него, не было. Я не мог его оставить. И раньше он был… моложе. Вряд ли я буду проводить здесь много времени, на самом деле. Но в перспективе…Какеру не договорил, увлёкшись чтением, а Кайто не стал торопить с ответом, подняв глаза к светло-бежевому потолку, под которым едва слышно гудел кондиционер. Кайто не ощущал температуры.– Ты, конечно, будешь смеяться, – подал голос Какеру, щёлкая компьютерной мышью, – но я, в некотором роде, начал искать одиночества. После завершения школы. Не то чтобы я к нему привык. Но оно мне стало необходимо.?Как и всем нам…? – подумал Кайто. Повернув голову, он посмотрел на Какеру, на его повёрнутое в профиль лицо, которое перестало быть нечитаемым. Но этот язык был Кайто незнаком. Тенгендзи Какеру, который в школьные годы ни одного вечера не мог провести, не нагрянув к кому-нибудь в гости, говорит об одиночестве. Небо всё-таки упало на землю.– Ха-ха-ха, – безэмоционально проговорил Кайто. В ответ на недоумённый взгляд пояснил: – Смеюсь. Не могу позволить твоим ожиданиям быть обманутыми. – Ну, вот что ты за человек, а?– Невыносимый. Абсолютно.Какеру раздражённо шикнул, но предпочёл промолчать, вновь отвернувшись к компьютеру.За огромным окном, занимающем полстены, и балконной дверью сгущались ноябрьские сумерки. Кайто хотелось, чтобы Какеру выключил свет в комнате, и тогда можно было смотреть в окно и любоваться оттенками синего и фиолетового, приглушёнными мутным оранжевым маревом искусственных огней.Кайто закрыл глаза.– Эй, Какеру-кун.– Что такое, Кайто-чан?– Расскажи мне что-нибудь весёлое.– Чего ещё желаете?– Пока только это. Расскажи. Что-то, что заставит меня улыбнуться.– Ты и так улыбаешься.– Правда? Я не чувствую.Кайто вдруг ощутил предательскую судорогу, сковавшую губы. В уголках глаз кольнуло болью. Рядом тихо выдохнул Какеру, щёлкнул мышью ещё несколько раз, после чего раздался шорох закрывающейся крышки. Когда он поднялся, Кайто сдержал порыв открыть глаза, чтобы проследить за ним. Но шаги Какеру не покинули границу слышимости. Кайто ощущал его присутствие, которое стало отчётливее в момент, когда темнота за сомкнутыми веками стала гуще.Кайто открыл глаза, не узнавая комнату в приглушённом свете. Краем глаза он увидел, как Какеру вернулся на прежнее место, облокотившись о диван. Он снял очки и сидел, запрокинув голову назад, почти коснувшись коленей Кайто. – Ты выглядишь одиноким, – прошептал Кайто.– От кого бы я это слушал, – произнёс Какеру, устраиваясь поудобнее. Почувствовав что-то, щекоткой скользнувшее по губам, прекрасно представляя, какой, вероятнее всего, будет реакция на его слова, Кайто сказал:– Расскажи о Куге.Какеру бросил на него гневный взгляд.– Давай ты притворишься спящим? – скрипнув зубами, предложил он.– Давай, – согласился Кайто. Повернувшись на бок лицом к Какеру, он подложил под голову сомкнутую руку. – Давай я буду спать, а ты – говорить. Я хочу услышать, как ты говоришь о любимом человеке.– Ну знаешь ли!– Пожалуйста.Жар, исходящий от негодующего Какеру был буквально осязаем. И сорвавшееся с губ Кайто слово было просьбой не лишать его этого тепла.Какеру молчал. В полумраке едва ли можно было различить черты его лица. Но он повернул голову к окну и Кайто вновь увидел то, чего не видел раньше. Чего не мог объяснить. Но он мысленно пообещал себе запомнить это выражение и попытаться повторить его, если его однажды попросят изобразить человека, примирившегося с самим собой. И в разрушившем тишину голосе не было ни боли, ни сожалений.– Моя история отдаёт бессмыслицей и душевной смутой, безумием и бредом [1], – сказал Какеру. Кончики его губ изогнулись в намёке на улыбку. – Раз уж тебе так сильно хочется услышать исповедь, тогда слушай. И не забывай делать вид, что спишь.Кайто послушно закрыл глаза. Принялся считать секунды, прошедшие с момента, как Какеру вдохнул, всколыхнув воспоминания, составляющие его. И на выдохе прозвучало имя.– Куга признался первым. Произнёс это вслух, когда я уже и так осознал его симпатию. Я долгое время упрямо отказывался признавать свои ответные чувства. Хотя... Хотя Куга показал, что и моя к нему привязанность носит определённый характер. Но мы были подростками, и я думал, что это пройдёт. Я надеялся, что это ничего не значит. И в тот период, когда я находился в полном раздрае со своими чувствами, я поддался на провокации Тораиши и Китахары, пошёл вместе с ними в клуб. На спор. Я был... раздосадован, не контролировал себя. И пытался быть кем-то другим. …А потом пришёл Куга.Неожиданно для самого себя Кайто вспомнил тот вечер. Когда после телефонного звонка Изуми Шу быстро собрался и вылетел из комнаты, ничего не объяснив. Он тогда не вернулся на ночь, но Кайто не придал этому значения.– Я был не в себе. И Куга забрал меня, привёл к себе домой. Его матери, на счастье, не было. Выпитое дало о себе знать, меня валило с ног, я едва не заснул в ненавистной ванне. Куга возился со мной, терпел. Уложил в спальне, а сам остался в гостиной. И тогда, когда я лежал там один, я не мог заснуть. Я психовал, жалел самого себя. И злился. На Тораиши, Китахару, какую-то девушку, имя которой я даже не помню. На себя. И на Кугу. Потому что мне не нравилось быть в комнате одному. Я не мог этого вынести, зная, что Куга рядом. Что он держит дистанцию, даёт мне возможность прийти в себя. Я думаю, практически уверен, что Куга мог бы даже смириться, если бы я наутро стал вести себя как ни в чём не бывало. Он бы сдался, и ничего бы не было. Всё могло закончиться. И тот момент, когда я лежал на чужом футоне в чужом доме и думал о всём том, что считал глупым, был переломным. Я не выдержал, не смог. И... И посреди ночи я пришёл к нему.Кайто лежал с открытыми глазами, улыбаясь, слушая отголоски затихнувшего голоса Какеру. Тот перевёл дыхание, пошевелил затёкшей шеей, добавив со слабым смешком:– А что было дальше, я надеюсь, тебе рассказывать не нужно?– А ты сможешь красочно пересказать?Какеру, рывком обернувшись, хлопнул рукой по поверхности дивана. Его раздражение, впрочем, и вполовину не было настолько сильным, насколько могло.– Уймись же, невежа, – устало прикрикнул он. Кайто, вняв мудрому совету, унялся. Но благоговейная тишина не продлилась и минуты, как Кайто вновь её нарушил.– Я всё же одного не понимаю. Он любил тебя, ты любил его. Что помешало вам быть вместе?Какеру поморщился, смущённый чрезмерно прямолинейными формулировками, но уже сказанное не оставило ему ни шанса для убедительно отступления. – Ничто не мешало, – ответил он. – Мы и были вместе. Почти год. Странно, что ты не заметил. Кайто не позволил себе оказаться сбитым с толку нарочитым замечанием. Приподнявшись на локте, пытливо вглядываясь в темноту с очертаниями его друга, он спросил:– А что случилось потом?Какеру покаянно вздохнул, должно быть, уже пожалев о том, что поддался на уговоры. – Я хотел, чтобы мы не зависели друг от друга, чтобы он выбрал свой путь без оглядки на меня. Тогда мне казалось это правильным. Мне и сейчас так кажется. А Куга разозлился из-за того, что я, якобы, усомнился в его способности самостоятельно принимать решения. И что я боюсь за репутацию, за себя. Мы поругались. Получилось глупо и… гадко, но иначе было нельзя.– ?Иначе было нельзя?, говоришь, – автоматически повторил Кайто. – В реальной жизни нет возможности сыграть ещё один дубль. Ничего не попишешь. Принимая какое-либо решение, ты должен быть готов к последствиям. Едва ли можно дать оценку какому бы то ни было решению, прежде чем раскроются его последствия. Но всё предусмотреть невозможно, а поступишь всё равно так, как подскажет тебе сердце.– Сердце? – искренне удивился Кайто. – Разве твои решения не продиктованы разумом?– Складывается такое впечатление? – в полумраке алые глаза Какеру хитро блеснули. – Ты задаёшь себе вопрос: ?Как будет лучше?? И ты представляешь себе человека, которому не хочешь навредить. Не сухие рассуждения подсказывают тебе решение, а совокупность эмоций, которые ты сумел вообразить и ощутить, моделируя счастье другого человека. Поэтому я и утверждаю, что принятое решение было верным. Потому что тогда я так чувствовал.Кайто растерянно моргал, осознавая услышанное. Оно казалось одновременно глупым и гениальным, и совершенно отказывалось укладываться в голове.В конце концов, Кайто устал думать. И допускал, что именно этого его друг и добивался.– Я проголодался, – объявил Какеру. С этими словами он поднялся, шлёпая босыми ногами, направился к кухне. Кайто прислушивался к стуку шкафчиков (?Чем там можно так шебуршать, ничего же нет?), к жужжанию включенного чайника, к приглушённому бормотанию, в котором едва угадывался какой-то песенный мотив. Кайто лишь на мгновение прикрыл глаза, а когда открыл, ослеп от вновь зажженного света. В ноздри ударил пряный запах, кажущийся смутно знакомым, поднимающийся от пластиковых дымящихся стаканчиков, которые Какеру поставил на стол.– Лапша? – не веря своим глазам, уточнить Кайто.– Лапша, – с обречённым видом подтвердил Какеру. Встретившись взглядами, они рассмеялись.Много позже, сидя рядом, прислонившись к дивану, они молчали, думая о своём. Кайто не заметил, как его рука оказалась сжата ладонью Какеру. И сколько ни старался, он не мог вспомнить, кто потянулся первым, кто первым коснулся кончиками пальцев руки другого, как их ладони соединились. Устав думать и об этом, Кайто опустил голову на плечо Какеру и сказал:– Холодно.Этот холод, что не отпускал его с вечера вчерашнего дня. Который тисками держал его сердце. Потихоньку, медленно, шаг за шагом, отступал. И потому что Кайто ощущал эту перемену, дрожь от предвкушения долгожданного тепла охватила его тело. Самая холодная дрожь. Перед самым жарким теплом. Не похожим на то, что он ощущал в объятиях Уозуми. Дружеское тепло, не способное на предательство. Единственно верное, единственно истинное. Которое он, конечно же, не заслужил. – Если мы это сделаем, может стать хуже, – голос Какеру раздался совсем близко. Он словно губами удерживал смертельную пулю у виска Кайто.– Так сделай так, чтобы не стало, – ответил Кайто, качнув головой.– Я не он. Я никто из тех, кто может ранить тебя. Я на твоей стороне [2].Кайто требовал много. Но Какеру удалось сделать ещё больше.Наутро Кайто не мог даже вспомнить, что между ними было, было ли что-либо вообще, кроме безграничной безусловной любви. Он ощущал себя обласканным, и в смеженные веки бил яркий солнечный свет, что и разбудил его. Какеру нигде не было. Но на столе кухни лежал ключ с запиской, призывающей Кайто позвонить, когда он проснётся. ?Так по-домашнему?, – с умилением подумал Кайто. В одной чужой рубашке, босиком, он пил кофе, стоя у окна. Тогда, преисполненный лишь только светлыми чувствами, он решился включить заблокированный телефон. Кайто обнаружил несколько пропущенных звонков от Уозуми и сообщений от него же с просьбой сообщить, всё ли хорошо. Ничего особенного.И в этот момент телефон в его руках завибрировал. Снова, как по волшебству.На мгновение у Кайто перехватило дыхание.– Брат… – прошептал он. И ответил на звонок: – Да?– Кайто! – раздался восторженный возглас Харуто, искажённый многими километрами статических помех. – Как я рад тебя слышать! – Брат. Всё в порядке?Голос в трубке хрустально рассмеялся и вдруг рассыпался, точно утекающий сквозь пальцы песок.В этот момент сердце Кайто разбилось на сотни мельчайших осколков. Он уже знал ответ, прежде чем полным боли голосом Харуто сказал:– Приезжай. Пожалуйста. Отсутствие даже иллюзии выбора не имело значения.Его брат звал на помощь, и Кайто не мог не ответить на зов. * * *