Мой отец тоже придурок (Серсея Ланнистер/Леди (Мэри), школьное ау, ближе всего к осам) (1/1)

Мэри относится к тому типу изгоев, на которых втайне хотят походить. Ей везёт с внешностью, что исключает недостаток кавалеров и дам, но дамы скромнее, потому их масса не так ощущается. Ей везёт с другом. Данте — капитан футболистов, красавчик и сын директора школы. Он шляется тут и там, и ничего ему за это не грозит, а с ним не грозит и Мэри, которую он зовёт Леди. Ещё Мэри везёт с отцом, потому что он — местный дилер, что значит: у Мэри всегда есть бесплатный доступ к свеженькому. Точнее, Серсея так думает, сидит на трибунах и делает вид, что заинтересована матчем, время от времени выкрикивает имя Джейме, чтобы поддержать, но сама не сводит глаз с одноклассницы.Мэри сидит ниже, рядом с пустым пространством, разделяющим ряды, и матч этот ей нужен ещё меньше, чем Серсее. Мэри, укутанная красным широким шарфом с инициалами Данте, вытягивает ноги на соседние кресла и читает, сидя боком к стадиону. Серсея видит только один её глаз, обрамленный густыми чёрными ресницами, и ловит себя на попытке угадать, карий он или голубой. Серсее почему-то важно это знать. Она, можно сказать, питает слабость к генетическим мутациям.И наркотикам.Серсея спускается и садится рядом, предварительно проверив сухость сидений и аккуратно поправив юбку.— Что читаешь?Мэри удивленно приподнимает брови. Не то чтобы до этого они когда-либо разговаривали.— Книгу.Да, страсть к пустым разговорам не обнаружена.Серсея замечает на щеке одноклассницы кровоподтёк.— А это что? Тебя кто-то ударил? — Серсея недобро щурится.— Нет, я упала, — Мэри плотно стиснула зубы, потом передумала: — Меня ударил отец.— О, — губы Серсеи образовывают идеальную литеру “о”. Губы Мэри, обычно полные, сейчас выглядят как тонкая полоса. Она наверняка их не только сжала, но ещё и закусила. — Хочешь рассказать об этом кому-нибудь? Школьному психологу? Полиции? Твоему другу?— Нет, — это отрицание не превратится в нечто иное. — Я сама ему отомщу, — Мэри выглядит более дикой, чем обычно. Она поворачивается, чтобы сила взгляда не ослабла.Серсея видит оба глаза, карий и голубой, и медленно сглатывает. Очевидный вопрос так и не выскальзывает. Она опускает голову и смотрит теперь на короткую клетчатую юбку, что не достает до колен и не скрывает круглую дырку на колготках.Страшная догадка поражает Серсею, но она не решается её озвучить. Мэри будто читает мысли.— Он не изнасиловал меня. Только ударил. Один раз. Но этого вполне достаточно, — звучит немного жалко, но Серсея не станет на это намекать под страхом смерти. — Я смою в унитаз всю его заначку!Мэри светится от собственной крутости. Серсея прочищает горло.— Может, не всю? — предлагает. — Чего добру пропадать.Трибуны взрываются радостью победы. Серсея видит, что Мэри кричит ей в лицо, но ничего не слышит. Её ?да он же тебя за это натурально в землю закопает? тоже теряется в общем гуле.* * *На следующий день Мэри появляется в школе и сразу подходит к Серсее, оттаскивает от компании популярнейших и величайших.На месте синяка красуется пластырь с сердечками, совсем не подходит хмурому выражению лица и умиляет Серсею. Других повреждений нет.— Я не нашла! А Данте сказала, что споткнулась и упала, иначе он бы полез с кулаками и не дал осуществиться моему плану! — сообщает она довольно просто, будто они с Серсеей теперь друзья, что совершенно точно не так. — Ты мне поможешь?Серсея ошеломлена. Общение, основанное на совместном противоборстве злу, она видела только в ?Гарри Поттере?, но оказанное доверие льстит. Возможно, ей удастся стащить нужное и отговорить девчонку от ненужного. Намечающиеся сборы Джейме обещают уйму свободного времени для подобных маневров и иных до смерти скучных предприятий.— Нужно придумать план. Чёткий. Просчитать всё по времени. Чтобы он тебя даже не заподозрил. Иначе я участвовать не буду.Мэри смотрит зло и обиженно, потому что уже сейчас готова бежать и убивать отца именной скалкой матери, но потом вздыхает и соглашается. Серсея изящным движением заправляет прядь волос ей за ухо, и смеется надутым губам.* * *— Как умерла твоя мама? — спрашивает Мэри, когда тщательно продуманный план безупречно воплощен. Серсея сжимает кулаки, в одном из которых зажат маленький пакетик, о котором Мэри не подозревает, и старается говорить спокойно, хотя взявшаяся из ниоткуда злость клокочет внутри.— Она умерла, рожая Тириона, — Серсея так сильно не хочет об этом говорить, что чихает в локоть и, смахнув выступившие от чиха слезы, едко спрашивает в ответ (и есть что-то нелепое в этой единственной их общности): — А твоя?О смерти матери Мэри ходят самые разные слухи: от молчания о домашнем насилии до криков об оккультных обрядах во славу сатаны.Мэри задумывается, закусив губу, будто стремится спасти себя от случайной оговорки. Так она выглядит совсем юной и беспечной, и нельзя сказать, что только что они вместе подожгли спальню её отца. Адреналин всё ещё бушует в крови и не позволяет бездействовать или смущаться. Мэри говорит:— Раньше я думала, что её убил отец. Довёл своим “бизнесом” или пьяными выходками. — Она чешет нос. — Но она умерла от передозировки и сама выбрала такую смерть. Отец виновен лишь отчасти. В основном в том, что дома всегда эта дрянь под рукой, если знаешь, где искать. А мама, я уверена, знала. Отец её любил. И не держал секретов.Мэри говорит об этом, как о чем-то далеком, хотя прошло меньше двух лет, и Серсея чувствует стыд за многолетнюю ненависть к младшему брату, за то, что это всё ещё её заводит, заставляет кричать и ругаться. Но и гордость тоже. Она не хоронит чувства внутри и спасает этим и себя, и окружающих.— А что именно она?..— Героин. Очень вкусный и дорогой героин, — Мэри пожимает плечами, и всё её безразличие и холодность забываются, когда она говорит, и каждое слово звучит автоматной очередью: — Надеюсь, он больше никогда не сможет купить такой.Серсея оглядывается на тоненький столб дыма и вдруг жалеет об удачности мелкой кражи.— Такой, как ты прихватила, — добавляет Мэри спокойно. В её словах нет укора, но и нет сострадания или беспокойства, что злит. А то, как быстро она переключается, вообще-то пугает, но Серсея отмахивается от этого, потому что убеждена, что сама такая же вспыльчивая и холодная попеременно.— Почему ты ничего не сказала? — Разные глаза Мэри сейчас кажутся одинаково тёмными.— Это твой выбор.— И ты бы не помешала мне? — Серсея отчаянно хочет услышать доказательства небезразличия всегда и ото всех.— Скорее всего нет. Мы друзья. Я могу наблюдать за тобой, когда ты рядом, чтобы помочь, но я не стану тебя преследовать, чтобы этого добиться. И никому не скажу. Даже Данте. Обещаю.Мэри отсраненно возится с пуговицами на рубашке.— Мы друзья? — Серсея переспрашивает недоверчиво. У неё никогда не было друзей, были только Джейме и Тирион.— Да, ты ведь мне помогла.Мэри улыбается широко. В ней больше нет затаенной злобы, кажется, она сожгла её раз и навсегда и не думает, что будет после, уже не думает. И Серсея завидует.Серсея облизывает губы, прежде чем говорит:— Мой отец тоже придурок.Возбуждение в крови грохочет и требует выхода. Кричать о себе миру хочется сильнее и громче. За её спиной горит здание, и она не жалеет. Свобода опьяняет.— Хочешь что-нибудь поджечь? — серьезно предлагает Мэри.— Нет, хочу дождаться совершеннолетия и свалить. Мы уже всё решили с Джейме.— С Джейме? Вот как, — Мэри говорит тихо, и на краткий миг Серсея пугается, что слишком очевидна в том, что никто до сих пор не понял или не озвучил ей в лицо.— Да, он же мой… брат. Всё такое, — Серсея прочищает горло. — А вы с Данте?— А что мы с Данте? — Мэри хмурится так, будто этот вопрос не очевиден и не имеет никаких предпосылок.— Планируете что-то после выпуска?— И да, и нет.— Это как?— Мы точно знаем, что не бросим друг друга, но пока не решили, куда пойдём. Он мой лучший друг.— Друг?— Да. Только друг. А Джейме — твой брат, — Мэри улыбается лукаво. — И знаешь что?— Что? — переспрашивает Серсея, и во рту её совершенно сухо.— Подростки влюбляются по много раз, — Мэри смеётся.