Часть 9 (1/1)

Крупная ворона недовольно тряхнула крыльями. Под её веткой, на прикрытой листвой земле, было много вкусной еды. И сейчас к этой самой еде всё ближе подскакивали мелкие пакостники-воробьи. С ещё одним взмахом крыльев они только ненадолго замерли на месте, но уже не бросились врассыпную, как в прошлый раз, решив не обращать внимания на пугало на ветке. Ещё бы - это ведь были воробьи первого выводка, рождённые в начале лета, значит, уже подросшие и самостоятельные хулиганы. Приставшие к стайке августовские желторотики от старших братьев не отставали, попискивая, когда неосторожные птички толкались крыльями, напоминая, что маленьких обижать нехорошо.Еды, конечно, было много, но для одной птицы. Для стайки воробушков - каждому по крошке. Ворона тяжело снялась с ветки, грузно взмахнула пару раз крыльями и плюхнулась в центр атакуемой площади. Воробьи выждали, пока она потопчется, собирая самые крупные куски, проголодались, осмелели и потихоньку, короткими прыжками, вертя головой во все стороны, держа ворону в поле зрения, начали приближаться к пиршеству. Ворона заметила движение в опасной близости, повернулась и склонила голову набок. Увиденное ей совсем не понравилось: наглые воришки вплотную подобрались к заветному лакомству и даже расправленные крылья их не спугнули. Когда ворона делала пару шагов в их сторону, взмахивая встопорщенными перьями и становясь похожей на большой встрепанный веер, они отскакивали в сторону и по широкой дуге заходили ей в тыл. Ей бы каркнуть, да непонятный зверь под деревом может проснуться, из-за него, ворочавшегося и издающего странные звуки, она и просидела на ветке до прилёта воробьев.Андрей не заметил, как уснул. Вроде бы читал книгу, но вот сначала к концу абзаца начал пропадать смысл, потом то же самое случилось со строками. Слова не желали складываться в предложения, буквы - в слова. Всё поплыло перед глазами, и он медленно начал заваливаться набок.Он очнулся от неясной тревоги. За спиной кто-то плакал. Парень медленно встал и, покачнувшись, опёрся левым локтем о ствол дерева. Голова кружилась, спина не разгибалась, ноги не держали. Плач начал отдаляться и стал отчаяннее. Кое-как выпрямившись, Андрей вышел из ямы по пологому склону и обошел ель - никого, и следов нет. Плакать стали правее. Андрей поколебался, но всё же пошёл на звук, сочтя, что если плачущий перемещается, и это слышно сразу, то идти недалеко.По мере того, как он шёл, плач становился тише, но уже можно было точно сказать, что плачет женщина, вернее, девушка. Голос был смутно знакомый, но кого-то вспомнить по плачу парню казалось совсем невероятным. Впрочем, сначала нужно найти, а там разберется.Он шел вперёд, спотыкаясь о торчащие корни, цепляя низко висящие ветки, опираясь о стволы и получая за это свою порцию пожухших листьев и мягкой желтой хвои за шиворот. Пару раз хвоинки даже клевали его в щёку, приносимые ветром. Лужи под ногами размягчали опадь, и вместо шелеста листвы или треска мелких веточек раздавался лишь редкий плеск буроватой, но достаточно чистой, чтобы можно было разглядеть скрытые ею листья, воды. Было светло, но солнца не видно, и даже всегда просвечивающий сквозь облака диск куда-то скрылся. Птицы, напуганные человеком или осенью, а то и всем сразу, молчали. Андрей был настолько занят выбором дороги, что даже не обратил внимания, что плач совсем сошёл на нет.Вспомнить о нём оказалось непросто, будто это было совсем неважно, не важнее молчащих птиц. Парень развернулся и пошёл обратно, ощутимо забирая влево, надеясь снова услышать. От страшной догадки его прошибло дрожью: а вдруг она упала, сломала себе что-нибудь и истекает кровью. Вернее, уже истекла, если обессилела настолько, что нет сил даже на стоны. Словно в ответ на его мысли слабый ветерок донёс обрывки звука. Сориентировавшись, Андрей бегом рванулся в ту сторону, чуть ли не в голос упрашивая держаться, дождаться. Всё громче и громче раздавался тоненький женский плач, когда капризная память подкинула идею, почему он так знаком учёному. Он немногих женщин видел плачущими и ещё меньше - слышал. Даже на похоронах сокурсника Веньки его мать, которую держали за руки, чтобы не кинулась в могилу за единственным сыном, да безнадежно влюблённая в него девушка, с которой они были вместе уже три года и собирались пожениться осенью, своими слезами давились молча. Лишь раз, когда гроб опустили и вытянули веревки, мать вырвалась и бросилась к нему, но почти невестка поймала её в объятья, и, только рухнув на колени, они обе в голос страшно завыли.Так, как сейчас, знакомые девчонки плакали в детстве, всхлипывая, размазывая слёзы по лицу, как от разбитой коленки или большой обиды. Повзрослевшими они научились держать удар. Почти все.Так обычно плакала Танюха-туристка, когда её обижали.