chapter I (1/1)

***С каждым днём солнце светит только теплее и увереннее. Зелень леса набирает всё больше и больше красок, наливаясь яркими тонами. Землю устилает свежая трава, что салатовой скатертью лежит под ногами, мягко щекоча ступни. Птицы звенят в ветвях, не умолкая, и над ухом жужжит безустанно какая-то букашка, и единственное спасение от её норовящего, назойливого, беспокойного и непрошенного общества?— погружение в воду вместе с головой.Двое темноволосых юнош в долгополых чёрных одеждах изворотливыми горностаями пробираются сквозь звенящие каплями утренней росы заросли прямиком к берегу защищённого от всех ветров плотным рядом хвойника и ягодником круглого, прогретого за недавние дни лучами жаркого солнца озерца с отвесными скалистыми крутоярами. Молодые люди, заливаясь счастливым говором и смехом, несутся напролом через невысокие кустарники, листья которых источают сладостный аромат. Перелетая заболоченную, топкую лайду, разноглазые бандиты стремительно следуют по течению мелкой речушки, струящейся вниз, к озеру, по массивным валунам.Тот, что кажется, постарше, добравшись до каменистого склона, осторожно подаёт руку младшему и с ласковой, утихомиренной улыбкой скользит вниз по песку, гальке и сланцу.Стоило только широким лапам ветвей раздвинуться и открыть место для шага вперёд, прямиком к водной глади, как по цветастым глазам младшего наследника нынешнего Папы, Аристедеса Седьмого, ударяет ослепительный свет, и тот с некоторым недопониманием и секундным недовольством щурится, часто промаргиваясь. Там, впереди, на другом берегу, высится заострёнными шпилями и гордыми куполами прямиком к небесам чернокаменная церковь, и бесноватые фигуры на сводах крыши её издалека кажутся действительными образами, остановившимися на минуту-другую и выглядывающими внимательно с волчьей натурой исподлобья неприятеля, скрывающегося в глухом ельнике.—?Как тебе это место, Нихил? —?спрашивает с лёгким любопытством, но чрезвычайным спокойствием юноша с не по возрасту мудрыми глазами, помогая тем временем окончательно спуститься на берег своему спутнику. Когда черноволосый пройдоха отряхивается и выдёргивает ладонь из братской руки с самонадеянным видом полностью свободного и независимого отрока, юноша постарше подходит к краю крутояра, поросшего редкой травой, и, расставляя ноги на ширине плеч, вскидывает руки, поднимает голову с гордостью, и улыбается солнцу, втягивая носом паутинку ароматов. Он чувствует себя единым с этим местом. Местом, ставшим обителью его умиротворения. Нихил оглядывается по сторонам оценивающе, и его пытливый ум острословного критика так и норовит найти что-то неидеальное в окружающей его среде, но всё ж таки молодой служитель Тьмы молчит, позволяя брату, приведшему его сюда слегка расслабиться.—?Неплохо,?— пожимает плечами в ответ разноглазый и с лёгкой ухмылкой опускает голову, глядя себе под ноги и попинывая мелкую гальку, потирает о неё нос туфли.—?Я знал, что тебе понравится,?— улыбается Тотум и жмурится лучистому светилу, достигающему постепенно своего долгожданного места на небесах. Нихил с деланным чрезвычайным недоудовольствием пофыркивает и ежится, замечая, как липкая глина въедается в подошву его чёрных ботинок, и тут же стремится выскочить из вязкой лужи, но только нелепо подскальзывается на каменьях и норовит проехаться по ним носом. Старший юноша тут же огляывается и подаёт руку в знак поддержки, другой слегка придерживая лохматого черноволосого забияку за бок, но тот пыжится, как воробей, и всей своей горделивостью и самоуверенностью пытается показать независимость от старшего брата, молодым козликом вскакивая на ближний камень и встречаясь взором ко взору брата.Тот добродушно усмехается в ответ, качая головой и вновь обращая взгляд разных глаз куда-то в несгладимую даль, политую солнечным светом, словно расплавленным золотом. На другом берегу, где высится полное собственного достоинства, величавое Духовенство, всё так же процветает не менее буйная жизнь, противоречиво пронзённая иглою какого-то наводящего умиротворения. Крики парящих над церковными садами воронов не нарушают тишину критически, быть точнее, даже дополняют её порожнее смирение какой-то песнью здешних мест. Прищуриваясь, Тотум замечает на противоположной стороне озера в тени деревьев такую же, как и они с Нихилом, невзарчную тень в длинном чёрном облачении, усевшуюся на широком плоском валуне с самодельной удочкой в руках и что-то неслышно бурчащую себе под нос.—?Брат Маттис снова решил попробовать себя в рыбной ловле? —?беззлобно ухмыляется будущий Нулевой, тем временем как Первый осматривает товарища издалека с житейской мудростью, с пониманием и заинтересованностью наблюдает за тёмным праведником, старательно разбирающим снасти.—?Попробовать? Разве ты забыл о хариусах, что были на нашем столе всю неделю? Рыбалка для брата Маттиса не просто отдых или способ добычи продовольствия, для него это искусство. Вся рыба, которую ты ешь?— его промысел.—?Я смотрю, ты и сам заинтересован в этом, раз каждый чёртов день водишь меня к озеру,?— скалит зубы в очередной раз Нихил, усмехаясь под нос.—?Не в этом дело,?— ласково поваркивает Тотум и в то же время толкает брата в плечо легко и нежно,?— здесь я ищу покой и умиротворение для моей души. Не забивай этим голову! Вода уже давно прогрелась, полезай!С этими словами старший юноша живо, но при том очень аккуратно стаскивает с себя сутану, поочередно расстёгивая каждую пуговичку. Осторожно скложив одежду, молодой человек укладывает её между разогнутых в разные стороны нижних ветвей одного из ближайших деревьев, устраивая обувь под его же корнями. Нихил, как более строптивый и воинственный бесёнок, кидает своё облачение на куст комом и заскакивает в воду первым, обдавая старшего брата брызгами с ног до головы.Тотум поначалу оторопевает, и судорога, подаренная холодом, пронзает его весьма худощавое тело. Молодой человек все ж таки игриво изворачивается и смотрит на младшего брата, плещущегося в воде, словно выдра, и, кажется, чувствующего себя полноценно счастливым и беспечным. Нихил бьёт ногами по синей глади и раскидывает руки, поглаживая гребешки маленьких волн, которые сам же и взбаломутил. Намокшие чёрные волосы валятся ему на глаза, липкие и отяжелевшие, однако пройдоха и в ус не дует, оставаясь лежать на спине и ухмыляться летнему небу. Недолго.Стоит Тотуму отпустить страхи и сомнения о том, что младший брат вновь окатит его ледяными крапами и начать растирать плечи, чтобы привыкнуть к воде, зайдя в неё по пояс, как Нихил подскакивает с места и наваливается на старшего, толкает в бок, дабы свалить в озеро. Разноглазый коротко шипит в знак недовольствия и всеми силами стремится выбраться из удушающих объятий бандита, но вскоре тот и сам соизволяет отпустить его. Юноша дрогает, но в конечном счёте ложится на воду рядом, пофыркивая под нос добродушно и беззлобно.—?Освежился? —?острит Нихил дружески, поворачивая голову с ничего толком не видящими из-под мокрой чёлки разными глазами к Тотуму и стремится увернуться, чувствуя приближение нежной оплеухи,?— не хочешь ещё раз?—?Только попробуй,?— хохочет старший, и, приближаясь к лукавцу чуть ближе, похлопывает его по плечу. Солнечный свет заботливо согревает его забнущее тело, но не столько собственная дрожь заботит Тотума, сколько довольная улыбка на самовлюбленном братском лице.Проходит несколько мгновений. Ничто не смеет шевельнуться в округе, только, кажется, ослепительное светило продвинулось на дюйм выше по небесной лазури. О чём-то личном задумавшийся Нихил живо мотает головой, стараясь отогнать остатки рваных бессвязных мыслей. Тотум скромно поднимается на ноги и сызнова глядит куда-то вдаль молча, и отчего-то младшему кажется, что его пронзает… лёгкая печаль.—?Эй, не хочешь сплавать вон до того острова? —?стараясь развеять ощущение непредвиденной тоскливой нотки вскидывает руку вместе с уймой брызг черноволосый,?— всяко веселей и полезнее, чем плескаться на мелководье,?— норовит хохотнуть Нихил с лёгким презрением, но замечая только тонкую, очень лёгкую и загадочную улыбку Тотума, тихо, несвойственно себе с мимолётным беспокойством замечает:?— и ты не замёрзнешь.—?Отличная идея! —?отдаёт знак участия юноша, мастерски скрывая собственные беспокойства. Они таятся в закромках его тёмного духа всю жизнь, практически с самого рождения, как и его недетская, не присущая и двум третям подростков и даже некоторым взрослым проповедникам культа житейская мудрость. Нихил не заметит его искренних переживаний. Его младший брат, в котором он не чает души, вовсе неплохой молодой человек, однако плохой стратег. В нём отстутсвует всякая рассчётливость и прозорливость. Хладнокровие и, порою, необходимая логика. Нихил боится быть побеждённым, при всём при этом мало стремясь добиваться победы собственными руками, надеясь то ли на милостивую волю Тёмного Высочества, то ли на стечение обстоятельств и случайное везение; вот кому точно запрещено пробовать себя в азарте. А как же во власти? Что же станет с ним тогда, когда придёт время придёт его время надеть на голову Папскую митру? Аристедес Седьмой не размышляет предвзято по этому поводу: ссылается на то, что подрастёт юнец и изменится. Все меняются, и он в его возрасте был ничуть не лучше и не хуже.—?Тогда догоняй! Что застыл? Окоченеешь!И Тотум, в последний раз оглядываясь украдкой назад, всё-таки умыкает вслед за младшим братом, оставляя после себя только очередной всплеск и лёгкую волну, прибивающуюся к крутому берегу.***Заслышав приближающийся говор молодых голосов и характерное шуршание травы, сидящий в полной тишине ранее с удочкой служитель Тьмы поднимает голову, укутанную в чёрный капюшон и полную самых различных дум, сдвигая брови и быстро-быстро промаргиваясь. Долгое сосредоточение на поплавке дало о себе знать, и перед глазами немного рябит, как от игрючей зыби на водной глади.Нихил чуть толкает дружески Тотума вбок и игриво скользит вниз, к старшему товарищу, восседающему на валуне. Черноволосый прохвост старается выглядить красивым и важным, но смотрится лишь как совсем юный горный козлик, пока всё ещё не очень хорошо научившийся подбирать правильные уступы для того, чтобы твёрдо поставить свои копытца после решающего прыжка.Молодой мужчина чуть ежится, чувствуя дуновение прохладного ветра; небольшие курчавые облака, распушённые чьими-то острыми коготками всё назойливее с каждой секундой стремятся кровожадно проглотить солнце и навеять непогодь, однако, оказываются слишком малы для столь страшного злодейства, и тень выпускает на волю яркий солнечный луч практически сразу после кратковременного захвата.Нихил с любопытством подскакивает к высокому плоскому валуну, запрокидывая голову вверх, тут же оглядываясь назад и усмехаясь. Тотум торопится следом, не такими резкими рывками и скачками, как младший брат, но всё ж таки вприбежку.—?Добрая охота, брат Маттис! —?замечает он, с уважением склоняя голову перед старшим праведником и прикрывая глаза ненадолго,?— неплохой улов!Нихилу в голову не сразу приходит мысль о том, что неподалёку висит садок со всё ещё бьющейся рыбой, но братская речь и нотки характерного запаха отбивают у него невнимательность. Он вздыхает и закатывает глаза, наигранно поцокивая и заранее предчувствуя, что у Тотума вот-вот зародится длительная философская беседа с товарищем. Вот зануда! Им обоим не более восемнадцати лет отроду, Тотум совсем не хочет вкусить молодости и почуять истинный вкус жизни! Юность одна, и нельзя терять её, вдавливать во всю излишнюю ответственность и беспокойность, присущую многим взрослым. Пока что им действительно не о чем заботиться. По крайней мере, так думает Нихил. Думает, и отрицает любую мысль о том, что совсем скоро ему придётся не так легкомысленно относиться к жизни. Впрочем… Кто знает, как сложатся обстоятельства? Кому-то суждено остаться ветренным.-…Я бы советовал прочитать тебе эту книгу. Из неё можно почерпнуть много пищи для ума,?— слышится Нилу тихий, низкий и чуть хрипящий голос Маттиса. Тотум настолько увлечён разговором с братом Вельзевула, что разноглазому остается только шмыгать носом и топтать траву, убрав руки под складки мантии. Юноша полон сил и энергии, которая, не истратившись, перерастает в беспричинную агрессию или абсолютно глупые, бестолковые поступки. Чтобы чем-то утешить себя и развеять быстро навязавшуюся скуку, он, прислушиваясь краем уха к разговорам брата со старшим товарищем, подходит к кромке берега и подбирает несколько гладких, плоских камушков, метая их по водной глади: Маттис отвлёкся от рыбалки, и нынче ему ничем это не повредит. Однако вскоре и это развлечение надоедает отроку, и он присаживается на корточки, набирая в ладонь полную горсть рассыпчатого золотистого песка и пропуская его между пальцев, внимательно наблюдая за тем, как ровно он укладывается назад, на землю.—?Вот вы где, молодые люди,?— внезапно прерывает всё происходящее, появляясь, словно гром среди ясного неба, зычный мужской голос. Нихил приподнимается с корточек и оглядывается через плечо. Брат Маттис слезает с камня и отдаёт знак уважения новопришедшим. Тотум кивает с благопочитанием.На берегу стоит невысокий мужчина в светлой робе, напыщенной золотистыми символами культа, но при том достаточно скромной. Аристедес. Рядом с ним вьётся другой мужчина, с одной стороны, спокойный и сдержанный, с другой?— с достаточно беспокойными, извечно чуть слезящимися глазами и весьма усталым видом. Кардинал Лукургус?— временный помощник нынешнего Папы лишь до тех пор, пока юноши, его истинные наследники, не повзрослеют и не достигнут привелегий на получение высокого сана. На данный момент Аристедес Седьмой обучает своих сыновей всем необходимым будущим кардиналам, а вследствие, и ересиархам, наукам и абсолютно души в них не чает, питая слабость от своей любви к преемникам. Он уже не столь молод, но прилично младше своего верного магистра, который, между прочим, воспитывает дочь?— ровесницу Нихила и Тотума, что на данный момент прислуживает в другой церкви, но обещает вернуться, как только справится со всеми поставленными задачами. Видно в здешнем Духовенстве её практически никогда не было, за исключением самого раннего детства, а потому юноши и незнакомы с ней близко. Сказать больше?— Нихил даже не знает её имени и совсем позабыл её внешность и голос. Лукургус с трепещущим от волнения и гордости за дочь сердцем уверяет Папу Аристедеса в том, что его девочка вырастет самой замечательной и практичной из всех служительниц Тьмы, которых он когда-либо знал. Её уму смело можно позавидовать, а свободолюбию и дерзости юной сестры Греха нет предела. Она не достанется никому, и, возможно, когда-либо сделается Жрицей культа, почётным Императором, поскольку она холодна настолько, что никакие чувства не сломят её рациональности. И это действительно залог сильного вождя, по крайней мере, так считает старик, лелея свою единственную дочь. Он знает, что та любит его, как своего отца, и ему достаточно того факта. Лукургус предвидит, что не так уж и долго осталось ему жить на белом свете, и надеется на одно: у его вскормленницы самое сильное, самое независимое и самое впечатляющее будущее. —?Не хотите ли вы дать насладиться брату Маттису покоем и рыбной ловлей? —?подмечает с отцовской нежностью Аристедес Седьмой, подбадривающе похлопывая по спине Тотума,?— Нихил, а ты что как неродной, давай, сынок, присоединяйся к нам! —?зазывает без всякой официальности темноволосый мужчина, словно забыв и о сане, и о угрожающем, умудрённом рисунке черепа на лице со скульптурными скулами и острым подбородком, о золотом увесистом груцификсе и о всём окружающем его. Здесь все свои?— и пока не пришло время службы, можно поластиться. Кардинал Лукургус, прихрамывающий на левую ногу, и сам присоединяется к тёплой компании, дожидаясь младшего пройдоху. Тот что-то насвистывает под нос, и, поправляя всё ещё влажную чёлку после продолжительного купания на противоположном берегу озера, торопится к собравшимся.—?Здравствуй, отец,?— черноволосый приклоняет голову к груди своего старика, прислушиваясь к его биению сердца. Тот приобнимает юношу за плечи и задаёт ему нежной трёпки в свою очередь. Это даже заставляет разноглазого улыбнуться и отбросить в сторону все подростковые предрассудки. И ему, строптивому орлёнку, изо всех сил стремящемуся встать на крыло так, чтобы при первых же полётах совершать смертельные петли и другие молнеиносные маневры, хочется родительской любви и нежности, досягаемой только от отца. Сестра Нертус, мать юнош, скончалась несколько лет назад при весьма трагических обстоятельствах.—?Здравствуй, чертёнок,?— Седьмой нежно сталкивается лбом ко лбу своего младшего сына, будто бодая его без приложения силы, и вновь заставляет того беззлобно усмехнуться,?— мы с кардиналом искали вас повсюду. Нам стоит кое-что обсудить. Думаю, ты готов к новостям, малец,?— голос мужчины звучит неприемлимо благосклонно и сердечно, и плавится, как топлёное масло. Тотуму остаётся перемяться с ноги на ногу в сторонке. Этим самым он ненарочно привлекает внимание Лукургуса, и тот с сожалением, едва-едва заметно кивает головой, тут же отводя с возрастом потухший взор, словно что-то недопонимая. Он приглаживает растрёпанные мышастые волосы, некогда бывшие русыми, и взмахивает рукой в сторону Министерства, призывая почтеннейшего ересиарха и его детей следовать за ним.—?Господин, предлагаю Вам продолжить разговор в стенах Духовенства, мальчишки только-только вылезли из воды, как я вижу, задубеют, простудятся. Да и нам следует не мешать нашему кормильцу,?— с благодарностью кланяется кардинал брату Вельзевула в пояс, и тот отдаёт подобный поклон, но без доли доминирования,?— пройдёмте в Министерство?—?Да, конечно! Вы правы, Лукургус, пойдём, Нихил, вам с Тотумом необходимо согреться. Не верь погоде. Она, как и любое явление, всегда обманчива. Как и человеческая натура.Кардинал живо кидает взгляд на старшего юношу и что-то тихо шикает под нос, тут же нарывая где-то в складках мантии связку ключей и уверенно, расторопно, но очень неуклюже хромая в сторону прекрасных Садов при Духовенстве. Аристедес Седьмой ступает шаг в шаг с Нихилом, и тот преисполняется уверенностью и гордостью. Тотум прощается с братом Маттисом и замыкает процессию, о чём-то глубоко задумываясь уже в который раз.***—?Будь добра, Сестра, принеси нам глинтвейн,?— обращается к одной из служительниц Греха почётный Папа без приказа, а с доброжелательной просьбой,?— нужно взбодрить и разогреть мальчишек, прежде чем они услышат последние новости.Та утверждающе кивает в знак скорого исполнения просьбы вышестоящего. Кардинал Лукургус встаёт неподалёку от кресла, в котором сидит Аристедес Седьмой, невальяжно, но при том достаточно расслабленно.—?Спасибо, отец, я предпочту горячий чай,?— скромно перебивает Тотум, приподнимая брови. Нихил слегко ухмыляется и с крохотным удивлением смотрит на старшего брата, но улавливая чуть недопонимающий отцовский взгляд исподлобья и усмешку невесты Люцифера, старается поддержать его своей аурой, взором и присутствием. Утешить. Седьмой никогда… Не был благосклонен к Тотуму так, как к Нихилу.—?Как скажешь,?— пожимает плечами Аристедес и почёсывает аккуратную тёмную бородку, с любопытством проскальзывая взором по не шибко аккуратному, скудному образу сына. По сравнению со своим младшим братом, откровенно говоря, порою он кажется просто посмешищем. Разница в их возрасте совсем небольшая, чуть меньше года. При всём при этом Нихил выглядит даже более порядочно, красиво и слаженно: на удивление, он чуть перегнал по росту Тотума. Чистокровные Аристедесы все низкорослые и разноглазые?— это общеизвестная истина. Несомненно, и Нихил?— чистокровный Аристедес. Их осоновным призраком родственной связи являются необыкновенные глаза. Такие же цветные и глубокие, как и у всех их предшественников и у всех их будущих потомков, несомненно. Один блещет стальной радужкой; второй?— темно-зеленый, болотистый омут, в котором так легко утонуть. Того и гляди, сейчас из него потянутся тёмные когтистые лапки маленьких дьяволов, утягивая жертву в сумрачные пучины. И это не оставляет за собой никаких сомнений в чистоте крови. Судьба распорядилась так, что Нил от природы своей здоровее и крепче, а потому и пользуется большим почитанием отца, нежели Тотум, к огромному сожалению. И, как бы не хотелось младшему отстоять честь своей родной кровинки, своего заступника, ничего у него не выйдет: несомненно, Аристедес Седьмой любит своих детей так, как положено хорошему отцу. Однако первым наследником его станет именно Нихил, поскольку право на выживание всегда отдаётся сильнейшему. Тотум, должно быть, останется кардиналом при нём и славно проведёт свою жизнь возле трона, не взбираясь на него. Он привык к тишине и покою, он вечно ищет умиротворения и ответов на большие вопросы?— тогда к чему же ему вся возня с неприручаемой властью?Седьмой чувствует, что так будет лучше для них обоих. Для него важно, чтобы кто-то находился в своей тарелке.Нечего таить греха?— Папа Аристедес?— человек весьма и весьма мягкотелый, простодушный, и очень хрестоматийный. Его предшественник, собственный отец, запомнился Духовенству строгим и безжалостным лидером, на итоге своей жизни чуть не довёдшим дело до тирании. Нынешний ересиарх и мысли себе не позволяет о том, что продолжит дело предыдущего Папы. Никогда. Всё только-только стало более-менее гладким.В судьбе его было немалое количество трудностей: к слову, Нихил и Тотум, в самом деле, являются детьми Рэмируса, его родного брата, in pectore Аристедеса Восьмого. Он не дожил до знаменательного своего помазания в Папы, и умер от долгоиграющей, порядочно измучавшей его болезни. Первенец нынешнего правителя так же погиб, как и его мать, сестра Нертус, а потому всё, что у него оставалось?— усыновить племянников и скрыть от них таинство истинного родства. Так действительно будет лучше. Для всех.***—?Ваш глинтвейн, Папа Аристедес,?— спустя некоторое время оповещает девушка в чёрной ризе и приподносит почтеннейшим напиток, кланяясь и отстраняясь.—?Благодарствую,?— тот кивает головой, и, забирав свой бокал, временно отставляет его в сторону. Кардинал Лукургус мельтешит возле витражных окон, словно что-то выглядывая за ними, уже готовый о чём-то вещать. Нихил сидит в кресле напротив отца и с нетерпением ждёт, когда же можно будет притронуться к напитку не эгоистично, а компанейски, поскольку все замерли в неменьшем ожидании чего-то ии словно ждут какого-то сигнала. Тотум предпочитает находиться чуть в стороне, но не отрешённо; одинаково всех принимает и мягко улыбается, готовый слушать и внимать.Проходит ещё какая-то временная череда, и младшему юноше, откровенно говоря, становится невтерпёж узнать, по коему случаю все они здесь собрались, и чего так длительно предвкушает отец. Он ерзает на месте и то и дело перекидывает ногу-через-ногу туда сюда, оглядывается на каждого из присутствующих, крутит головой, что-то сноровито ищет в складках своей сутаны, но ничего так и не находит. Бьют часы, откуда-то снизу раздаётся звук органа, и Аристедес Седьмой вскидывает голову, отдавая свободолюбивый жест левой рукой, привлекая к себе внимание.—?Неужели,?— отсаётся только порывисто процедить себе под нос Нихилу, настолько тихо, чтобы его никто не услышал.—?Я думаю, мы с вами можем обойтись без всяческий вступительных речей и излишней официальности, дети мои? —?от таинственного, манящего и ритуального привкуса разворачивающихся и интригующих событий практически ничего не остаётся в глазах Нихила. Снова чистосердечные признания отца о том, что в целом им с Тотумом знать необязательно? Что ещё можно ждать от этого кутилы? —?Возможно, вы уже оба слышали о том, что складывающаяся на сегодняшний день панорама даёт нам большие надежды и перспективы на будущее? Сатанизм становится ходкой тенденцией! Музыкальная индустрия, издательство оккультной литературы, строительство наших церквей. Подумать только, неужели общество всё-таки одумалось, зарыло топоры войны и решило наконец принять нас? Не думаю, что переход к миру пройдёт максимально гладко, и впереди нас ждёт ещё уйма камней преткновения, юноши, но то, что всё идёт в наше благо, сделает нас сильнее. Мы должны быть увереннее в завтрашнем дне. Верьте, скоро мы станем свободными. О чём же ещё может напевать нам происходящее? Тёмное Высочество смиловался над нами.Надвисает недолгое молчание, позволяющее обдумать каждому сказанное Аристедесом Седьмым. Это слишком спонтанное и неожиданное заявление: с давних времен дьявольское Духовенство вынуждено прятаться в гуще непроходимого, дремучего шведского леса, доверяясь только стихии, и никому более. Неужто в финальной битве победа будет на стороне Тёмной армии? Не рано ли делить шкуру неубитого медведя?—?Это замечательная новость,?— кивает в ответ Тотум оценивающе,?— но всё-таки я считаю, что нам стоит проследить за дальнейшим развитием событий. Духовенство должно уживаться по-прежнему в тайне. И никто не может разглашать её. Это обеспечивает безопасность нам и нашим планам. Время ещё не пришло. И мы будем ждать.—?Что именно ты собрался ждать? —?с усмешкой кидает Нихил, стремясь привлечь внимание публики с особой претенциозностью,?— если мы нащупаем устоявшуюся почву под ногами прямо сейчас, необходимо не ждать, а действовать! Никогда не вылезая из своего логова мы не добьёмся ровным счётом ничего.—?Чего же ты хочешь добиться ценой такого крупного риска? —?вздыхает терпеливо Тотум, перебирая пальцы рук и опуская взгляд.—?Свободы! Все мы ждём свободы, и ты, и я. Когда мы выйдем к людям, когда мы сможем доказать…—?Ты ничего не сможешь доказать людям прямо сейчас, Нихил. Каким образом ты собираешься сделать это? —?качает головой старший брат, не желая уходить от своей позиции.—?Мы имеем огромное количество вариантов. Допустим, посредством музыки, или…—?Ну, хватит, довольно с вас! —?прерывает нарастающиеся мгновение за мгновением споры Папа Аристедес Седьмой, пока они не перенеслись в нечто более разгорячённое и воинственное,?— здесь могут быть разногласия, они имеют право на существование. Всё, что нам в новинку?— всегда воспринимается остро, в штыки. Не ссорьтесь. Я должен был рассказать вам только о том, что в ближайшее время наша с вами жизнь может кардинально измениться. Тем более, всё зависит не только от нас. Вспомните, сколько душ при одном только Министерстве.Нихил не перестаёт пыжиться, готовый продолжить спор и весь раздутый от собственных идей. Ему хочется сворачивать горы и совершать подвиги, пока под бок подворачивается такая возможность. Во имя Духовенства, во имя отца и брата, во имя Тёмного Высочества! Никто не встанет на его пути. Потому что его путь?— истинное стремление к лучшему.—?Мы рассмотрим ваши идеи и предложения чуть позже, как вы сочтете нужным, дети. Я дам вам знать о любых свежих новостях?— а вы дайте мне знать о готовности принимать решения. Пока что трон мирового господства и благополучия довольно шаткий, но мы уж сумеем его удержать. Так?—?Так,?— единогласно отвечают юноши, пусть слегка вяло.—?Тогда поднимаю бокал за познание, свободную волю и славу Тёмного Высочества. Hail Satan!—?Hail Satan!Наступает молчание, сопровождаемое только звоном чокающегося стекла.***—?Скажи мне, что заставляет быть тебя настолько уверенным в завтрашнем дне? —?задаётся вопросом Тотум, убирая руки за спину и обращая голову к небесам, дабы хотя краем белёсого глаза взглянуть на далёкие вечерние звёзды, ярко мерцающие, плавающие в туманной синей дымке,?— в чём твой секрет?—?Что за странные вопросы ты постоянно задаёшь мне, Тотум? —?непричастно смеётся Нихил, останавливаясь у садовой ограды, опираясь на неё и закуривая одну из своих первых сигарет, как видно, в тайне от отца раздобытую где-то не самым чистым путём,?— такой умный, а вечно несёшь всякую чепуху. Будь же ты наконец проще! Только таким образом ты заполучишь всё необходимое тебе.—?С чего бы вдруг такие выводы? —?удивлённо качает головой Тотум, переводя взор от тёмного купола к дождевой лужице на земле; не так давно поливал ливень, и воздух до сих пор стоял прохладный и свежий,?— безответственность?— страшный порок. Как же ты будешь отвечать за Духовенство, когда станешь Папой?—?Буду ещё проще, чем сейчас.—?О чём ты?—?Я буду решать проблемы по мере их поступления, Тотум. Сразу. Не медля. Я буду стараться делать всё для своих людей так, чтобы они не знали горя. А для того мне придётся отказаться от признания чего-либо и кого-либо. Я должен превознести некоторые перемены в наш род и в наши взгляды. Когда власть окажется в моих руках, знаешь… Есть у меня одна идея… Стоит поговорить втайне с Безымянными упырями отца. Но это неважно. Это после. А пока… А пока я тебе ничего сказать не могу. Это будет только потом.—?Всё по мере поступления? —?усмехается Тотум в ответ, чуть шаркая ногой по земле.—?Так. Что не нужно?— и вовсе можно упустить.—?Легко раскидываешься! Ты уверен, что готов к таким большим переворотам, братец? Ломать?— не строить. И не в наших силах изменить в корне сущность нашего рода. Сколько в тебе самодостатка. Знаешь, иногда даже завидно,?— не желая обидеть, тепло замечает Тотум.—?Ещё бы! Ты только подумай. Наш отец был Папой. Его отец. Отец отца его отца, отец…—?Прекращай,?— фыркает старший и тормошит Нихила ласково по голове, растрёпывая его сальные чёрные волосы,?— продолжать список будешь до утра. Давай действительно оставим все споры на потом. Лучше пойдём с тобой на колокольню, оттуда сегодня небо видно хорошо будет. Звёзд благодать. Полюбуемся.—?Как хочешь,?— пожимает плечами разноглазый пройдоха и отскакивает от калитки,?— куда ты?— туда и я.И двое юных реформаторов растворяются в сумрачной вечерней дымке, негромко о чём-то переговариваясь и не зная, что их ждёт впереди, довольствуясь тем, что имеют на данный момент. А юность… юность довольствуется парадоксами и дарит сердцу упоение. И не требует ничего взамен.