Он жить хочет (1/1)

Юнги слишком долго ненавидел себя, чтобы просто взять в один миг и полюбить.Он будто дышать не может, будто всё сжимается и вокруг, и внутри так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться. Кажется, будто всё вокруг измазано в жуткой грязи, и он сам тоже. И эта грязь уже настолько в нём, что, кажется, по венам вместо крови течёт: расползается, разрастается, вдох сделать не даёт. Юнги жизнью своей не дорожил никогда, с головой в этот порок ныряя, окунаясь целиком и полностью, без возможности выплыть и ожить.В груди так давит невыносимо, что он на атомы распадается и глаза от терпкого воздуха закрывает. Слизистая жжет болезненно, слёзы медленно скатываются по разгорячённым щекам, не встречая препятствий, и немного холодят кожу. Немного, но всё равно недостаточно, чтобы в сознание прийти, пересохшие губы приоткрыть и издать хоть звук. Юнги холодно внезапно на контрасте: тело бьет крупная дрожь, и он мёрзнет, так и не открывая глаз. Там, под тяжёлыми веками, ужас пятнами расходится, заполняет собой пространство.И всё исчезает так внезапно.И ему хорошо внезапно. И тепло разливается по телу, сердца касается, изувеченного запястья, щеки. Юнги в темноту проваливается: густую, липкую, терпкостью на языке отдающую, с привкусом металла и какой-то небывалой горечи.Ему внезапно кажется, что он жить хочет, что жизнь?— дар Божий, который он с огромным успехом просрал, сидя на дне, где даже солнца не видно. Он жить хочет, он хочет внезапно влюбиться: безответно, больно, несправедливо. Хочет на свидания ходить, грёбанное мороженое есть, за руки держаться. Любить. В глаза смотреть нежно-нежно и чужих губ касаться осторожно и несмело. Неумело. Робко. Дышать кем-то, жить кем-то, отдаваться кому-то просто так, за блеск в глазах, за припухшие от поцелуев губы, за взволнованное ?Ты ел?? и робкое ?Я тебя тоже?. Он тоже, тоже, тоже… Человек. Пусть продажный, пусть лжец конченый, пусть навсегда грязный?— ч е л о в е к.Человек, сердце которого замерло и не бьется. Человек, который ошибся и продолжает ошибаться осознанно. Человек, который потерялся так давно, что его уже и не ищут, отпуская. Отпуская его именно тогда, когда внутри выжигается клеймом ?выжить? любой ценой. Выжить, чтобы открыть глаза и сказать: ?Чёрт возьми, какой реалистичный сон!?. Но не сон: лёгкие дымом заполняются так, что, кажется, вот-вот взорвутся. Ни через нос, ни через рот воздух внутрь не заталкивается, сколько бы Юнги не пробовал. И он хрипит, скулит и Господа просит впервые за долгое время о пощаде, о втором шансе, о спасении. Тело медленно сжимается, в конвульсиях бьётся, спинку блядской кровати бесполезно вырвать пытается. Но не может. Рукой к прикроватной тумбочке тянется и рассыпается пеплом по полу, потому что не достать никак и никуда. Потому что конец слишком близок, а Смерть, усмехаясь, на пятки наступает, отползти не даёт, выжить не разрешает. В затылок дышит, холодом обдаёт треснувшие от жажды губы.Юнги жить хочет, за последние нити хватается, подтягивается на них. Уплывает в бездну мрака и холода, где из каждого угла выплывают воспоминания, приносящие боль, а вовсе не облегчение. Где все упрёки мира собраны в один бесконечный плейлист, словно на повторе звучащий в голове.—?Оппа, я не хотела, тебе обязательно на меня кричать? Детский голос откуда-то ото всюду режет тупым ножом. Юнги вертится в темноте, словно ища источник звука, но его нет. А сердце удары пропускает стабильно и уже почти болезненно, вынуждая рукой за грудь схватиться. Юнги хочется сердце из тела выдрать голыми руками, когда знакомый мамин голос упрекает строго:—?Когда ты перестанешь думать только о себе? Какой пример ты подаёшь младшим??Плохой?,?— в сознании мелькает мгновенно, и он глаза жмурит до разноцветных бликов, до ноющей боли в сердце. Плохой, чёрт возьми! Юнги даже кажется, что он с ума сходит медленно, не спеша. У него в голове вертится ?умереть?, а перед глазами?— красной вывеской ?в ы ж и т ь?.—?Он хороший мальчик, милый,?— оправдывает его мать, сервируя стол к ужину, он как сейчас видит.—?Он курил, и дай Бог, чтобы это были сигареты,?— отец выглядит разочарованным. И очень уставшим. Юнги как сейчас помнит подслушанный разговор у двери, он у него перед глазами стоит надменно, вдохнуть не даёт.Юнги рукой к отцу почти тянется, почти дотрагивается, почти растворяется в воздухе вместе с ним. Только голоса продолжают говорить, в воспоминания окуная, словно в ледяную воду. Отрезвляюще и очень неприятно. Они топят его, зажимая горло.—?Он это нам назло,?— отвечает мама, снова вступаясь за него. Она постоянно так делала. —?Минхи, Минхён, кушать!—?Он когда-то станет взрослым и будет жалеть об этом,?— говорит отец строго, снимая свой пиджак и вешая на спинку стула. —?И он будет проклинать нас, что не вмешались.?Нет, папа, никогда?,?— в сознании звучит слабо и неуверенно. Даже внутренний голос словно срывается, словно очень-очень больно?— так, что терпеть нет сил. И из горла Юнги хрип какой-то невнятный вырывается и эхом звучит в сознании. Словно это всё вакуум из боли, а Юнги?— внутри него.Задыхается.—?Ты преувеличиваешь,?— всё так же стоит на своём мать,?— вспомни себя в его возрасте.—?В его возрасте я уже работал,?— строго отвечает отец. —?А он не сможет и гроша получить, потому что ничего не умеет.?Ты не прав, отец?,?— горько и слишком отчаянно. Он очень хорошо подход к людям находит, читает их, словно открытую книгу, каждую эмоцию и вздох словно насквозь видит. Поэтому его хотят, к нему тянутся. Он умеет, умеет, умеет, чёрт возьми! Он же музыку писать умеет, он же лирику придумывает на ходу. Он же перспективный очень. Был. Сейчас… уже вряд ли.—?Шуга, ты очень красивый,?— протягивает женщина из прошлого, он даже её лица не помнит. —?Поцелуй меня.—?Почему я должен…? —?хрипло и даже испуганно переспрашивает Юнги.—?Потому что я дам тебе это,?— она медленно подсовывает ему купюру, он сейчас и не вспомнит уже, каким номиналом, слишком давно это было. Но там было немного, даже слишком мало.—?Но ведь это… —?начинает он, делая паузу и закусывая нижнюю губу.—?То, что тебе нужно.—?… неправильно.Юнги закрытые глаза жмурит сильнее, в воспоминаниях барахтаясь, словно в болоте.—?Откуда тебе знать, если не пробовал?Тогда чужие губы ощущались противно и пошло. Неопытному Юнги было всего восемнадцать, когда его впервые использовали, просовывая язык между пересохших губ. После этого он долго блевал в туалете, сжимая в руке хоть и небольшие, но деньги, и боялся смотреть в зеркало. Ему казалось, что он превращается в чудовище с каждым восхищённым ?Какой красивый!? и приторно-сладким ?Шуга?. Ему в глаза матери смотреть стыдно было, с сестрой разговаривать, на могилу к отцу и брату ходить. Говорить с людьми вообще, ему казалось, что у него клеймо теперь на лбу вырезано и что его каждый видит, а не только он. Тогда он потерял кое-что очень важное?— уважение к себе, а со временем это переросло в болезненную ненависть. Только вот больше он не чувствовал себя плохо, теперь это стало для него обычным. Обычным бесконечным дерьмом, где он застрял.—?Хён, ну ты же обещал, что заберёшь меня со школы,?— проникает в сознание голос младшего брата, и у Юнги под ресницами влага копится стабильно быстро.—?Я сейчас занят, позвони отцу…?Прости?,?— почти срывается с губ, когда слёзы горячим потоком обжигают и словно глубокие следы за собой оставляют.Прости, прости, прости…?Однажды ты сдохнешь, как падаль, и никто не будет тебя искать. Потому что шлюхи?— балласт, который сбрасывают первым.Одним меньше, одним больше… Таких, как ты, стыдятся и боятся.Одному Богу важно, чтобы ты хорошо питался и больше спал, никто не думает об этом, когда вы в постели лежите после секса?.—?Давай просто поспим…?Никто не спросит тебя, заболел ты или нет, пока твой рот функционирует достаточно хорошо, чтобы приносить удовольствие?.—?Оппа, скажи мне, если будет трудно.?Тебя хотят физически, только и всего?.—?Просто будь милым, девушкам нравятся милые парни.?Ты только обложка без содержания, которое всё равно никому не нужно.Совершенно никому?.А у него чёртовы вселенные внутри, под рёбрами. А у него столько всего внутри, что за жизнь не изучить. Он почти умирает даже, а звёзды внутри не гаснут. Ни одна не погасла, а вот он… п о т у х. И уже давно.—?Юнги, как можно так поступать? Отец был прав, из тебя ничего не выйдет,?— мамин голос больно режет по сердцу тупым ножом.Прости, прости, прости…Словно в бреду.Ему не было так больно уже давно, потухшие огоньки не разжечь. И на этом пепелище Юнги один сидит, зарываясь в волосы руками, теми самыми, что натворили хренову кучу ошибок и не исправили пока ни одной. Юнги справляется с отчаянием плохо?— настолько, что, кажется, сейчас загорится им. Он глаза приоткрывает на миг, но их тут же жечь начинает. Сука, как больно! И снаружи, и там, внутри. Где болит больше, он понятия не имеет.Просто больно.Везде и сразу.—?Я ненавижу тебя, слышишь, ненавижу, чёртов ублюдок!?— внутренний голос кричит отчаянно, а Юнги больше боль терпеть не может, отползая в сторону и на руке своей онемевшей уже повисая.Умирать не больно, наверное.По крайней мере, раньше Юнги думал так.Пока не провалился во мрак.—?А если бы у тебя было одно желание, что бы ты загадал?Жарко.Очень жарко.Йевон просыпается от нехватки воздуха, садится в испуге на кровать, в кулачках мягкую ткань постельного белья сжимает. Дышит глубоко и прерывисто. Щёки горят. Тело горит, сознание уплывает медленно. Сердце из груди рвётся раненой птицей.—?Спи давай,?— в сознании полубредом чужой хриплый голос звучит, и она оборачивается даже, но никого нет.Йевон встаёт с кровати, покачивается, ладонями горящее невозможно лицо трогает. Из комнаты на дрожащих ногах выходит, за стену хватается, чтобы не упасть. Она ступает медленно, босыми ногами холодного пола касается, блаженно прикрывая глаза. Она бы сейчас на этот пол улеглась, чтобы стало хорошо и приятно от внезапной прохлады. Тихий всхлип срывается с губ, когда сердце удары стабильно пропускать начинает, и Йевон хватается за грудь, на ослабших ногах на пол оседая. Больно-то как! И в горле ком стоит, не двигается. Дверь рядом открывается, и из-за неё сонный отцовский голос в реальность возвращает, во мрак рухнуть не даёт:—?Йевон? Солнышко, что с тобой? —?её за плечи несильно трясут, в себя прийти заставляют, смотрят взволнованно.—?Болит,?— выдавливает она еле слышно, футболку на груди сминая.—?Где болит? —?бесконтрольно встряхивает её отец. —?Сердце?—?Болит,?— выдыхает она хрипло. —?Всё болит невыносимо.И прикрывает устало глаза, чувствуя холодные руки на своих щеках и сорвавшееся: ?Да ты вся горишь?.Она горит.Почти чувствует, как внутри всё плавиться начинает. Её на руки поднимают осторожно, к себе прижимают, опускают на кровать, в лоб целуют. Шепчут, что ?всё будет хорошо?, что ?сейчас её спасут?.А Юнги не спасут?— н е к о м у.Комната дымом заполняется, огонь перекидывается на стоящий слева шкаф, на стул, на дверь в ванную, на его одежду…На него.?Блять, пожарная сигнализация не сработала...?Её тут никогда и не было.