24 глава (1/1)

Любовная история двух людей начинается куда раньше, чем сами отношения и не заканчивается с их разрывом. Можно расставаться, можно сходиться, но чувства не исчезают в мгновение. Поэтому иногда, даже если человек не хочет заводить отношения, избежать любовной истории всё же не удастся, поскольку многие не осознают, когда конкретно она начинается. Это мгновение как невидимый мотылёк, которого человеческими руками не поймать.Мин также не распознал его, поэтому было уже поздно. Их с Планом история началась до того, как он сам позволил этому случиться. Удивительно, как изменилось его восприятие касаемо этого человека. Он помнил, что одна лишь мысль, что этот парень неведомым образом пробрался в его жизнь и собирается жить с ним в особняке, вызывала безоговорочное непринятие и жгучую ненависть, разбавленную в кислом привкусе зависти. ?Кто он вообще такой?? — задавался вопросом Мин. Спустя почти год у него был ответ на этот вопрос: План — тот, кто стал особенным для него человеком, отличающимся от всех остальных. Тот, кому он первому за десять лет добровольно рассказал о самой ужасной ночи в жизни; кому удалось побороть его зависть и предубеждение; кого не прельщал его статус и наследие; кто пытался примирить его с отцом и кто сам раскрыл свой самый страшный секрет.Приближаясь к человеку, чьё присутствие в доме воспринималось уже чем-то правильным, Мин всматривался в него беспощадным, пристальным взглядом. Ему понравилось, что План встретил его взгляд по-доброму доверчиво и без страха, хотя невольно отступил на шаг и упёрся в стенку. Они были похожи на хищника и жертву, но лишь с виду. Мин не знал, что двигало им больше: необъятное чувство нежности или более знакомая, путающая мысли, тупая страсть. – Я собираюсь выполнить своё обещание перед тобой, – предупредил он заранее, давая Плану возможность остановить его. Не хотелось, чтобы ему просто позволили, как в прошлый раз. Ему хотелось взаимного осознанного согласия. Мин улавливал мельчайшие изменения в потемневших глазах напротив, читал их глубину, затягивающую с каждой секундой всё сильнее. Между их губами оставался тонкий просвет воздуха, в котором смешивалось два горячих дыхания. Это крошечное расстояние между ними съеживалось под натиском головокружительного желания. Теперь казалось даже удобным, что План такой хрупкий, и его легко обнять и целовать. И когда он слегка наклонил голову вбок, чужие глаза послушно закрылись, объявляя свой ответ — окончательную капитуляцию. Мин не мог сдержать ухмылку, прежде чем последовать примеру и накрыть чужие губы своими. В этом поцелуе отыскалось понимание, что каждое действие, каждое прикосновение, каждый поцелуй и, скорее всего, близость становятся лучше, если делать это с тем, к кому ты испытываешь чувства. Это было определённо рискованно и неблагоразумно, но чертовски приятно. Но лучше всего — ощущать ответ. Как План самостоятельно раскрыл губы, как впустил его внутрь, как ладонь двинулась от плеч к его волосам, уверенно зарываясь в них, как вырывалось прерывистое дыхание, когда они слегка отступали, и как заглушался трепетный стон, когда снова соприкасались. План был совсем не холодный и отстранённый, как думали его друзья. Может, он давно и не встречался ни с кем, но точно не потому, что не мог. Мин же понимал — перед ним вулкан, который долгое время спал, а теперь готовый взорваться в любую секунду. Неуловимые вибрации становились землетрясением магнитудой в десять баллов, и горячая лава, покрывая земную поверхность, отовсюду разбрасывала раскалённые обломки. Зрелище прекрасное в своей опасности. Неизвестные ощущения пронзали насквозь, дробили алмазное сердце, позволяя гореть в огне — разрушительно-ярком, всепожирающем, хлёстком. Ведь в кратере вулкана могло образоваться даже озеро из лавы, и Мин собирался погрузиться в него целиком. Время бежало или, может, оно застыло — не разобрать, но губы были влажные и опухшие, глаза стеклянные, а мысли — пустые. Говорят, для влюбленных весь остальной мир перестаёт существовать. Так вот из-за чего. Потому что в это мгновение он действительно ни о чём не мог думать. И это было невероятно: забыть кто он, где и почему. Даже сформировать мысль в слова выходило с трудом. Казалось, он разучился говорить, слова воспринимались чем-то инородным, инструментом из другого измерения. Он бы с радостью предпочёл общаться отныне только поцелуями. Что ты чувствуешь ко мне? Поцелуй. Когда вернешься домой? Поцелуй. Сколько ты сможешь быть рядом? Поцелуй. Вот его идеальный разговор. Мин пришёл в себя, лишь когда почувствовал руки, вцепившиеся ему в шею, и как его обняли — так крепко и жарко с трогательным отчаянием, что тело покрылось мурашками. Объятья могли быть одной из причин, почему План пробил его броню. Он не обнимался ни с кем после смерти матери. С друзьями он такого не позволял, и никому вообще в голову не могло прийти, что его следовало обнимать. – Ты дал согласие, – зашептал он на ухо, вдыхая чужой запах глубоко и с упоением. В ответ же План уткнулся в его грудь, Мин мог видеть лишь розововолосую макушку, на которой оставил поцелуй, поддавшись глупому порыву. – Мне бы знать, на что конкретно я соглашаюсь, – прозвучал приглушенный голос, опаляя его грудь дыханием, но Мин был не против. Этот горячий воздух нашёптывал им свои правила новой действительности. Мин разжал хватку и переместил руки от талии на плечи, подталкивая Плана вновь посмотреть на него. – А чего тебе хочется? – ребяческое желание дразнить разъедало внутренности и щекотало гортань. Он потянул парня за руку, приближая их к своей кровати. Не вечность же им зажиматься у стенки, как нашкодившим школьникам. План не сопротивлялся, тело легко поддавалось, и вот парень уже сидит рядом, но в глазах что-то такое, что будто кричит ?нет?. Мин знал это чувство. По правде говоря, он и сам до конца не понимал во что ввязывается, однако сопротивляться этому и дальше не хотел. В нём загустевало гибельное болото романтических чувств.– Слишком легкие отношения – не для меня, – нахмурился План, между бровями образовывалась забавная морщинка. – А слишком серьёзные – не для меня, – не сдержался Мин в желании поддразнить.Хотя заявление не было неправдивым. Он всегда считал, что отношения столько всего усложняют. Люди тратят время на бессмысленные разборки и создают кипиш по малейшим причинам. Реалистичный взгляд на мир доказывал, что большинство отношений состоят из пятидесяти процентов привычки, двадцати процентов лжи, десяти процентов неверности (или же мыслей о ней), еще десяти — из ссор и оставшиеся проценты были смесью финансовой зависимости, страха мнения других, неравенства, психологического или физического абьюза и тому подобное. Но у всего есть исключения. Так почему бы не попытаться? – Это не работает с самого начала, – План немного скривился, будто сказанное было чем-то уже известным. Но Мин уверенно и дипломатично не согласился.– Наоборот, мы отсекли две крайности. А я ненавижу крайности. Или ты думаешь, что я втягиваю тебя в свободные отношения? Роман или интрижку? – Не знаю. Поэтому и спрашиваю. – Я предлагаю тебе себя. И в ответ хотел бы получить тебя. А наши отношения будут такими, какими мы их сами захотим сделать, – банальности, как и ложь, были лишними в этой комнате. – Боже, в первый раз всё было проще, – План откинулся на кровать и тяжело выдохнул, закрывая лицо ладонями. Кажется, он имел в виду свои прошлые отношения. – Мы так быстро добрались до фазы разговоров о бывших? – Мин и сам удивлялся, почему с лёгкостью продолжает дурачиться, и чувствовал вдохновляющую уверенность, даже если всё было очень шатко. Но его переполняло давно позабытое чувство, которое кто-то бы мог назвать счастьем. Будто несбыточная мечта совсем близка к исполнению.Химия взаимодействия между ними превращалась в хмелящий и дурманящий пар, и Мин вбирал его с каждым вдохом. Он хотел получить эти мгновения все до единого. Теплые, живые, взаимные. Он жаждал их. Именно они помогали вдыхать решимость не только в себя, но и в Плана.– Тогда мне придётся остаться на ночь, слушая об этой бесконечной череде, – это была шпилька в его адрес, но в этом заключалась их близость. – Можешь остаться и без разговоров о прошлом. Я только за, – Мин облокотился на локоть, ложась на бок рядом с Планом, а второй рукой провёл по шее парня, оставляя след возникших за этим мурашек.– Теперь мне есть, где жить.– Теперь у тебя другая причина здесь остаться.– И какая же?– Здесь живёт твой парень.– Ты невыносимый, – но почему-то слова не совпадали с действиями. На этот раз Мина поцеловали первым. Это был скорый и убаюкивающий поцелуй, но отвергающий эфемерность происходящего. – Почему ты ответил на поцелуй? Почему согласился? – Мин не мог не спросить. Всё это время именно он был тем, кто начинал раз за разом подступать к парню, но План так никогда чётко и не говорил о том, что чувствует.– Я устал. – Не самый обнадеживающий ответ.– Устал сопротивляться тебе и бороться с собой. Ты не понимаешь, каким большим искушением стал для меня, – такой ответ стал неожиданностью. Он был уверен, что План отвергал его без труда. – Ты, должно быть, слышал это много раз, но самый простой ответ на твой вопрос — ты нравишься мне, а может и больше. В последний раз я испытывал подобное так давно, что теперь сложно понять степень и оттенки своих чувств. Но все они направлены на тебя. Существовало достаточно букв для того, чтобы собирать из них самые абсурдные слова и глупые предложения. И самые прекрасные тоже. – Ты заставил меня почти потерять веру в собственные чары.– А ты – веру в моё хладнокровие.– У тебя есть повод для сомнений, как и у меня. Вот это между нами, - Мин руками очертил их собственную орбиту, – нелегко и зыбко. Но и что с того? Поговорим о том, что нас беспокоит и исправим это. Сами решим, как это будет. Они могли бы делать это. Создавать, исследовать, выстраивать бесконечные лестницы, ломающие потолки и идущие только вверх. Могли бы стать искомым катарсисом друг друга. Совершенным величием несочетаемого. – Предлагаю первым пунктом сделать наши отношения честными.Они оба находились в середине своих двадцати и уже не были гормонально-неустойчивыми подростками без опыта или видящими мир сквозь розовые очки классической механики, но и полноценными взрослыми с минувшим лучшим и утраченной надеждой не были. Их преимущество состояло в знаниях, полученных из собственного опыта или посредством наблюдения за другими, однако их было не настолько много, чтобы пошатнуть уверенность, что величайшее несчастье — быть счастливым в прошлом. – Ты действительно настойчивый, – фыркнул План, но парню понравились его слова. Мин видел это по мягкости улыбки, туману в глазах и искрах в прикосновениях, туману в глазах и искрах в прикосновениях. — Ладно, даже если ты согласен встречаться с парнем, согласятся ли с этим остальные? – Меня мало волнует интерес других к моему выбору. – Но твой отец…– ... будет в ярости, скорее всего, – спокойно закончил за парня Мин. – Но это будет не впервые, поверь. – Дело не только в том, что он помог мне с практикой и жильем, а теперь я собираюсь встречаться с его сыном. Дело в том, что Кхун Равит — мой врач и знает лучше любого о моём состоянии. Он не захочет, чтобы ты ввязывался в это.– Я сам не хотел ввязываться. И ты этого не хотел. Пусть отец тоже не захочет. Но всё уже случилось. Я сам предложил быть честными, поэтому солгу, если скажу, что меня не волнует твоё здоровье. Ты был прав – с этим ничего не поделать. Но всегда есть вероятность, что через какое-то время найдут способ тебе помочь. Медицина развивается очень быстро, мне ли не знать. Даже рак сейчас пытаются лечить. Неужели вытащить из головы железку сложнее этого? – На деле это ведь даже не болезнь, лишь весьма неудачное последствие моей неосторожности.– Ты собираешься встречаться с абсолютным чемпионом в номинации ?Последствия собственных глупостей?, поэтому должен слушать меня. Сам говорил, тебя уверяли, что ты можешь жить нормальной жизнью. Отец бы не соврал, как врач он всегда честен с пациентами, и его коллеги придерживаются такой же политики. – Иногда я даже забываю об этом, знаешь? На целую неделю или даже месяц. Кажусь себе всё таким же, свободным делать что хочу. А потом просыпаюсь от жестокого кошмара, где машина снова переворачивается, голову насквозь пронзают осколки, а подруга зовёт на помощь, но я могу лишь медленно умирать. – Меня тоже мучили кошмары, – признался Мин. В такие ночи его знобило мелкой дрожью, и он обнимал себя за плечи, устремив взгляд в окно, будто это был единственный выход выпутаться из тьмы непрекращающихся навязчивых воспоминаний и оказаться ближе к свету. Он ждал сколько нужно, потому что знал — рассвет обязательно наступит. Даже если весь мир рухнет. И, возможно, однажды и в его душе рассветет. – О матери?– Та ночь всегда возвращалась ко мне. У меня тоже в голове сидит монстр, который душит и мешает жить. Иногда он приходит в виде панических атак, в другой раз — как боязнь больниц и крови, ещё — в желании никого никогда не любить, но чаще всего — в презрении к самому себе. И вечной, нескончаемой обиде на отца. Я давно сломался. – Ты не сломан, ты – повреждён. А это не одно и то же. Сломанное не всегда можно починить, а вот поврежденное – куда проще. Нужно лишь найти источник, вызывающий нарушение, и устранить его.– Говоришь как настоящий доктор. До отвратительного похоже на моего отца, – Мин засмеялся над ироничностью своего положения. Если бы кто-то сказал ему однажды, он бы не поверил. – Тогда соблазнять меня было не лучшей идеей. Даже в том, что они отвергали друг в друге, находились точки их пересечений, изорванной линией мчащиеся по дремучему жерлу соблазна.– Знаешь, то же самое можно сказать и о тебе, – дурачество осталось в стороне, он вернулся к ранее сказанному о сломленных и повреждённых. – Ты можешь вылечиться. Со мной иначе.– Мы оба повреждённые. Только один душой, а другой — телом. Твой источник спрятан здесь, — Мин осторожно положил ладонь на затылок Плана и погладил его по волосам. — Но и мой где-то тут, только на томографии он не отобразится. Он прячется между мыслей, обитает в подсознании, разъедает мелкие трещины, расширяя их до бездонных дыр.– Я сейчас кое-что скажу, но не злись, – Мин насторожился, но оставался неподвижным. – Обратись за помощью. Твои панические атаки... так не должно продолжаться бесконечно. Ведь ты никому не рассказывал о них? Панические атаки были тем, чего Мин стыдился. Ещё одним проявлением слабости. Он мог жить без них целый год, а потом они снова возвращались с повторяющейся периодичностью. И как только он забывал о них и верил, что преодолел — паника вновь овладевала им, а очередной приступ пронзал тело и передавал неизбежное послание-приговор: Повреждён. Сломлен. Изранен. – Я не хочу ходить накаченным антидепрессантами. Однажды в четырнадцать я провел так почти полгода и едва помню этот период. Первый год после смерти матери был настолько затуманенный больницами, лекарствами, терапиями, что Мин больше никогда не хотел к этому возвращаться. В пустоте было хорошо, но кроме неё ничего и нет. Он боялся, что во второй раз и не захочет из неё выныривать, погрузиться навсегда. – Мин, это лишь в отдельных случаях. Тебе могут помочь другие лекарства и простая работа с психотерапевтом. Ты ведь ненавидишь эти приступы? Так почему так отчаянно держишься за них? – Не то, чтобы я держался за них, – выдохнул Мин, пытаясь подобрать слова. Об этом всегда было так сложно говорить. – Просто не было смысла. Отец даже не замечал. Тогда я подумал, что тоже могу их не замечать. – Теперь их замечаю я. Теперь их замечаю я. Это моя просьба — помоги себе. – Я соглашусь, если в ответ ты выполнишь мою, — План готов был выслушать, но Мин покачал головой. — Мне ещё стоит подумать над ней. Скажу позже.– Какая-то грустная из нас пара, – печально вздохнул План и, к его удовольствию, перевернулся набок и придвинулся к нему ещё ближе. – Видишь, мы уже почти разобрались в природе наших отношений – честные и грустные. Звучит поэтично.– Твой отец будет против, – заново напомнил План.– С ним я разберусь сам. А что на счёт твоей матери?– Есть плюсы в том, чтобы быть ближе к смерти. Например, твоя семья позволяет тебе куда больше обычного, — забавным это было лишь для Плана, который имел преимущество в шесть лет, чтобы научиться с этим жить и насмехаться над личной трагедией. У Мина же его не было. — Для неё главное, чтобы я был счастлив. Так было и до аварии на самом деле. Раньше Мин посчитал бы такой ответ настолько далеким от реальности, что верил в существование подобного лишь на киноэкранах. Но семья Плана действительно показала себя с этой стороны. – Зато Нун поймёт. Один из её племянников встречается с парнем, она как-то рассказывала об этом несколько лет назад, — он задумчиво перебирал воспоминания и чужие пряди. Цикличность этих движений успокаивала. – Необязательно вообще кому-то рассказывать, – добавил План. – И не потому, что мы делаем что-то неправильно, а потому что это не их дело.– Скрывать не будем по этой же причине. Пусть всё идет своим чередом, – Мин никогда не был человеком, который как-то показывал свои привязанности, но теперь специально делать над собой усилия, чтобы не пересекаться с Планом, он не хотел.– Не могу поверить, что собираюсь снова с кем-то встречаться, – План почему-то засмеялся. Мин посмотрел на него взглядом, в котором сквозил вопрос. – Я честно думал, что моя любовная жизнь закончилась, finita la commedia (прим.автора: ставшее фразеологизмом выражение ?комедия окончена?), потому что меня больше никто не привлекал. Подумывал даже, что возможно стал асексуалом. Хотя это показалось сомнительным, когда я изучил информацию. – Могу помочь развеять твоё заблуждение прямо сейчас, – Мин снова упал с головой в новый поцелуй; чужие руки нескоро оторвали его от себя. План так и не ушёл этой ночью. Они наслаждались началом зыбкого и волнующего фундамента, на котором собирались построить что-то такое, что обоих пугало, но в то же время необратимо тянуло. Каждый из них думал, что достаточно разумен, чтобы не попасть в эту ловушку, а, оказавшись в ней, понял, что это вовсе и не была ловушка. Скорее прыжок в бездну. * * * * Утром помощницы Нун сообщили, что экономка уехала в больницу к отцу. Никто не знал, что План остался на ночь, и утром их некому было тревожить. Поели они на кухне впопыхах, поскольку парню нужно было в больницу, а перед этим ещё заехать домой за какими-то бумагами. Мин наблюдал, как План допил кофе и проглотил пищу меньше, чем за пять минут, и собирался убегать. – Я позвоню тебе вечером, – полетела в Мина стандартная фраза, однако этого было мало. Он сжал чужую руку и притянул обратно к себе. – Что ты делаешь? Нас могут увидеть! – Тут никого нет, – прошептал он в самые губы, погружаясь в поцелуй. Его приводило в млеющее воодушевление то, как отныне План каждый раз сдавался ему. Даже сейчас, несмотря на то что парень спешил, удавалось заставить его забыть об этом, потому что они были абсолютно поглощены друг другом. Поглощены настолько, что не услышали, как открылась парадная дверь, и шаги последовали по направлению к ним. – Что здесь происходит? – Вошедшие вовсе не ожидали увидеть то, что открылось перед ними.Парни застыли, и прежде, чем открыть глаза, Мин подумал: ?Неужели это расплата за то, что я впервые ощущаю себя счастливым??. Почему именно сейчас? Отец месяцами отсутствовал дома, и у Мина был миллион возможностей хоть оргии здесь устраивать, а не только кого-то приводить. Просто за что?! Какой грех он совершил в прошлой жизни?Глаза пришлось открыть, когда План испуганно отскочил от него. Тот был настолько ошарашен внезапным разоблачением, что даже не мог посмотреть на вернувшегося из больницы хозяина дома. Мужчина и поддерживающая его одной рукой Нун стояли посреди холла, теряясь в смятении и неверии от открывшейся перед их глазами картины. – Тебя выписали? – спросил Мин будничным тоном и мысленно вручил себе ?Оскар?. – Меня никто не предупредил.– Я заметил, – мужчина переводил взгляд с одного парня на другого и, кажется, даже его гениальному отцу было сложно вот так сразу понять, что он только что увидел. – План спешит в больницу, – Мин перевёл взгляд на парня, подтолкнул его легким толчком в спину и тихо, так чтобы только он услышал, сказал: – Иди, я разберусь. План колебался буквально секунду, прежде чем пролететь мимо них, позабыв даже о стандартной вежливости. План был ошарашен больше Мина. Когда они вчера обсуждали возможную реакцию близких, никто из них не предполагал совершить каминг-аут на следующее утро таким красноречивым образом. – В мой кабинет. Сейчас же, – раздалась фраза, которую Мин слышал неоднократно. Сколько раз он выслушивал в отцовском кабинете придирки, недовольства, жалобы, приказы. Сколько они ругались и повышали голоса, сколько хлопала дверь, и один из них всегда побеждал. Отец направился к себе уже сам без помощи Нун. Мин встретился с ней взглядом, который отражал то же, что и всегда – смесь переживаний с долей жалости, но не той, из-за которой чувствуешь себя ничтожеством, а знаешь, что чье-то сердце болит за тебя.– Я оставила тебе записку на кухне, что поехала забирать Кхун Равита. - Мин был слишком увлечён кое-кем, чтобы обратить внимание на какой-то листок. Его вина. – Будь почтителен. Не ссорься с отцом, – она всегда так говорила, но он мало когда прислушивался. Оставалось обречённо последовать за отцом, и он остановился перед самой дверью, набирая в легкие воздуха, а вместе с ним и храбрости. Что ж, пора подтвердить сказанное вчера Плану. Ему не впервой быть разочарованием.