Не влезай, убьёт || Сонджун/Сынмин || R (1/1)

Губы то ли подведены проявителем, то ли закусаны до покраснения?— хрен по Сынмину, спрятавшемуся от ярких софитов, поймёшь. Он поправляет кончиком пальца круглые очки со светлыми стёклами и ухмыляется, встряхивая головой?— высветленные в светло-русый кудрявые волосы мягко обрамляют лицо.Сонджун чёрно-красный?— и волосами, и языками пламени по рукавам и капюшону толстовки, и словами в своих текстах, мрачных и болезненных. Он и сам краснеет от усердия, пока читает на одном дыхании долгую партию, машет руками, на Сынмина не смотрит почти?— заблудиться не хочет в искусственном мехе на его воротнике и ослепнуть от бликов по светлым стёклам. Он свою победу в этом баттле буквально выгрызает, в то время как Сынмин играюче подкуривает косяк?— он не боец, у него тактика другая.Белые клубы дыма обволакивают губы и микрофон, сквозь них голос мягче кажется; не бьёт по ушам, а расслабляет и располагает к биту. Сынмин читает медленно, всё ещё с публикой играет, на паузе?— неглубокая затяжка, и снова белый дым. Сонджун еле дышит?— запыхался; по виску капля пота, в толстовке жарко, цепи на шее душат. Смотрит злобно и одновременно грустно, пока зал вместе с Сынмином качается?— накидка из искуственного меха идёт красивыми волнами от каждого движения плечом.Но всё происходящее на сцене остаётся на сцене, и ни одним сантиметром за её пределы не выходит; будут кричать о громогласном проигрыше заголовки статей, поползут противные липкие слухи, на репутации останется жирной кляксой ещё одно чёрное пятно. Сонджуну бы в красную ярость со всего этого, бить бы кирпичную стену до крови на костяшках, но голос у Сынмина всё ещё после косяка мягкий.—?Идёшь, Си-Джей? —?издевается этим глупым прозвищем и тянет гласные, вновь встряхивает высветленные кудри и манит плечом, волнами искуственного меха. Сцена?— на сцене, а это?— там, куда ни один папарации не проползёт; это?— грязная липкая похоть, там?— за расписанной и замаскированной под стену дверью с маленькой табличкой ?WC?.Красный неон стробоскопами бьёт по глазам, под ногами хлюпает пролитая вода, а в трубах гудит?— недавно смывали. На двери дальней кабинки наклейка: ?не влезай, убьёт??— Сонджун криво усмехается; надо было Сынмину на лоб такую приклеить. А впрочем, чёрт с этой наклейкой?— всё равно бы влез, всё равно бы убился. Если не на сцене, хрипом от нехватки воздуха исходясь, то на разлитой под ногами луже, поскользнувшись и затылком в плитку хрясь.За дверцей темно, очки Сынмина не отблёскивают больше?— секунда на то, чтобы поломаться, а после Сонджун его впечатывает в пластиковую стенку до грохота и скрипа. Целует развязно, вгрызается в губы, вдохнуть не даёт, сжимает бока и бёдра. Сынмина слышно?— он айкает, мычит в поцелуй, руками шарит по чужим плечам, переступает в растёкшейся луже, но обнимает и наконец в чужие волосы на затылке утапливает ладони.Под плотной футболкой и меховой накидкой он?— обычный самый, с широкой талией и мягким животом, рёбра не выступают из-под кожи. Есть, за что подержаться, и есть, во что впиться до боли пальцами, пока язык с языком сплетается,?— сам ведь в руки льнёт, сам подставляется. И Сонджуна здесь вина, что он его хочет до всполохов перед глазами?Сынмин любит, когда его грубо?— и руками по телу нагло, футболку чуть ли не до ключиц задирая, и языком во рту, глуша в поцелуе стоны и вскрики. Играет он только на сцене, когда публика просит и когда бит колется на языке заученными до дыр строчками, а здесь?— прижатый к стенке и до дрожи заласканный?— он настоящий. И привкус на его губах на деле-то от самых обычных сигарет, а не от сладких веществ.И этими же веществами заходят в туалет закинуться?— Сонджун отстраняется резко, вслушивается в чужой за пределами кабинки ехидный смех, но вслушаться так и не может. Потому что Сынмин ерошит размашисто его волосы и облизывает его губы, кусает верхнюю, сосёт легко и в руках ёрзает. Ему отвечают?— языком вдоль по языку и крепкой хваткой где-то на задних карманах джинс,?— потому что удержаться невозможно.Голоса стихают, и снова можно вжать в хлипкую стенку, но Сонджун подсаживает Сынмина и подхватывает его на руки, проволакивает спиной по маркерным надписям на потёртом пластике и держит крепко-крепко, пока по шее влажными поцелуями и крепкими укусами мажет. Чужая ладонь до боли оттягивает за волосы на затылке, но останавливает только всё-таки сорвавшийся с покрасневших губ стон.Из кабинки ?не влезай, убьёт? Сынмин вылетает к зеркалу у раковин, смотрит на свою шею?— снова, как и всегда, чистую абсолютно. Даже обидно оказывается, что Сонджун ему засосами не мстит. А потом оказывается смешно и больно разом?— как будто Сынмину хочется с его засосами ходить, как будто всё между ними идёт по чёткому плану, как будто так и должно быть.Сонджуну пока что только жарко и стыдно, у него до сих пор вкус чужой кожи и чужих сигарет на языке и до сих пор тепло чужих бёдер под ладонями. Сонджун, быть может, и рад отомстить, но до таких подлостей он, пока зажимает Сынмина, ещё ни разу не додумывается.Хлюпают по мокрому полу чужие шаги, а в ладони слишком внезапно оказывается обрывок бумаги?— жалкая пародия визитки?— с номером и лаконичной подписью ?Бик?.—?Ты это… Позвони на неделе,?— раскрасневшиеся ещё сильнее губы Сынмин быстро облизывает и кусает. —?Может, договоримся, и в следующий раз победа твоя.Ухмыляется и подмигивает, но до смешного фальшиво?— Сонджун улыбается в ответ и бумажонку с номером прячет, пока чужие шаги снова хлюпвют по мокрому полу туалета. Он позвонит, о да, он обязательно позвонит, и дело даже не в победе.Он, кажется, уже победил, и чёрт с ним, что не на сцене.