Минсок и Лухань (1/1)

Лухань тихий, но настроенный агрессивно, и это длится уже вторую неделю – ровно с того момента, как его силой заставили бросить беззащитного отца. Конечно, он узнал о смерти мгновенно, лисьи души ведь связаны между собой теснее, чем половинки рисовой бумаги, и то, что ни Ифань, ни Сехун не пришли за братом, лишь причиняло больше боли. Лухань вроде бы давно смирился со своей бесполезностью, но получать доказательства всё равно было больно.Минсок не разговаривал, но слишком дотошно следил за питанием, гигиеной и сном. Без того слабый Хань не мог просто взять и разнести дом, как это запросто бы сделал Ифань, а потому молча, но всё ещё злобно кривясь, ел приготовленную еду и запивал всё обжигающим кофе, не менее яростно мыл после себя посуду (разбивая) и шёл в душ (быть там разрешалось только под присмотром). Больше всего раздражало то, что Минсока ничем нельзя было пронять – каждый раз, стоило только попытаться спросить что-то, не важно, старался Лухань быть добрым или истеричным, Минсок будто покрывался льдом и как можно быстрее уходил, уворачиваясь от летящих в спину подушек и чашек. Это и общением назвать нельзя было, какое тут что-то выяснить. Лухань впервые увидел Сехуна ближе ко второй неделе ?заточения?, когда тот вплотную подошёл к раскрытому окну дома. Всё же за ним хоть кто-то пришёл.Сехун выглядел удивительно спокойным, криво и непривычно, но искренне улыбался, не был пугающим и мертвенным, лишь чуть более тёплым, человеческим. Он бросил в окно пакетик со сладостями, зачем-то упаковку с солёными орешками - и выглядел при этом странно смущённым. Что-то в Сехуне правда изменилось, хотя бы даже то, что его волосы стали такими рыжими, что напоминали счищенную апельсиновую корку. Может, это из-за того, что проклятье ушло из тела, а может, просто немного повзрослел; в любом случае, он по-прежнему остался тем ещё засранцем, потому что вовсю издевался над Ханем и его пленом, даже сочинил какую-то дурацкую песню. Ифань и Исин остались в особняке, разбирались с семейными делами – вот, что известно о брате. Вроде бы у него получается, точнее, у обоих, потому что Исин помогает действительно как ?жена?, как бы неловко это ни звучало. Сехун приходил ещё несколько раз, всегда приносил что-то вкусное. Спрашивал, не бьёт ли Ханя человек, не нужно ли Ифаню вмешаться, может, поискать каких-нибудь лекарств или ещё чего. Один раз появился с Чондэ, и то, каким трепетным и собранным он возле него был, заставило ненадолго задуматься. Лухань знал, кто такой Чондэ, но не думал, что когда-нибудь сможет встретиться с подобным существом лично – пожиратели кошмаров действительно вымирающий вид. Чондэ же думал, что немного знал Минсока, а потому говорил, что тот ни за что не станет причинять Луханю боль или неудобства просто так. Это, в общем-то, Хань и сам чувствовал. ---Минсок возвращается домой под утро, когда ночной воздух особенно прохладен и свеж, а сломанные фонари из закоулка призывно горят через раз. Во сколько он возвращается и когда – Лухань уже выучил, равно как и то, что Минсок всегда делает после того, как сбросит у порога обувь и поставит свой рабочий, неприятно звенящий чемодан у двери. Ни разу ещё он не забывал проверить заклинания и руны у двери, даже сейчас, когда выглядит таким уставшим, готовым вот-вот свалиться прямо в коридоре, выполняет всё автоматически.Обычно притворявшийся спящим Лухань терпеливо ждёт на кухне.- Сегодня ты поговоришь со мной.Минсок на секунду застывает у порога, испытующе смотрит на чужую напряжённую спину. Молча идёт к столу, со скрипом отодвигает старый стул, заставляя Луханя недоверчиво пялиться от этой маленькой, но ощутимой победы.- Как скажешь.Голос негромкий и хрипящий, глаза запали, а под ними – глубокие чернеющие тени; вся одежда пропиталась ёкаями, десятки, сотни существ, с которыми провёл это время, и не факт, что не убивал, не носился по городу, размахивая пистолетом, не варил тошнотворные зелья, от следов которых у Луханя чуть-чуть режет в глазах. Но пусть даже он такой, Лухань имеет право знать правду.- Зачем ты меня здесь запер, - вопрос, звучащий ультимативным утверждением (отрепетированный сотни раз), заставляет Минсока нервно провести рукой по растрёпанным смоляным волосам.- Не знаю.Явно не этого ожидал Лухань.- То есть, как не знаешь?Минсок молчит ещё немного, затем встаёт и направляется куда вглубь дома, и в спину доносятся лишь нервные вскрики Луханя. Из его комнаты слышатся звуки, какие бывают при поиске вещей, когда перерываешь шкафы и полки. Наконец, Минсок возвращается, сжимая что-то в кулаке. Осторожно раскрывает ладонь, кладёт перед Ханем маленькое кольцо из почерневшей тонкой проволоки, обрамлённое высушенными, почти сгнившими остатками когда-то ярких цветков. - Не помнишь?Странные чувства мягко, как морские волны, подкатывают к голове Луханя, будто бы действительно что-то связывало его с этим нелепым, но странно притягательным и явно детским украшением. Осторожно взяв в руки колечко, Лухань ощущает его близкое, мгновенно проявившееся тепло.- Ты сделал его для меня, когда мы были детьми. – Голос Минсока становится ещё тише, но даже так почему-то звенит. Он не сводит с потрясённого лиса глаз. – Забрёл в наш приют, когда… Твой отец сказал мне, чтобы я забыл, что случилось, но если лиса даёт клятву, то не может её нарушить. Может, Чунмён забрал из тебя эту память, но я всегда помнил.И Луханя вдруг почти пронзают воспоминания – о том, как снова сбежал от отца и крикливых братьев, заблудился в старом районе и набрёл на детский приют, у порога которого плакал так громко и испуганно, что его мгновенно нашли работницы. Вспомнил, как, хватая за руки, перезнакомился со всеми детьми, кроме одного мальчика, который смотрел на него из своего угла очень злобно и так, будто знал, что Лухань – не человек.Вспомнил, как ещё несколько раз заходил потом в ?гости?, и никто из домашних не узнал, потому что Хань очень быстро научился исчезать в одном месте и появляться в другом, угнаться не мог ни один приставленный отцом призрак. И тот угрюмый мальчик был единственным, кто не хотел играть, так что, разумеется, тогда ещё манерный Хань захотел подружиться ещё больше. Вспомнил, как недоверчивый человеческий ребёнок понемногу стал поддаваться (не без помощи лисьего очарования), хотя остальные не играли с ним и обзывали ?странным?. Маленький Минсок – да, это и правда был Минсок – часто кричал и говорил, что видит призраков, так что дети, чтобы не пугаться самим, били его всё сильнее и сильнее. И да, они действительно были в том приюте. Лухань не очень понимал, почему плохо то, что Минсок знает о его хвостах и ушках, но как только тот пытался рассказать об этом кому-нибудь ещё, на него очень злобно шипели.Лухань сделал кольцо в тот день, когда Чунмён, наконец, его поймал.Подарив его в полутьме чулана, куда они забились подальше от остальных, Лухань торжественно пообещал, что Минсок никогда не должен больше плакать, потому что Лухань, когда вырастет, будет защищать его улыбку. И что будет вместе с ним всегда, так что Минсок не будет один, как бы сильно другие не обижали. Обещаю, обещаю, обещаю. Чунмён не успел, и нелепая детская клятва была произнесена.Лисы просили помощи у экзорцистов, не официально, разумеется, так что нанятые демоны снов прекрасно затуманили людской разум, присыпали плотным забытьём воспоминания о маленьком лисёнке и всём том, что было. Лухань тоже забыл и даже не плакал. Один Минсок помнил, и эта память резала его каждый из будущих дней, когда Лухань не приходил.- Ты обещал мне.С едва различимой нотой упрямства Минсок говорит это, заставляя Луханя вздрогнуть.- Ты должен быть со мной всегда.Ради него человек зашёл так далеко, и это не было шуткой. Только чтобы найти и вернуть, Минсок стал сильнейшим из экзорцистов, опаснейшим, твёрдо идущим к цели – убеждённым в успехе лишь потому, что ему ?пообещали?. Лухань, считавший себя бесполезным и никому не нужным, с ужасающе нервной, отдалённо сладкой дрожью внутри понимает, что Минсок всё это время думал только о нём.Лухань зажимает ладонью рот, но не потому, что что-то хочет сказать. Наверное, это его защита от Минсока, привстающего со своего скрипящего стула и перегибающегося через стол так, чтобы оказаться с лисой лицом к лицу. - Я больше не позволю тебе исчезнуть.Минсок прикрывает свои уставшие глаза и едва заметно улыбается. Уверенно наклоняется, прижимаясь губами к выступающим костяшкам чужой ладони, и этот так и не начавшийся поцелуй кажется даже более интимным, чем настоящий. Сердце бьётся ужасно больно, его хочется вырвать с корнями, но в голове громогласно стучит что-то невообразимо-приятное. Ощущение ценности, может быть, или того, что тебя кто-то так сильно хочет. Или любит.Лухань ещё не до конца разобрался.Лухань, ставший смыслом одной человеческой жизни, не может сдержать глупых слёз.