Собственно история... (1/2)

Бодрящий запах свежесваренного кофе мешался с палитрой ярких давно уже въевшихся в это учреждение ароматов – удушливо сладковатых результатов гниения, формалина и чего-то ещё, что никак не вяжется с приемом пищи. Тем не менее, тайная помесь обжаренных при разной температуре кофейных зерен недовольно фырчала на газовой грелке. - Скрипай! У тебя совсем совести нет! – Доктор Кургин появился в дверях предсекционной как раз вовремя, чтобы вдоволь наворчаться и поехидничать над своей бывшей. - Кур, топай уже к своим живчикам в обитель чистоты и стерильности,– доктор Скрипай даже не удостоила некогда любимого мужчину мимолетного взгляда, перехватив джезву и переливая бодрящий напиток в уже подогретую пробирку, все еще не отрываясь от бумаг, которыми был щедро завален стол.

Они были в разводе всего каких-то полгода, и это было опасно, так и тянуло снова сойтись, но это было плохой идеей, и коллеги прекрасно это понимали. Слишком разные чтобы ужиться, слишком одинаковые, чтобы притереться.Доктор Скрипай хоть и была женщиной удивительной красоты и острого ума, а все же сердце свое отдавала предпочтительно умершим, на мужа просто не оставалось времени. Выпускница биологического факультета, отделения зоологии, она неизвестными путями к своему тридцатилетию оказалась в закрытом морге в качестве ведущего судмедэксперта. Хрупкая и миниатюрная Алла Александровна, а именно так звали доктора Скрипай, имела несколько высших образований и научных степеней, но что по-настоящему поражало, как ловко она проворачивала свои делишки с покойными, как мертвые незнакомцы рассказывали ей свою историю.

Да и в общем-то Алла была дамой своеобразной и ужиться с ней было очень и очень не просто, а уж после того как посадили её в кресло почетного начальства – она стала просто невыносима. Отказываться от практики в угоду бумажной волокиты никогда не было для неё предпочтительным, ведь её немые, хладные клиенты стояли в её списке даже превыше мужа и естественных биологических потребностей.

Пожалуй, её можно было бы назвать помешанной. На каждое тело у неё было ?дело?, и таких ?дел? скопилось уже порядочное количество. Она называла это ?собирать жизни? и очень гордилась своей коллекцией. Это можно было назвать частной коллекцией новелл посвященных каждому покойному, прошедшему через её умелые ручки. Она записывала весьма оригинальным языком жизни, рассказанные ей смертью.

Так случилась, что Алла отдавала предпочтение усопшим, а живых ласково называла – homo brutus, собирая при этом на переносице складочки и как-то слишком интимно поджимая губу. А как вы поняли, представители вида Людей Неразумных просто не могли удовлетворить её запросов, но их останки – совсем другое дело. Мертвые – они были открыты, честны и прекрасны. В них не было грубости, лести, идиотизма, что неотъемлемо являлись частицей их жизни, смерть урезала все неуместные излишества и недостатки. Поэтому, да, именно поэтому, Алла оказалась здесь на этом самом месте – свободная и притязательная со своей моралью и принципами. - И ты, Брут, - выгнул свою густую темно-русую бровь Олег Игоревич, двусмысленно намекая на то, что его экс женушка неожиданно уподобляется подвиду homo brutus или просто Х.Б., и так же упоминая факт неоспоримого предательства. – Двадцатого числа, я вполне свободен, не оскорбляй меня больше, чем есть. - Кургин, - женщина, наконец, оторвалась от нудного вороха макулатуры, - среди нас только один Брут, и это - ты. Мы оба прекрасно знаем, что есть вероятность и исключить её невозможно, пусть в твоем случае она сводится к минимуму, я все равно не могу принять это, - Алла смотрела на него прямо, без сожаления или каких-либо других эмоций. - Fugae merae. - Это не трусость. Мои глаза – мое все, и ты это прекрасно знаешь. Очки меня вполне устроят, пусть их наличие и доводит меня до истерики.С недавних пор зрение доктора Скрипай резко ухудшилось и кончилось тем, что пришлось снова менять очки. Этот аксессуар изрядно раздражал женщину, и свыкнуться с ним казалось чем-то нереальным. Севшее зрение – это самое подлое предательство, которое она только могла вспомнить, самый главный её инструмент изменял ей. Что до линз – то тут все было куда более плачевно, чем с пресловутыми очками. И вставший ребром вопрос офтальмологии подвел черту в её семейной жизни. Отказ от операции был последней каплей для Олега, слишком больно это ударило по самолюбию искусного глазного хирурга. - Хех. Ну, бывай. Да, твои ?дела?, пришли мне последнюю коллекцию, она обещает быть грандиозной. - Прости, любимый, не могу, - все так же ровно говорила Алла Александровна, снова возвращаясь к документации. Олег изумленно замер в дверях. Он слишком хорошо знал эту женщину, чтобы наивно предполагать о том, что её страсть оставила её. Алла тяжело вздохнула и, свесив в руке ненавистные ей очки, запрокинула голову, откидываясь на стуле, чтобы увидеть высокий белый потолок вместо гримасы удивления на давно изученном лице. – Пошли.Очки снова вернулись на прежнее место на переносице, пряча за стеклянными прямоугольникамипсевдогетерохромию уставших глаз. Из-за старой травмы и нескольких неудачных операций правый глаз молодой женщины остался дефектным – травматический мидриаз и как следствие близорукость, панических страх потерять этот глаз вовсе. Поправив пучок медных мелко вьющихся волос, Алла отправилась вхолодильник. Олег последовал за ней.В подвале, в трупохранилище, всегда чувствуешь себя слегка не в своей тарелке, даже если ты опытный врач или патологоанатом, но на Аллу это правило не распространялось. Подойдя к стене с холодильными камерами и ласково проведя по ней рукой она повернула на выход, оставляя хирурга в легком недоумении. Однако спрашивать что-либо или возмущаться было бы не слишком остроумно, поэтому Кургин просто следовал за своей провожатой и неприятно удивился, когда они подошли к так называемому ?малому холодильнику?. В этом месте было принято хранить непонятные тела с возможным подозрением на инфекции или другие малоприятные вещи.Однако Алла Александровна проигнорировала все разумные меры предосторожности, требующие облачения в специальные одежды и уверенно направилась к камерам. Ловкий поворот ключа, шорох белой материи и Олег сосредоточенно осматривает тело, переводит озадаченный взгляд на судмедэксперта. Та в ответ лишь отрицательно качает головой. - Мечта, не так ли? – маленький пальчик, лишенный маникюра, едва касается улыбки покойного мужчины. Ему было где-то около двадцати пяти. Все еще красивый, не обремененный трупными пятнами свежачок. - Это господин Кривоноженко, если верить тому Х.Б. из полиции. Видишь, парнишка курил, – она приподняла губу, демонстрируя желтый налет на зубах. – Курил безбожно много, не меньше пачки в день, и всякую второсортную дрянь. Еще он пил, тоже много, но не долго. Играл на скрипке, думаю неплохо и с удовольствием – пальчик очертил соответствующий след на шее. – Хм, теперь плохо видно, но все же. Видишь это рассечение, - три центральных пальца скользнули по разорванной шее. – Я думаю, она сделала это руками… - Она? О чем ты? – Олегу Игоревичу стало не по себе. Уж очень он не любил наблюдать свою бывшую за работой. Слишком много нескрываемого обожания было в её взгляде, взгляде, обращенном на уродину смерть. Но это, это было ужасно. Человек убитый чудовищным образом принимал свою смерть с блаженной улыбкой на устах. - Аглаофа, - Олег хмурился все сильнее, что-то было не так как обычно. Сегодня Алла вела себя странно даже для себя. Будто бы малодушно решила отправиться в лапы маньяка. – Думаю, предположительно так могли звать одну из сирен. - Алла. Это уже совсем не смешно… - Знаешь, я сама отбирала спецов в свой морг и лаборатории. Среди нет ни одного Х.Б. И, знаешь, вот в чем ирония – ни они, ни я никак не возьмем в толк – какого черта они все улыбаются! Я слабо верю в гипноз такой силы. А наркотики… мы уже все перебрали. Он умирал медленно, очень медленно и боль была многим превышающей болевой порог. Его ели заживо. Нет, ела женщина, одна – прикус женский и, думаю, по комплекции мы похожи. Она вгрызалась в него и вырывала мясо голыми руками. Но знаешь, её ногти скорее похожи на когти хищных животных - острые, более плотные…. Она отрывалась от своей трапезы, а потом начинала снова. Мне, мне просто интересно был ли он в сознании все это время. И еще. Я немного похулиганила с телом номер пятнадцать, потом четыре и двадцать пять и, знаешь, они не разлагаются и не ведут себя как трупы, скорее как музейные экспонаты, но это трупы. Биохимический состав в норме, но это… это сводит меня с ума. Я хочу её Кур. Она – это нечто…. - Алла, Алла…. Анимус, забери его, - Олег был слишком обескуражен, чтобы предположить реальность подобных событий. Его бывшая не из тех, кто верит в легенды, циник и скептик, она просто не могла нести весь этот бред, но похоже сейчас она в отчаянии. И он не придумал ничего лучше, как спихнуть ей собаку, чтобы хоть немного отвлечь от всей этой трупной неразберихи. - У меня нет времени следить за ним, - Девушка снова накрыла труп и, закатив его обратно в холодильник, направилась к выходу. Беспокойство бывшего благоверного было весьма некстати и являлось существенным раздражающим фактором. Эта Аглаофа действовала на нервы не хуже ката и в то же время, да, Алла любила её необузданную дикость, её безумие, сумасшедшее нарушение законов физиологии и анатомии….….И поцелуй любви разрушил проклятье, злые чары спали, и принцесса снова очнулась... И жили они долго и счастливо.Тонкие пальчики с черными жесткими ногтями смяли страницу яркой детской книги, вырывая её, и снова, еще и еще… смятые, разорванные лоскуты, некогда бывшие красивой книгой детских сказок, покрыли паркет как опавшая листва. Миниатюрная девушка с нездоровым оттенком кожи и горящими ненавистью и отвращением глазами, бессильно заплакала, мелко дрожа всем телом. Её длинные, слегка вьющиеся волосы спутались и слиплись комьями насохшей грязи. А худое тело было окроплено кровью с головы до ног. Особенно губы и руки, как если бы она ела что-то, пренебрегая правилами приличия или этикетом. На предплечьях, шее, лопатках, босых ногах местами то там, то здесь были видны маленькие чешуйки разных цветов, будто в роду у неё были рыбы или скажем драконы.Из терзающих её душу дум девушку вывел нечеловеческий вопль боли и отчаяния. Она слегка вздрогнула и посмотрела на пришедшую в себя женщину. Она билась в агонии на полу. У нее была разорвана и съедена левая щека, выедена грудь и распорот живот. Она кричала и извивалась от раздирающей её боли, усугубляя свое и без того безвыходное положение. Её кишки показались наружу, и она инстинктивно попыталась затолкать их обратно своими трясущимися руками, от чего её глаза наполнились слезами и бессвязные мольбы утонули в истеричных рыданиях. Но, когда она в метаниях своих повернула голову и увидела свое дитя, сознание милосердно покинуло её.

Маленький искалеченный ребенок. Сколько ему было лет? Какого он был пола? Сказать это, глядя на такое нежное, изувеченное тело невозможно. Кости, кишки, зловонная каша из внутренних органов. Пустые глазницы, раскроенный череп, обглоданные щеки, руки, ноги….

В глазах сидящей в кресле девушки мелькнуло безумие. Пестраяобложка уничтоженной книги полетела в сторону, а сама девушка хищно набросилась на бессознательное тело женщины, вырывая кровавые шмотки мяса из её тела. Кровь лилась по шее, рукам, капала на пол, некогда белое платье…Неожиданно женщина снова пришла в себя. Хотя она не понимала кто она, где находится, все мысли вытесняли боль и страх все, что она могла - это кричать и судорожно пытаться вырваться из мертвой хватки своей мучительницы.

Безумная одержимая голодом убийца снова плакала. Её глаза налились кровью, и тонкие красные дорожки бежали по щекам. Жуя очередной кусок человеческой плоти, она тихонько запела.

Это было отвратительно-пугающее сочетание – девушка, разрывающаяся на части, делающая ужасные вещи, причиняющие ей боль и при этом поющая мелодию ангелов. Звук выходил с придыханием, очень тихий, дрожащий, обрывающийся, прячущийся за хлюпаньем и чавканьем, утопающий в истеричных криках. Проглотив последний кусок плоти, девушка запела снова. И эта была печальная, но дьявольская песньFlying to the dayOne day to playWith eyes open wideI am PapillonI watch the worldCuriouslyWorld is my homeI am PapillonI have no GodLife is in meI am in lifeI am PapillonBrightest of daysHolds me in embraceI am freeI am Papillon….Когда девушка, если чудовище, пожирающее детей, можно так назвать, пела, плача от убивающей её душевной боли, она была похожа на мученицу. Прекрасную невинную деву, страдающую от кары небес. А её дьявольская песнь успокаивала, погружая в состояние эйфории и поддельного блаженства. Когда последняя нота слетела с губ мотыльком, мать, безбожно обезображенная, потерявшая свое дитя, улыбалась так счастливо, будто пред ней открылись райские врата, а сладкоголосая убийца вырвала её рехнувшееся сердце, так отчаянно не желавшее сдаваться.Монстр в обличии юной красавицы жадно заглотила еще бьющуюся в её руках мышцу, встала, и, сбиваясь на каждом шагу, отправилась в ванную. Разорвав грязную одежду, она встала под обжигающий кипяток от чего её кожа вздулась множеством волдырей. Лопаясь, они оставляли на своем месте разноцветные чешуйки. Запустив тонкие пальцы в намокшие волосы, она скатилась по холодной стене и начала вырывать льняные пряди. Они же водой утекали из её хрупких на вид рук, а на их месте тут же вырастали новые такие же длинные и золотистые. Тогда она прочертила кровавый след, раздирая собственную кожу и мышцы до кости, но раны тут же затянулись. И только легкая дрожь, и мутная розоватая вода, убегающая в водосток, выдавали в ней слезы боли, скорби и отчаяния.Время потеряло свой счет, но она все же пересилила себя, заставляя сделать шаг навстречу завтрашнему дню. Она ненавидела себя. Свою слабость, свою мощь, свой голос, не оставляющий жертве и шанса на спасение. Еще больше она ненавидела сказки с их лживыми надеждами на спасение. Добро всегда победит зло. Что за чушь. На этом свете есть только один способ убить монстра вроде нее, но он не приемлем. Слишком страшно оказаться большим чудовищем, чем ты уже есть.

Миновав спальню, в которой было два улыбающихся, изувеченных тела, она направилась к гардеробу, оделась в чистую одежду, которая уже больше не понадобится своей хозяйке и направилась к выходу. В дверях она столкнулась с мужчиной. Быть может он был отцом того ребенка, быть может та женщина его любила… Теперь это уже не важно.Она проскользнула мимо, оставляя его встретить свою боль в одиночестве.

Эта девушка не верила в любовь, еще меньше она верила книгам. Как же, любовь сокрушит все на свете, все исцелит, все исправит…. Как на счет тех троих, оставшихся теперь в квартире? Дух мертвецов и одного мужчины….Женя ничего не мог вспомнить. И это его очень раздражало, хотя Андрея Ивановича это раздражало куда больше, а Женю куда как больше раздражал сам Андрей Иванович.Женя был первым. Первый и единственный выживший после нападения мистического каннибала. Но стресс был настолько сильным, что парень ничего не мог вспомнить. Нормально жить он теперь тоже никогда бы не смог. Как можно жить нормально после такого? Все, что у него осталось на память – так это обрубок от правой руки.Андрей Иванович же был следователем по этому делу. И они с Женей друг друга взаимно недолюбливали. А тут еще родители, не на шутку всполошившись, приехали и тряслись над ним, доводя до приступов тихой неконтролируемой ярости.

Женя не помнил ни то, как он провел это лето, ни то, как полгода проучился в институте, ни то, как сумел выжить ни то, кто и как сожрал его одногрупника. Его нашли через неделю после того, как на его съемной квартире был обнаружен труп Стаса, а Стаса в свою очередь нашли через неделю, после смерти. Где и как пропадал Женя все это время непонятно. Его нашли у реки с разрастающейся гангреной на правой руке.Естественно, сперва, он стал главным и единственным подозреваемым, но вскоре эта версия провалилась. Реки крови и множество улыбающихся трупов. Да, все как один улыбались, кроме Стаса и Виктории, которая стала второй жертвой. Но, несомненно, все двадцать-восемь человек были зверски убиты и съедены одним и тем же монстром.Так почему же Евгений жив? Что в нем такого особенного? Ничего. Женя был серым, посредственным человеком, которого разве и замечали только тогда, когда нужно было выпустить пар и избить или унизить кого-то жалкого и слабого. Женя был ничтожеством не способным взять свою собственную жизнь в свои руки, не способным постоять за себя и ничем особо не интересующимся небокоптителем, просто плывущим по течению.Он не был красив или силен, интеллектуальных заслуг за ним тоже никогда не наблюдалось. И, тем не менее, он выжил, а многие, кто был, может и не лучше, но уж точно не хуже его, были жестоко убиты. Так почему?Сбежав из-под надзора чересчур заботливых родителей, он теперь сидел на лавочке в парке и выкуривал последнюю в пачке сигарету. Курить и пить, имея одну лишь левую руку, было очень неудобно, потому пиво стояло рядом и ожидало своей очереди. Вообще-то с одной рукой неудобными стали многие вещи, даже столь банальные как поход в туалет стали не такими комфортными как раньше…

Так что же, черт возьми, он забыл? - Анимус! – Алла Александровна пребывала в крайней степени недовольства. А все от того, что их с бывшим мужем собака, эту неделю оставшаяся на её попечении, вынуждала бежать кросс за своей блохастой персоной, возжелавшей вернуться к более заботливому хозяину.Однако уже через пять минут она была благодарна своему бывшему за беспокойство о сохранности её хрупкой женской психики. Глупое животное было остановлено ни кем иным, как Андреем Ивановичем, но не это стало причиной радости женщины. Выяснилось, что следователь подорвался на ночь глядя не просто погулять, а для того чтобы отыскать единственного имеющегося живого свидетеля…. - И он не пострадал? – с подозрением спросила Алла. - Не совсем, его укусили, но только один раз…. - Я должна это видеть. - А, бесполезно, у него была гангрена – руку ампутировали, - отмахнулся полицейский. - В какой больнице? - Восемнадцатой…. Алла Александровна…..Но эксперт уже не слушала его и, позабыв про собаку, садилась в такси.В больнице, к счастью ампутированную руку заспиртовали, но уже передали одному из университетов. Пришлось садиться в машину и ехать дальше. Потом долго искать саму руку, того, кто мог бы дать разрешение на исследование, и, наконец, увидеть это. Не прошло и пятнадцати минут, как ответ уже был найден, и доктор Скрипай спешно набирала номер глупого следователя. А еще через двадцать минут она сидела на кухне у того самого свидетеля. Андрей Иванович был выдворен, родители успокоены, а Алла впервые добровольно опустилась до низшего существа.Женя молча смотрел на судмедэксперта, она ему нравилась едва ли больше следователя, особенно эти её глаза – один голубой, другой почти черный. - Это травматический мидриаз. В детстве, мой отец избивал мать. Он не был алкоголиком, просто ублюдком. И вот, когда я стала на её защиту, мне здорово влетело. Так что теперь у меня дефектный глаз. Зрачок не сужается, болит на свету и глаз видит отвратительно, - спокойно потягивала свой чай доктор, оценивающе оглядывая мальчишку. Лет двадцать с хвостиком, студент, курит, пьет, слабак, ничтожество, тряпка, социопат…. И что она в нем нашла?Женя молчал, отводил взгляд и ежился под тяжелым полным нескрываемого презрения взглядом. Ему было неудобно находиться в одной комнате с этой прямолинейной, циничной и властной женщиной. По его мнению, этот сорт людей – худшее из всех зол. Они не просто втаптывают тебя в грязь, они выворачивают наизнанку твою душу и тычут носом в её зловоние. - Она любит тебя, ну или любила, когда кусала, - парень изменился в лице. Алла почувствовала отвращение к этому человеку. Как ОНА могла полюбить это? Он же трус и предатель! Он боится ЕЁ. Страх въелся так глубоко и прочно в его подсознании, что не оставил место другим воспоминаниям о ней. - Что вы имеете в виду? - Только то, что сказала. - Кто она? - Хотела бы я знать. Таинственная незнакомка, дарующая мучительную смерть, которую все неизбежно встречают с улыбкой. Что в тебе такого особенного? Ты же тряпка, о которую все вытирают ноги. - С чего вы взяли?! – с каждым словом эта женщина нравилась Евгению все меньше и меньше. - А разве не так? – Алла проследила, как гнев вспыхнул на краю сознания мальчишки, но слишком быстро угас задавленный апатией. Глупый маленький мальчик, бегущий от своих проблем. Если бы она была на его месте…. Но это вряд ли, слишком сложно выносить её, а уж полюбить Аллу мог только исключительный мазохист.Парню оставалось только согласно молчать. Но что важнее, ОНА? Преступник женщина? - С чего вы взяли, что это женщина? - Я не взяла, я с уверенностью утверждаю, что это женщина и более того она действует в одиночку. Тем интереснее как она это делает никаких улик, только испачканная в крови жертв одежда, и улыбки на их лицах… - Стас не улыбался. - Правильно, он был первым. Тогда, ты ей помешал, за что поплатился рукой. А потом она оставила тебя. Боялась, что ты будешь презирать её. Впрочем, умничка, правильно боялась, ты же ничтожество. - Вы вообще себя слышите? Вы сидите и восхищаетесь убийцей, маньяком! - Ошибаешься. Я не восхищаюсь, я люблю её. А ты, ничтожный червяк, меня раздражаешь, - Алла поднялась из-за стола и, не прощаясь, отправилась домой.Той ночью Женю мучили кошмары, а утром он проснулся с её именем – РИН.Он вспомнил. Та девушка, она была странной очень красивой и какой-то неземной. Тем дождливым июльским днем они заключили контракт. Иван Купала выдался на редкость хмурым и серым, казалось, сами небеса решили окропить, позабывший языческие забавы народ.