12-6 глава - Один из дней его "жизни" среди живых (1/2)

Понимание и осознание некоторых вещей и обстоятельств приходит со временем. Боль проходит со временем. Ценность чего-то открывается спустя время.

Когда переезжаешь на новое место, то лишь позже понимаешь, насколько оно тебе подходит. Когда проводишь больше суток без сна, то только после того, как поспишь, отмечаешь, как благотворно повлиял на тебя дрём. Или когда обзаводишься новыми друзьями, то тоже лишь в определённый период увидишь, какими они были и есть на самом деле.

Учитывая это, складывается итог – всё измеряется временем. А сколько мы его тратим на нашем жизненном пути? Сколько его требуется, чтобы мы чувствовали себя счастливыми и никогда не задумывались о том, что в определённый момент оно исчезнет? Что стрелки наших личных, индивидуальных часов застынут на месте и больше не сдвинутся ни на секунду?

Кто-то умирает по своей прерогативе, кто-то по случайности, а кто-то по чьей-то глупости или от амбиций. У всех своя история, свой трагичный случай, свой срок годности, но одна смерть на всех и бесповоротная дорога на ту сторону мира. Не так давно, единичный случай, а возможно и нет, произошёл с юношей, что нарушил законы, а то и вовсе пробил барьеры вселенной и завёл свои личные часы повторно.

Сейчас он идёт по протоптанной тропинке вдоль неисчислимого числа надгробий в пасмурную, как и его настроение, погоду, которую создал сам же вблизи себя. В районе его руки исходит бултыхающийся звук жидкости, что от незначительных махов смачивает внутренние стенки стеклянной бутылки. Не пиво, не вино, а крепкий виски. Подстать, как он полагает, его душевному шраму, подобному чёрной дыре.

Пак Чимин шествует не один, а в сопровождении пары тройки ворон, что летят за ним, изредка наступая лапками то на кресты, то на верхушки камней, но исключительно до той поры, пока ему не надоедает их навязчивое следование. Он запутывает птиц в своём тумане и уводит совершенно в ином направлении, оставшись один на один с нужной ему могилой, у которой покорно останавливается.

Большая архитектурная форма, идеально выведенная на нём эпитафия, некогда молодой особы и её фотография – показатели не достатка, а сильной любви тех, кто о ней всегда заботился и время от времени сюда приходил, чтобы поддерживать надгробие в надлежащем состоянии. По всему его периметру высажены ещё не зацвётшие гомфрены*, а несколько дальше стоят ещё три могилы, не менее ухоженные, которым юноша глубоко кланяется, отчего его тёмная чёлка свисает вниз. Таким образом, он поприветствовал семью той, к которой пришёл – мужа и детей, а конкретно её, букетом ярких живых цветов, что идеально подходят характеру умершей, улыбающейся на фото. Он положил букет на место захоронения из светлого бежевого камня.

Взрослый по годам, но не по внешнему облику молодой человек обходит важный ему памятник, сзади которого садится, облокотившись спиной так, что высота камня заканчивалась на его затылке. Для удобства он вытягивает вперёд ноги, обтянутые брюками чёрного цвета, как и вся одежда, и устремляет бездушный взгляд вдаль на город. Дневной Пусан, осветлённый лучами солнца, куда свои силы Чимин не распространяет, прекрасно виднеется благодаря возвышенной равнине, где обосновано кладбище. Только здесь царит мрачность стихии, которой другие прибывшие люди, но ушедшие в иную часть места погребения умерших, были поражены. Неконтролируемый, но и не сильный поток ветра перенёс на себе к Паку молочный лепесток, столкнувшийся с его плечом и упавший на коротко стриженое озеленение земли. Он не ускользнул от взора Пака, как и тот ароматный запах, что источает растущая над могилой магнолия**. Пак, прикрыв веки, с наслаждением вдыхает этот аромат и сегодня, тотчас повторно воспроизводя в своей голове самые тёплые моменты прошлой, беззаботной, лёгкой жизни. Он сдержанно улыбается, пропитавшись былыми, незабываемыми чувствами, когда находиться рядом с той, что любил и любит, было приятней всего на свете. Одной ей он являл всего себя, свои слабости, глаза-улыбки, озорное настроение и доброту. Одна она была ему дорога и до сих пор такой и остаётся. - Минри, можно я покурю? Чимин, пошарив в кармане пальто, и, пропустив мимо пальцев не распакованные шприц и ампулу, дотягивается до невскрытой пачки сигарет и вытаскивает её, принявшись избавлять от прозрачной обёртки. - Знаю, ты ненавидела, когда от кого-то несло куревом. Но, пожалуйста, сделай мне исключение, как лучшему другу. Меньше чем через минуту невидимая обёртка улетает по ветру на далёкое расстояние, первая сигарета из новой пачки располагается меж губ, от природы объёмных и больших, а позже зажигается самой обычной зажигалкой, которая впоследствии откладывается на траву вместе с пачкой. Первая за сегодня тяжка, глубокая и до невозможности угодная брюнету, по-доброму влияет на его настроение.

Marlboro, – читает он про себя название марки табачного изделия, что угодила ему крепким вкусом и приятным послевкусием на выдохе определённого количества дыма. На этот раз юноша не прогадал в выборе. На данный момент Marlboro для него лучшая среди множества испробованных предыдущих.

Он крутит сигарету между двух пальцев и когда нужно стряхивает пепел, одновременно делясь своим животрепещущим: - Как всё поменялось. Город, люди, технологии, да весь мир. Каждый день приходится встречаться с чем-то новым, вникать в то, как оно работает, к чему все привыкли, что бы не было подозрений, что бы никто и не подумал кто я такой. Пак Чимин – незнакомец, обычный человек, такой же, как и все любитель выпить, жить с комфортом, вкусно есть и сладко-сладко спать, в одиночестве… – в конце он косится на надгробие, дожидаясь хоть какого-то ответа, привычного для него оспаривания: ?да не одинок ты, балда! Мы друзья! Мы вместе! Ты, да я! Чимин и Минри!?. Да вот этого приободрения не следует, и брюнет, закусив сигарету зубами, яростно хватает бутылку виски за горлышко, мирно стоящую около него, и без труда, открыв её, берёт сигарету в пальцы, вслед за чем проделывает жадный глоток горькой жидкости. Вкус агрессивный и энергичный, ввиду чего юноша совершает повторный, куда более длительный глоток и, слизав отбившуюся от остальных каплю с губ, услаждается выраженным послевкусием. - Не подумай, я не пристрастился к сигаретам, выпивке, – Чимин выдыхает свежий клуб дыма, а далее втягивает ещё никотина, чтобы его быстрее унесло от реальности и насущного живого. – Эти две неотделимые друг от друга составляющие что-то вроде компаса в тёмном безоглядном лесу. Мой север и юг, запад и восток, направления, в которые мне стоит двигаться, а иногда и сделать привал.

Следующая порция алкогольного напитка наполняет желудок Пака более чем достаточно, но он, едва ощутив это, лишь пару раз моргает, приставив к губам тлеющую сигарету, необходимую со дня его ?воскрешения?, как вода рыбам. - Наконец-то я ощущаю, как пьянею, – проговаривает Чимин, в растянувшейся улыбке при прикрытых веках и с запрокинутой головой. – Это такая редкость, Минри. Обычно меня так быстро отпускает. Особенно быстро, когда загорается шрам. Тогда алкоголь действует как обезболивающее и опохмеляет разум. Только его, тц! – недовольно цокает Пак, стиснув зубы. – Этому проклятому цветку по хую. Ах, я уже матерюсь? – смеясь, спрашивает сам у себя Пак. – Каков плохиш! – смачивает горло новой порцией спиртного, чтобы слишком быстро не отрезветь. – На кой хер ты такого возродила? Некультурщиной от меня сейчас несёт так, как не несёт из хлева, – от ребячливо звонкого смешка у юноши сужаются глаза. Совместно с этим он тушит кончик сигареты о землю и выкидывает окурок куда-то подальше, к чужим могилам. - Сейчас бы сюда твою фирменную пощёчину, – погасив в себе разгорающиеся спьяну эмоции, Чимин становится серьёзней, садясь поудобней – согнув одну ногу в колене и закинув на него руку. – Она, как ни что иное выбивала из меня всю дурь.

Не так высоко, висящее в небе солнце, по истечении тех минут, что Пак Чимин здесь пробыл, спустилось ниже, почти до низов края дальнего-дальнего моря. Это предвещает не многое, – очередную ночь. Ночь в родном городе, где среди белых – живых, пока не наблюдалось чёрное, пребывающее здесь на равнине мёртвых. Чимин осознаёт, где ему место. Чёрное – такое же белое, белое такое же чёрное – только смерть правильно интерпретирует это, а правящее в здешнем мире человечество ничего, кроме того, что самоволкой подгонит под свои стандарты.

- Твоё украшение, которое ты создала… Знала ли ты, что оно будет иметь мистическую силу? Знала ли, что я приду к тебе? Если бы знала, то с кем бы осталась, если бы всё не закончилось вот так?

Болезненный вопрос таким отпечатком и лёг на сердце Пака, когда кроме шелеста листьев магнолии его слуху ничего не явилось.

- Молчишь… – погрустневший совсем Пак вздыхает, прекрасно осознавая, что болтает без умолку, как сумасшедший, наедине с самим собой. – Я где-то читал, что молчаливых делят на категории: умных, глупых, и тех, кто не способен говорить. И мне печально думать, что ты относишься к последним, а вдвойне печальней – то, что я многое хочу у тебя спросить, как и в ответ услышать не меньше. Но ты… молчишь. Пак уже без интереса играется с полупустой бутылкой виски, поглядывая на то, как образовывающиеся бульбашки норовят выскочить наверх. Наперекор этому он размывает их жидкостью, которую следом выпивает, отдав себе отчёт в том, что затея купить лишь одну бутылку было решением малорациональным. Ведь впереди ещё вся ночь для свидания на двоих. - Я тут вспомнил, что ещё где-то в подростковом возрасте, ты спросила: чем девочка отличается от мальчика, а мужчина от женщины? – Чимин зажигает новую сигарету и пускает порядочную дозу никотина себе в лёгкие. – Что я тогда тебе сказал, ты помнишь?

Немая тишина и снова одинокий смешок Пака, который величественно зачёсывает пряди волос назад.

- Мне осталось прочесть ещё три позы камасутры и мы можем пробовать, – копирует фразу из прошлого Пак и делает ещё тяжку, не переставая улыбаться и блистать лисьим взором ярче зажёгшихся вечерних фонарей Пусана.

- Вот ты меня тогда нехило побила на спортивной площадке, посчитав извращённым маньяком. Честно признаться, даже мысль закралась, что в качестве вправления мозгов ты, вместо игрового мяча, используешь моё достоинство, закинешь его в баскетбольное кольцо и там и оставишь на всеобщее обозрение как на доске позора. Отпив с горла бутылки ещё немного, Пак небрежно ставит её возле себя. От перенасыщения организма никотином, слившимся с немалым градусом алкоголя, у Пака мутнеет в глазах, даже жарко становится, чего он просто не выдерживает, и потому сбрасывает с себя пальто до области предплечья. Последние тяжки глубокие, блаженные, с закрытыми веками, отходить от которых Чимин не желает ещё добрых пять с половиной минут, сидя полностью расслабленно и кайфуя от эйфории, которую он получил впоследствии всего этого. Лениво отсоединив нижние, короткие ресницы от верхних, перед Чимином вмиг обрисовывается очень-очень знакомый силуэт, с ангельским лицом невинно-прекрасной красавицы, от которой начинает играть его сердечный ритм. Слишком сложно чтобы быть реальным, но слишком похуй, чтобы отбаскетболить этот райский плод фантазий. - Минри, – хрипло, с упоением от представшего вблизи него образа, а не выпивки, произнёс он имя той, что до сих пор ему нужна. – Что я делал не так? Почему не сказала, что я тебе нравился как парень? Услышать в свой последний день жизни ?где ты был раньше?? – было для меня невыносимо. Я же не был мальчиком, задиравшим девочку, я был мужчиной, который добивался своей женщины. Я бы хотел сказать, что сожалею, но в таком разе это было бы нечестно по отношению к тебе. Я отказался от этого чувства, Минри. Его во мне больше нет, но это не значит, что нет и вопросов... Мне вовсе не жаль, что тогда я не был понастойчивей, и что неоднократно въехал по морде твоему мужу. Кольцо на пальце – ничего для меня не значило, Минри, оно не препятствие для настоящих чувств, даже после ответа ?да?. Я на днях столько книг прочёл о женщинах, чтобы понять тебя, чтобы узнать, почему же ты так поступила? Почему начала с ним встречаться, когда я был у тебя? Да, мы официально не встречались, но ведь и обнимались и подолгу целовались, да и не раз друг с другом спали. Но, что же, в конце концов, было не так? Ты можешь ответить?

Чимин с отчаянием вглядывается в глаза напротив, которые ничего ему не являют, а просто постепенно растворяются в воздухе, как и вся выдуманная им женская сущность. Он закрывает свои очи, чтобы не видеть её, чтобы не было так больно оттого, что он снова рассуждает об этом наедине с собой, о том, к чему пришёл, но в чём до сих пор неуверен, из-за того, что истинность этого никому кроме неё не подтвердить.

- Это моя вина. Я был тем, кто заставил тебя ответить на чувства другому. Но опять же, не жалею… Не так уж давно, прочитав одну из глав по психологии отношений, мои воспоминания оживились. В той главе писалось, что нельзя что-то внезапно прекращать, если оно уже вошло в норму, а я прекратил. Ты же помнишь, как я пришёл к тебе, когда родителей не было дома? Так вот, это был он, тот день. Хотя тебе и самой это известно, чего я говорю? Ты ждала что мы, как и всегда, займёмся ?домашним заданием?… – ранее Чимин бы посмеялся над значением их общей кодовой фразы, однако в эту пору, когда отрицательные эмоции бьют через край, он тягостно продолжает безостановочно плывущую мысль дальше. – Но по моей инициативе, мы сделали не нашу домашку, а ту, что тебе взаправду задали и я ушёл. Ты же никогда первая не приставала. Ты была слишком стеснительна, когда дело касалось чувств, чего я раньше не учитывал. Поэтому всегда я был зачинщиком ласк и всего последующего. Мне так это в тебе нравилось. От тебя веяло приличием. Я пытался развить его в себе тогда, у тебя дома, и был так горд, что сдержался, обуздал свои желания, но этим же всё и испортил. С того дня, ты стала думать, что я изначально не был заинтересован в тебе как в девушке, что ты так… временное увлечение, как и для остального числа парней, которых ты с самого детства к себе с трудом подпускала. А я потому-то и решил прекратить то, что было выше дружбы, опасаясь, что ты сочтёшь меня кем-то из таких парней, кем-то кто тебя только для этого и использует. Посмелел бы я раньше, до того как у тебя появился тот ?Ромео?, я бы всё тебе объяснил, доказал, что правда люблю и извинился за то, что коснулся твоей девственности раньше, чем признался в чувствах. Без искренности, но так, как оно есть: прости, что ошибся, Минри за то, что безумно хотел, чтобы ты была моей девушкой… Едва ощущая, что охмелённое состояние ускользает от Чимина, как ветер через щели, он поскорее дотягивается до пачки Marlboro, вынимает из неё сигарету, основывает ту между губами и зажигает. Затянувшись должным образом, у Пака, самую малость, начинает кружиться голова, тут же внушившая ему какой-то покой во всех организменных клетках, но вдруг подступает кашель. - Неожиданно, – подводит итог этому Чимин, откашлянувшись ещё два раза. – Я полагал, что дым моим лёгким не страшен, а тут вон оно как. С наркотиком всё иначе…

Пак повторно затягивается, но коротко, и не задерживая ядовитое вещество в себе, выдыхает его в воздух.

- Видишь ли ты как действует шрамирование от твоего памятного украшения, Минри? – Чимин подумывает развернуться к надгробию полубоком, чтобы всё ясно показать и рассказать, но вовремя одёргивает себя от этой мысли. Ум за разум у него ещё не зашёл. – Первое, это то, что из-за него я вернулся сюда, ?воскрес?. В тот раз призраком, а в этот – сверхчеловеком. Всё потому, что тогда нечему было удержать меня здесь, а в этот есть чему. Но это что-то с чем-то, Минри. С тем как эта поганка – Кей всего боится, не может в одиночку справиться, мне было бы предпочтительней опять исчезнуть. Но это же не я решаю, и срок пребывания здесь тоже не я устанавливаю. – Чимин не жалуется, излагает происходящее с ним монотонным голосом, что теряет в себе всю милоту с каждой новой тяжкой, становясь грубее, ломаясь. – А она только всё усугубляет, и это второе. Без наркотика я не в силах подавить пламя контура татуировки. Это не какая-то игра в ?хочу-не хочу?, я всерьёз не в состоянии преодолеть эту боль, а наркотик может. На человеческое тело он никакого влияния не оказывает, а потому я не стану от него зависимым. Опиум гасит исключительно багровое пылание на моей спине. И тут дело не в терпении или выдержке, так видно заложено по судьбоносной карме: если я не вколю себе расслабляющий наркотик, после того, как Кей призвала меня, то это пламя убьёт сначала меня, а потом её, несмотря на то, что у неё пламя гаснет вперёд моего.

Эта информация была с горем пополам добыта, но не Чимином. Ему её передали.