2 глава - Предостережение (2/2)

Электронные часы холодильника напомнили мне, что время перевалило за полночь, а я до сих пор не сплю. Естественно это проблема для студента, которому завтра рано вставать на учёбу. И всё же, что я сделаю, если только сорок минут назад вышла из ванной, плотно поужинала острой курочкой и выпила бутылочку спрайта, которые были быстро доставлены курьерской службой. Настроения готовить не было, а вкусно покушать очень хотелось. Как-никак хорошо приготовленное блюдо живенько поднимает настроение и, видимо, поэтому я мою миски Лохматыча, пританцовывая у раковины под музыку от негромко работающего телевизора в пижаме из шёлка и собранными в высокий хвост высушенными волосами. - I love ya, Every day every night latata, I love ya, Every day every night latata! – на последнем слове в песне, незаметно для себя, отбиваю пяткой ритм по полу и пою громче.

Но шкодила я не долго.

Едва начав петь второй куплет, песня перестала играть. Грешила на госпожу Ли, которая вполне была способна выйти на площадку и отключить мне свет в щитке, но виновницей сегодня оказалась не она. К тому же, электричество в квартире было. - Ах ты, проказник, – ругаю я своего кота, но это скорее походит на то, что я просто разговариваю с еле уловимой строгостью, то есть вообще с нулевой. Лохматыч сидит на диване, а под хвостом прячет пульт от выключенного телевизора. – За то, что сделал, не получишь вкусняшек целую неделю. - Мяу. - Нет, не подлизывайся. Говорю, что не получишь, значит не получишь. – в одну из вымытых мисок наливаю свежую воду из-под крана и ставлю её на специальную подставку, что стоит у меня под ногами, а когда беру вторую пустую, куда обычно насыпаю Лохматычу поесть, то ощущаю его шерсть возле себя, вместе со звуком чего-то волочащегося по полу. – Это же моя сумка. Я опускаюсь на корточки к своему любимцу, который выпускает изо рта ручки сумки и ластиться об мои влажные руки. - Думаешь, добьёшься своего таким способом? – я уже на полпути, чтобы сдаться. Лохматыч отбегает от меня к сумочке и ныряет своим носиком в её открытый самый большой отдел, немного обнюхивает, а затем облизывается, и как бы упрашивая, на меня смотрит. - Эх, согласна. Что-что, а вкусняшки запрещать нельзя, – выдохнув, вконец сдаюсь я и беру сумку. Достаю из неё упаковку сосисок, которую купила сегодня в супермаркете и распаковываю. Не тратя много времени, очищаю пару штук от плёнки и нарезаю кружочками на дощечке, следом кладя коту в миску. Зная, что я заканчиваю, Лохматыч встаёт на задние лапы, а передние опирает о мою ногу в области колена и, напевая, мурлычет. - Всё, всё, держи. – ставлю миску на подставку, к которой кот сразу припадает и начинает уминать её содержимое так, будто бы пару минут назад ужинала одна я. – Я бы точно не лишила тебя сосисок за то, что ты выключил телевизор, Лохматыч, – говорю я, но кот не обращает внимания. – В отличие от меня ты помнишь, что за подобный шум нас могут выселить. А я не в силах себя сдерживать, когда слышу хорошую музыку. Она так расслабляет. Это похоже на то, словно тебя отключают от системы, которая диктует жить по правилам, и пускают в свободное плавание, где нет ни забот, ни печали, а только всепоглощающее наслаждение. Понимая, что уже достаточное время изливаю душу своему любимцу, я ныряю в карман сумки и извлекаю из неё ещё один предмет, о котором чуть не забыла. Беру чистую губку, смачиваю водой, капаю на неё жидким мылом, следом наношу щепотку соды, и начинаю аккуратно чистить украшение из серебра. Минут десять-пятнадцать и оно принимает надлежащий вид. Цепочка блестит своим роскошным серым цветом, а подвеска тёмно-синим. Кстати о ней, непонятно что она мне напоминает – перевёрнутую сосульку или же каплю морской воды. Для сосульки она вообще-то не сильно вытянутая, а для капли морской воды чересчур тёмная. Загадочная вещица и.., красивая. Наверняка, её потеряли. Кто такую выкинет? Может лучше дать о ней завтра объявление вместо того, чтобы сдавать в ломбард? Остановившись на этом решении, я лёгкой походкой направляюсь к зеркалу в прихожей и встаю напротив него. Не знаю почему, но мне очень хочется примерить эту красоту, может, чтобы почувствовать себя женщиной аристократического круга. Хотя бы на пару минут, потому как по вещи видно, – она действительно дорогостоящая и кому-то важна. Я не спеша завожу края цепочки за шею, и пытаюсь закрепить замок. Вожусь достаточно долго, и секундами подумываю оставить эту идею, но то, как это украшение смотрится в отражении, заставляет меня продолжать. Ещё одна минута и замок защёлкивается, а я облегчённо выдыхаю, встряхнув слегка затёкшими руками. Длина цепочки мне в самый раз, не длинная, не короткая и главное не достаёт до груди, которая остаётся всё такой же скромной даже при аккуратном глубоком декольте пижамы. Правильно говорят, что украшения визуально делают из тебя леди, но только визуально, от манер тоже зависит немало.

Форма подвески всё равно в мыслях меня не отпускает. Я верчу её двумя пальцами и прикидываю новые варианты, чтобы, наконец, прийти к стопроцентно верному. Правда, долго я на этом не зацикливаюсь. Первым сигнальным зивком организм сообщает, что уже пора спать, а вторым, если я буду это оттягивать, то завтра мой сон будет настолько крепким, что трезвонящий на всю квартиру будильник сквозь него не пробьётся.

Я, доверяя своему самочувствию, тянусь обратно к замку, чтобы снять с себя цепочку. Между тем, в комнате внезапно светлеет как днём, и буквально через доли секунд раздаётся разительный гром. Я наблюдаю за тем, как Лохматыч от страха несётся в ванную с вздыбленной шерстью, словно кучей иголок. Это его обычная реакция на плохую погоду, которую вообще-то на сегодня синоптики не передавали.

Вторая, а затем и третья вспышка. За ними устрашающий гром и обильный ливень. Такое чувство, словно природу чем-то разозлили, и теперь она обрушила на весь Пусан свой неконтролируемый гнев. Но внезапностью было не только это.

В это же время подвеска стала светиться как лампочка, но этим не придавала тусклому освещению помещения больше яркости. Я забеспокоилась от столь непредвиденной мистики, и попыталась поскорее вернуться к тому, с чего начала. Но комната почернела. Складывалось впечатление, будто в неё закинули дымовую шашку, что наполняла помещение не серым дымом, а густо-чёрным. Я на всякий случай вдохнула больше воздуха и закрыла рукой нос. На данный момент у меня в приоритете стояла собственная жизнь, а не снятие украшения.

Не зная, что дальше мне преподнесёт этот туман, я уверенным шагом пошла к балкону и открыла нараспашку его дверь, подперев горшком цветка ?Толстянка?, спущенного с подоконника. Разгонять руками дымку оказалось сложнее, чем я полагала, или точнее – невозможно. Она не уходила, наоборот, её скапливалось ещё больше, но, слава богу, была не ядовита, потому как я уже несколько раз успела вдохнуть этот воздух от неумения надолго задерживать дыхание. Бушующая стихия ветра заявляла о себе прохладой, что проникала в квартиру всё богаче с каждым мгновением. Она касалась моих обнажённых участков кожи, провоцируя, таким образом, одну из функций организма, которую мы привыкли называть мурашками.

Чтобы избавить себя от холода я прохожу вперёд вдоль спинки дивана, двигаясь прямо до шкафа за чем-то, во что можно было бы укутаться и дождаться испарения черноты, намертво повисшей в квартире. Мои шаги были медленными и осторожными, но не приравнивались к черепашьим. Я ориентировалась в помещении по полу, который из всего здесь имеющегося чётко видела, как свои ноги, как свою тень. Хотя последнее меня стало смущать. Делая шаг за шагом, я наблюдала за тем, как тень, следующая за мной по пятам, постепенно вытягивалась и серьёзно росла в плечах. Мой слух твердил о том, что сзади никого нет, а зрение напрочь это опровергало. Возможно, если бы я хоть как-то разбиралась в физике, то вполне могла бы дать этому логическое объяснение и лишний раз не тревожить себя беспокойными мыслями, которые только и делали, что запускали в разум петарды волнения.

Я дошла до шкафа без последствий, встав возле него правым боком. Тень была всё такая же ненормальная, и, как и я неподвижна. Не уверена, но это ли не последствие дымки? Как газ, что действует не ядовито, а скорее шизоидно? Есть в этом логика или же нет, выбирать не приходится. Я здесь, чтобы укрыть себя от холода, который всё никак не хочет меня отпускать. Из-за пристальной слежки за тенью, я улавливаю то, как она дублируется в две совершенно неидентичных друг другу, когда разворачиваюсь к шкафу. Теперь та, что ближе точно моя, в таком случае… чья та дальняя?

Моей храбрости едва хватает на то, чтобы повернуться назад с не зажмуренными глазами и без тряски в коленях. Обстановка давит, сжимает форменный шар, состоящий из нервных импульсов во что-то, что напоминает плоскость и без моего на то разрешения пускает её внутрь воображаемой мясорубки, которая отзывается извне излишним переминанием пальцев рук, скрещенных воедино, и принуждает сию же секунду врасти в пол. Вот значит, как чувствует себя невинный кролик, случайно угодивший в лапы стае чёрных ягуаров. И пускай он здесь лишь один, весь в чёрном, без рисунков на ботинках, в брюках с завышенной талией, рубашке плотной ткани и пальто. Его овальное лицо чуть наклонено вперёд, форма глаз хоть и маленькая, зато сам взгляд пристальный, частично мёртвый, линия бровей широкая и прямая, нос маленький с почти незаметной горбинкой, верхняя и нижняя линия губ чрезмерно пухлая, полагаю из-за ботокса, отчего и привлекает к себе в значительной мере внимания. Пусть незнакомец и выглядит передо мной серьёзно, но не пугает, лишь пробуждает интерес того, откуда он взялся и почему туман собирается вокруг него одного? Сквозь неизведанную стену мистики продалбливается мой чистый разум и кричит о том, какая я легкомысленная. Стою перед парнем, не задумавшись хотя бы на мгновение, что практически раздета, а потому моментально стягиваю чуть ниже задравшиеся вверх пижамные шорты, после чего крестом кладу руки поверх груди, этим перекрывая незнакомцу открытый вид на своё тело. Он внимательно проследил за этим жестом, вплоть до его окончательного неподвижного расположения, что меня смутило, а его почему-то рассердило. Со стороны казалось, что радужки его глаз заливаются чернилами негатива, и что этому нет конца. Его губы сжимаются воедино и как ещё нижняя не поранилась от нещадного надавливания верхнего ряда передних зубов? Впрочем, крови из губы не показалось.

Парень, не применяя сил, вдруг протягивает руку к моей подвеске и еле уловимо до неё дотрагивается. Украшение мигом уходит под кожу так, словно его туда вдавили. Крик от душераздирающей боли в груди вылетает до того скоропостижно и до того громозвучно, что как мне кажется, преодолевает звуковой порог, который был издан одновременно со мной новой вспышкой молнии. Я падаю на колени, задыхаясь удушьем, исходящим из грудной зоны. Прикладываю руку к цепочке с подвеской, которая по моим соображениям должна была поранить кожу, возможно, задеть кости от такого сильного удара, но я не ощущаю её. Её нет, нигде. Она не расстегнулась, не упала, не застряла в коже, а вероятнее всего прошла сквозь грудную клетку. Я бы предположила, что она в ней и испарилась, но нет. Вслед за удушьем последовала убивающая свежая боль, которая сопровождалась вначале синим свечением, просвечивающим мою кожу изнутри, а затем багрово-рыжим. Место грудины начало адски жечь. По ощущениям это было похоже на то, как мне пронзили мечом эту часть тела до основания и вместо того, чтобы оставить всё вот так или вытащить холодное оружие, принялись выводить им с нещадным надавливанием какие-то контуры, от которых я сплёвывала кровью. Это мучительно, несравнимо ни с чем. Дерёт кожу и как насосом высасывает остатки сил.

Я кое-как опираюсь на выставленные впереди колен руки и кричу, но уже тише, вероятно, сорвала голос. А он стоит и бездушно смотрит. Убийца-незнакомец. - Помоги, – непонятно как проговариваю я, слабея с каждой секундой. Но он бездействует, ужесточает взор. – Пожалуйста, – упрашиваю я до тех пор, пока количество боли не умножается. А это происходит и разрывает мне зону от ключиц до надгрудья, заставляя откинуться спиной к стене и на износ кричать и плакать, выть как окутанный огнём зверёк, и заживо умирать от высокой степени ожогов. И пока я значительно меняюсь на глазах этого парня, он же меняется лишь тем, что со стороны виска по его лицу от основания волос графитового цвета скатывается влажная капля. И едва она успевает упасть на пол, как этого парня, под звук громыхающего ансамбля молний, с головой окутывает тьма и он пропадает из виду. Ушёл и даже не раскрыл причину своего поступка. И что теперь? Что со мной будет? Видимо, эту боль придётся терпеть до наступления смерти, потому что я не знаю, сколько ещё смогу выдержать. Давление падает, пульс слабеет, и, несмотря на то, что тумана уже нет, видимость комнаты плохая из-за потери чёткости моего зрения ввиду всего этого.

Бороться становится сложнее. Голова опускается вниз из-за нарастающей изнурённости, тоже самое касается и рук. Губы сушит, будто я в пустыне, а веки уже слипаются, как самый сладкий мармелад.

Мне бы уступить, отдать победу неласковым ощущениям, что разрывают область над грудью, однако то, что на ней проявляется, вовлекает меня в круговорот былых чувств, во главе которых пребывают отвращение и плач.

Пока я была отвлечена вопросами ?куда пропала подвеска? и ?чем же я разозлила того незнакомца?, на месте украшения вырисовывалось близкое мне по духу изображение – цветок Олеандр. Наблюдать за этим – зрелище не из приятных. Складывалось впечатление, будто твоё тело изрисовывает мастер татуировок, правда изнутри грудины, да ещё и непонятно чем. Зато ты отчётливо видишь, как выводится каждая мелкая деталь, каждый плотный контур лепестка, и всё это претворяется в одно большое художество, которое мне совершенно не нравится. Потому что мне очень больно, потому что где-то из этих линий вытекает кровь, потому что где-то они припухшие, и потому что это не просто татуировка, а шрамирование, которое останется со мной на всю жизнь.

Я никогда не хотела уродовать себе кожу какими-то рисунками. Для меня это дико. Более того, татуировка образовывается не по моей прихоти и не насильно каким-то человеком, а страшным мистическим способом, и когда дорисовывается, плен боли в мгновение покидает меня, позволяя свободно дышать. Я вдыхаю как можно больше недостающего до этих пор в моих лёгких воздуха и незаметно для себя погружаюсь в глубокий сон с мыслью о значении, изувечившего всю мою зону от ямочки на шее до надгрудья, цветка Олеандр – предостережение.