Часть I. Глава 1. Ничто, никто и некто… (1/1)

Being “a nobody”, while simultaneously possessing a material body, resulted in a metaphysical conflict which he could only solve by naming himself “somebody” so as to determine his paradoxical existence within the power of that solid argument ?Поначалу ему казалось, что он попал в какой-то невероятный туннель или штольню, по которой гуляла сплошная тьма, сопровождая его безмолвной и довольно вычурной спутницей, щеголявшей в чернильном вельвете. Но внезапно прямо сбоку от невольного странника со скрипом вспыхнуло в желтоватом гало окно. Так загораются обыкновенные лампочки. Его сопровождающая колыхнула подтаявшим кринолином и шарахнулась прочь, скрывшись за спиной кавалера. Он на миг зажмурился, ослепленный и отвыкший, однако снова приподнял веки в смутном предчувствии пестрого, разлетающегося повсюду разноцветными мухами, зрелища, как будто вот-вот перед ним распахнется театральный занавес. И, правда, взглянув в сторону блеклого пятна, он увидел чрезвычайно странную картину, вернее выразиться, картины он так и не узрел, только бронзовую раму, парящую в воздухе, словно подвешенную за невидимые паутинки. А внутри нее обитала пустота, черноокое зеркало, в котором отражалась лишь осмелевшая Дама, выползшая из-за его плеч, хохоча и показывая пальцем в атласе на свое собственное космическое безличие. Он шагнул вперед, пытаясь всмотреться в монотонную поверхность, и взглядом изголодавшегося следопыта обшарил каждый угол и каждый квадратный дюйм голого полотна. Не обнаружив ни малейшего блика, ни единой черточки или крошечного мазка, человек отвернулся с досадой и встретился с еще одним витающим портретом лысой тьмы. Он попробовал коснуться ?сажи? и даже соскрести толстый слой тени, но тщетно.И тут ничего… отмахнулся невольный созерцатель, обманутый во второй раз. Он двинулся по прежнему пути, и тьма расстилалась перед ним в тусклом свечении проклятых рам. Это была какая-то гнетущая галерея Мрака: он шел неспешно, как посетитель на редкостной экскурсии, тщательно изучая, приглядываясь везде и всюду, с каким-то птичьим трепетом и страхом упустить важную деталь, хоть какую-нибудь улику или намек. Хуже того, путник не мог даже догадаться, что он силится так найти в этой сквозной неизвестности и зачем. Тьма вела его под руку, словно опытный гид или старожил, нашептывала загадочные анекдоты, которые он не мог слышать, и сама потешалась неведомо над чем… и он также стал смеяться вместе с ней за компанию, чтоб избавиться от смущения из-за неспособности оценить по достоинству сии диковинные экспонаты. Вот еще один осколок и еще один, залитый сумраком… чтоб хоть как-то не запутаться в рядах копий и не разгневать хозяйку таинственной коллекции или, хуже того, творца ее, он не позволял ?шедеврам абстракции? оставаться безымянными, безобразными безднами. Вот Вам, извольте, ?Марокканская ночь?, а вот эта, пожалуй, будет ?Безлунным откровением?… и еще, еще, очевидно, такая же, как и предыдущая, но со своим оттенком в очередности. Эта завидная одинаковость его несказанно бесила, распаляя все более и более Демона пещеры: еще чуть-чуть и темнота, облепившая его самого со всех сторон, заберется дымом к нему в череп, просочившись через тонкую кожу. И замажет все изнутри адским углем, а затем заключит в какую-нибудь из вон тех злосчастных оправ и подвесит в Небытии. На композиции, одаренной прозвищем ?Конец света?, его одолела дотошная икота: хрипловатые смешки наперебой выпрыгивали из горла непоседливыми кузнечиками, пока он не принялся всхлипывать, задыхаясь от залпов комков, выстреливающих из дрожащего нутра. Где-то жалко звякнул колокольчик… динь-дон… динь-дон…динь-дон - перенял немедленно моду подражатель-эхо. И все стало двоиться, умножаться и шататься в пьяной карусельной качке. Схватившись вдруг за голову, он вырвался из вязких когтистых объятий собственницы и кинулся бежать, что есть мочи. Мимо него проносились вереницей идеальные репродукции Тьмы в скромном обрамлении, одна за другой. И там, и тут… тут и там, нескончаемая аллея черных квадратных зрачков… и точно такая же картина виднелась впереди. Но неожиданно под его ногами разверзлась твердь, и незнакомец свалился в пропасть…Он очнулся на дне, и сморщился от резкого прилива тупой боли, хлынувшей в его затылок пенистым прибоем и отступившей ненадолго, чтоб снова обрушиться теперь уже на его шею, стекая ледяной струей под беспорядочный аккомпанемент барабанной дроби сердца - вниз, по позвоночному столбу. Отзвуки этих ощущений были близко-близко, в сердцевине его существа… отчетливые паттерны, а не растушеванные, перепутанные силуэты. Наверное, эта явная разница и натолкнула на первую, более или менее, складную независимую мысль, подытожившую его чувственные переживания: он пересек границу сновидения и яви. Нужно было лишь раскрыть глаза, осмотреться, как следует, и удостовериться, что недоношенная гипотеза верна. Человек именно так и поступил, медленно, с долей оправданного опасения разрывая пелену век, чтоб увидеть ту же черноту, что царила под их пологом, и ничего, кроме нее. Тогда на него напало бесшабашное многомиллионное войско фобий, орущих, пугающих, оглушающих. Если он не отобьется от вражеских полчищ, осадившего его разум, то попадет в плен безумия. Незнакомец лихорадочно сооружал логические баррикады против иррациональных нападок. Он не мог быть мертв, так как чувствовал, а значит, обладал живым телом, которое отдавало бесчисленным потоком сигналов, мигающих маячков бедствия. Следовательно, мир вокруг - не вакуум, забитый мифическим олицетворением Мары, а так же наполнен физическими объектами, которые он не в состоянии воспринять зрительно либо по причине отсутствия необходимого для того освещения, либо потому, что он незрячий… слепой, иными словами. Его глаза ведь не были завязаны, зато… когда он послал с трудом одну из своих рук на разведку, чтоб та на ощупь провела рекогносцировку его малоизвестных владений, то последняя столкнулась с твердой преградой, не пускающей к выпуклости лица, загораживающей все, начиная с темечка, и заканчивая адамовым яблоком. Литая маска, значительно сковывая экспрессию мимики, плотно прилегала к рельефу головы благодаря двум тугим кольцам, рассекалась переносицей и опять сходилась над верхней губой. Пальцы насчитали всего пять отверстий в этой броне: три овальных для глаз и рта, и два круглых, поменьше, для ушей.Весь этот спутанный ворох стимулов, блуждающих по его сознанию затупленным столовым ножом, сбивал с толку… Он еще раз обследовал предмет, в котором был заключен, застывая подчас, словно старался убедить себя в том, что не только вялые, плененные дремотой руки, но и все остальное принадлежит ему. И что не чужеродно, а едино с ним… и что это не стенки гроба, в который он заколочен глубоко под сырой землей. Нет… смерть не может иметь место быть, если он есть. Он был готов присвоить себе все, что угодно… даже кем-то поношенную плоть, вцепиться и внушить самому себе, что кто-то здесь и сейчас валяется где-то…И тут чей-то надорванный тенор с придыханием произнес: ?Мое… я… я – это существо!? Наконец-то, я смог признать в нем меня. Я – это он, кто же еще… а кто он? Определенно кто-то. И если я пока не совсем доверяю ему, то у меня нет повода сомневаться в Декарте. Я скривил губы под натиском вселенской иронии, вопреки металлическим пластинам, давящим на мои щеки и подбородок, но похохотать над безымянным умником не получилось… голосовые связки заржавели и заныли с хрипотцой, когда воздух вытеснил из горла внезапная атака кашля. Когда же он меня перестал терзать, то руки покорно обмякли, и что-то под ребрами разом сомкнулось… я успел угадать неизбежное. Обморок.…Спустя неизвестный промежуток времени я опять по глупой привычке заставил веки приоткрыться и нависнуть над бесполезными глазами полумесяцем с тесьмой ресниц. Так я разделял близнецов, две слишком для меня похожие реальности. Я не имею понятия, как долго я пробовал отлепить свою голову от мятого липкого тюфяка. Так я нарек толстую складку, на которой покоился мой затылок. В целом, мое лежбище простиралось негостеприимно жестким плато под лопатками и поясницей. И вот, как только я сумел приподняться… напротив поднялся жуткий шквалистый шум вперемежку с глухими ударами. Я не сразу смог сориентироваться в буйном потоке звуков. Насторожило то, что его источник был снаружи… и он приближался топотом ко мне. Я, было зажмурился, но резкий, как будто промашка скрипача-дилетанта, скрип и предвкушение нового ключа ко всей этой энигме, выгнали мой взгляд в сторону громыхающей какофонии. Вдруг белый луч полоснул меня плетью, но я оправился и жадно попросил еще боли. Под потолком маячило тусклое окошко, рассеянный свет потерялся в сумраке комнаты, дотронувшись до боков моей "Коробки", сполз на пол, черкнул по моим скрещенным щиколоткам и засобирался обратно. Я прозрел во всех смыслах… и мне отчаянно захотелось последовать за немым проводником или словить его… и не отпускать, ведь с его уходом тьма вновь провозгласит абсолютную монархию. Я не желал больше терпеть этой бесовской диктатуры, от которой надо было бежать и немедленно… там, за этим горизонтом прячется манящая свобода от дремучего тирана и невежества. Там я стану Мной, а не им… я напрягся и медленно наклонился вперед, ладони и колени уперлись в твердь: я приказал этому неповоротливому механизму прийти в движение. Я смог только преодолеть половину намеченного мною пути до заветной двери, когда силы покинули меня. Исчерпав свой запас топлива, я плашмя уткнулся обратно в пол, раздался короткий писк. Последнее, что я успел разглядеть, прежде чем окошко погасло, стала кривая лоханка с непонятной жижицей прямо около моего носа. Я учуял кисловатый запах варева, потянулся к посудинке и захватил губами край, накренив ее, принялся глотать, потворствуя разыгравшемуся голоду. Торопливо управился с пресным ?супом?, потом лежал, ругая самого себя за спешку, не шевелясь… чтоб не растрясти содержимое желудка и раззадорить тлетворную тошноту. Но тщетно… я еле-еле успел развернуть корпус, чтоб не захлебнуться в собственной рвоте. Стало противно… и по-старому пусто внутри.…Я сидел, облокотившись о горб матраца, и легонько, словно заведенный оловянный шут, покачивался в такт стихотворению под названием ?Почему??. Шептать я не разучился, и теперь вслух плел пряжу монолога. Хотя нет, пожалуй, это был диалог понарошку с немногословной Тишиной. Моя собеседница отвечала на все мои реплики ценными, многозначительными паузами, смиренно внимая моим лирическим излияниям. Каждая строчка заканчивалась вопросительным знаком. Мне было известно уже море фактов о себе… быть может, недостаточно, чтоб признать свое отражение в зеркале, но несравнимо больше, чем в первые пустые кадры моего кошмара.Я – узник… есть выход. Он всегда есть. Обо мне кто-то или что-то (нельзя сказать наверняка) ?печется?. Качество заботы свидетельствует о том, что мое положение в действительности попадает в незавидную категорию ?злейшему врагу не пожелаешь?. Я страдаю полной потерей прошлых воспоминаний… амнезией, вроде бы. Во всем прочем я ограничен воображением… а оно, к моему сожалению, подбрасывало нежеланных младенцев на порог раздумий. Местонахождение: лаборатория… тюрьма… подвал… гараж… дом умалишенных? Я намеренно зевнул, затем почесал плечо, оставляя легкие царапины неровными ногтями, но отстраниться от неутешительной версии не получилось. Может, я, и правда, того… Какие аргументы против сумасшедшего может предоставить сам безумец? Никаких. Абсурдно, смешно и чертовски обидно. И я готов даже инфантильно обозвать ситуацию банальной ?несправедливостью?! Но как судить? Я виновник и жертва, одновременно. Вот от этого и впрямь лишишься рассудка… если уже не... Нет-нет, исключено. Я не удержал смешок, выскочивший невольно в спертую замкнутую атмосферу камеры. Качая головой вправо-влево, как маятник, я стал напевать песенку, которая то ли зародилась сама, то ли вернулась на родину из заграницы…Шалтай-Болтай сидел на стене.Шалтай-Болтай свалился во сне,Вся королевская конница, вся королевская ратьНе может Шалтая,Не может Болтая,Шалтая-Болтая,Болтая-Шалтая,Шалтая-Болтая собрать!