Часть 1 (1/1)

Как человек, прошедший горячие точки и имевший под командованием целую роту солдат, Стив Роджерс мог сказать точно: тишина в доме, где в обыкновении ни минуты невозможно провести в покое, не означала ничего хорошего. Стив вернулся домой совершенно разбитым и уставшим, очередной богатый клиент с неустойчивой психикой, заглянувший в мастерскую, где он работал, около полудня, уехал лишь поздним вечером, успев довести почти всю команду до белого каления. Самое худшее было в том, что, в конце концов, все механики подняли белый флаг и сбросили горе-клиента на Стива, по долгу прошлой службы научившегося сдерживать гнев в неподходящих для него ситуациях. Мужчина, наверняка занимавший какое-нибудь место в списке ?Форбс?, так извел Роджерса своими придирками, что домой тот добирался в состоянии анабиоза, мечтая лишь о горячем чае и, может, вкусном ужине – Ванда в последнее время серьезно увлеклась кулинарией и каждый раз удивляла их с Мэри очередным произведением гастрономического искусства. Стива, привыкшего к полевой кухне, уж точно. Но дом встретил его тишиной. Благодаря острому слуху Стив едва расслышал работающий на кухне телевизор, но было непонятно, находился ли там кто-то. Неприятное предчувствие зародилось в душе, распирая нутро давящей паникой, и от этого становилось неуютно. В их доме всегда царили хаос и творческий беспорядок двух неординарных личностей: Мэри где угодно могла внезапно начать решать какие-нибудь алгебраические формулы или уравнения, а зарисовки Ванды можно было найти на любой поверхности, от старых кухонных обоев, до стикеров на холодильнике. Стив любил своих девочек искренно и сильно, несмотря даже на то, что из них лишь Мэри была его родной дочерью, а потому у него не получалось как-то ограничивать их. Он бы и не смог, если честно. И потому сейчас эта пустота ощущалась странно. Стив шел на кухню с тяжелым сердцем, попутно заглядывая в другие комнаты. Умом он понимал, что, скорее всего, девочки ужинали или просто заговорились, сидя на кухне, но вот интуиция подсказывала: что-то случилось. – Хэй, солнышко, – Стив был готов поклясться – целый камень упал с души, когда он увидел Мэри, сосредоточенно склонившуюся над кухонным столом. – Па! Стив засмеялся, ловя подбежавшую дочь и беря ее на руки. Мэри была очень тактильным ребенком, а потому сразу же стала оттягивать щеки отца в разные стороны, шутливо фыркая из-за колючей бороды. Ее размеренное сердцебиение, ее тепло и звонкий голос заставили тревогу в душе Роджерса если не исчезнуть совсем, то хотя бы убавиться, а вместе с ней рассеялась и чудовищная усталость. – Как твои дела, малышка? – посадив дочку на место, Стив налил в чайник воды и поставил его на плиту, с удивлением замечая, что лазанья, приготовленная Вандой прошлым вечером, осталась практически нетронутой, разве что рядом с Мэри сейчас лежал небольшой криво отрезанный кусок. Это немного насторожило.– Все хорошо, пап, – Мэри лениво ковырялась в тарелке с лазаньей, болтая ногами под столом. – Заходила сегодня к Ливи, девочке из второго класса, ее мама угощала нас пирогом с черникой, а потом мы смотрели мультфильмы. Ванда обещала зайти за мной, но так и не пришла, поэтому домой я шла одна, но ты не волнуйся, тут недалеко. – Правда? – Стив нахмурился, садясь напротив дочери и аккуратно ставя с ее макбуком, подаренным бабушкой, кружку горячего чая. На Ванду, серьезную, ответственную Ванду, это было совершенно не похоже, и потому звенящее чувство тревоги опять напомнило о себе. Стив удочерил Ванду четыре года назад. Это была одна из его последних операций перед истечением контракта о службе, продлевать который он не стал, несмотря на попытки начальства уговорить его остаться. Был ряд причин, несомненно, важных, да и Стив порядком устал от постоянной жизни в напряжении, но главным было не это. Четыре года назад, когда Мэри было всего лишь два с небольшим, умерла мать малышки, жена Стива Пэгги Картер. Она была замечательной, Стив искренне любил и всегда будет любить эту стойкую, умную и независимую девушку до конца своих дней, но уберечь он ее не смог. Они встретились, когда им было всего по двадцать, поженились, и почти сразу Пэгги забеременела малышкой Мэри. Роджерс практически не бывал дома в то время, так как служил в контрактных войсках, но они не жаловались. А потом Пэгги скончалась. Выбирать между семьей и службой Стив не стал. О каком выборе могла идти речь, если дома его ждала маленькая Мэри, такая не по годам взрослая и умная? Понимающая, что произошло. Идя на последнюю операцию, исходом которой должно было быть спасение небольшого селения, захваченного террористами, Стив и не представлял, как круто изменится его жизнь. В разломах одного из домов он увидел двоих: мальчика и девочку лет тринадцати, смертельно изголодавших, напуганных и измученных. Их родителей пристрелили прямо на глазах у детей, и нет, Стив, узнавший это, не звереет. Он даже не меняется в лице. Но когда он вновь идет на линию огня, то больше не щадит никого. Ни единого преступника. Раньше он до последнего искал в лицах людей хотя бы намек на раскаяние, чтобы предать их суду, но в тот день Стив убивает любого, встречающегося на его пути. И пусть его руки по локоть в крови – эту кровь он таковой не ощущает и не ощутит никогда. Мальчика зовут Пьетро, а девочку Ванда. И когда Стив возвращается за ними, Пьетро уже мертв. Стиву больно вспоминать события того времени, каждый раз он вновь и вновь будто переживал все заново, но единственное, о чем он не жалел никогда, – о том, что забрал Ванду с собой. В свой дом. Проблем с опекунством было очень много, в конце концов, Стив официально считался безработным после истечения контракта, но он справился. В одиночку, без чьей-либо помощи, кроме поддержки Мэри и, пока что незаметной, но Ванды, справился, устроился на работу, переехал в Бруклин со своей семьей, где они все начали жить новой жизнью. Ванда была удивительной. Пусть груз пережитого был слишком тяжел для тринадцатилетнего подростка, Ванда молча несла его на своих плечах, понимая, что Стив желает ей лишь хорошего. Да, она была немного замкнутой, тяжело сходилась с людьми, но, взрослея, становилась все более и более интересной личностью. Ванда занималась живописью, предпочитая импрессионизм другим направлениям, прекрасно знала историю, а еще немного играла на гитаре, подаренной Баки на один из дней рождений. Увлекалась кулинарией, старалась выучить французский язык, – Стив и вправду считал эту девочку удивительной и любил за все грани ее личности. Ванда была тихой с чужими людьми, почти не раскрывалась кому-то, кого не знала достаточное время, из-за чего и имела лишь несколько хороших друзей, но она была ответственной, умной и честной. И потому то, что она не пришла за Мэри, хотя обещала, не просто настораживало, а пугало.– Мэри, скажи, ты видела сегодня Ванду? Она хорошо себя чувствует?– Ну… – Стив слишком хорошо знал свою дочь, чтобы сказать, что сейчас она собирается его обмануть: Мэри почему-то устремила взор в потолок, нервно похлопывая ладонями по коленкам. – Она пришла больная, да, сказала, что голова болит, и…– Мэри, – Роджерс нахмурился, присаживаясь перед девочкой на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне. – Ты же знаешь, что врать папе очень и очень плохо? Я понимаю, что ты скрываешь что-то, потому что Ванда тебя попросила, но это все еще не оправдывает твой обман. Милая, я очень беспокоюсь за нее и не буду ругать, честно. Мэри зажмурилась, кусая маленькие губки, и отрицательно замотала головой, словно стоило ей остановиться, и правда сама по себе выйдет из нее. Стив против воли улыбнулся, съедаемый тревогой, потому что то, с каким отчаянием и стойкостью Мэри сейчас пыталась защитить свою старшую сестру, заставляло его сердце сжиматься от нежности. Он мягко взъерошил волосы дочери, заправляя короткую прядь за ухо, даже не чувствуя угрызений совести от того, что поступал нечестно – на Мэри прикосновения всегда действовали безотказно. Наконец она тяжело вздохнула и выпалила на одном дыхании:– Ванда пришла домой раньше меня, заперлась в ванной и не выходила почти час, она плакала, а потом ушла к себе в комнату и закрылась там, – девочка нахмурилась, чувствуя себя виноватой, но, видимо, во взгляде отца она не увидела чего-то предосудительного, а потому почти сразу успокоилась. – Ну, теперь, когда ты так вероломно и бесчестно выпытал у меня правду, почему ты все еще здесь? – Мэри угрожающе (как может это сделать только ребенок) уперла руки в бока и посмотрела на Стива самым серьезным из своих взоров, давая понять, что если он сию же секунду не разберется с проблемами Ванды, то ему придется терпеть молчание и второй своей дочери. С тяжелым сердцем Роджерс поднялся с колен и побрел наверх, почему-то понимая, что он не знает, к чему готовиться. В горячих точках, где ему пришлось побывать, все же было проще, потому что там ты сам был ответственен за свою судьбу. Если ты будешь драться – выживешь. Если поддашься страху – умрешь. Сейчас же все зависело не от него, даже не от Ванды, а от того, что произошло с ней. Дверь, предсказуемо, была закрыта.– Ванда? Ты меня слышишь? Можешь открыть дверь? – Стив замер, держась одной рукой за ручку, другую же нервно сжимая. Он мог выбить замок с одного удара, у него были ключи ото всех комнат, но сейчас важным было получить доверие его девочки. Понять, насколько сильно ее ранили и возможно ли ее помочь. Может ли Стив помочь ей.– Я в порядке, Стив. Все хорошо, – голос Ванды звучал приглушенно, она начала что-то передвигать и сжимать шумные предметы, стараясь заглушить всхлипы, но Стив был военным, и знал этот прием, а потому расслышал нужный ему звук без труда. – Я неважно себя чувствую, наверное, останусь сегодня в постели. Не волнуйся, я уже ложусь спать. Стив почувствовал, как по сердцу проходят острым ножом, и эта боль оттого, что больно дорогому ему человеку, оттого, что она не хотела говорить ему правду, была невыносимой. Он никогда не был психологом и впадал в отчаяние даже слишком часто: он был паршивым отцом, если его девочки боялись рассказать ему что-то, тревожащее их. Будь Пегги жива, она бы непременно нашла слова, она бы знала, что делать, в отличие от Стива, замершего каменным изваянием возле двери. Осознание собственной беспомощности еще сильнее ударило под дых, и не прекращающиеся всхлипы Ванды, прекрасно слышимые за тонкой стенкой, уверенности и успокоения не прибавляли. – Солнце, ты же знаешь, что можешь рассказать мне все? Я бываю резким и поступаю неправильно, но я всегда выбирал вашу сторону. И всегда буду, даже если весь мир будет против. Я чувствую, что тебе плохо, но оттого, что ты молчишь, даже не знаю, что мне думать, – Стив опустился рядом с дверью, устало откинув голову к стене. В висках гудящим роем проносились мысли, но хуже всего, действительно, было то, что он не мог предположить, что именно произошло. Ванда все также молчала, и ее молчание все быстрее подводило к черте, после которой, казалось, отчаяние накроет уже с головой. Откуда-то снизу приглушенно звучал телевизор. Мэри, наверняка, сейчас и не смотрела его вовсе, прислушиваясь к тому, о чем они говорят, а, может, и вовсе сидела где-то на ступеньках, переживая за Ванду ничуть не меньше самого Стива. Из комнаты все также не доносилось ни звука, будто жизнь там замерла, но Роджерс все еще старался уловить хотя бы шорох. Внезапно дверь приоткрылась, и в появившемся проеме показалась растрепанная макушка Ванды. Стив тут же рассеянно подскочил, чудом не ударившись о дверной косяк, но даже не замечая этого, концентрируясь лишь на том, как плохо выглядела его девочка. Глаза Ванды были заплаканными, притом, было заметно, что плакала она несколько часов, волосы растрепанной копной лежали на плечах. Но все это меркло перед тем, насколько потухшим и безжизненным был ее взгляд. Стив замер, не в силах даже оттеснить Ванду и пройти в комнату, чтобы она его точно не смогла выгнать, потому что это выражение в ее глазах было тем же, что и четыре года назад, когда он впервые увидел этого ребенка. Потерянного, одинокого, оставшегося без защиты и поддержки. Стива часто мучали кошмары, связанные с его прошлым, но все самые страшные его сны всегда меркли перед тем, в котором он не успевает прийти вовремя, и Ванду убивают. И ее взгляд, последний, направленный только на него, тот же, что он видит сейчас.– Ванда… Словно очнувшись, Ванда вздрогнула, одним слаженным движением вложила что-то в его руки и тут же захлопнула дверь, не дав Стиву больше сказать ни слова. Медленно переведя взгляд вниз, Роджерс отсчитал до пяти, а после, наконец, посмотрел на ту вещь, что дала ему его девочка, и… Ох. Что ж. Это многое объясняло. Нужно было выдохнуть, но воздух застрял в легких, и Стива почти трясло оттого, насколько эта ситуация повторяла ту, что произошла с ним около восьми лет назад. На негнущихся ногах он медленно побрел вниз, понимая, что теперь торопиться некуда: для того, чтобы прояснить ситуацию, ему для начала нужно было постараться принять ее. Как он и подозревал, Мэри нетерпеливо ходила по кухне, делая вид, что совершенно не подслушивала и, конечно, не осталась недовольной так и не произошедшим разговором. – Мэри, в кровать. Все разговоры завтра, а сегодня я буду очень признателен, если ты уйдешь в свою комнату и не попадешься мне больше на глаза как минимум до завтрашнего утра. Договорились? Стив не смотрел на дочь, прекрасно зная, насколько негодующей она сейчас выглядит. Ему это и не требовалось: Мэри, хоть и была любопытным упертым ребенком, всегда ясно понимала, когда ее капризы не нужны совсем. Или, возможно, на нее подействовало так гнетущее состояние отца, Стив не знал этого. Он и так прекрасно понимал, что отец из него максимум на троечку, так что очередной ?не педагогический? метод воспитания был для него привычным. Оставшись на кухне один, Стив сделал единственно верное решение в этой ситуации – позвонил Баки. Его лучший друг жил буквально в паре кварталов и сейчас, скорее всего, проклинал весь мир после тяжелого трудового дня, но компания Барнса сейчас была необходима потерянному Стиву. Так было с самого детства, когда они только-только познакомились, когда вместе проходили через нападки хулиганов, когда ушли в армию и работали в гарнизоне – у Роджерса никого дороже Баки не было. Отец умер настолько давно, что он и не помнил его, а мама… Баки всегда был частью него, но после смерти Сары стал его единственной семьей. Все, кого он любил, все, кто был ему дорог, в конечном итоге погибали на его руках, и потому Баки был его опорой, как и он для Баки. Звук подъезжающего мотоцикла разогнал ночную тишину, и Стиву показалось, что ему даже дышать стало легче: что бы ни случилось, Баки поможет ему разобраться. – Ты знаешь, – с порога начал Барнс, скидывая массивную кожаную куртку где-то в прихожей и, не раздумывая ни секунды, направился в кухню, по привычке хлопая друга по спине и садясь напротив него за высокий стол, – что, возможно, обломал мне ночь с шикарной красоткой? Она ни черта не понимает на английском, но ручки у нее… – Баки хрипло засмеялся, но замолчал, стоило ему только увидеть совершенно растерянного лучшего друга. – Что случилось, мелкий? Эта привычка тоже шла из детства. Баки был старше на несколько месяцев, но всегда вел себя, как старший брат, принимая проблемы Стива за свои собственные. Не отвечая, Стив протянул ему предмет, отданный десятью минутами раннее Вандой, снова видя знакомое выражение на лице Барнса.– Это же?..– Ванда беременна, – кивнул Стив, впервые за вечер озвучивая эту мысль вслух. Тест, что отдала ему Ванда, точно не был обычным розыгрышом или подделкой: она бы не стала шутить с такими вещами, да и выглядела она так, словно это было правдой. Стив не знал, какой вариант был бы лучшим, но, в принципе, размышления об этом и вправду не имели смысла: Ванда была беременна, и это нужно принять, как факт.– Так, – Баки выдохнул, еще какое-то время смотря на тест, а после отложил его в сторону и встал, направляясь к шкафчикам. – На трезвую голову такое не осмыслишь, – он достал с одной из полок закупоренную бутылку конька, хранящуюся для особых случаев, и Стив, в обыкновении принимающий алкоголь лишь в редкие праздники, даже не подумал его переубеждать. Разлив коньяк по стопкам, Баки молча протянул рюмку другу, не обращая внимания, когда тот, не глядя, сразу же ее осушил, и так же молча выпил свою. – Ты злишься на нее? – наконец произнес он, устало растирая виски и забирая волосы в небрежный хвост на макушке.Роджерс тяжело вздохнул. – Конечно же, нет, – перед глазами проносились картинки, наполненные красками, воспоминаниями, о которых Стиву все еще было тяжело говорить, он чувствовал подступающую к горлу тоску, мешающую думать о чем-либо. – Боже, Баки, как я могу злиться на нее? Это же Ванда. Да и, сам вспомни, когда Пегги забеременела Мэри, мы оба были едва старше Ванды, сколько нам было, лет по девятнадцать? – Стив зарылся пальцами в отросшие волосы, ощутимым усилием сдерживая что-то, рвущееся из груди. Все те чувства, что он испытал при известии о скором рождении дочки, тревогу за Пегги. Ту боль, что он пережил, когда она умерла. Он не злился на Ванду. Даже если бы хотел, что бы это решило? Все, что могло произойти, уже произошло, и сейчас единственное, что его действительно волновало, это то, что будет дальше с его девочкой. Он прекрасно понимал ее, возможно, понял причину ее истерики, только увидев небольшой пластмассовый прямоугольник в ее руках, потому что Ванда просто боялась. Всю семью убили на ее глазах, и сейчас, когда она, наконец, начала жить, не оглядываясь на прошлое, а научившись быть с ним постоянно, эта ситуация вновь выбила ее из колеи. Как бы Стив ни хотел, как бы ни стремился к этому, но он не мог заставить Ванду почувствовать в нем свою семью. И он понимал это. Понимал и то, что она не боялась его реакции. Она боялась, что он просто оставит ее в одиночестве.– Я люблю Ванду, – прочистив горло, начал Стив, тщательно ища слова. – Я просто очень боюсь за нее. Баки понимающе кивнул, рассеяно запуская руку в волосы, чтобы по привычке растормошить их, но наткнулся на стянутый резинкой хвост и разочарованно выдохнул. Это всегда его успокаивало и помогало собраться. – Как бы то ни было, Стиви, ты ведь помнишь, что то же было, когда Пегги рассказала тебе? Эта новость застала врасплох вас обоих, как, в принципе, и сейчас. Но ты снова оставил ее одну, дружище, – Баки указал глазами наверх, имея в виду комнату Ванды. – Так же, как с Пегги. Сейчас ей важнее всего твоя поддержка и осознание того, что ты рядом. Стив вздрогнул от его слов. Он отрывисто кивнул и тут же вскочил с места, намереваясь идти к его девочке, пусть даже ему придется ночевать под ее дверью, пусть. Он больше не совершит ту же ошибку: он больше не позволит дорогой ему женщине переживать новость о беременности в одиночку. Пусть с Пегги он все сделал не так, как должен был. Сейчас у него есть шанс.Роджерс не успел сделать и двух шагов, как из тени возле дверного проема показалась фигура Ванды, кажущейся вдруг еще более хрупкой, чем обычно. Она выглядела немного лучше, чем полчаса назад, но все еще была скорее тенью себя, и Стив, еще секунду назад готовивший целую речь, остановился рядом с ней, чувствуя себя еще более потеряно. Он не знал, что сказать, но вдруг Ванда, будто прочитав что-то в его глазах, порывисто шагнула вперед, прижимаясь к его крепкой груди, и Стив понял, что почти не дышал до этого момента, скованный цепями воспоминаний и мыслей. Он сжал руки на плечах своей девочки так сильно, как мог, только чтобы не навредить ей, потому что этими объятьями он старался сказать главное: он здесь. Был. Будет.– Все хорошо, милая, – шепотом повторял Стив, едва заметно качая Ванду из стороны в сторону, словно убаюкивая. – Я рядом с тобой. И я тебя не оставлю, слышишь? Я буду рядом. Ты не будешь проживать это одна, что бы ты ни решила в итоге. Ванда плакала, до треска сжимая в руках его футболку, но Стив чувствовал, как от слов, что он произносил, ее плечи постепенно опускались, словно с них и вправду сняли непомерный груз. Значит, он был прав, и это действительно тревожило Ванду больше всего. Он не знает, сколько они так простояли, но через какое-то время девушка все же отстранилась, стирая с щек слезы, смотря на Стива и искренней благодарностью и любовью.– Спасибо, пап. Баки что-то выронил из рук, громко чертыхнувшись, но Стив не слышал этого, он ничего не слышал и не видел, сейчас для него не существовал никто в целом мире вообще, кроме Ванды, его девочки, его дочери, впервые за все время опекунства назвавшей его отцом. Роджерс почувствовал, как слезы скапливаются в уголках глаз, но он улыбался так искренне и тепло, что Ванда, не в силах сдержаться, улыбнулась ему тоже, еще немного тоскливо, но по-настоящему. Ее слова, то, что она признала в нем семью, говорило Стиву о столь многом, что все чувства внутри него буквально были готовы взорваться, ища выхода. Он ни за что не обманет доверия Ванды.– Тебе нужно поесть, милая, – мягко обняв девушку за плечи, Стив направился с ней в сторону стола, где Баки, сидевший до этого неподвижно, тут же подскочил на ноги, чтобы принести Ванде стул. Роджерс же подошел к холодильнику, чтобы разогреть лазанью и постараться немного отвлечь себя методичными движениями. Все хорошо. Все прошло лучше, чем могло.– Ванда, скажи, – вдруг начал Баки, и какое-то нехорошее предчувствие пошевелилось у Стива внутри, – ты знаешь, кто отец ребенка?Роджерс замер с тарелкой в руках, не поворачиваясь, но напряженно ожидая ответа. Некоторое время Ванда молчала, видимо, обдумывая до конца, стоит ли ей говорить правду. – Вижн. Вижн Старк, – наконец произнесла она, и Стив почувствовал, как все внутри него холодеет. Тарелка с грохотом упала на пол, разбиваясь вдребезги, немного заглушая емкое ругательство Баки. Они с Баки переглянулись, и Стив без слов понял, что думают они об одном и том же.Вижн Старк, может быть, был неплохим парнем. А вот его отец – Тони Старк – являлся несостоявшимся убийцей Стива.