11 (1/1)

Холодно.Полы были без подогрева. Лишь ледяной бетон сероватого цвета, для хоть какой-то защиты ног укрытый не самым чистым и новым ковром с коротким и колким ворсом. Небольшое зарешеченное окно покрылось причудливыми узорами мороза. На раме немного облупилась краска. Некогда белые стены были местами в непонятных мутных разводах желтого, бурого или болотного оттенков, которые уже вряд ли можно было отмыть хоть чем-то кроме чуда. Сидя на жесткой больничной кровати Дональд старался не думать о том, как именно эти пятна здесь появились.Старания его не были такими уж усердными: после приема утренних лекарств как-то контролировать поток мыслей и управлять мозговой деятельностью вообще было не очень-то выполнимо. В день он принимал таблетки три раза и еще один ему кололи какое-то сероватое вещество. Все это раздражало только до самих процедур, но потом становилось легче. Вернее, становилось никак.—?Дон,?— раздался сбоку мягкий голос,?— пора на завтрак.Мужчина повернул голову и устремил немного расфокусированный взгляд на дверной проем, а после попытался сосредоточиться на стоящей там фигуре. Дейзи ему улыбнулась, и он послушно встал со своего места, молча позволяя отвести его куда нужно.Проходя мимо небольшого стола он усердно старался не забыть потом сделать очередную засечку, обозначающую еще одну проведенную в этом месте ночь. Он делал это не с первого дня своего здесь пребывания: начальные четыре недели он еще мог самостоятельно следить и ощущать ход времени, поэтому в подобного рода помощи не нуждался, но, осознав факт ускользания реальности, решил, что лучше перестраховаться чтобы окончательно не сбрендить.Дональд в психиатрической больнице лежал уже чуть больше пяти месяцев и, положа руку на сердце, мог с уверенностью сказать, что если его отправить бродить тут, предварительно не напичкав препаратами, то он заблудится. Нет, не то что бы планировка у этого здания была очень уж замудреная, просто он еще ни разу не выходил из палаты не под веществами, хотя, вообще-то, его поведение значительно улучшилось в последние пару месяцев и ему должны позволять гулять вне его временного пристанища подольше. Тот же Коди выходит когда ему вздумается, хотя попал сюда из-за жестокой шизофрении и голосов, советующих ему надевать на себя шкуры им же убитых домашних животных. Правда, и пичкали этого чувака чем-то еще более убойным: ходил он всегда молча, медленно волоча ноги и иногда держась за стену.Дейзи взяла Дона под руку и помогла пройти в дверной проем: его все еще немного пошатывало после действия лекарств, но это скоро должно было пройти. Утром всегда так из-за пустого желудка. Но, если быть честными до конца, Дак был готов хоть каждый час упарываться этой дрянью чтобы потом хоть на несколько минут чувствовать через ткань больничной одежды теплую руку медсестры.Ему от чего-то вспомнилась служба на флоте и по плану короткая поездка, которая затянулась на долгие и сумасшедшие семь месяцев на необитаемом острове. На самом деле, если бы Дональда спросили, то он с уверенностью сказал, что не несчастные двести двадцать четыре дня его едва не лишили рассудка. Виной, наверное, была Делла и ее вечные тактильные проявления любви, которые поневоле Фонтлерой перенимал от нее практически мгновенно. Все было бы нормально, окажись он там с немым, с социофобом или еще с кем-то, кому не нужно было бы болтать. Тут дело было исключительно в ласковых касаниях, без которых у тогда еще юного Дака едва крыша не поехала, и он бы ни за что не подумал, что спустя почти семнадцать лет будет переживать это снова. Помнится, когда его в тот раз нашли, он всю дорогу до цивилизации не мог найти в себе силы отойти от сержанта, погладившего его спину.Проходя по коридору мужчина совершил один из своих каждодневных ритуалов: посмотрел в окно. Там, медленно укрываемое пушистым снегом находилось детское крыло этой больницы. Вообще, до того как попал сюда Фонтлерой представлял заведения подобного толка несколько иначе. Наверное потому, что не очень-то этим интересовался. Так или иначе, лечебница включала в себя четыре корпуса с одним общим коридором, двумя столовыми и дворами для прогулок. Первый корпус предназначался для детей до шестнадцати лет, которые ввиду своей болезни не представляли угрозы для окружающих. Там в основном находились малыши с тревожностью, депрессией, булимией, антисоциальным поведением и различными расстройствами эмоционального и психологического спектра, названий которых Дональд не знал. Второй корпус предназначался для более старших людей со схожими диагнозами. В обоих частях так же находились отдельные для возрастных групп столовые и кроме палат различные кабинеты для терапий и трудовой деятельности. Оставшиеся два корпуса так же разделялись по возрасту, но предназначались исключительно для людей, чьи болезни представляли физическую угрозу для них и окружающих. Шизофрения, психопатия, диссоциативное расстройство личности, приведшее к агрессивности, приступы паники, самоповреждения, суицидальные наклонности, сексуальная озабоченность, которая была выше, чем у обычных пациентов… неконтролируемые вспышки гнева. Да, именно в этой части больницы и лежал Дон.Мимо них провели бледную женщину по имени Мари. Когда племянник самого богатого человека в мире только попал сюда, она еще могла внятно говорить и иногда даже шутила совершенно не смешные шутки, но пару месяцев назад замолчала. Тут вообще многие молчали, совершенно не оправдывая стереотипно-киношные представления мужчины о психиатрических лечебницах, где все орут, носятся туда-сюда и каждый день пытаются перебить персонал и убежать. Хотя, реальность, если быть честными, тоже не была радужной. Большинство людей в этом крыле действительно были опасны априори: кто-то попал сюда, перерезав всю свою семью, кого-то обнаружили вбивающим себе гвоздь в глазницу, сношающимся с кроликами, поедающим содержимое биотуалетов или попросту вдруг впавшим в детство и в следствии не имеющим возможности о себе заботиться. Та же молчаливая Мари даже сейчас временами бродила и искала человека, которого никогда не могла бы найти. Не потому, что он умер, ушел от нее или никогда не существовал. К счастью или к несчастью врачами уже давно был найден проверенный метод по содержанию таких людей: сильнодействующие успокоительные, при регулярном применении превращающие пациента в вялый и пассивный овощ. Как относиться к подобного рода мерам Дак не знал и нормально проанализировать свое незнание не мог. Согласитесь, довольно сложно непредвзято вынести вердикт о чем-то подобном когда понимаешь, что в некоторые дни тебя выводят в туалет под руки и кормят с ложечки, потому что ты сам не в состоянии даже ровно стоять. Да и, если углубиться в эту тему……Каковы шансы того, что руки врачей во время отключки пациентов находятся только там, где им следует находиться? Даже в обычных больницах и домах престарелых нередки случаи насилия над клиентами, но что же может происходить здесь, в месте, где твои показания наверняка счтут бредом сумасшедшего, а синяки?— полученным в процессе необходимого для сохранности физического здоровья человека шагом или же самоповреждением?—?Вы не видели?.. —?тихо раздалось впереди.Дональд отвлекся от своих мыслей и поднял глаза, встретившись с абсолютно пустым взглядом молчушки.—?Вы не видели Мари? —?повторила она и мужчина отрицательно покачал головой.Он действительно не видел Мари. Мари и сама себя не видела.Вдруг идущая рядом Дейзи замедлила шаг и отрешенно глянула в окно. Дональд остановился и повернулся к ней.—?Сегодня холодно,?— сказала она тихо, а затем как бы невзначай спросила:?— Тебе нужен плед?В больничном коридоре было темновато, но пробивающийся через стекло белый от снега свет четко вырисовывал каждую линию на лице медсестры и Дак невольно засмотрелся. У Дейзи были острые линии черепа, но мягкие черты лица. Радужки в ее печальных добрых глазах были какими-то бесцветными, ресницы короткими, брови негустыми и светлыми. Она никогда не красилась, оставляя видными глазу все морщинки и неровности кожи, но не становилась непривлекательной. Естественная, живая, единственная, кто напоминал о том мире за стенами здания. В ней не было раздраженности санитаров, скручивающих даже не вырывающегося и обдолбанного лекарствами Коди, напускной и лживой доброты медсестер, с улыбкой привязывающих к стулу парня с приступом паники, холодности врачей, повторяющих плачущей Мари, что она никогда никого не найдет.Дейзи была другой. Она не кричала, не хватала, не связывала, не закатывала глаза в раздражении. А еще она очень устала и совершенно не подходила для данной работы. Или же наоборот очень подходила. Женщина была воплощением милосердия, терпения и сострадания.И, наверное, именно поэтому пламя гневливого Дональда рядом с ней превращалось в тлеющие угольки робости и смирения.Фонтлерой помедлил с ответом, как медлил каждый раз при разговоре с ней, стесняясь собственного голоса. Он уже забыл, когда в последний раз так долго был разлучен с теми, кто без проблем понимали его речь, поэтому первые месяцы в больнице прошли действительно трудно. Слова Дона в прямом смысле не мог разобрать никто, и из-за этого чувство неполноценности, огорчение и озлобленность на весь мир, приправленные ужасающей Яростью, делали временами из мужчины не человека и даже не зверя.Он плохо помнил свои приступы, никогда себя в них не контролировал, но точно знал, что внутри него живет раненое, загнанное в угол и оттого еще более опасное, кровожадное, сильное и безумное Чудовище, которое, при самом ужасном раскладе обстоятельств, вырвавшись, не оставит в этом месте ни одной живой души. Дак уже видел несколько раз лоскуты смирительных рубашек, которые его Демон рвал будто салфетки; трещащая обшивка в мягкой комнате до сих пор чувствуется под ладонями тончайшим шелком.Дональд знает: если оно вырвется, то раскромсает на кровавые ошметки всех в этом здании.Но прежде всего оно, конечно же, сожрет его грешную душу.—?Дональд? —?мягко позвала Дейзи. —?Тебе нужен плед?Мужчина смутился: из-за того, что он не мог здраво мыслить большую часть времени, когда он был с ней мысли волнами на него набрасывались, отвлекали и не давали сосредоточиться на теме. Мисс Дак это понимала, поэтому терпеливо ждала, напоминала, подсказывала.И очень красиво улыбалась.—?Пожалуй, да,?— кивнул Фонтлерой, стараясь говорить как можно более разборчиво и четко. —?Извини, я забылся.Женщина ему кивнула.—?Все хорошо,?— сказала тепло,?— я тоже что-то забываю.В столовой всегда было шумно, но все уже привыкли. Все, кроме племянника самого богатого человека в мире. Крики, смех, истерики, пение, стоны и плач?— обычные вещи здесь?— вызывали раздражение, желание заткнуть уши, забиться в самый дальний угол и не видеть ничего из того, что здесь происходит. Нет, буйных пациентов здесь не было по причинам безопасности, но и не буйные доставляли проблем.Мужчина сел за длинный стол, где он всегда дожидался пока Дейзи принесет ему поднос с едой, и посмотрел большое окно с решетками толщиной в два его пальца. На карнизе висели странные шторы, которые не доставали даже до середины стекол и вроде как должны были успокаивать пациентов. Скрудж бы сказал, что это просто трата денег и толку от этой хрени как с козла молока.—?Что ты делаешь?Дон резко повернул голову и дернулся: в считанных сантиметрах от него сидел темноволосый парень. Его бесцветные глаза с розоватыми белками бегали по лицу Дака, ни на секунду не останавливаясь на какой-то одной детали, словно он пытался запомнить собеседника на всю жизнь. Кожа на его лице морщилась и натягивалась с ужасающей переменчивостью, словно в его программе запустились разом все эмоции.—?Я жду свою еду,?— Дональд немного отодвинулся, желая вновь расширить границы личного пространства, но мужчина наклонился к нему еще ближе.—?А что ты будешь есть? —?заговорщицки улыбнулся он, а затем немного отодвинулся, переводя бегающий взгляд на стол перед собой.Дональд, желая подавить непрошенный гнев, прикрыл веки и шумно втянул воздух через ноздри. Он ненавидел когда посторонние вторгались в его личное пространство без приглашения, но, находясь в месте, где у большинства в принципе отсутствуют представления о границах комфорта, ему со многим приходилось мириться.—?Еще не знаю,?— на выдохе сказал он.Дак открыл глаза и снова вздрогнул: мужчина перестал дергаться, сел ровно и не моргая вперился в него.Белые губы растянулись в улыбке.—?А вот у меня пюре и яблоки,?— прошептал он так, словно рассказывал интимную тайну.Племянник миллиардера на секунду непонимающе замер, моргнул, а затем перевел взгляд на поднос перед мужчиной. Кто дает яблоки к картофелю? Что за гурманы тут обитают?Но вглядевшись в еду мужчина замер. К горлу подступил рвотный ком, волосы на затылке зашевелились, а глаза полезли на лоб.В тарелке перетолченного и полужидкого картофеля словно тефтели лежали яблоки.Глазные яблоки.—?Хочешь? —?улыбаясь протянул псих, руками вынимая из желтой субстанции белые шарики.Оцепенение как рукой сняло и Дональд, резко вскочив, ударил мужика по запястью, выбивая из него ?подношение?. Омерзение, испуг, гнев и растерянность смешались в его голове, вызвав жгучий выброс адреналина в кровь. Псих удивленно уставился на свою ладонь, измазанную перетолченной картошкой, а затем медленно поднял на Дака взгляд. Они смотрели друг на друга долгую минуту и Фонтлерой уж было начал немного успокаиваться, но вдруг произошло то, чего он совершенно не ожидал: парень закрыл руками лицо и заплакал.Племянник миллиардера растерянно заозирался, ловя на себе непонимающие взгляды персонала и заинтересованные?— пациентов.—?Что такое? —?спросила подошедшая как раз вовремя Дейзи, ставя на стол поднос с порцией Дональда.Она смотрела на плачущего, но Дак все равно понял, что вопрос предназначался скорее ему.—?Я ударил его по руке,?— смущенно проговорил он.Медсестра тут на секунду повернулась в его сторону, но, не успел он даже встретиться с ней взглядами, направилась к перемазанному пюре парню. Ее тонкая ладонь осторожно легла на его спину.—?Ну-ну,?— мягко произнесла женщина,?— не стоит расстраиваться, Метью. Давай я посмотрю ушиб?Она говорила с ним как с маленьким ребенком, упавшим с велосипеда и от этого Дональд чувствовал себя еще более неуютно.Через пару минут подошла другая сестра и предложила отвести все еще плачущего в его палату. Пока Женщины сопровождали Метью из столовой, Дак перевел взгляд на тарелку больного.Никаких глаз в ней не было.Мужчина сел и принялся за совершенно безвкусную пищу, которой питался каждый день на протяжении уже нескольких месяцев, и которой, по его ошибочному мнению, он будет питаться еще очень долго.***—?Это и есть твое место? —?спрашивает Луи, разглядывая наполовину скрытое сугробом граффити на кирпичной стене.—?Ты ожидал увидеть офис наркобарона? —?усмехнулся Бразилец, садясь на каменные ступени, ведущие к запасному выходу из кладовки спортзала. —?С охранниками, мешками марихуаны и девочками по вызову?Синяки на его лице уже практически сошли, хоть и остались небольшими пигментными пятнами, которые, впрочем, тоже скоро пропадут, если мальчик не забудет пользоваться мазью, которую ему щедро дал Ллуэллин.Он сам не так уж часто ранился: тюбик геля раньше принадлежал Дьюи, но так как средний наследник МакДака уже давненько не вляпывается ни во что, что могло бы хоть немного его покалечить, он не был против того чтобы отдать вещь тому, кому она была нужнее.—?Я не выйду отсюда,?— сказал он просто,?— так что можешь забрать.Луи тогда еле сдержался. Дьюи говорил без жалости к себе и без хоть какого-либо недовольства ситуацией, будто сообщая, что ковер в коридоре бордовый. Младший мальчик не знал, связано ли такое отношение с тем, что его брат старался сохранять положительный настрой, или с неоспоримым фактом, что он в принципе неожиданно для всех и, наверное, для самого себя в первую очередь, стал грустным подростком. Не таким грустным каких показывают в фильмах. Он не ходил в черном, не плакал за семейным ужином, не смотрел печально в окно, вздыхая под песни Ланы Дель Рей. Он просто стал не очень болтливым, не очень часто смеющимся и шутящим, не ощущающим себя неловко из-за тишины, не очень нуждающимся в обществе и общении.?Не очень? версией прежнего себя.И от этого его печального ореола, появившегося когда он сам это осознал, невольно грустно становилось всем, кто был вокруг. Хьюи, Вебби, Лена, сам Луи…—?Если не хочешь слухов, то лучше подожди меня у ворот школы,?— вдруг сказал Бразилец, попутно доставая сигарету из кармана своего похожего на палатку пуховика.Младший племянник миллиардера медленно поднял на него взгляд, хотя мальчик уже увлеченно чиркал колесиком дешевой зажигалки и даже не подавал признаков того, что только что что-то ему говорил. Луи как-то непроизвольно засмотрелся. Бразилец носил огромные вещи, которые вполне бы могли сойти за обноски отца или старшего брата, но при этом являющиеся чистенькими и вполне новыми. Иногда даже поглаженными. Его распахнутая практически всегда куртка смешно развевалась от ветра и младший Дак частенько думал, что при таком неосмотрительном отношении недолго и почки застудить. Мальчик перед ним стоял в кроссовках прямо на снегу, его щиколотки, обтянутые носками с человеком-пауком казались на фоне замерзшей воды особенно тонкими. Как, впрочем, его ноги в принципе. Длинные трясущиеся от холода пальцы неряшливо крутили сигарету и пепел от нее, падая, почти обжигал их. Луи все ждал момента, когда пацан ойкнет и выпустит эту хрень из рук, но такого все не было и не было, и не было. Никогда не было за всю их своеобразную дружбу.—?Ты хочешь чтоб я свалил? —?лениво растягивая гласные спросил Дак.Бразилец на секунду замер, а затем повернулся к нему, пристально вперился своими разноцветными глазами с сузившимися от света улицы зрачками. А потом его губы растянулись в улыбке, обнажив крупные здоровые зубы.—?Ты ж сам говорил, что не хочешь, чтобы до твоей семьи дошла информация о том, что ты со мной тусуешься,?— он немного наклонил голову, словно любуясь Ллуэллином. —?Но мне нравится когда ты где-то рядом.Луи этот парень нравился. Ну, не так сильно нравился как, например, Лена нравилась Вебби, но все равно ощутимо. С ним было интересно, не утомительно, спокойно. он его ни за что не осуждал, не перебивал, не повышал голос. Он напоминал Дьюи в каком-то извращенном и странном смысле. Тоже смешливый, тоже немного фриканутый.Мальчик выкинул сигарету и поправил выбившиеся из-под оранжевой шапки кудрявые волосы. Тоже очень печальный.Когда неделю назад Луи после ночевки у них Джо проснулся и не обнаружил среднего брата в его постели, он почему-то не удивился, хоть и был подавлен. По какой-то неясной причине он знал, что так будет. Так у них просто не могло не быть. В тот день все было слишком хорошо, так что логично, что фортуна дала ему, как, впрочем, им всем, смачного пинка.Мальчик не обсуждал ничего с братьями, не слушал их странные и размытые объяснения, похожие скорее на бубнеж и попытки извиниться. Он впервые вдруг ясно понял, что они, в общем-то, в последнее время больше ладят друг с другом, а не с ним, и от этого ему стало мерзко. От себя, от них, от всего этого.Правильно ведь говорят, что нет страшнее одиночества в толпе. Братья его покинули, оставили, ушли в свои заботы и проблемы, и Луи, как самый настоящий эгоист, в тайне был на них за это обижен. Не говорил об этом прямо, не обсуждал и даже не позволял себе обдумывать что-то настолько гадкое, но точно знал: он хотел быть центром чьего-то мира. Чтобы о нем постоянно помнили, лелеяли, принадлежали ему, потому что без всего этого он чувствовал, что несчастен. Он не может спать если один в комнате, не может нормально функционировать если кто-то не сообщит ему о своих делах.Вебби, Дьюи, Хьюи и даже Лена?— все они были очень далеки от него, но вместе с тем очень нужны. Это чувство казалось односторонним и навевало уныние, но вот что странно: при взгляде на них Луи чувствовал себя немного лучше. Наверное, он тоже фрик, иначе как объяснить это желание оставить их подле себя?—?Я могу сегодня остаться у тебя на ночь? —?спросил он негромко.—?Да, без проблем,?— Бразилец притоптал снег и очертил носком кроссовка неровный круг. —?Так и не помирился с ними?Луи просто пожал плечами. Думать о близнецах ему не хотелось, хотя и не думать о них было очень трудно. Чем они заняты? Проводят ли вместе время? Почему тогда Дьюмен сбежал к старшему брату, ничего не сказав? Что они скрывают?Мальчик прикусил губу, стараясь отыскать в своей голове хоть какие-то детали, которые бы указывали на возможный ответ. Казалось, что он на поверхности, но ухватить его никак не получалось. С чем вообще может быть связано подобное? Воспоминания мелькали перед глазами, но стоило обратить внимание хоть на одно из них, и они тут же рассыпались в разные стороны словно перепуганные прыгнувшей в клумбу кошкой бабочки. Было что-то до боли знакомое во всей этой ситуации, что-то эфемерное и неуловимое, что-то очень личное и секретное.—?Эй,?— тихо позвал Бразилец и Луи сразу поднял на него взгляд: мальчик смотрел исподлобья куда-то за спину Дака,?— они пришли.Ллуэллин в первый раз видел как кто-то покупает или продает наркоту. Вообще, пацан не барыжил ничем сильнодействующим или супер-дорогим. Было бы странно, будь тринадцатилетка действительно наркобароном. Ну, вернее, еще более странно чем-то, что он вообще взаправду продает что-то запрещенное в школе и даже имеет постоянных клиентов.Атмосфера была одновременно похожа и не похожа на ту, что обычно преподносят в фильмах про зависимых. Там в основном наркоманы были либо зашуганными и вечно трясущимися ребятами, которые словно грязные дворняжки вызывали естественную смесь колющей под сердцем жалости и жуткого омерзения, либо неадекватных психов которые ради очередной дозы готовы были матери ноги отрезать. В реальности же щуплый и невысокий Бразилец в своей огромной несуразной куртке казался на фоне рослых и плечистых старшеклассников маленькой картошкой, которую по ошибке поставили на Хэллоуин рядом с тыквами. Одним из трех подошедших парней был Грегори Стоук?— рыжий и веснушчатый заместитель капитана баскетбольной команды, за последний год два раза отстраненный от занятий. Второго парня Луи не знал лично, но видел в школе регулярно. Не то чтобы мальчик вглядывался в каждое лицо этого места, просто так уж вышло, что готов среди учащихся было в принципе всего трое или четверо, а таких тощих и сутулых так вообще один. Переведя взгляд на третьего парня Дак едва удержался от пораженного выдоха. Вот уж кого он не ожидал тут увидеть, так это президента студенческого совета, который едва ли не на каждом школьном собрании в своей речи поднимал тему этики, морали и здоровья среди учащихся.Глядя на то, как спокойно это парень отдает деньги и принимает небольшую коробочку с товаром младший близнец все никак не мог унять свое нарастающее отвращение к нему и его дружкам. Чертовы лицемеры.—?Луи Дак? —?вдруг позвали его и мальчик поднял голову.Рыжий баскетболист смотрел прямо на него и, видимо, ждал подтверждения своей догадки. Гот и президент тоже отвлеклись от Бразильца и посмотрели на мальчика. Ему стало неуютно и он, поплотнее затянув шарф на шее, просто кивнул.—?Ох, вот уж кого не ожидаешь тут увидеть, так это племянника МакДака,?— безразлично бросил представитель студсовета, вновь отворачиваясь к тому, кто ему сейчас был более интересен.Бразилец взволнованно кусал нижнюю губу: ему явно было некомфортно с этими парнями.—?Взаимно,?— не удержавшись бросил Ллуэллин.На секунду парень замер, а затем хмыкнул. Луи поежился: самый обычный смешок, но как же он странно прозвучал, просто жуть.—?Хах, тоже покупаешь? —?гот развернулся к нему всем телом и даже вроде как хотел сделать шаг в его сторону, но передумал.—?Нет, просто стою,?— говорить с ними не хотелось.Парни излучали такую отталкивающую ауру пренебрежения, что рядом с ними даже находиться было удушливо и даже страшно.И вот тут все трое как-то недобро переглянулись и заулыбались, поглядывая в сторону Бразильца. Луи смотрел на их веселье понимал, о чем они думали, о чем догадывались и какие выводы делали. Конечно, если быть не циником, то вполне правдивые мысли, но рассказать они о них скорее всего не смогут. Серьезно, если даже они пустят слух о том, что наследник миллиардера спутался с барыгой, то неужели никто не усомнится в достоверности этой информации, не спросит при каких это обстоятельствах их видели вместе и почему так уверены в чем-то?Хотя… много ли гнилым людям нужно для перемывания костей.Когда расчет был окончен и сделка завершилась, старшеклассники прошли совсем рядом, практически задевая плечом и в наглую глазея сверху вниз.Ллуэллин постарался не обращать на них внимание.—?Ну,?— нерешительно сказал Бразилец, дотрагиваясь холодными пальцами до чужой ладони,?— пойдем?Мальчик посмотрел ему в глаза, помедлил.—?Ага, пойдем.Примерно через час они оба лежат на кровати Дилера и младший Дак во второй раз пробует затянуться. Его знакомый специально для него взял смесь помягче чтобы начинающего наркомана не стало выворачивать или чего хуже. Нет, конечно, травой было в принципе трудно упороться, но кто знает какая у данного индивида крайняя точка. Еще улетит и лови его потом, как того же Сеймора из старших классов, решившего, что погулять в ноябрьскую ночь голым?— хорошая идея.Бразилец смотрит в потолок и между затяжками напевает что-то себе под нос. Его голос тих и немного хрипуч, но Луи, разморенный сладковатым запахом, испытывает к этим звукам невыразимую смесь симпатии и нежного трепета. Его братья и сестра часто пели. Чаще всех, конечно, Дьюи. Со временем к нему стала присоединяться Вебби, которой безумно душу грел факт, что у нее правда-правда есть лучший друг, который может исполнить с ней опенинг Кэнди-Кэнди и не считает зазорным знать наизусть больше десяти песен Майли Сайрус. Хьюи подпевал им только когда ему было нечем заняться или просто заражался веселостью двоих сумасшедших.—?А ты? —?спросил Дилер и Луи даже не придал значения тому факту, что все его мысли, обойдя дающее приказы сознание, уже давно перетекли в рассказ.—?А я никогда с ними не пел,?— ответил он. —?Все думал, что как-нибудь потом, когда голос ломаться перестанет.Говорить об этом было неожиданно сложно. В горле стоял ком, в носу щипало. Действительно, он все время думал, что у него будет еще тысяча возможностей на самые разные действия, но вот так неожиданно жизнь поставила его на место, схватила за грудки и, обдав холодным дыханием с запахом гнилых листьев, сказала: ?Ты все проебал, малыш. Ты им больше не нужен?. И Луи как последний слабак на это только кивнул.—?Возможно, стоит попытаться исправить это ?никогда ? в ближайшее время?Ллуэллин на секунду замер, а затем посмотрел на профиль того, кто лежал рядом. Они соприкасались плечами и жар чужого тела чувствовался даже через два слоя одежды. Возможно, Бразилец болел. И не исключено, что достаточно долго.От одной мысли об этом Луи немного поплохело. Если бы простыл он, то дядя Дон или братья обязательно бы уложили его в постель, послушали бы его капризы, погладили по голове и дали лекарства. Потом бы пришла Вебби с тарелкой супа и поменяла бы ему компресс. Лена бы тоже заглянула, потрепала его волосы даже если бы они были сальными и противными. О нем бы позаботились.А о дилере не заботился в такие моменты никто. Он был настолько одинок, что младший Дак даже и не знал как можно затронуть настолько личную тему, корни которой были видны всем, кто хоть немного контактировал с этой семьей.Очень деликатную тему, от которой все тело наливалось свинцовой густой субстанцией. Родители не любили Бразильца. Нет, не относились плохо, не били, не морили голодом. Просто не любили. Он был незапланированным ребенком, они его не хотели, но под давлением родичей с обеих сторон все же решились оставить, в надежде на то, что из них выйдет хорошая и образцовая ячейка общества. Не вышла. Позже по признанию самого мальчика станет ясно, что он сам всегда понимал, что в его семье все не так, как должно быть. Мама и папа вовремя забирали его из садика, покупали ему новые вещи, готовили вкусную еду и никогда не кричали. Они правда старались и сейчас стараются. Но он точно знает: полюбить они его не смогли, хоть и пытались. Именно поэтому он очень странно обнимается, ежится под прикосновениями и как-то слишком грубо гладит. Его не приучили к ласке, поэтому и как проявлять ее он хоть и знал в теории, но на практике действовал несколько роботизированно и резко. Луи смотрел и думал о том, станет ли он таким же со временем? Разучится ли он обнимать кого-то? И будет ли он несчастен, помня всю негу ласки, по которой, в отличии от того же дилера, очень тоскует прямо сейчас. Пацан с травкой был обделен подобной важной вещью, поэтому и не задумывался о том, что ему ее не хватает. Он и на родителей-то не злился и в каком-то смысле даже жалел. Как должно быть напряжно растить ребенка, которого не любишь, не желаешь видеть и слышать? Каково же быть несчастным от чего-то такого? Каково не испытывать того, что должно в тебе быть априори? Должно быть ужасно грустно. Но все случается.Просто так бывает.Просто бывает…Просто родители иногда не могут полюбить своих детей.Просто братья иногда оставляют тебя позади.Они с дилером похожи потому что им не на что жаловаться, но они в общем-то никому не нужны. Одинокие, покинутые дети, чье несчастье при всех обстоятельствах будет выглядеть как каприз зажравшегося ребенка. Действительно, ведь у Бразильца полная семья, горячий ужин и родители, добросовестно выполняющие свои обязанности и не имеющие вредных привычек, а у Луи трое сиблингов, дядя?— богатейший человек в мире, теплые толстовки и мягкая постель. Вот только какой от всего этого смысл если родители тебя не обнимают, братья сбегают ночью ради чего-то тайного, а дядя и вовсе забыл о том, что ты существуешь.Когда Луи это понимает, то непроизвольно начинает плакать прямо на чужой кровати. Бразилец сначала тушуется, но забирает самокрутку из чужих рук, а затем немного неумело притягивает к себе.Пусть у него не так много опыта в нежности, но он еще может научиться.Возможно, у него даже есть достойный учитель.***В тот чудесный и ужасный день окна замерзли и стали похожи на работы экстравагантных, но очень умелых художников. Линии складывались в удивительные рисунки, переполненные смысловой бессмыслицей и сложнейшей простотой. Вот вроде было в каждом завитке что-то знакомое, что-то, что в следующий же момент должно дать такую подсказку, после которой кто-то скажет: ?О, точно ведь! Это же танцующая пара!?, но, к сожалению, линия дальше шла совсем в другую сторону, и потенциальная пара танцоров превращалась в перекошенного кролика с утиными ногами.Мисс Дак смотрит на стекло и глаза ее подернуты пеленой отстраненности. Она не очень любит болтать без причины, а Дональд не хочет лишний раз показывать ей свой дефект речи, хоть она и не высказывает по этому поводу претензий, так что они оба часто молчат. Прямо как сейчас.И прямо как сейчас он в такие моменты на нее ненавязчиво смотрит. Часто отводит взгляд, отворачивается и делает вид, что ему интересно что-то за ней, но смотрит. Потому что Дейзи красива как ваза без росписей. Однотонная, пастельная, возможно для некоторых скучная, но все равно очаровательная в своей простоте. Светлые глаза и ресницы, тонкая кожа, морщинки в уголках рта и глаз. Прически не было видно под специальной больничной шапочкой, которую тут был обязан носить весь персонал, чья длина волос позволяла запутать в них пальцы. Очень важная мера безопасности в подобном заведении. Вроде бы еще до того как сюда попал Дон какую-то медсестру знатно побили головой о стол, намотав косу на кулак. Не со зла, конечно, просто потому что волосы красивыми были и за них хотелось подергать. У бесшумно ходящих душевнобольных подобное считалось чем-то вроде флирта.Дака аж передергивает. Ему такого делать не хотелось.Дейзи стоит у окна в палате Дональда и тихо ждет пока он примет лекарства, которые через двадцать минут превратят его в вялую и ничего не соображающую копию человека. Он привык и уже даже не возмущался, прекрасно понимая, что подобное этой женщине высказывают по сто раз, так что ей, наверное, хочется отдохнуть от очередного перемалывания этой темы. Правила для всех одинаковы, поэтому не имеет значения то, что Дон, в общем-то, ее любимчик среди пациентов. Он должен принять таблетки и лечь спать.—?Я Ваш любимчик? —?усмехнулся мужчина.Дейзи вздрогнула и удивленно посмотрела на него, но потом до нее дошло: она разговаривала вслух. В обществе Дака ей было… комфортно и хорошо. И это ее несколько пугало и сбивало с толку, потому что ей не хотелось… привязываться к пациенту, видеть в нем кого-то кроме нуждающегося в уходе и помощи. Становиться ближе. Быть непрофессиональной.Женщина дорожила своей работой, это факт. Вот только и врать себе не хотела. Дональд был начитанным, смешливым, внимательным и заботливым.Временами неуклюжим и не без гневливости, но все же замечательным человеком, каких за жизнь она встречала очень мало.Дейзи Дональд нравился.И ему она врать тоже не собиралась.—?Да, конечно,?— улыбнулась и поправила выбившуюся из-под шапочки прядь,?— ты мой фаворит.Она признает это с лихорадочно холодеющими руками и крутящейся на повторе мыслью ?что если бы…?Что если бы она не была тут медсестрой?Что если бы он не был болен?Что если бы они встретились, например, на каком-нибудь модном мероприятии, где она бы выступала дизайнером, которым хотела стать в детстве?Что… что же тогда?..Дейзи старается не терзать себя подобными размышлениями, потому что у нее и так полно забот. Да, возможно, они бы могли быть ближе при других обстоятельствах, но к чему гадать если все вышло так, как вышло? У каждого из них есть своя роль, свои реплики и сценарии.Вот только ей все кажется, что она по ошибке взяла чужой текст и вместо своей рутинной и однообразной жизни с нервной работой, одинокими вечерами и редкими встречами с давно замужними подружками на ее плечи легли непредвиденные обстоятельства, а в сердце прокрались непрошеные и ненужные чувства.—?Ну, мне пора,?— говорит мисс Дак, уже подходя к двери,?— увидимся когда проснешься, Дон.Он лишь кивает, ложась на свою койку. Препараты еще не начали действовать, но сидеть все равно смысла нет. Мужчина прикрывает глаза, пытаясь уловить тот момент, когда сознание начнет превращаться в густой и сладкий, будто кисель, туман. Погружение в бессознательное от лекарств состояние похоже на дурман от наркотиков и усталость от смен грузчиком одновременно. Тело тяжелеет и даже пальцем пошевелить трудно, но голова при этом легкая-легкая, словно наполненный гелием воздушный шарик. Комната немного кружится, в ушах гудит, желудок, пах и мышцы ног мягко пульсируют, дыхание при правильной позе становится глубоким и ровным. Дональд всегда ловил себя на том последнем моменте перед отключкой, когда в лоб вдруг бил жар, а пальцы на ногах непроизвольно сгибались. После этого всегда наступала темнота даже если мужчина не закрывал веки. В первые три недели он частенько просыпался с красными и безумно болящими белками, потому что мозг, уходя в вынужденный внешними воздействиями режим, не успевал подать сигнал мышцам, так что Дак просто засыпал с открытыми глазами. Заметив это добрая и сострадательная Дейзи нашла решение: через полчаса она придет в палату и при необходимости дотронется до него своими теплыми руками, самостоятельно опустит чужие веки и удостоверится, что он нормально дышит.Да, все так и будет.Верно?***—?Черт, чувак, нет,?— Луи отворачивается и уклоняется от чужих рук.—?Ой, да ладно,?— Дилер улыбается и тянет мальчика за зеленую кофту. —?Я хочу послушать.—?Мне стремно петь при ком-то. У меня ужасная ломка голоса при этом.Мальчик перекидывает через него ногу и медленно седлает бедра, не выпуская самокрутки изо рта. За окном ветер, разыгравшись, плеснул на стекло рыхлый снег?— Луи понял это по звуку потому что шторы были предусмотрительно задернуты. Комната казалась окутанной теплым туманом. Бразилец сделал глубокую затяжку и, запрокинув голову, выпустил вверх белый дым. От чего-то вспомнилась курящая гусеница из знаменитого романа про девочку в наркоманском мире.Ллуэллин подумал, что если сейчас он?— Алиса, то пацан на нем?— все остальные персонажи, смешавшиеся в ненаученном счастью человеке.—?Что такое? —?спросил дилер, заметив чужой взгляд.Он старался улыбаться, но в его глазах Луи видел то, что видел во многих несчастных людях?— он прямо сейчас готов к тому, чтобы вновь остаться в одиночестве. Если в следующую секунду его стряхнут или попросят слезть, а потом соберутся, уйдут домой и добавят номер в черный список, то он поймет и не обидится. Люди приходят и уходят, а держать их?— себе больнее.—?Ты всегда продаешь тем парням траву? —?неожиданный вопрос сначала даже выбивает из колеи.—?Нет,?— качает Бразилец головой,?— обычно они присылают кого-то чтобы не палиться, но зимой учителя почти не дежурят, так что закупаться легче.—?Не считаешь странным торговать на территории школы даже во время каникул? —?усмехается Дак, но затем вдруг хмурится. —?Мне не нравятся те трое. Они так смотрели…Подросток из Аргентины задумчиво посмотрел на зеленую куртку, лежащую поверх его пуховика в кресле.—?Они знают,?— почти хрипит он. —?Никому не говорят, но точно знают обо мне.—?Что знают? —?непонимающе спрашивает Луи.На лбу его как бы друга выступает испарина и он какой-то странно-мокро-жаркий. Он глубоко дышит, расфокусировано глядит из стороны в сторону. Ему явно плохо, но затуманенный наркотиками мозг не знает что с этим делать.—?Все,?— просто отвечает он. —?Про семью, про траву, про то, что я, кажется, гей. Про все.—?Ты тоже про них знаешь,?— пытается успокоить вдруг разволновавшегося подростка Дак. —?Президент школьного совета и тот рыжий явно лишатся всех должностей если о них узнают.Он приподнимается на локтях, но мальчик вдруг тянется навстречу и льнет к нему, сталкивая вместе грудные клетки и бедренные кости. Горячо, но в плохом смысле: тело дрожит и это явно начало лихорадки. Луи не знает, как ухаживать за больными, но кажется аргентинцу это и не нужно. Он тихо смеется, мажет губами по мочке чужого уха.—?Мне никто не поверит,?— улыбается, будто сообщает о том, что ему подарят котика,?— мне никогда никто не верит.Эти слова отдаются в голове звонким эхом и Луи даже сначала не понимает что тело на нем будто становится ватным. Мальчик поворачивает голову и выдыхает сквозь зубы, чувствуя щекой разгоряченную кожу на чужой шее. Имеет ли он право настоять на приеме лекарств? Не будет ли это влезанием не в свое дело? Как тактично подступиться с этим?Бразилец трется о его висок щекой и Луи борется с томным и неожиданным желанием укусить его в плечо, хоть и знает, что парень скорее всего не будет против. Он вообще как-то не против всего, что Дак с ним делает. Такая покладистость интриговала и заставляла задуматься о том, насколько же далеко в таких своеобразных проявлениях нежности он готов зайти. К примеру, скажи ему сейчас Ллуэллин снять кофту, он снимет? Повинуясь просьбе спустится ли поцелуями к бедрам? Разрешит ли раздвинуть свои ноги до болезненного томления в мышцах? Можно ли будет заломать ему руки и повести себя немного грубо? Укус под лопатку позволителен?Луи вздрогнул от своих же мыслей и ему стало даже стыдно. Он был очень одинок и, наверное, поэтому все пытался понять на что ради него способен пойти другой человек. Насколько же он ему доверяет, насколько нравится.—?Хей,?— мягко зовет он, опуская руки на чужую спину и слегка поглаживая.—?М,?— почти неслышно отзывается второй подросток.—?Что мне нужно сделать чтобы ты померил температуру?Дилер поворачивает голову и они встречаются глазами. Луи смотрит ненавязчиво, но пристально и спокойно, как обычно мамы смотрят на своих детей когда те лезут в новых джинсах на песчаную гору, набивая карманы земляными пирожными. Очень терпеливый и ласковый взгляд, говорящий о том, что о тебе готовы позаботиться, на тебя не рассердятся, тебя переоденут в чистое чтобы ты поужинал, а завтра ты снова пойдешь в песочницу уже в других джинсах.Наверное, если бы мать хоть раз в жизни так на Бразильца посмотрела, он бы не растерялся сейчас и не захихикал бы от неожиданного смятения, разлившегося по торсу и щекам мягким покалывающим теплом. Он скатился с младшего Дака в сторону, оставив на нем ногу, и, обхватив себя руками, в голос засмеялся.Луи весь замер, завороженно слушая и смотря. В уголках чужих глаз уже стали скапливаться слезы, кудрявые темные волосы причудливо разметались по лбу, некогда разбитые губы показали белый на фоне кожи ряд верхних зубов и розовые десны; мальчик пытался уткнуться лицом в одеяло, но у него не получалось: для этого нужно было перевернуться на живот, а убирать нижнюю конечность, которую так ласково поглаживали чужие пальцы, не было желания абсолютно.Дилер выглядел как старая фотография.И смех его звучал как киношная запись хохота оборванцев из гетто.И Луи вдруг подумал, что уже очень давно никого не заставлял смеяться.Бразилец стихает, смотрит немного расфокусированно. У него чудесные и чудаковатые глаза с разными радужками. И кожа еще по-детски чистая, явно по милости природы избежавшая подростковых прыщей и акне. И он вообще, наверное, очень красивый мальчик. Ради такого, наверное, и себя отдать не жалко.Словно читая чужие мысли подросток улыбается, а потом одними губами говорит:—?Спой мне.Луи вздыхает, предвидя ближайшие несколько минут позора.***Дональд просыпается и чувствует, что ему на глазные яблоки словно молотого перца насыпали. Он болезненно стонет и пытается растереть веки тыльными сторонами ладоней, но в темноте взгляда вспыхивают цветные круги и белоснежные искры, которые, смешиваясь с болью, в результате дают невыразимую, но всем знакомую безумную какофонию.Почему Дейзи не пришла? Она забыла? Посчитала необязательным?Разум мужчины вполне здраво говорил, что это в общем-то нормально. Она не его личная медсестра, у нее есть другая работа, она ему ничем не обязана. Дональд поднялся с койки. Его еще немного шатало после лекарств и тяжкой дремы, но хватка на спинке кровати была твердой. Неведомая сила упрямо тянула его и подмывала подойти к двери. Не постучать, не выбить, не опереться?— именно подойти, словно это могло бы дать ответы на все вопросы. Нутро вязко тянуло нехорошее предчувствие, обдавая желудок холодом, а легкие?— жаром.Уже почти дойдя до двери Фонтлерой вытянул руку вперед, будто взывая к иконе, но его колени внезапно подогнулись и он едва не завалился на пол. Он столкновения с полом спасло неведомое чудо, заставившее вовремя извернуться и впечататься плечом в холодный металл.?Господи, как же хорошо, что с внутренней стороны нет дверных ручек, ??— почти благоговейно подумал он,?— ?Я вполне мог раскроить себе голову!?И эта короткая мысль, лишь на секунду появившаяся в его мозгу, принесла с собой смутные воспоминания о зеленых пиджаках и кривой ухмылке Глэдстоуна. Боль словно огрела бейсбольной битой, заставила раскрыть рот в беззвучном крике и сжать ладонями виски.Лекарства от физических болезней убивают недуг.Лекарства от душевных?— мозг.Дональд практически ощущал всем своим естеством, что его разум здесь разрушается словно карточный дом под дуновением ветра.Ему не станет лучше. Он никогда не восстановится, никогда не выйдет отсюда, никогда не сможет различить своих племянников.И никогда больше не вспомнит лица кузена, которого он убил собственными руками. Он узнает его на фотографии, он укажет на его вещи, но от Глэдстоуна в его голове навсегда останутся лишь зеленые пиджаки, четырехлистники клевера и двадцать долларов.Погодите, а может десять?..Он опирается рукой на дверь и, щурясь из-за слепящего белого, заглядывает в коридор через небольшое окошко на уровне глаз, которое на самом деле находилось чуть ниже его подбородка. Спиной к нему стоит уборщица и что-то усиленно оттирает от стены. Это была полная женщина с широкой спиной и пышным афро, форму которого не могла скрыть даже больничная шапочка. Ее темные руки обтянуты перчатками и она напевает себе под нос. Дональд смотрит в разные концы коридора, но никого больше не видит.Это странно. Обычно он просыпается одним из последних и вне палат уже ходят другие пациенты.—?Извините, мисс,?— обращается он к женщине.—?А? —?ее голос прокурен, но не груб.Она поворачивает голову в его сторону, а затем и вовсе поднимается на ноги. Дональду очень интересно что она там такое отмывала, но спрашивать как-то неудобно.—?Что такое? —?деловито поинтересовалась она. —?В туалет хочешь?—?Нет, спасибо,?— Фоньлнрой знал, что уборщики в этом здании относились к пациентам куда мягче персонала, так что предпочел быть максимально вежливым. —?Вы не подскажите скоро ли ужин?Женщина расслабилась, поняв, что ей не попался кто-то буйный или проблемный. Морщины на ее лице немного разгладились и она покачала головой.—?Сегодня ужин будет чуть позже из-за инцидента.—?Какого? —?удивился мужчина.Неужели это потому что он ударил по руке того парня? Как-то это глупо.Женщина вздохнула, покачала головой, а затем отошла в сторону, давая Дональду обзор на отмываемую стену. На секунду ему показалось, что глаза его обманывают. Давно забытый цвет ударил по сетчатке, выделяясь на ослепительном белом словно мишень.—?Пару часов назад тут пациент напал на медсестру,?— пояснила уборщица, вновь берясь за тряпку. —?Так что пока что все разбираются с этим делом.Подсохшее и почти наполовину вымытое пятно крови под натиском ее умелых рук и моющего средства постепенно стало лишь грязным разводом. Дональд смотрел на растворяющийся и переходящий в бурый красный цвет и испытывал ужасающий страх перед ним. Здесь напали на кого-то. Прямо перед дверью в его палату. Крови много. До него просто не мог доходить запах, но он мог поклясться, что в тот момент ему от этой кровавой вони было нечем дышать. Сладкая ржавчина била в ноздри и оседала на стенках носоглотки. Хотелось сорвать лицо, выколоть глаза и стереть воспоминания об этой позабытой яркости человеческого топлива.У Глэдстоуна кровь была горячей и алой словно роза.И пахла так же сильно.Женщина сполоснула тряпку в ведре, но вода там уже не была чистой. Она поднялась на ноги и направилась в сторону туалета.—?А… на какую медсестру напали?.. —?еле выдавил гневливец, так и не отрывая взгляда от стены.Медсестры не ходят к палатам для осмотра в время приема лекарств. Кто и зачем мог пойти сюда в такое время? У кого же была причина чтобы…Уборщица повернулась в его сторону, потом посмотрела на недомытый развод, будто обдумывая стоит ли говорит об этом, но в конце концов досадливо покачала головой и коротко бросила:—?Дейзи Дак.***К тому времени, как зимний день становится серыми сумерками, он уже чувствует себя самым хорошим человеком на Земле, потому что приготовленный им суп (Хьюи, ты самый чудесный старший брат, спасибоспасибоспасибо за пример) подан и съеден больным, лекарства им же приняты, а сам страдалец лежит под одеялом и что-то несвязно мурлычет себе под нос.Бедный мальчик, думается непроизвольно, он же наверняка не сегодня заболел, но все равно никому ничего не сказал, что для Луи было совершенно непонятно. По словам Дилера же родители не были к нему жестоки, так неужели они бы не позаботились о нем?Ответ нашелся как-то сам собой между перебиранием чужих кудрявых волос и ненавязчивым рассматриванием плакатов на стене, большая часть их которых изображала участников печально известного ?клуба 27-ми?. Самый простой ответ, для прихода к которому стоило только провести параллели с собой и своими же действиями.Луи имел семью. Хорошую, крепкую, надежную. Она позаботится о нем, она не даст ему умереть, она не оставит его, но прямо сейчас ему в ней не место. Там всем не до него. У всех проблемы поважнее и лезть просто эгоистично. И больно от этого, и быть рядом, зная, что ты не нужен, не хочется.—?Странная штука эта любовь, да? —?спрашивает Луи, ложась рядом с Бразильцем.Тот молчит и смотрит немного затуманено, но все равно понимает, к чему клонит его приятель.Действительно, странная.Ты можешь влюбиться в лучшую подругу, вызволенную из царства теней, в медсестру, которая следит за твоими вспышками гнева, в охотницу за драгоценностями, бросавшую тебя без выигрыша сотни раз.Ты можешь назвать другом девочку, которая следила за вами для злых планов своей тети, которая и не тетя ей вовсе, мальчика-робота, созданного нарциссичным и жадным ученым, и пилота на двадцать лет себя старше, что имеет ветер в голове такой же как в поднебесье.И ты можешь любить родителей, которые никогда не любили и никогда не полюбят тебя. Ты можешь вставать утром с кровати и ложиться вечером в нее же с мыслью об этом, можешь стараться стать лучше, измениться, быть кем-то другим, но все это будет бесполезно, потому что нельзя заставить кого-то чувствовать к тебе что-то даже если очень хочется. Ты можешь смотреть на то, как другие детки бегут к улыбающимся мамам и папам, как те их поднимают на руки, целуют в румяные щеки и тискают до тех пор, пока смеющиеся и защекоченные чада не взмолятся о пощаде. Ты можешь видеть в окнах закусочных как семьи твоих одноклассников справляют праздники или просто ужинают вместе. Ты можешь слушать как знакомый взахлеб рассказывает о том, что у него скоро родится сестра: одна из его мам?— та, которая уже очень круглая?— дает ему прикладывать ухо к своему животу. Потом, придя домой, ты поздороваешься с теми, благодаря кому появился на свет. Они спросят у тебя о твоих делах, о самочувствии, о том, что ты хочешь на ужин: в твоем детстве они, еще не потеряв надежду на то, что родительские инстинкты и любовь проснутся, прочитали кучи книг о том, как надо вести себя со своим ребенком, поэтому даже сейчас, уже смирившись, все равно продолжали так делать. Они же вообще-то очень хорошие люди; они понимают, что их вины тут нет, а твоей тем более. Они справедливы и внимательны. Они очень добрые и милосердные.Это такой странный парадокс, потому что ты их именно за это и любишь. Смотришь на другие семьи с их улыбками и объятьями и все равно думаешь, что даже без всего этого мама с папой самые лучшие.И именно поэтому, из-за этой любви, ты будешь всеми силами стараться не обращать их внимание на себя: никаких звонков в школу, самостоятельный заработок, отсутствие болезней и нужды в расходах на одежду. Все это только для того чтобы им не пришлось лишний раз смотреть тебе в глаза, трогать тебя и понимать, что ты?— ошибка их жизни и лучше бы тебя не было. Они не смогли пересилить себя, так что будет лучше если простые холодность приветствий и безразличные взгляды не перерастут со временем в неприязнь и ненависть. Будет лучше если они никогда не испытают того, что станет противоречить их возможному счастью, которое наступит, стоит тебе уехать из этого дома и их жизней. И ты точно уедешь. Потому что ты их любишь. Потому что ты им не нужен.И потому что на самом-то деле никто не хочет чтобы любимые их ненавидели.—?Если я когда-нибудь уеду отсюда,?— Луи почти шепчет; он лежит на спине и прижимается плечом к чужой груди,?— то заберу тебя с собой. Мои братья хотели тебя увидеть.—?Куда ты собрался? —?вяло улыбается Бразилец, но в его глазах скапливается влага.—?Куда-нибудь, где ты не захочешь умереть,?— неожиданно даже для себя отвечает Дак.Он как-то и не задумывался о том, что его друг точно хочет умереть, но сейчас ужасные и мерзкие слова, просто слетев с губ, дают ему гораздо больше ответов, чем он ожидал, и на вопросы, которые он не задавал.Они с ним очень разные.Они с ним очень похожи.—?И ты тоже,?— продолжает он, просовывая руку под одеяло и сжимая чужие пальцы,?— ты тоже забери меня. Спаси меня, ладно?Бразилец смотрит на него. Белки его красные, но теперь не ясно: от наркоты, болезни или слез. Он кивает и Луи старается ему улыбнуться, но из горла вырывается сдавленное рыдание ребенка, осознавшего, что у него по сути нет ничего. И его самого, наверное, тоже уже нет.И этих пустых прикосновений, которые должны быть наполнены лаской человека, тоже нет, потому что к дилеру никогда не были ласковы, и от этого он такой же полый в этом смысле, как воздушный шар.—?Прости,?— старается выдавить нормальную улыбку Ллуэллин.Бразилец нерешительно глядит на него. Его щеки пылают болезнью, но он уже не шатается.—?Прости,?— повторяет еще раз. —?Я сегодня такой унылый.***Дональд смотрит на гладкую белую кожу без родинок и шрамов. Дейзи принесла ему утреннюю порцию лекарств и они не такие уж сильные?— от них просто немного заплетается язык и в голове становится пустовато.Но мужчину сейчас заботят вовсе не две белые таблетки и одна цветастая пилюля. Его волнует то уродство, которое он увидел на медсестре лишь мельком, но которое его так сильно и отвратно ошарашило, что он даже не сразу смог ее поприветствовать. Большая часть ее красивого лица справа была похожа на палитру под рисование ночного неба?— фиолетовый, синий и в месте скулы даже черный синяк переходил в припухлость у виска и подсохшие ранки у губ. Романтизации побоев в фильмах и эстетических фотографиях никогда не показывают реальных болезненных ударов, оставляющих на людях. В первых случаях люди могут улыбаться, говорить и смеяться без постоянного дискомфорта и жжения, им не приходится сдерживаться чтобы губы не лопнули в очередной раз, их глаза не начинают слезиться от горящей вокруг кожи век и контролировать каждую эмоцию чтобы не вызвать очередной спазм раздраженных нервов.Дейзи молчала. На приветствие она лишь кивнула, потому что говорить было очень тяжело. Донован?— мужчина с психопатией и приступами агрессии?— здорово приложил ей увесистым кулаком в лицо, а затем так же здорово припечатал этим же лицом стену. Еще тогда, сидя на полу, жмурясь от искр перед глазами и воя от боли, она знала, что ничего не сломано, но положения это не улучшало. Пациента оттащили бдительные санитары, к мисс Дак подбежали другие медсестры. От шока она секунд двадцать не могла перестать держать в руках лицо?— кровавая влага и обжигающая резь создавали такое ощущение, будто, если не держать кожу, она просто сползет с черепа вместе с мясом. Ей было страшно смотреть на кого-то. Ей вспоминался жестокий отец, и полуслепая от удара о зеркало мать. С ней будет то же самое?Кто-то мог бы сказать, что, боясь насилия и крови, человек не подходит для работы в больнице. Кто-то мог сказать, что Дейзи тут не место.Вот только человек этот будет идиотом, который не способен видеть всей полноты картины. Дак была доброй, терпеливой и понимающей. Она могла без раздражения по пять часов сидеть с плачущей девушкой из тринадцатой палаты, умывать вырывающегося Коди и смиренно ждать пока Дональд что-то вспомнит. Такие как она были незаменимы в работе с больными людьми. Они сосредотачивали в себе милосердие всего мира и не держали зла на тех, кто из-за своего недуга причинял им боль.Такие рождены помогать тем, кому уже ничего не поможет, чтобы даже в самые тяжкие времена у людей здесь было что-то теплое и светлое.Потому что каждый живущий должен ощутить хоть каплю нежности к себе.Потому что в этом и есть весь смысл.Дональд все это знает, но он не является добродетелем. Он, наверное, даже не является хорошим человеком.Хороший дядя, любящий брат, верный союзник.И самый яростный защитник тех, кто ему дорог.Дейзи каждый раз стыдливо прячет лицо, потому что синяк, как бы не боготворил интернет подобные увечья, был уродливым, будто являясь визуализацией всего того пиздеца, что творился в голове Донована. Дональд не пытался врать или оспаривать это. Для него это тоже было уродливо, вот только наличие изъянов не делало Дейзи менее красивой. И более красивой тоже не делало. На самом деле ести бы она упала в ванне и сломала нос, то все равно осталась бы такой же. Оно вообще ничего не делало и медсестра оставалась в его глазах все той же женщиной, которай, правда, в ближайшее время из-за потрескавшихся губ будет меньше говорить. Хотя ей, без сомнения, как и любому человеку, не шли побои, служащие каким-то кричащим сигналом для всех, кто их видел.?Хей, этой мордашке хорошенько вмазали, поэтому сосуды полопались и недельки три она будет ходить пятнистая! Ох, конечно же, ты можешь спросить ее о том, что произошло?— если она его не прячет под слоем тонального крема, то, скорее всего, и не стесняется вовсе. Хохо, ее, наверное, ударил любовник! Какая Бедняжка!?Дейзи на все вопросы пожимает плечами и говорит что-то размытое. Ей в принципе не нравится излишнее внимание к своей персоне, но по пути на работу ее раз восемь одергивают совершенно посторонние люди. Придя к Дональду и увидев его совершенно нечитаемый взгляд она почему-то смутилась, устыдилась и подумала, что, наверное, все же нужно было воспользоваться косметикой.Они не говорят об этом. Они вообще мало разговаривают в тот день. Дональд украдкой смотрит на нее, оценивает, о чем-то думает.—?Очень больно? —?вместо приветствия интересуется он на следующий день.—?Только если случайно задеваю,?— растерявшись говорит женщина.Он кивает, а затем, порывшись в тумбе, достает салфетку, на которой крупным и ровным почерком написано название мази от гематом.—?Двое моих детей часто ушибаются,?— пояснил он,?— это очень помогает. Действительно годная вещь.—?Спасибо,?— благодарит коротко.На душе становится тепло?— о ней давно никто так не заботился.Он уже рассказывал Дейзи о своей семье, поэтому она понимает, что Дак говорит о Дьюи и Вебби. Медсестра покупает препарат этим же вечером, но забывает использовать перед сном, поэтому он остается лежать в кармане ее пальто и вспоминает она о нем лишь уже придя утром на работу. В спешке сует в больничный халат и идет к пациентам.—?О, ты купила?Мужчина говорит это с таким воодушевлением, что даже неловко становится. В нем и правда так много от заботливого родителя и друга.Узнав о том, что лекарство еще не использовалось Фонтлерой неожиданно предлагает женщине помощь. Звучит это, правда, как просьба.Да, именно так.?Можно я обработаю твой синяк??Дейзи думает об уместности, о приличиях, о работе, о том, что он будет нежно трогать ее щеку. Потом, посмотрев в чужие глаза, поймет, как это странное проявление заботы нужно ему, наверное, еще сильнее, чем ей. Дональд нежный и он очень скучает по своим детям. Он очень хочет позаботиться о Дейзи.Она сидит перед ним, прикрыв глаза, немного морщась от неприятного тянущего жара своего лица. Это вовсе не любовный румянец, просто совершенно естественная реакция от прикосновений к больному месту. Холодная мазь согревается под чужими осторожными пальцами и Дейзи совершенно некстати думает, что Дон, скорее всего, действительно хороший отец.Закончив Дак мягко дотронется сухой рукой до ее здоровой щеки. Грубой подушечкой большого пальца легонько проведет по ее нижнему веку чтобы ощутить мягкость светлых ресничек.Дейзи будет смотреть так, как, по ее собственным ощущениям, она не смотрела ни на кого в этом мире.—?Извини за это,?— вдруг тихо говорит она.—?Все хорошо,?— улыбается Дон,?— у меня тоже бывают синяки.Повинуясь горячему и внезапному порыву, пробившемуся словно гейзер, Дейзи немного повернет голову и поцелует его внутреннюю сторону ладони.Это будет что-то вроде благодарности.Дональд примет это, улыбнется.Дейзи пойдет работать дальше.Синяк пройдет. Уродство другого человека и бессмысленного насилия смоется как смывается дождем дорожная пыль с луговых ромашек.И Дейзи все еще будет самой красивой и сильной женщиной.А Дональд будет отстранен от трудовой терапии, потому что в следующий раз, когда почувствовавший себя безнаказанным Донован снова попытается ударить, он сломает ему руку в двух местах.И, в общем-то, не будет чувствовать себя виноватым даже под осуждающим взглядом мисс Дак. Он тоже псих, ему тоже можно, раз такая пляска пошла.Вообще, Дональд хорошо справляется с шитьем, вязанием и приготовлением пищи. Это, в общем-то, его любимые части трудотерапии, потому что они напоминают ему о семье. До того как он попал в лечебницу, Дак и не знал, что халаты тут делаются не на заказ, но все равно был не против. Всяко лучше чем сидеть без дела и тупо смотреть в стену.Дейзи любила смотреть на то, как он старательно вышивает что-то. В такие моменты он казался ей неотразимо привлекательным, но не как мужчина, а как человек. Подобное отношение не было каким-то странным и, честно, если бы он узнал, что в таком смысле ее не привлекает, то даже не расстроился бы. Действительно, он и сам себе сейчас казался невыносимо отталкивающим и дело было даже не в худобе или бледности?— как говорится, это дело вкуса, а тощие беленькие мальчики всегда имеют определенное внимание у женщин. Вот только Дональд был болен и очень сильно. Стройные мужчины с аристократической белизной кожи смотрелись так, как надо, не вызывая желания спросить у них все ли нормально, когда они ели и нужен ли им врач. Они были здоровыми, пахли дезодорантами, духами или одеколонами, чувствовали себя хорошо. Дональд даже в самые позитивные дни чувствовал себя так, будто через три секунды умрет. Ему было херово и пах он потом, лекарствами, больничной едой и кожным салом. Он был некрасив и изуродован своим диагнозом. Смотреть на него было неприятно и ужасающе.Но вот странность какая: Дейзи все равно чувствовала, что постепенно при каждом разговоре, при каждой шутке и редкой, но искренней его улыбке она начинает его любить. Не влюбляться, а именно любить, словно пропуская период терзаний сердца и просто как данность принимая то, что, кажется, он, как бы высокопарно и глупо это не звучало, ей предназначен, как предназначены все те, кто оставил в ней незарастающие шрамы и несмываемые поцелуи. Все те, кто, если и ушел из ее жизни, никогда не забудется.Такой была ее умершая от инфаркта мама, школьная подруга, из ревности толкнувшая ее с лестницы, преподаватель из университета, относившийся к ней как к дочери, бывший парень, которого она разлюбила и с которым разорвала помолвку…И Дональд такой же.Дейзи думала, что даже если уйдет с этой работы, даже если переедет, даже если потеряет связь со всеми… даже тогда она будет его помнить. Его глаза будут ей сниться, она украдет его фото из архива, сохранит навсегда его образ в сознании, как сохраняла образы всех тех, кто ее менял, благодаря кому она становилась тем человеком, кто она есть сейчас. Как сохранит всех тех, кого встретит потом, через пять лет, десять и сорок, если работа не сведет ее в могилу раньше.Она очень надеялась, что Дон тоже ее запомнит. Не как приставленную к нему медсестру, которая приносила таблетки, укладывала спать и провожала в столовую, а как Дейзи Дак, с которой он часами говорил о своей семье, которая рассказывала ему новости и смеялась над его пародией на Скруджа МакДака.С которой они нашли что-то родное и теплое в этом холодном и безразличном здании.Она надеется, что даже при всех этих обстоятельствах она останется в его сердце чем-то хорошим.А потом она снова думает ?что, если бы…? и поплотнее запахивает халат, сделанный Фонтлероем. Мужчина стоит перед ней, до конца ее смены меньше пяти минут.Дональд спрашивает разрешение, Дейзи ему кивает.К тому времени как наказание отменяется, синяк почти сходит на нет.Женщина прикрывает глаза и чувствует, как ее правой скулы касаются чужие горячие губы.И это вроде как признание в любви.