Глава 39. Стычка с морской обезьяной (1/1)

Я посмотрел туда, где только что была каменная глыба, ожидая увидеть дядю или, возможно, Нин, но вместо этого обнаружил, что на нас пялится здоровенная и очень несчастная на вид морская обезьяна с торчащим из плеча окровавленным гарпуном. Вот черт, подумал я, вот же привязалась. Жаль, нельзя натравить ее на Запретную деву. Они просто созданы друг для друга.Что-то дернуло меня за лодыжку. Не слезая оттуда, куда забрался, чтобы получше взяться за валун, который мы двигали, я посмотрел вниз. Чжан Цилин тянул меня, подталкивая вернуться в туннель. Я поспешил спуститься, однако за мной появилась весьма недовольная морская обезьяна.Мы с Чжан Цилином рванули назад к Толстяку, вот только прятаться было негде. Он уже несся навстречу нам, крича:— Бежим, бежим! Ведьма вернулась!Глянув ему за спину, я увидел, что из-за поворота показалась густая масса волос. Ну мы и везунчики, мрачно подумал я, вот и недостающая половинка идеальной пары.И тут плечо пронзила боль. Я оглянулся и обнаружил, что морская обезьяна глубоко вонзила в него свои клыки. А затем она вскинула голову, и меня подняло в воздух. Рядом со мной оказался гарпун от ружья, я изо всех сил пнул его, еще глубже погружая в уже и так раненое плечо обезьяны. Та разинула пасть, заревев от боли, и я рухнул на пол. Перекатившись, я попытался подняться на ноги. Морская обезьяна, оскалив зубы, бросилась ко мне. Ее красные глазки уставились на мою шею. Я обреченно свернулся на полу клубком, прекрасно понимая, что мне уже никуда не деться.Сзади выпрыгнул Толстяк, схватил морскую обезьяну за правую ногу и, едва она бросилась на меня, подставил подножку. Они вместе полетели на пол, Толстяку удалось оседлать обезумевшую тварь, но успех длился недолго. Одним ударом лапы обезьяна повалила его на землю, повернулась к нему, рявкнула, а затем снова рванула ко мне. Она явно умела помнить обиду и ненавидела меня до глубины души.Никакого оружия у меня не было, и я просто свернулся в плотный шар в надежде, что смерть окажется быстрой. Ну же, давай, перегрызи мне горло, оторви голову, приказал я про себя, вот только подобная удача мне никак не грозила. Морская обезьяна нависла надо мной, истекая от ярости слюной, занесла огромную ногу и обрушила ее мне на живот. Из меня разом выбило дух, а позвоночник, в этом я даже не сомневался, переломился надвое. Из горла хлынула кровь, а обезьяна занесла ногу во второй раз. Вне всяких сомнений мне предстояла очень мучительная смерть. И тут я услышал какой-то грохот, а затем обезьяна с воем упала на четвереньки.Толстяк с огромным бронзовым зеркалом в руках стоял над морской обезьяной подобно мстительному богу. Его трясло от напряжения, и я пораженно подумал, что ему по плечу поднять и притащить сюда такую тяжеленную штуку. Если выживу, решил я, придется как следует постараться, чтобы никогда его не злить.Прежде чем морская обезьяна сумела подняться на задние лапы, Толстяк обрушил зеркало на ее голову, превратив морду в кровавую кашу. Обезьяна откатилась в сторону и вспрыгнула на колонну, рыча оттуда на Толстяка.Колонна, подумал я сквозь застилавшую все дымку боли. Откуда она взялась? Очень медленно мне удалось разглядеть, что в пылу схватки мы вкатились в какое-то помещение, залитое золотистым светом. Это был тот самый зал, в котором хранилась модель Небесного дворца. Перед глазами возник гигантский каменный помост и фрески, про которые рассказывал Цилин. Так вот откуда Толстяк взял зеркало, возникла в голове неповоротливая и какая-то очень глупая мысль.Толстяк, раздувшись от гордости за свой триумф, принялся дразнить обезьяну, но адреналин спал, и, когда он наклонился за зеркалом, снова его поднять у него уже не получилось. Почуяв слабость, морская обезьяна прыгнула на него, содрав со лба лоскут кожи. Толстяк закричал и вцепился зубами прямо в ее расквашенную морду. Обезьяна отскочила в сторону и, с опаской поглядывая на Толстяка, явно принялась обдумывать следующий шаг.Вот только она явно выдохлась, да еще и была сильно ранена. Точно оглушенный боксер, она из стороны в сторону качала головой. Наконец, обезьяна собралась с мыслями, и тут она заметила стоявшего в углу Цилина, совершенно одинокого и беззащитного. Все это время он медленно, дюйм за дюймом, сдвигал здоровенный валун, чтобы закрыть выход в воровской лаз. Взревев от боли и ярости, морская обезьяна рванула к нему.— Берегись! — крикнул я. Цилин тут же рухнул на пол и откатился с пути этой твари.Быстро вскочив на ноги, он подбежал к одной из колонн и прыгнул. Оттолкнулся от колонны одной ногой, перевернулся в воздухе и приземлился прямо на заросшие шерстью плечи морской обезьяны, чуть не заставив тварь рухнуть на колени. Впрочем, она быстро выровнялась и принялась яростно носиться, чтобы сбросить с себя наездника. Цилин вцепился в нее, точно клещ в пса, с силой сжал ноги, стиснув голову обезьяны между колен, и резко развернулся. Раздался жуткий хруст, и голова морской обезьяны упала на пол. В одно смертоносное мгновение шея этого чудовища оказалась сломана.Мы с Толстяком уставились друг на друга. В памяти всплыло, как Цилин появился на погребальной платформе Властителя павших воинов, неся в руке окровавленную голову зомби. Так вот как он оторвал ее, подумал я и содрогнулся. В такой суровой компании мне следовало ни на миг не забывать о манерах.

Не задержавшись ни на миг, Цилин бросился назад, чтобы запечатать воровской лаз, в котором уже показались пряди. Я подбежал к нему, чтобы помочь толкать камень, а Толстяк, схватив мою зажигалку, сжег высунувшиеся в зал волосы, после чего подключился к нашим стараниям перекрыть вход в туннель.Было слышно, как с той стороны колотится Запретная дева, желая прорваться внутрь, но Толстяк с совершенно спокойным видом пристроил на валуне свой объемистый зад и просидел так все десять минут, что она безуспешно противостояла ему и камню.Наконец, она сдалась, Толстяк в последний раз выдохнул ?Вот дерьмо? и уснул прямо там, где сидел. Цилин прошел в тот угол, где Толстяк взял бронзовое зеркало. Я последовал за ним и увидел, что там, где прежде зеркало прислонялось к стене, зияет дыра. Вдвое меньше меня и заполненная такой непроницаемой темнотой, что невозможно было даже примерно представить, куда она ведет.