Взятие Кёнигсберга (1/2)
Заснуть на новом месте не представлялось возможности: матрас был слишком мягкий для привыкшего к походным условиям Пруссии. Да и мог он разве заснуть после такого странного дня? Происходящее всё еще казалось ему тяжелым больничным сном, он в доме России, спустя 5 лет после войны…
За дверью в коридоре стихли шумящие прибалты и звон моющейся на кухне посуды. На красном железном будильнике у кровати была без пяти минут полночь, когда Гилберт, устав ворочаться, тихо направился в коридор. Старинные электрические светильники были выключены через один, отчего вокруг был приятный полумрак. По разным сторонам были расположены двери в комнаты с табличками, украшенными гербами республик, которым они принадлежали, отчего создавалось ощущение некой коммунальной квартиры. Вероятно, пространство внутри старого особняка многократно перестраивалось, включая возведение новых перегородок. Пятнадцать комнат, последние из которых принадлежали Ивану и его родственникам.
"Укра?нська Радянська Соц?ал?стична Республ?ка" значилось на первой двери, украшенной красивой резьбой в виде колосьев, обрамляющих щит с восходом солнца, на фоне которого был золотой серп и молот. Венчала все это красная звезда. Дверь была закрыта. Ольга, скорее всего, уже спит.
Напротив была комната её младшей сестры. Белару?ская Саве?цкая Сацыял?сты?чная Рэспу?бл?ка. Буквы БССР белели на алых лентах. В снопы с колосьями были вплетены полевые цветы, цветущий лён справа и соцветия клевера слева, тот же серебрянный знак и звезда. Дверь в комнату, завершающую коридор и принадлежащую Брагинскому, была приоткрыта, и что было на табличке, увидеть не было возможности. Подойдя к яркому треугольнику света на полу, Байльшмидт остановился, ему не хотелось входить к Ивану. Но то, что только его комната была не заперта, вряд ли было случайным совпадением или невнимательностью русского. Тот знал, что ?новый член семьи? обязательно выйдет на ночную прогулку по дому, которая неизбежно приведет к его владениям. Пруссия устало оперся на стену с шершавыми выцветшими обоями и, глубоко вздохнув, перешагнул невысокий порог, тут же замерев от удивления. После объединения с младшим братом они построили большой дом, где в разных крылах располагались их комнаты. Тогда Людвиг недовольно ворчал, что Байльшмидт притащил с собой кучу, как ему казалось, хлама, который можно было оставить в других резиденциях, а не везти в Берлин. Но то, что представилось глазам пруссака, гордившегося своими роскошными апартаментами, удивляло. Скорее всего, это было не комнатой, а пространством соседнего дома, где убрали одну из стен, освободив место под огромный зал. Всюду были небрежно разбросаны стопки потрепанных книг, рукописей и бумаг с синими гербовыми печатями. Стояли огромные шкафы и сундуки самых различных видов и стилей. У стены с окнами, занимающими пространство до пола, возвышалась кровать с тяжелой драпировкой потёртого балдахина, верх которого был некогда украшен золочёным двухголовым орлом, теперь валявшемся рядом и покрытого толстым слоем пыли, а на его месте была странная пятиконечная рубиновая звезда, светившаяся неровным мигающим светом. Пройдя между мебелью и неизвестно зачем брошенным на проходе пулеметом "Максим", Гилберт увидел простой деревянный стол с зеленой лампой - единственным достаточно ярким источником света в этой части владений Брагинского, который сидел за столом, склонившись над стопкой бумаг, внимательно их изучая. Вокруг возвышались кипы папок с надписями ?дело №? и ?совершенно секретно?.
- Бессонница… Я же говорил тебе, может понадобиться аптечка, она на кухне, – голос русского звучал дружелюбно, но Иван не оторвался от чтения.
- У тебя там есть что-то сильнее валерьянки? – усмехнулся Гилберт, подходя ближе.Иван, наконец, поднял на него взгляд, отрываясь от сверхурочной работы.- Борис Борисович уверял меня, что тебе больше не нужно ничего сильнее. Хорошо, что ты пришел, я как раз собирался сделать тебе подарок, – русский встал из-за стола, убрав документы в ближайшую открытую папку. На его лице играла безмятежная ребяческая улыбка, когда он, поманив пруссака рукой, повёл его к одному из окружающих шкафов.Остановившись около закрытых створок, Брагинский похлопал по карманам формы, ища ключ. На чёрной полированной поверхности была прибита медная табличка с надписью ?до востребования?. Дверца отворилась с протяжным скрипом давно не смазываемых петель. Нетерпеливо заглянув внутрь через плечо Ивана, Гилберт невольно отшатнулся. На средней полке в тусклом свете лежало два до боли знакомых предмета, но пруссаку казалось, что он бы узнал их и в полной темноте. Это были его вещи: железный крест и стальные осколки тевтонского меча. Воспоминания охватили всё еще туманную после долгих больничных лет память. Гилберт никогда не забудет последние полтора года войны. С уходом Италии Людвиг становился все более порывистым в военных действиях, Бальдшмидт указывал на недостатки предложенных командованием операций, но немец лишь устало отмахивался. Раны на теле Германии не проходили, и промокшие от алой крови бинты приходилось менять каждый день. О возвращении младшего брата на линию фронта не могло идти и речи, поэтому Пруссия лично поехал в ставку, чтобы просить о временном отдыхе Запада в берлинском госпитале и принять командование основными флангами на себя. Горящий Кёнигсберг 10 апреля. Гилберт никогда не думал, что может быть так холодно - весной в 12 градусов тепла при бушующем вокруг пламени пожара. Он стоял спиной к входу в кафедральный собор и сквозь дым пожарища видел на другой стороне реки разрушенный замок, в его кирхе когда-то короновали Фридриха I, а теперь там прячутся жители города, стараясь забиться в спасительную тёмную глубину подвалов от шквала русской артиллерии.Многие думают, что Пруссия имеет нестабильную психику, но это далеко не так. Он привык разыгрывать самовлюбленного шута, но в глубине души он практически всегда спокоен. Холоден и расчетлив, как его младший брат, который перенял со временем эту тщательно скрываемую от знакомых черту характера. Сейчас Гилберт признается себе, что его мучает плохое предчувствие перед боем, воспоминания о кратких встречах с русским в ходе этой компании тревожат его. Восточно-прусская операция началась еще в холодном январе. Больше всего старалась уничтожить его Наталья. Именно её войска взяли древний город в осаду, продолжающуюся до сегодняшнего дня, Белоруссия упорно подтягивала к границам все силы артиллерии, которые могла найти рядом. Ей хотелось сжечь ненавистный Кёнигсберг, напоминающий об ужасах оккупации, о тысячах убитых и уведенных в плен ее людей. Она знала, что Байльшмидт лично прибыл защищать город, и каждый раз после очередного шквального огня, она страстно желала увидеть его фигуру с белым флагом, хромающей походкой приносящего ей торжественную победу.
Утро после очередного обстрела. Арловская стояла на очередном взятом солдатами немецком укреплении, жадно всматриваясь в лица пленных, проходящих рядом под конвоем. Среди них опять не было видно Гилберта.- Здравствуй, сестренка! - сильные руки Ивана обняли ее сзади, сжав в стальных объятиях. От русского пахло порохом и горячим металлом, отчего в горле сразу же запершило.
- Здравствуй... Он все еще не сдается, - в голосе Белоруссии прозвучала плохо скрытая досада. Она не ожидала увидеть брата так рано, желая закончить с этим врагом самостоятельно- Если ты думаешь, что сможешь его выкурить, то ты ошибаешься. Гилберт не крыса. Он будет защищать это место до последнего камня, - голос русского стал отстраненно печальным, убрав руки от сестры. Он отошел, хмуро вглядываясь в пожарища.
- Значит, пусть он сгорит со своим проклятым… - девушка не успела закончить фразу, встретившись взглядом с Иваном.
- Нет. Прекратить огонь, - Брагинский отвел холодный, как лед, лиловый взгляд от сестры, которая лишь негодующе сверкнула глазами и ушла в командный пункт отдавать приказ. Дрожь уходит так же резко, как и появилась. Байльшмидт обеими руками стряхивает пепел с платиновых волос. Иван уже рядом, шум взрывов и вой самолетов над городом прекращается. Гилберт знает, что тот не будет пытаться убить его издали, используя снайперскую винтовку. Это будет фактически ритуальный бой, как в старые добрые времена, когда перед армиями выходили представители обоих сторон на поединок, зачастую предрешающий исход последующего сражения, только судя по окружающей обстановке исход предрешен уже пару месяцев назад. Когда-то давным-давно, еще в молодости, пруссак увидел молодого Ивана на чудском озере. Он сразу понял, что тот мальчик в толпе русских воинов не человек, что он такой же, как он. И удивился, что тот так мал, но уже ведет за собой людей, которые уступают, как казалось пруссаку, великому тевтонскому ордену и по оружию, и по боевой подготовке. Их ведет только вера в то, что они защищают свою Родину. И это самая страшная сила, которую он не оценил тогда. И с которой ему придется встретиться сейчас вновь. С силой всего народа, всего государства в лице Ивана. Тогда Пруссия шел за свою идею, за орден, за желание новых земель и подданных. Сейчас он идет не только за свой измученный штурмом город, за центр Восточной Пруссии, он идёт за Людвига, покинутого большинством из своих вчерашних союзников, окруженного разгневанной Европой. Отчасти не по своей вине, но разве это будет волновать тех, кто потерял своих близких, свои дома, спокойную жизнь и надежду на будущее, тех, кого сейчас переполняет праведный гнев?Слишком много философии и воспоминаний. Нервная усмешка озаряет лицо Гилберта, когда он видит приближающуюся высокую темную фигуру сквозь дым пожарищ. Брагинский одет в старую шинель и белый шарф, точнее, он был когда-то белым, сейчас это просто символичная тряпка, подаренная его старшей сестрой. В его руках нет оружия, как впрочем, его нет сейчас и в руках Байльдшмидта. Лицо русского спокойное и уверенное, фиалковые глаза кажутся темными, как ледяная вода озера, где когда-то тонул пруссак. И тот как никогда ранее чувствует, что этот бой будет для него последним, хоть и старательно гонит эту навязчивую мысль.До русского остается не больше 10 метров, когда они встречаются взглядами. Хотя скоро должно начаться новое наступление - Арловская долго не будет ждать - вокруг не слышно звуков, только мерный скрип сапог Брагинского и шуршание одежды пруссака, отряхивающего с себя гарь. Иван останавливается в паре метров от него, и оба противника чуть заметно кивают друг другу. Не в знак приветствия, но в знак согласия, что к своим выйдет только один.
Гилберт переводит взгляд на руки противника. Он знает, что там будет, но хочет проверить предчувствие на деле. Сегодня вновь будет по-старому, только знакомое с древних времен железо. Сталь длинного водопроводного крана загорается алым от близких всполохов пламени. Пруссия еще шире оскаливается в улыбке, в его руке возникает меч, длинный, с темной филигранью на лезвии и красивой гардой, украшенной черным крестом, таким же, как он носит очень давно на шее. Таким же, как он надел на своего младшего брата в знак признания их родства и взаимопомощи.