В порядке (1/1)

Цзянь всегда делает вид, что он в порядке. Привычка?— что с него взять. Давно она уже появилась. Родители развелись, ругань была страшная, посуда о стены вдребезги, крики о те же стены в уши?— у Цзяня всё в порядке. Сцепился со шпаной во дворе дома после школы, в результате перелом лучевой кости и множественные ушибы?— у Цзяня всё в порядке. Влюбился в лучшего друга, прозительно-чисто-навсегда?— у Цзяня всё в порядке. Понял, что с пронзительно-чисто-навсегда не проканает?— у Цзяня всё в порядке.У-Цзяня-всё-в-порядкеВ порядке в порядке в порядкеуЦзянявсёв…По началу метод был действительно эффективным. Забот никому не доставлял, Цзяня мало парил?— у него ведь всё в порядке. Ну и что, что шпана, ну и что, что перелом, ну и что, что развод? Ну и что, что Чжэнси… Ну и что, что с Сяо Хой…Ну.И.Что.Бывает. Плохо ему тоже бывает. Только это ?плохо? Цзянь хорошо скрывает, под ребра старательно укладывает, чтобы комфортно лежало, чтобы страдать удобнее было. Что бы всё в себе да в себе. Чтобы не мешалось никому под ногами.?Плохо? под ребра, на лицо улыбку от уха до уха, а после улыбки битый речитатив, чтобы все думали чтоуЦзянявсевпорядке.Ёб твою мать… В порядке. В порядке.В порядке вещей тащиться с тем, в кого влюблен?— и с той, кто влюблена в того же в кого влюблен и ты,?— помогать с переездом. В порядке, когда место переднее пассажирское в машине занимает она. В порядке, когда Чжэнси вместо того, чтобы внимательно следить за дорогой?— не дрова все же везёт, а несносную задницу ранимо-болтливого пронзительно-влюбленного утырка,?— косится на зеркало заднего вида на Цзяня. Чжань даже не слушает трёп Сяо Хой, у которой на работе ебалово сплошное, там Синьхуа накосячила с документами, а исправлять теперь ей. Ещё у нее там собака дома, маленькая такая пиздливая?— пудель. Нет, Чжэнси, ты представляешь? Заболела! Да-да, заболела, Сяо Хой точно говорит, чихает, зараза такая и не жрет ничерта. А ещё её мамочка хочет с Чжанем обязательно познакомиться. Обязательно в каком-нибудь мелком ресторанчике, недорогом, но уютном, чтобы еда вкусная, сидения мягкие и персонал тихий. Сяо Хой не против. Было бы здорово, если бы ещё родители Чжаня пришли, вот было бы здорово, правда? Только Сяо волнуется сильно, даже пальцы дрожат, Чжэнси, посмотри, как дрожат! Это ничего, что они все ещё не встречаются, как настоящая пара, это же всего лишь вопрос времени, правда? Пустяки же. Ну сущие пустяки.—?Цзянь, ты в порядке? —?Чжэнси все мимо ушей пропускает и даже умудряется перебить Сяо Хой, которая так самозабвенно распиналась последние полчаса. Цзянь уже всю ее жизнь задом наперед может пересказать во всех деталях, со всеми подробностями, всех ее коллег перечислить, их предпочтения в еде и всех их питомцев поимённо.Везёт Чжэнси на болтливых. Цзянь попиздеть любит. Сяо Хой тоже. Таких к Чжаню как магнитом тянет. Все пиздят, а Чжэнси молчит. Сегодня Цзянь тоже решил помолчать.Иногда помолчать полезным бывает. Особенно, когда так много сказать хочется. Ему. Ей. Всему миру. Поэтому Цзянь не отвечает. Утвердительно качает головой и улыбается, склоняя голову на бок, чтобы челка светлая лицо закрыла, чтобы Чжань не заметил, что улыбка эта глаз не коснулась. Там холод собачий, если Цзянь такими глазами на Чжаня смотреть будет?— тот простынет, обморозится. Кто ж его отогреет потом? Цзянь-то и рад бы, да не сможет.Цзянь отворачивается к окну, пальцем по стеклу возит, сам не замечая, что рисует.Просто возит.Просто буквы.Просто Ч+Ц.Равно…Смотрит на мазню свою дрожащими пальцами выведенную, сглатывает шумно, воздухом давится и тот булыжником в лёгкие валится. Царапает, тяжестью давит. Цзянь рукой эти буквы накрывает. Стекло холодное. Буквы теплые. Тают под рукой, плывут, испариной стекают вниз. И Цзянь тоже куда-то вниз, только гораздо дальше. Потому что, если со стекла можно их стереть, то с костей своих сбить, из сердца выжечь, из мозга выплавить?— невозможно. В Цзяне ведь куда не глянь?— всё о Чжэнси. Все воспоминания, разговоры, мысли-мысли-мысли. Вся жизнь о нем.Цзянь в порядке.Цзянь, ты в порядке? Вопрос простой, а ответ на него дохуя сложный. Долгий-долгий?— длинною в жизнь помноженную на двоих.Жизнь решила, что с Цзяня хватит и сейчас, взяв в руки калькулятор, карандаш и устроившись поудобнее над учебником по математике, старательно делит. Умножение уже прошла, настало время делить научиться. Цзянь просто под руку попался, она не специально. На ком-то ведь учиться нужно.Цзянь в порядке.Коробку потяжелее выбирает, когда уже приехали к месту, куда перебралась Сяо Хой и идёт первым, чтобы почти что настоящей паре не мешать.Жизнь, видимо, решила ещё повторить умножение и сейчас множит их. Может наконец от Цзяня отстанет. Ему уже остопиздило умножаться, делиться, разбиваться в фарш, разъёбываться о надежды и блядски привлекательные мечты.Ему бы уехать далеко-далеко. На другую планету. В другую галактику. В другую реальность, где он дышать сможет.С Чжэнси рядом дышать почти невозможно?— ненадышаться им. С Чжэнси рядом только задыхаться от невысказанных и подыхать от неразделённой. С Чжэнси рядом так хорошо и так больно, что Цзянь теперь не уверен, что сможет иначе. Потому что ?хорошо? теперь равно ?больно?. Ебаная математика.Но Цзянь в порядке.Коробок много, но с каждой новой Цзянь выносит и немного себя. С первого на пятый по ступеням, потому что лифты пассажирские, узкие, в них мало что поместится. Потому в лифте Сяо Хой, заботливо убирающая с лица Чжэнси челку. И Цзяню места там нет. Потому что там они умножаются, а его все делят, делят, делят?— скоро ничего не останется и Цзянь уйдет в минус.Если на чистоту, вот совсем-совсем честно, Цзянь начинает себя ненавидеть. Никогда он себя слабаком не считал, не пасовал перед трудностями, улыбался им в лицо искристо, солнечно. Ломал, прошибал, глотки рвал этим трудностям с той же улыбкой.А сейчас глотку хочется разорвать Сяо Хой. Руки аккуратно по суставам разобрать, трахею вскрыть?— чтобы ни звука больше. Он уже ненавидел ее когда-то. Решил, что больше так не будет, топор войны зарыл, но как известно, с зарыванием у Цзяня плохо. Любовь свою клятую закрывал?— так та вылезла из-под земли грязная, в рванном тряпье, сама вся рваная, почти наизнанку вывернутая. Но ещё живая.Цзянь убивать не умеет, хоть и убивал. С людьми ведь как?— один выстрел и дело с концом. Ему пришлось. Оказался не в том месте, не в то время, не на той боевой операции. Где обстоятельства поворачиваются к тебе задом и предоставляют всего два варианта, а на раздумья меньше секунды. Либо убьешь ты, либо убьют тебя. Пожалуй, сейчас он и сам бы на пулю-другую напоролся. Но тогда выбрал жизнь. А жизнь выбрала его убивать.Уже другими пулями, раз под свинцовые лезть отказался. Цзянь тогда не сожалел, сейчас тоже. Его даже к награде приставили, премию вручили, только ещё фото оставалось на всеобщее обозрение выставить?— народный герой. Спас заложников. Плохо парня нашпиговал под завязку свинцом горячим.Убил он тогда в первый и в последний раз. Надеется, что в последний. Потому что у всех есть лимит терпения и его подходит к концу. Вот-вот рванёт. И когда великий взрыв все же случится, лучше ему быть одному. Потому что улыбка осыпется, искры потухнут, солнце поглотит черная дыра и будет тьма. Бесконечная, вязкая, пустая тьма.Тьма с ним почти случилась, когда осознание пришло?— действительно же убил. Человека. Живого. Который из крови и плоти, что шматами пол похерила. Он сам почти в эту тьму сиганул, если бы крепкая рука его не схватила и не выдернула, не отдала Цзяня на освежевание. Эта рука тысячи раз спасала от сраных обстоятельств, от обрывов, от тьмы, от чужих рук, от самого себя.Сейчас, вполне возможно, эта рука начнет держать кого-то другого. Кого спасать не нужно. С кем расслабиться можно. В кого влюбиться можно. С кем семья, дети, обычная жизнь. Счастливая. Жизнь постоянно умножающая.Цзянь в тысячный раз убеждает себя, что поступил правильно, когда усаживается за стол перед дымящейся чашкой с чаем. Сяо Хой все воркует, благодарит, радостно рассказывает о том, как они с ребятами с работы собираются на выходные выбраться на горячие источники. Классно же, зима же, а там вода?— кипяток. Там людей сейчас не много, там красотища.Правильно Цзянь поступил. Чжэнси заслуживает горячих источников, любящей его Сяо Хой, семьи заслуживает и счастья. Ну или хотя бы выбора. А Цзянь просто рядом останется. Истекать кровью будет, страдать, снова и снова умирать каждый день, выворачиваться, ломаться, подыхать. Он сам себя на этот ад обрёк. Он на него согласен.Цзянь будет любить за двоих. А Чжэнси будет счастлив за двоих. Все равноценно. И не важно, что с кем-то другим. Улыбаться будет для кого-то другого. Заботиться будет о ком-то другом. Жить будет для кого-то другого.А Цзянь жить будет только для Чжэнси. Всегда так жил. По-другому не умеет и не научится.Цзянь в порядке…Сяо Хой присела рядом с Чжанем. Близко-близко. Наверное, он тепло ее тела чувствует, наверное, они ногами сейчас соприкасаются. Наверное, это в порядке вещей?— сидеть вот так близко с кем-то.Цзянь отводит взгляд, впаивает его в чашку, там ведь чаинки разворачиваются, расплетаются, тонут. Это же неебически интересно, ничего интереснее этих чаинок на всём белом свете не найдёшь. Цзянь тоже не против утопиться, как эти чаинки.Он бы руки погрел о чашку, да только те дрожат страшно. И дрожь эта настоящим землетрясением ощущается?— внутри все тектоническими плитами расходится, лавой топит жгучей, ревностью. Но это же так не важно, да? Важно, что Чжаня будет греть что-то?— кто-то?— кроме сраного чая.Что Цзянь подыхает прямо сейчас не важно, правда? Так не важно, что Цзянь всё ещё хочется утопиться. И его топит той ревностной лавой изнутри.ЦзяньвебаномпорядкеЛучше и быть не может. Цзяню заебись. Заебись как хуево, но это совсем не важно. Потому что хуево это для него норма. Цзяню бы уехать. Далеко-далеко. На другую планету. В другую галактику. В другую реальность, где он дышать сможет.—?Цзянь, давай уедем? —?тихо на ухо, шепотом рвущим все жилы к хуям?— Цзянь обмякнет вот-вот и повалился на пол пустой тряпичной куклой.Он не заметил, как Сяо Хой стихла, упорхнула куда-то, возможно в ванную, ведь там вода о раковину хлещет. Нет ее здесь. Зато есть руки Чжэнси на его плечах. Тёплые-тёплые, тяжестью приятной ложащиеся. Цзянь головой вертит и понять не может почему все вдруг такое живое, такое цветное стало. Чашка на столе не серая вовсе оказывается, а оранжевая, как апельсин. Кафельная кладка над плитой мягко-золотистая, а не ухабисто-белая. Ситцевые шторы у аккуратного окна с перламутровым отливом. И стол, оказывается, бежевый. И Цзянь, оказывается, все ещё живой. Все ещё в порядке.—?Куда? —?ломанным шепотом спрашивает, а сам впитывает в себя то тепло и тяжесть. Жадно.Цзянь жадина. Всегда жадиной был, а сейчас тем более. Он хочет всё в себя впитать, до последней капли, все вдохи и выдохи, все взгляды светло-серых глаз, все редкие, но предельно искренние улыбки, смех его, голос его, всего его целиком. Ни с кем не поделится. Никому не даст, хоть и права на это не имеет. Но хотябы на секунду, вот сейчас, на одну ебучую секунду?— никому не отдаст.Вода в ванной затихает. Весь мир затихает, не слышно, даже собственных мыслей. Потому что все, во что Цзянь вслушивается?— это Чжэнси. Вдох-выдох. Так оглушительно успокаивающе.Цзянь точно знает?— это счастьем зовут. У счастья взгляд всегда серьезный. У счастья руки тёплые-тёплые. У счастья голос суровый, но слова всегда мягкие.Счастье говорит:—?Не знаю. Далеко.***Цзянь садится на горячий капот, не в силах оторвать взгляда от целого города, который сейчас под ними. Такой маленький весь светящийся, словно под ноги скинули новогоднюю гирлянду, растрепали ее немного, да так и оставили. Морозный воздух сушит глотку и Цзянь даже немного жалеет, что к чаю у Сяо Хой так и не притронулся.Цзянь будто оказался в другой вселенной и дышать тут можно вполне сносно. И он дышит. Пахнет зимой. Пахнет свежим снегом, словно арктическим?— чистым-чистым. А ещё пахнет счастьем. Пахнет Чжэнси.—?Зачем мы сюда приехали? Нет, я конечно не против поморозить задницу в таком прекрасном месте, весь город как на ладони, я отсюда даже твой дом смогу найти. А ещё небо тут красивое, будь лето, мы наверное и звёзды бы увидели. —?Цзянь задирает голову и небо разглядывает. Красивое. Рядом с Чжэнси вообще всё красивым становится. Живым.—?Ты сам сказал, что хочешь уехать. —?Чжэнси спокойно пожимает плечами и тоже в небо смотрит, привалившись к Цзяню плечом.И Цзяню только кажется, но -3 сейчас ощущаются как +20. Мороз больше не покалывает пальцы, не раздирает глотку. С этим теплом никакие пиздатые горячие источники не сравнятся, никакие батареи, никакие полыхающие огнива.Вообще ничто не сравнится.—?Я же молчал весь день! —?Цзянь усмехается.Легко так. Почти радостно. Почти с возмущением. Потому что это действительно возмутительно?— быть таким проницательным, как Чжань. Чертовски возмутительно так хорошо, его, Цзяня, знать. Возмутительно быть таким убийственно серьезным и тащить Цзяня в ебеня, хотя завтра на работу рано, завтра дел много, на улице холод собачий, дороги заметены, а сегодня они оба устали очень.Возмутительно. Восхитительно. Невероятно.—?Не в слух, дубина. —?говорит беззлобно, а потом отвешивает ему подзатыльник. Но руку не убирает, зависает пальцами в волосах, голову по привычке массирует.От таких привычек Чжэнси, Цзянь натурально дурнеет. Он в каждую такую привычку по-особенному влюблен. Он каждой такой привычке молиться готов и памятники, алтари воздвигать. Уже воздвиг внутри себя. Уже молится. Уже боготворит.—?Чжань Чжэнси! Прекрати читать мои мысли, а если я о чем-то непристойном думаю? Вдруг я грязный извращенец, который любит разные странные штуки! —?Цзянь не удерживается, срываясь в звонкий смех, пихает локтем пошатнувшегося Чжэнси в бок.Оказывается, смех это снова легко и так поразительно просто. Оказывается, Цзянь всё ещё может искренне и по-настоящему.—?А ты и есть грязный извращенец, который любит разные странные штуки. Только извращенцы едят фисташковое мороженное с сырными чипсами. —?фыркает Чжэнси и Цзянь не может удержаться.Никогда не мог. Смотрит на его улыбку?— чуть поднятые уголки губ. Кто-то другой может и не заметил бы, но не Цзянь. Цзянь смотрит-смотрит-смотрит. Не может насмотреться, никогда, блядь, не насмотрится. Он жадина. Ему всегда мало. У него зависимость. Потому что такой улыбкой пожары внутренние тушат. Такой улыбкой вековые льды топят.Такой улыбкой исцеляют.—?Это не самое странное из того, что было в моем рту. —?задумчиво говорит Цзянь.—?Цзянь, бля… —?Чжэнси отнимает руку от его волос и снова становится серьёзным.Цзянь никогда не знал меры. В словах по крайней мере. Снова тишина. Снова что-то внутри тяжелеет, слипается в гнилые комья и Цзяню хочется выхаркать их раз и навсегда. Но так не работает. Так не бывает, чтобы раз и навсегда. Своё ?раз и навсегда? Цзянь проебал. Он его уже потратил на Чжэнси.Потому что Цзянь в Чжэнси уже давно ?раз и навсегда?.Поэтому он отхаркивает гнилое липкое словами, выходящими облачками пара:—?Почему ты не ответишь ей? —?хрипло и тихо, потому что узнать ответ в миллиарды раз страшнее, чем задавать вопрос.—?Сяо Хой? —?Чжэнси хмурится, словно вообще забыл о её существовании. —?Я ей уже сказал, что мне не нужны отношения. Она меня, видимо, совсем не слушает.Цзянь замирает. Цзянь падает. Не знает куда?— только бы успеть ухватиться. Дышать не может, потому что это будет настолько шумно и отчаянно, что он с собой потянет и Чжаня. Он не знает что думать, не знает как реагировать, что сказать. Потому что если не эта Сяо Хой, то в мире ходят ещё тысячи таких же. Потому что влюбиться в Чжэнси плёвое дело?— Цзянь сам проверил. Цзянь в этом эксперт. Глубокий вдох. Выдох. Плечо Чжэнси всё ещё упирается в его собственное и похоже только это не даёт ему свалиться замертво.—?Почему ты не хочешь? —?Цзянь решает добить себя сам. И это гораздо больнее, чем если бы это сделал Чжэнси. Цзянь давится подступающей нервной тошнотой. Хорошо, что чай не пил. Иначе выблевал бы его сейчас прямо под ноги.—?Это не мое. —?спокойно отзывается Чжэнси.В нем стальная уверенность. Её не пробить ничем. Её не разрушить, не снести, не выкорчевать.—?Знаешь, Сиси. Это ведь нормально, встречаться с кем-нибудь. Нормальные отношения, любовь, все эти бабочки в животе, семья. Знать, что тебя любят и ещё сильнее любить в ответ. —?Цзянь теряется, смотрит напряжённо на город, что на неаккуратно сброшенную с ёлки гирлянду похож. Губы кусает.В нем самом такой уверенности нет. Никогда не было и единственное в чем Цзянь всегда на всю сотню из десяти, был уверен?— любовь к Чжэнси. Даже сейчас, когда он сказал все это?— он не уверен.—?У меня уже есть семья.Цзянь думал, что та уверенность, которую он слышал секунды назад самая стойкая и прочная. Но та, что услышал сейчас?— в бесконечность, во все мыслимые и немыслимые бесконечности сильнее.Цзянь оглушен. В ушах звенит блядской надеждой и накрывает ей окончательно, до сбоя в пульсе, до сверхновых с каждым ударом сердца, до щемящей нежности, когда он чувствует, как Чжэнси берет его за руку, переплетая пальцы.Цзянь впервые в жизни действительно в порядке.