Хочу (1/1)

Шань устало трёт глаза, Чонг совсем с катушек слетел после анонимного звонка, в котором сообщили о том, что видели Сянцзян в день ее исчезновения. Красная кепка, бежевая куртка, рядом высокий мужчина во всем черном. Ни примет тебе, ни даже мелкой наводки. Таких вот мужчин в черном полным полно. И этот судя по всему умудрился увести за собой девочку в сторону трассы, как раз там, где собаки неизменно теряли след.Все дело в этих сраных нюансах, которыми обрастает дело и если бы о высоком мужчине сообщили гораздо раньше, может на Сянцзян хоть как-то можно было выйти. Может быть уже была бы дома.Шань слышит, как слева Тянь роется в пачке, доставая сигарету и даже не глядя, уже по привычке сгребает одну, а потом тянет зажигалку сначала к нему, а потом к себе. У всех напарников свои ритуалы. У этих двоих в списке обязательных?— пару раз за день выбесить друг друга до нервного тика, пару раз за день послать Тяня на на хуй, с чем тот, непременно соглашается и даже порой действительно куда-то уходит ненадолго, а если едут куда-то, то с Тяня смольные, с Шаня огонь. Обоих как-то и не парит, что у Шаня своя пачка валяется в кармане, а у Тяня своя пиздатая зажигалка с гравировкой ?Хэ? в бардачке. Просто так заведено у них.Шань тянет густой дым до першения в горле и расслабленно глядит на город. Пожалуй, это один из немногих вечеров, когда их освободили настолько рано. Дочерта непривычно будет сидеть в четырех стенах в одиночку и коротать единственный свободный вечер за уборкой или какое он там себе ещё занятие может придумать.—?Надраться не хочешь? —?спрашивает Тянь, точно без особой надежды и даже голову к нему поворачивает.Шань хмурится, пока обрабатывает вопрос, тех и так в голове слишком много, а тут ещё мажор свои добавляет. И вместо того, чтобы отвечать на свои, он ищет ответ на его. Только вот Шань сегодня заебанный в край, ведь Чонг профессионально умеет выносить мозг, а ещё способен нагружать рутинной работой, от которой Мо воротит больше, чем от сэндвичей с сыром.—?Чё? —?Шань бестолково смаргивает, стряхивая пепел в открытое окно, а лучше бы головой как следует тряхнул, потому что чувствует, что начинает залипать на зажатую меж зубов сигарету, полыхнувшую новым затягом. И зубы у мажора ровные, белые, острые, точно их спецом стачивали, чтобы удобно было перекусывать глотки неугодным. Но Гуаньшань уверен, тот с такими уродился. Акуле?— акульи зубы.—?Выпить у меня. —?Тянь словно понимает, что вопросов с него достаточно и перефразирует, чтобы система анализа данных Гуаньшаня в конец не перегрелась.В последнее время они всегда так: будто знают друг о друге чуть больше положенного, раз могут по взгляду безошибочно определить настроение, порой даже мысли. И Шаня эта нездравая хуйня напрягает. Он мажору не нанимался в друзья?— боже упаси. Тот ему тоже, но это, видимо издержки профессии, связь напарников, которые вместе 24/7?— ведь от Хэ, ебаного, Тяня отдохнуть можно только запершись в туалете?— и ещё очень многое, что Шань может выдать как простейшее оправдание.—?Не хочу. Какого хуя нам вообще пить вдвоем, без тех же Цзяня и Чжэнси? Ещё и у тебя. —?оправданий все меньше, зато нежелание сближаться скоро все мыслимые границы перевалит.В кабинете вместе. На обед вместе. На допрос вместе. По домам, сука, вместе. Ещё и пить вместе без кого-то, кто будет пиздеть с Тянем вместо Шаня? Нет уж. Шань себя знает, он ловит заебы под горючим, контролирует себя плохо, становится непростительно мягким, ведь маски вместе с крышей сносит к хуям, когда кровь мешается с виски даже в малых количествах.—?День рождения хороший повод, я думаю. —?Тянь отводит взгляд, затягивается, и вместе с дымом выдыхает слова. Печальные. Убитые. Почти бесцветные, без привычного нагромождения стали в голосе.Шань совестливый. И за свои слова ему совсем немного, чуть-чуть даже стыдно, потому что в непривычном монотонном не разобрал что-то чертовски важное, что теперь грузом на сердце стелится, а ведь мог бы, если захотел. В дни рождения ходят с улыбками, а не с той хуйней, что Хэ Тянь сегодня весь день из себя выдавливал. В дни рождения получают подарки, а не по башке от начальства. В дни рождения даже на хуй как-то слать не хочется?— нормы приличия даже у Мо существуют. Шань вздыхает, удерживая себя, чтобы не посмотреть в глаза Тяню, потому не хочет он видеть там то, что ему не положено. Не хочет замечать то, что внутри у мажора творится, потому что почти физических ощущений от напрягшегося Хэ, ему вполне достаточно.Достаточно и того, что он знает, что Тянь таким образом не выпить ему предлагает, а просто вдвоём переждать этот день, потому что в одиночку уже никак.Помогать ему вот так втихомолку справляться со своими демонами тоже уже как ритуал. Болезненный, скользкий, необходимый. Шань ещё ни разу не спрашивал что за херня с мажором творится, что его мучает настолько, что до приступа панической атаки того отделят странный миллиметр.И этим миллиметром, обычно оказывается сам Шань.И когда Тянь доходит до кондиции, а Шань просто не может этого не заметить, потому что на эту хуйню уже натаскан, как сторожевой пёс, он просто не оставляет Хэ одного. А ещё, кажется, Тяню становится лучше, когда его не просто хватают за руку, а выводят круги на тыльной стороне ладони. Шань просто знает. Потому что любые другие геометрические Тяню не подходят, он сам весь из острых углов да рваных выбоин состоит. Всему нужен баланс, вот Шань и хуярит круги на грубой иссушенной климатом коже, когда Тянь валится в бездну, за руку его держит крепко-крепко, точно бездна эта вполне реальна и способна мажора в один шумный глоток поглотить. Шань просто рядом. Шань просто…—?Чё бля? Хули не сказал никому? —?злится и чувствует, как скулы обжигает красным, как кровь кипит, а на мудака этого хорошенько наорать хочется и выматерить.Потому что нельзя так в день рождения. Потому что ему, Шаню, уж мог бы и раньше сказать. Он явно бы не стал того рожей в торт макать, а тем уж более горланить песни?— нахуй надо, Шаню давно не пятнадцать. Пожалуй, он бы раскошелился на обед, не слишком дорогой, нихуя не праздничный, зато от души.Сейчас приходится платить вдвойне, потому что ему суждено раскошелиться на целый свободный вечер.—?Чтобы Цзянь И, к примеру, не вздумал обляпать меня тортом или петь дурацкую детсадовскую песню, а потом не дёргал за уши? —?усмехается горько, словно ему никогда такой хуйни и не устраивали, он просто в фильмах ее подсмотрел. А ещё будто подсмотрел мысли Шаня. —?Не знаю. Не люблю этот день, поэтому и хочется упиться.Шань не хочет, сука, но все равно улавливает, как от Тяня валит густым мраком. Непривычным, не тем, с которым Шань уже научился жить и даже взаимодействовать. У этого оттенок новый, новый уровень на порядок выше всех остальных. От этого даже дышать трудно и он ловит носом воздух с улицы, что лицо царапает холодом.Шань тоже не знает. Не знает как себя вести, потому что с притихшим Тянем становится не по себе. Становится стрёмно до пересохшей глотки. Лучше бы подколол, подъебал в своей мразной манере, лыбу паскудно растянул, чем высверливал мертвым взглядом дорогу с разметкой.—?Заверни в переулок, там на углу магазин. Я виски возьму.***Шань нихрена не боится. У Шаня конкретный сдвиг на страхах и фобиях, у Шаня патология, ведь эти страхи он в рот ебал день от дня. А они его попеременно в кошмарах, в чем он даже себе не признается. Дохуя же сильный, дохуя же мужик со стальными яйцами, которые хер кто проломит. Но от чего-то, когда он оказывается в огромной, сука, в исполинской?— по сравнению со своей крошечной вшивой квартиренкой?— студии Тяня, становится не по себе. Дома у Тяня?— он не уверен, что в этом вообще жить можно?— как в параллельной реальности. Шань в таких местах совсем никогда не был. Тут даже стены, кажется, по акульи скалятся, в стиле Хэ, ебаного, Тяня. В панорамных окнах город как на ладони, слепит миллионом сигнальных огней, что сквозь сумерки красным да жёлтым. Шань невольно думает, что если вспороть лёгкие, вид будет похожий.Тянь непривычно тихий, заходит следом, приваливаясь плечом к стене, стягивает ботинки с которых грязь комьями, Шань бы позлорадствовал, да настроение в этом месте совсем не то. Тут пахнет деревом и кожей, а ещё паскудным одиночеством. Рыжий принюхивается, ведя головой влево?— ну точно говорит, одиночеством. Он этот запах узнает из тысячи тысяч, потому что самому Шаню он уже под кожу въелся.Сгружает на стол распиздатый, строгий, всю алкашку, что успел ухватить в магазине и не знает куда себя деть. Места тут много, а садиться некуда. На дизайнерском диване нихуя не расслабишься, только задницей возить по нему будешь, чтобы усесться хоть сколько-нибудь удобно.Половину студии словно прожрало остекление с потолка до пола. Шаня даже пронимает любопытство, каково это?— в аквариуме жить. И не то, чтобы Хэ Тяня тут мог кто-то увидеть, это фактически невозможно. Разве что птицы, которым до пизды, что там мажоры в своих аквариумах делают. А ещё от чего-то интересно, как бы Тянь на его рухлядь отреагировал. Стены там жмут будь здоров. Потолки тоже. Там вообще все жмёт и теснит.Шань не уверен первый ли он, кого Тянь сюда тащит. Но кажется, эти пустые стены никого кроме Тяня и его одиночества не видели. И всё тут смотрится дохуя выхолощенным, с пиздатыми дизайнерскими решениями, а Шань видит только развалины, к которым очень подходит разваливающийся Тянь.Выталкивая все эти дебильные мысли прочь, Шань подходит к холодильнику, пока Тянь откупоривает спиртное, словно тот ждал этого момента весь ебаный день. Или всю ебаную жизнь. Шань прирастает к полу на пару секунд, вглядываясь в пустоту в холодильнике. Да что за поебень? Все тут пустое, что-ли?—?Совсем дома не жрешь? —?раздражённо хлопает дверцей, все-таки роется в шкафу?— и когда только успел в Цзяня превратиться?— в поисках стаканов.—?Ты ещё этому удивляешься? —?Тянь смешливо припониднимает брови, даже уголки губ вверх тянет, а в глазах, как и в холодильнике, как и в студиии, как и во всем, кажется, что окружает мажора?— пустота.Ни намека на смешливость, которую тот старательно изображает. С другим бы проканало?— с Шанем нет. Тянь это понимает, поэтому передёргивает плечами, мол: ?не доебывай и без тебя паршиво?.—?Резонно. Ты же отбитый, чего это я. —?Шань слушается?— не доебывает. Ведь кажется, стоит немного надавить, как Хэ Тянь трещинами пойдет и на пол осыпется. Кому потом это дерьмо убирать, если из двоих тут останется только один с повышенным чувством ответственности?—?Если ты голоден, я закажу еду. —?Тянь уже щёлкает блокировкой телефона, набирает сраным виброоткликом, когда Шань звонко ставит перед ним стаканы и втихомолку льет виски. Тянь расценивает правильно. Расценивает как ?нет?.Пьют молча, Тянь на диване, Шань на полу, потому что к такой пиздатой мебели Рыжий не привык. С каждым глотком гортань обжигает все мягче, в глазах мутнеет быстрее и стены уже не кажутся скалящимися гигантами. С каждым глотком плечи Тяня расслабляются. Шань не видит?— спиной чувствует. Научился чувствовать и распознавать, точно только на волну мажора и настроен.В мозгу даже не каша?— муть. Темноту приятно режут огни далёкой улицы на двадцать пять этажей ниже.—?У тебя тут кто-нибудь есть? —?Шань разбивает тишину первым, ошалело смаргивает и исправляется. —?Из родственников.—?Нет. Понял, что чем я от них дальше, тем лучше между нами отношения.—?И в каких отношениях вы сейчас? —?Шань доверчиво откидывает голову на диван, пялит в потолок белый, без трещин, все ещё пустой и слышит, как Тянь шуршит одеждой, смещается.Сглатывает шумно?— мажор слишком близко, навис сверху, царапая взглядом редкие веснушки, будто пытаясь отыскать что-то в лице Шаня. Что-то, что ещё не видел. В его взгляде на секунду проскальзывает то, за что Шань помутненным сознанием зацепиться не успевает, зато плотно цепляется за выступы острых ключиц и совершенно голый торс. Когда раздеться-то успел, сраный ты ублюдок? Смотрит с непониманием, непроизвольно облизывая губы, сметая с них резкую горечь.Отмирает Шань, только когда Хэ хрипло произносит:—?Ни в каких. Это лучше, чем было. —?мажор почти валится с дивана на пол, устраиваясь рядом. Так, сука, грациозно, что за эту нелепицу хочется выставить 100 из 10. Даже когда Хэ Тянь проебывается, делает это как-то по-особенному?— на высший балл, по высшему разряду.Когда проебывается Шань, все идёт по пизде. И проебывается он прямо сейчас, потому что безбожно концентрируется на мглистых глазах, в которых жизни теперь на пол-литра вылаканного виски больше. Тянь близко. Слишком близко. Шань дышит его пряными выдохами, дышит озоном, дышит взмокшей от душняка кожей.Шань задыхается.У Шаня мозг окончательно вывих словил, потому что ему думается: ?красивый?. Думается: ?хочу?.Тянь только усугубляет его паскудное ?хочу? внимательным взглядом, прошибающим душу, воротящим в ней все, превращающим в фарш.Как же стрёмно, бля. Стрёмно что согласился, что приехал, что виски сам выбрал, что абсолютно невозможно не залипать перманентно на влажные от всё того же виски губы.Хуже всего этого?— Тянь тоже залипает на нём. Где конкретно?— Шань сказать не может, потому что взгляд все ещё уебисто магнитит к зубастой пасти.Шаня прошибает крупной дрожью, потому что ?хочу? переходит в непробиваемое стойкое ?нужно?, что берёт за глотку и волоком тащит ещё ближе к Хэ, ебаному, Тяню.Шань уже хуево соображает, потому что мозг оплавляется, стекает по извилинам воском и блядским непрекращающимся хочу-хочу-хочу-хочу-блядь-хочу.Он подлетает, как ошпаренный и съебывает подальше от Тяня, поближе к окнам, к городу, к реальности, о которую цепкое ?хочу? никак не разбивается. Лбом вшатывается в ледяное остекление, которое от лихорадящего тела тут же запотевает и покрывается матовой испариной.Думает: ?пиздец?Думает: ?пиздец как хочу?Да ёб твою мать!Шань пытается отвлечься на огни внизу, на километровую пробку, на сигналы, которые плотные стеклопакеты не пропускают, на ветер, который гоняет слетающие с чернильного неба, хлопья снега, больше похожие на шматы мыльной пены, на жизнь там, внизу. Получается только ощутить крепкий стояк внизу у себя, которым тоже хочется прижаться к ледяному, чтобы схлынуло.А в голове все так же долбит: ?Адски хочу?—?Красивый вид. —?затылок обжигает спертым дыханием, а Шань дёргается от неожиданности, не понимая, как Тянь смог так незаметно подкрасться. Ебаный ниндзя.?— Ага. —?Шань на город не смотрит, потому что опять зачем-то поворачивается и вмазывается, впитывает в себя бледную кожу, под который проступают стальные мышцы.И красивый вид нихуя к городу не относится. То, что перед ним гораздо интереснее.Да ссссука…Это до пизды странно. Все, что происходит тут до пизды странно. Все, что касается Хэ Тяня до пизды, сука, странно. Потому что от такой концентрированной блядской похоти, Шань не загибался ещё ни перед кем.Залитый вискарем взгляд мажет по шее, где пульсирует яремная, по плечу, до шрама затянутого фактурной резью. Виснет на нем. Пулевое можно потрогать, можно прочувствовать?— остальные, внутренние шрамы Тянь ему не покажет. Хуежопый?— как Шань и предполагал?— рисунок, кроет шрам черным. В темноте не разобрать что конкретно там нацарапали. Какую-нибудь мажорскую хуйню?— точно.Думает: Нет, ну точно нетДумает: Ты же не ебанутый, Мо ГуаньшаньТы же не…Точно ебанутый, раз на автомате руку тянет к шраму от прямого выстрела. Закусывает от напряжения губу и еле касаясь проводит большим пальцем по глянцу вздувшегося. Там кожа чуть нежнее, зарубцевавшаяся, затянувшая рану снаружи, а вот на счёт внутри Шань не уверен. Сам весь в шрамах, где внутренних в тысячи раз больше наружных.Пульс взбесился в аритмию, где на два быстрых удара приходится один пропущенный. Шрам под кончиками пальцев становится ощутимее, ведь незаметно даже для себя, Шань врезается в него уже мертвой хваткой. Под пальцами горит, пульсирует и чей это, блядь, пульс, Шань не ответит?— свой уже в ушах долбит, сбивает координацию, чужой?— вклинивается в собственное тело откликом.Рецепторы в абсолютный плюс, сознание в абсолютный минус. Шань вообще привык возводить все в блядский абсолют.Самоконтроль коротнуло. По оголенным нервам проносится болезненно-сладкий импульс, который впечатывает Шаня в Хэ так резко, что он и сам толком не понимает что происходит. Осознает себя только когда получает в ответ на свой кусачий поцелуй, не стальной удар кулаком в морду, не ?в край ахуел??, не даже сильный тычок в грудь, а такой же кусачий, настырный, горячий-горячий-горячий.Вот же блядьТеперь Гуаньшаня впечатывает сам Тянь, жмёт собой плотно, в остекление, что заходится вибрацией от гулкого удара. Так, что кости в хруст и в крошево. Так, что ноги еле держат и если бы Тянь не вжимал его всем весом, точно бы скатился вниз. Спину до пизды приятно холодит, а Шаню кажется, что он вот-вот проломит стекло, сорвётся и въебётся с двадцать пятого этажа в асфальт.И это конец, финиш, следующая остановка?— адТяня не остановить, Шаня тем болееШаню и не хочется этого останавливатьНа языке оседает соль от пряной кожи и какой-то пиздатый аромат геля для душа или чем там ещё мажор пользуется. И это переёбывает хуже прямого нокаута.Шань останавливается. У Шаня взгляд расфокусированный, пьяный и да, блядь, да, переёбанный. У Тяня концентрированный, голодный, осатанелый. У Шаня от этого взгляда внутри все схватывает сталью и кипятком.У Тяня стоит, у Шаня тем болееШань не позволит этому остановитьсяБлядьТянь понял, облизнул губы бесконтрольно, продавил кончиком языка клык и растянул жадный оскал, от которого на один быстрый удар три пропущенных. От которого кислород в лёгких сгорает к чертовой матери, полонит те едким дымом?— не прокашляться.—?Две секунды на раздумья, два варианта: ты говоришь, что это ошибка, мы продолжаем пить и забываем о том, что случилось, или… —?Тянь говорит ровно, но сбитое дыхание ебашит под ребрами и отдается гулкими ударами в грудину Шаня.Хэ развязно ведёт распластанным языком от ключицы, по нервно дернувшемуся кадыку, мокро по челюсти, до самого, уха, куда жарко выдыхает низким рыком:—?Я тебя трахну. —?отстраняется и самодовольно ухмыляется, впиваясь пристальным взглядом в глаза с пьяным янтарем, где зрачок подпирает радужку. —?Время пошло.—?Иди-ка ты на хуй. —?зло выплевывает Шань, и набрасывается, темные волосы на загривке оттягивает; кусает, слизывает блядскую ухмылку, яростно клацает зубами в желании нахуй эти губы прокусить, но позволяет себе только толкнуть язык в рот. Слизистую палит миндальным послевкусием виски вперемешку с шоколадным табаком; палит удушливыми вдохами и хриплыми выдохами через раз, палит полустонами Тяня.Ноль быстрых ударов на все пропущенныеЧужие руки с садистским наслаждением, медленно ползут по торсу, впаиваются в напряжённые мышцы, сходятся большими пальцами на косых, у самого паха и остервенело давят, отчего Шань почти разрывает поцелуй.Почти подыхает от концентрированного кайфаШань перехватывает руки. По предплечьям так же комканно ладонями проводит и задыхается от рельефа вздутых вен. Тут он ещё никогда не трогал. Тут напряжение в 220 и давление в венах ровно такое же. Кажется, вскроешь одну?— вся кипящая кровь напором стекла выбьет или затопит аквариум алой бурлящей.Шань почти не против ею захлебнутьсяТянь отдирает его от остекления, перехватывая под ягодицами, вынуждая руками зацепиться за плечи, ногами за поясницу. Кусает, вдалбливается языком в рот, точно показывает как сейчас Шаня охуенно трахать будут. Шаню бы возмутиться, врезать по мажорской роже, на хуй снова послать?— ног у него что-ли нет, чтобы самому дойти? За кого этот уебок Шаня принимает?Шань молчит, терпит, потому что если возмутится и Тянь его на пол сгрузит, он там так и останется, ведь ноги ватные, их косит, от этого языка во рту, от острых кромок зубов, которыми Шань сам ранится. Намеренно. От запаха, виски, озона, влажной кожи, терпкого табака.От самого Тяня его натурально косит.Замирает на целую, сука, вечность, когда Тянь без предупреждения падает на кровать, на Шаня?— врезается немалым весом, давит, тяжело дышит и смотрит. Смотрит-смотрит-смотрит. Радужки уже не видно, только черный зрачок, который топит в себе, заставляет захлёбываться тем, что Шань там видит. Животным желанием, блядски похотливым, урывистым, убийственным. От этих глаз с хищным прищуром нутро разрывает тягучим сладким, там, кажется, вспороли пузырь с липкой горячей карамелью внутри.Там пиздецТянь впервые за день выглядит живымРуки на бедрах цепляют футболку, стаскивая ее до грудины, продавливают пресс сильнее, чем требуется дергают ненужную тряпку вверх. Шань трудно соображает и только со второго уже более выразительного рывка, приподнимается, избавляясь от нее. Футболка летит на пол.Дыхание стопорится, становится изломанным, когда Тянь в открытую разглядывает тело под ним, наклоняется ниже, вылизывает шею, выжигает ее сиплым выдохами. Тишину режет оглушительным треском молнии на джинсах?— Тянь силы не рассчитал, выдрал с корнем язычок, который тут же швырнул к футболке.Тянь ублюдок. У Тяня руки горячие. У Тяня взгляд чуть больше, чем безумный. Тянь знает что делает, ведь, сцепляет зубы на мочке уха, как раз там, где фантомной болью отдается давний прокол сраной иглой. Тянь пользуется тем, что Шань отбрыкивается и тащит джинсы с остальным ненужным тряпьём прочь.—?Малыш Мо. —?проводит средним и указательным по губам, точно извиняясь за недавнее и глядит с напряжной концентрацией, о которую Шань убиться готов. Продавливает, толкает пальцы в рот, прихватывает ими язык, вынуждает, выбора не оставляет, заставляет Шаня вылизать их начисто, врезается короткими ногтями в глотку до рвотных позывов. До хлесткого удара от распаленного Шаня, который еле удержался, только бы не прописать локтем в нос.—?Не нарывайся, бля! —?шипит Рыжий,?— совсем уже оху…Шань не успевает договорить, не успевает уследить за мыслью, которую не то, что закончить не смог?— все мысли разом вымыло, смело убюдскими пальцами, проникающими внутрь на фалангу. У него темень перед глазами на пару секунд, а когда Шаня швыряет в реальность на месте темноты паскудно ухмыляющийся Тянь, близко-близко, который вторую руку тянет к напряжённому члену. Обхватывает крепко, до искр из глаз, втирает смазку большим пальцем и снова усмехается.У Шаня диссонанс, Шаня рвёт на двое, он не знает где чувствовать, как чувствовать. Где приятнее, где больнее, где лучше, потому чтохорошо определенно везде.Он требовательно толкается вперёд, чтобы Тянь начал уже шевелиться. Чужая рука плотным кольцом на члене куда лучше своей правой. Разряды тока проносятся от головки прямиком к низу живота, пальцы все глубже, а Шань почти на грани, втупую кусает губы, только бы не попросить ещё, глубже, сильнее, уже можно, уже хочется, ещё-ещё-ещё.БлядьПара размашистых движений от основания к самой головке и снова большой палец мажет смазку, зажимая уздечку сильнее. Пальцы входят куда свободнее, задевают простату, заставляя Шаня урывисто хватать воздух ртом. Стоит ему только поднять глаза на Тяня, как он тут же проваливается, снова выпадая из реальности.Потому что понимает, что Тянь взгляда от него не отводил.Смотрел-смотрел-смотрел, наблюдал, изучал реакцию Шаня, меняя угол, под которым входят пальцы и довольно скалился, когда тот выгибался дугой.Скалится и сейчас, когда сметает руку с члена, скалится, когда подносит большой палец с глянцем смазки к губам и порочно слизывает и Шань, господи-боже…Шаня въебывает, вмазывает, у Шаня ебаная асистолия уже полчаса как.У Шаня гул в ушах от бу?хающей крови, Шаня колотит. Шань проваливается в прострацию, где есть только клокочущее дыхание, сбивающееся комьями в пересушенной глотке. Где-то на фоне откупоривается с щелчком смазка, пальцев в себе Шань больше не чувствует и недовольно хмурит брови. Где-то на фоне горячую плоть обдает холодным гелем с хуежопым запахом фруктов?— какая чушь, блядь. Где-то на фоне рвется упаковка презерватива.И уже вполне себе реально, нихуя не на фоне, чувствует, приставленную горячую, блядь, иррационально горячую, головку у входа. Вдыхает, задерживает кислород в лёгких.Расслабиться-расслабиться-расслабитьсяДавление вклинивается, раздирает, проникает, стопорится, как только головка входит. Шань дышит. Часто. Громко. Хрипло. С зажмуренными глазами. Вдох-выдох. Вдох-выдох.БлядьШань вздрагивает, когда Тянь подаётся чуть вперёд, но тут же останавливается. Шань стискивает зубы, чтобы ни один паскудный стон, ни всхлип, ни вздох болезненно-облегченный не выдать и плавится, потому что руки Тяня хуже адского пламени. Сминают кожу до черных дыр перед глазами, до синяков, до боли ноющей, блядски приятной. И тут же словно успокаивают мягкими прикосновениями все там же?— по всему, сука, телу.Блядь—?Я поторопился? —?надтреснутый низкий шепот в приоткрытые губы, ввинчивается электрическим разрядом.От него Шаня подкашивает дрожью, но Тянь?— проницательный ублюдок?— тут же врезается в бедра крепкими пальцами, подтаскивая их вверх. Вгрызается в плечо острыми зубами и давит стяжкой, точно решил то с мясом выдрать. Шань теряется, не понимает где сейчас больнее и какого хуя от боли его ведёт как последнюю суку.Единственный контроль, который ему ещё кое-как удается удерживать?— стиснутые зубы и упрямое молчание. Никаких звуков, только сбитая в усмерть отдышка. Чужое, такое же конвульсивное дыхание уже у самого уха, что срывается в протяжный хриплый стон.У Шаня рвёт тормоза, стоит только это услышать и почувствовать, как в самоволку непослушное тело насаживается на член, выбивая из мажора лихорадочный, почти удивленный вздох.Выкуси, Хэ ТяньПальцы жмут бедра сильнее, когда Тянь замирает, точно ещё не понял, что вошёл до конца, ублюдское чувство заполненности распирает Шаня до того, что что глаза закатываются.Блядь—?Привык? —?этим шепотом барабанные перепонки рвет, им режет, им протяжной судорогой нутро сводит до помутнения в глазах до ебаного адского пекла в венах, до того, что Шань почти зубы расцепляет, вовремя себя останавливая. Надо по-другому, надо срочно по-другому, потому что иначе голос не сдержит. Уже еле сдерживает. Уже на грани гортанного, развязного. Уже губу кусает и жмёт ее кромками?— больно.Тянь ебаный телепат. Тянь знает что за тупую борьбу Шань сам с собой затеял. Тянь медленно ведёт членом, выходя, точно проверят реакцию Шаня?— снова замирает.Вдох-выдох.Опускается, толкается снова, резко-больно-приятно, а сам размашисто ведет языком по губам да кромкам, хватка которых ослабевает и слетает нахуй.Первый рвущийся стон Тянь слизывает. Замирает.Блядь!Вторым откровенно наслаждается, хищно ввинчивая взгляд в экстазированно-пьяные янтарные глаза.Блядь.На третьем без предупреждения вдалбливает Шаня в туго скрипнувшую кровать. И снова, снова, снова…Блядь-блядь-блядь…Шань цепляет побелевшими пальцами простынь и удивляется даже, что она не из шёлка, а самая обычная, фланелевая, но тут же об этом забывает, обо всем на свете забывает?— даже имя свое назвать не сможет, спроси его кто?— когда Тянь уже не сдерживает себя, выходит почти полностью задевая головкой тугой узел внутри и грубо вгоняет член до пошлого шлепка о мокрую кожу.Блядь-блядь-блядь!И если своего имени он вспомнить не может, нихуя вспомнить не может, то помнит чужое?— оседающее сладким-вяжущим на языке, оседающее внутри рваными поступательными, тяжким дыханием на шее.БлядьХэ ТяньХэ Тянь в глаза смотрит размыто, словно с них пелену этой сранной сегодняшней меланхолии стащили. Там нет больше мрака, там нет мглистой пыли, стали, тяжести. Там только блядский порок за пороком, там пламя в разы хуже адского, в котором даже черти привыкшие к высоким температурам заживо сгорят.Там овладеть-выебать-вывести.И он овладевает, въёбывает, выводит из болевого шока новыми толчками, от которых мозг плавится, тело плавится, Шань весь без остатка плавится, не в силах отвести взгляд. Руки магнитит к плечам, к тому месту, где шрам перекрытый татуировкой, где кожа в полутьме блестит по?том, на котором бликами играют сигнальные огни города. Шань врезается в кожу ногтями, точно сам пытается перекрыть уже чернила, своими собственными рваными линиями.БлядьСобой…И откровенно поебать что там Хэ Тянь завтра скажет на исполосованное тело, на воспалившиеся красные рытвины от ногтей. Шань не умеет не больно. Шань не умеет без ссадин, синяков, гематом.Шань понимает, что Тянь не против. Что сам позволяет, почти провоцирует оставить на нем ещё больше себя. Хэ лыбится по-скотски, опускаясь ниже и вгрызается в губы так же кусаче, как делал Шань недавно.От рваного поцелуя Шаня ведёт куда крепче, чем от члена внутри; от горячего языка на собственном; на части рвёт уплывающее сознание. От сильных пальцев на рыжих волосах дыхание замирает и возвращается, только когда эти волосы с силой оттягивают, снова наблюдая за реакцией, за тем, как Шань конвульсивно выгибается и рвет кожу уже на спине Тяня.Блядь.С Шанем такого ещё никогда.С Шанем такого ещё ни с кем.С Тянем сверхновые под кожей с каждым резким движением и это вмазывает сильнее любого оргазма.Вмазывает круче, когда Тянь затягивается на шее, оставляя там бурый мокрый засос.—?Ещё. —?Шань не узнает свой изломанный желанием голос.Шань вообще этого говорить не должен был. Но блядское ?хочу? перекрывает все запреты.Не узнает себя, потому что нахуй вообще кому-то позволять оставлять на себе такие откровенные метки? Шань такого никому не позволял.Не узнает Хэ Тяня, который шумно сглатывает, взгляд которого гвоздит к кровати бесноватым отливом. Не узнает Тяня, который натурально срывается, оставляя болючие до хрипов метки уже везде до куда может дотянуться.Хэ темп ускоряет, смотря-смотря-смотря на искусанную, израненную, бурыми пятнами кожу. Самые лютые бесы о таком огне в глазах только мечтать могут, а Шань наблюдает за ним, полыхающим, сжигающим заживо. Это его, Шаня, основательно подпаливают.Шань не смотрит в глаза во время секса. Обычно. Шань не поехавший утырок, которого мордой окунули в чан с любовью к пиздливой романтике.С Тянем у Шаня совсем необычно.Блядь…Шань не может оторваться от забористого взгляда Тяня?— точно примагнитило. Сам не замечает, как подстраивается, почти насаживается, стонет во всю, ебать, глотку, хотя сам себя недавно убеждал?— не будет. Ловит чужие стоны губами, слизывает, поглощает.Блядь.Слишком хорошо, слишком жарко, слишком…С Тянем вообще все слишком-слишком.Тянь вколачивается все более рвано, дышит урывками, смотрит, как будто обдолбался. Шань уверен, сам он выглядит точно так же. Выглядит куда более обдолбанным, когда Тянь сжимает его член и бездумно хуярит кулаком по стволу вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-сука-вниз.Стоны чаще. Шлепки отражаются в стены аквариума, тонут в раздирающей пустоте. Рука на члене остро ускоряется, жмёт, выбивает из Шаня дух, кислород, хрипы на грани ебаного срыва.Пространство схлопывается. У Шаня звон в ушах как после перестрелки.Рывок?— Шаня ранило.Рывок?— Шаня убило.Шань ничерта не видит, не слышит, только чувствует, как внизу сводит блядской судорогой, гнется под весом Тяня. Чувствует его тахикардический пульс, губы на губах пряно-вкусно-жадно. Рука у Тяня вся в сперме, в голове у Шаня пронзительно пусто. Резкий рывок и Тянь замирает, вжимаясь в него до талого.Блядь…